конца понятной фирме "Вест".
   И они стали говорить про расценки...
   Светлова все про расценки выслушала, а потом вдруг спросила:
   - А вы ведь, кажется, очень быстро тогда Погребижской - ну этой  моей
знакомой - ремонт сделали? Вы когда начали?
   - Сейчас посмотрим... Ведь два года назад это  было,  девушка,  -  не
вчера, сами понимаете. В мае месяце, кажется, мы начали...
   - А закончили?
   - Да за два месяца мы все  им  и  сделали.  Писательница  очень  была
довольна.
   "Вряд ли, конечно, писательница была так уж  довольна...  -  подумала
Аня.
   - Когда оказалась там, в этой стене, в  подвале.  Спасибо  глазастому
Свинарчуку - разглядел. Вот и ответ еще на один вопрос".
   В  доме  тогда  был  ремонт.  Возможно,  он  начался  еще  при  жизни
Погребижской. И она умерла как раз в  разгар  этого  затяжного  события.
Фирма, как всегда, приврала - не так уж и быстро они его  сделали,  этот
ремонт. Во всяком случае, начали они его для одной писательницы, так  уж
получилось, а закончили для "другой".
   И замуровать  мертвое  тело  скончавшейся  в  результате  неизлечимой
болезни Погребижской Стасику было вполне по силам.
   Станислав  Константинович  Зотов,  очевидно,  очень  и  очень   хотел
"пользоваться жизнью". В любом виде - пусть даже и в женской  юбке.  Тем
более что такое поведение мужчин - Свинарчук прав - давно уже никого  не
удивляет.
   Вот и ответ, откуда в подвале косточки.
   Светлова включила диктофон, на котором записала когда-то в  монастыре
показания Валентины Петровны.
   "Этот юноша, с которым мы в гостях в доме Марии столкнулись - как  вы
говорите, Максим? - он нагнал потом меня на улице, когда я уже  убегала.
И стал расспрашивать, что меня удивило и почему я так  быстро  ухожу?  Я
сказала ему, что эта, та, что сейчас разговаривала со мной в доме Маши -
кто бы она ни была, - видно, обуяна бесами!
   И меня тогда, видно, только молитва спасла.
   Я ведь сначала ничего не поняла. Спросила только, где Мария? И  вдруг
вижу: эта побледнела... Словно от страха жуткого и от  неожиданности.  А
рука ее сама собой тянется к  кинжалу  старинному,  лежащему  на  столе.
Вроде сувенира, что ли... красивый такой. Узкий и  острый  очень...  Так
пальцами она его и стиснула, этот кинжал. Я  тоже  побледнела  и  скорей
шептать молитву Оптинским старцам...
   Гляжу, а рука-то у нее вдруг разжалась, и я уж раздумывать не стала -
скорей бежать из того дома! А на улице меня догнал тот молодой человек и
стал расспрашивать".
   "Ну, все! - Светлова выключила диктофон - Настало время поговорить по
душам".
   Аня набрала знакомый, до боли родной, уже можно сказать, номер.
   - Алло! Лидия Евгеньевна?
   Ответом ей было молчание.
   Наконец в трубке вздохнули:
   - Ну, хорошо. Вы, видно, не отстанете...
   - Не отстану, - призналась Аня.
   - Сад "Эрмитаж". В двенадцать.
   - "Эрмитаж"?
   - Знаете, там есть такая беседка...
   - А это там, где вход - со стороны Петровки? - уточнила Светлова.
   - Если  вам  так  хочется  -  можно  зайти  и  с  этой  стороны...  -
бесстрастно заметила секретарь. -  Но  там  есть  еще  вход  со  стороны
Успенского переулка.
   - Хорошо, я подумаю, какой мне выбрать! - нагло пообещала Светлова.
   - Подумайте, подумайте... Вам это занятие не повредит.
   Лидия Евгеньевна положила трубку. "Опять  аллегории!  -  чертыхнулась
Анна.
   Нет уж, хватит аллегорий - говорить будем напрямую".

***

   Ровно в двенадцать Светлова уже ждала на скамейке в саду "Эрмитаж".
   Беседка была еще пуста.
   Холодно, зима, ветер - в садике и народу совсем не видно. Даже вечные
героические мамаши с детскими колясками отсутствовали, Если что - мамаши
не помогут! Правда, тут дом такое могучее соседство... Петровка!
   За спиной послышался шорох - Анна оглянулась: на  ступеньках  беседки
стояла,  обрывая  обертку  с  нераспечатанной  сигаретной  пачки,  Лидия
Евгеньевна.
   "Закурила... -  подумала  Светлова,  предупредительно  поднимаясь  ей
навстречу. - Раньше я такого не замечала".
   - Вас не смущает такое соседство? - Аня кивнула в сторону знаменитого
здания на Петровке.
   - Нет, дорогая, нисколько... - успокоила  ее  секретарь.  -  Главное,
чтоб вам было удобно... Анечка! Присаживайтесь.
   Светлова послушно присела на скамейку. Лидия Евгеньевна - рядом.
   - Стасик ведь не был законным  сыном  Константина  Иннокентьевича,  -
начала она. - Он не мог наследовать ни дом,  ни  авторские  права  Марии
Погребижской в качестве ее племянника.
   - Понимаю, - вздохнула Аня.
   - А как вы уже, наверное, догадались, два  года  назад  не  племянник
Погребижской уехал  в  Аргентину:  два  года  назад  умерла  сама  Мария
Погребижская.
   "И у этих двоих обрушилась вся налаженная жизнь, - подумала, глядя на
свою собеседницу, Светлова. - Было отчего!"
   - Знаете, что Стае сказал мне, убеждая ему помочь? - продолжала Лидия
Евгеньевна. - Он сказал: "Я просто таким странным, несколько театральным
способом вступаю в свои законные права. Ведь если бы мой  отец  поступил
так, как ему полагалось - согласно природе и справедливости, поступил! -
все это было бы мое?"
   И  мой  сын  усмехнулся  тогда.  Так  горько...  Разве  могла  я  ему
отказать?
   Понимаете, Светлова, несправедливость, творимая людьми,  очень  редко
не влечет за собой цепочку  других  несправедливостей.  Они  никогда  не
остаются без последствий.
   "Мать помогала сыну  еще  и  потому,  что  чувствовала  вину  за  его
странное положение в родительском доме", - подумала Светлова.
   - И какой вред от такой подмены? От того, что Стасик занял ее  место?
В конце концов, это просто  бизнес,  ничего  больше...  Поймите,  "Мария
Погребижская"
   - это не человек, это брэнд, торговая  марка.  Как  шоколад  "Красный
Октябрь" или зубная паста "Аквафреш"....
   В общем-то, поверьте, все без исключения заинтересованы, чтобы "Мария
Погребижская" жила долго. Читатели, издатели, все... И  напротив,  никто
не обрадуется вашим разоблачениям. Поверьте, нет никого,  кто  хотел  бы
докопаться до правды и обнаружить, что ее уже нет в живых.
   - Вы думаете?
   - В конце концов, Стае никого не хотел убивать... С  тем  журналистом
вышла... случайность! Можно сказать, несчастный случай, - заметила Лидия
Евгеньевна. - Если бы не это... то, что  он  собственно  такого  сделал?
Мальчик просто хотел получить свое, то,  что  ему  полагалось  по  праву
рождения.
   - Боюсь, вас придется разочаровать.
   - А в чем дело? - настороженно спросила Анина собеседница.
   - А Леша Суконцев? Ведь он умер  от  яда?  Станислав  Константинович,
видимо, хорошо разбирается в ядах?
   Лидия Евгеньевна промолчала.
   - Вам не жаль Лешу? Он был очень хорошим человеком.
   Зачем Светлова все это говорила? Очевидно, с какой-то подсознательной
надеждой направить Лидию Евгеньевну на путь истинный.
   Но  Лидия  Евгеньевна  смотрела  куда-то   поверх   черных   деревьев
"Эрмитажа" спокойно и безразлично, явно не  откликалась  душою  на  этот
призыв.
   - Мне не жаль Лешу, - наконец сказала она. - Им, никому, не было дела
до нас со Стасиком. А я всю жизнь была в их  семье  на  побегушках.  При
Маше - не пойми кто! То  ли  прислуга,  то  ли  приживалка...  "пойди  -
принеси, Лидочка!".
   - А доктора Милованова вам тоже не жаль?
   - А им Стасика было жаль? Ведь  он  вырос  в  вечном  унижении...  Вы
знаете,   что   когда-то   Мария   Погребижская   довольно   высокомерно
посоветовала своему племяннику бросить  литературные  опыты?..  А  такие
вещи  не  забываются,  а  ведь  Стасик  еще  в  детстве  воображал  себя
писателем. Он в детстве играл, знаете как?
   - Как?
   - Надписывал автографы.
   Некоторое время Светлова молчала.  Все  бесполезно.  Ясно  было,  что
Марию Погребижскую не простили и после смерти:
   "Вот почему она так гордилась, читая  вслух  его  книги,  -  подумала
Анна, - справедливость была восстановлена! Ее сын получил все,  что  ему
полагалось по рождению... И более того - даже  его  талант  был  наконец
признан!"
   Светлова вдруг испугалась: "Она потому так спокойна, что Стасик - уже
вне пределов досягаемости. Вот почему они  затихли...  Все  стало  очень
шатко... И Стасик решил, что пора исчезать".
   - А где Мария... - Аня запнулась. - Я хочу спросить, где он...
   - Вы хотите знать, где  Мария  Иннокентьевна  Погребижская?  -  Лидия
Евгеньевна усмехнулась. - Хороший вопрос.
   - Ну, я потому и задала, что... хороший.
   - Ее здесь нет. - Она кивнула на зимний выстуженный ветром город  под
названием Москва. - И вряд ли вы когда-нибудь еще ее увидите.
   - Вот как?
   - И никакая эксгумация вам не поможет проверить, кто есть кто.  Того,
кого вы, возможно, собираетесь искать в подвале, там уже нет.

***

   По  правде  сказать,  Аню  всегда  удивляло,  насколько   бесполезной
оказывается порой людская предусмотрительность. Даже у  самых,  казалось
бы, дальновидных и умных людей. Да что там умных... умнейших!
   Причем, чем больше боятся и охраняются, тем больше вероятность  того,
что случится непременно то, что должно случиться.
   Вот философ Вольтер - всю жизнь более всего страшился, что в старости
окажется беспомощным и не  защищенным.  И  все,  как  умнейший  человек,
предусмотрел: завещание, деньги, все гарантии  спокойной  старости...  И
что же? В итоге, больным и беспомощным оказался во власти  чужих  людей,
которые бессовестно и грубо им, прикованным к постели, помыкали... И все
его деньги, вся предусмотрительность нисколько ему не помогли.
   А писательница Мария Иннокентьевна Погребижская? Заранее  чувствуя  и
зная о приближении смерти, оплатила себе  место  на  кладбище,  рядом  с
родными. Но в итоге оказалась замурована в  подвальной  стене.  Рядом  с
маринованными огурцами.
   Болезнь обрушилась на нее, очевидно,  довольно  внезапно.  И,  скорее
всего, ей не хотелось особенно  распространяться  об  этом  среди  своих
друзей  и  знакомых,  у  которых,   как   жены   Малякина,   сохранилось
воспоминание о ней, как о всегда здоровом человеке.
   Никто не вечен. Именно у  таких  стопроцентных  здоровяков  обычно  и
бывает такой неожиданный финал.
   А ее племяннику  Стасику  удалось  исчезнуть  и  для  всех  незаметно
превратиться в Марию Иннокентьевну.
   Дело в том, что сама Мария Иннокентьевна очень похожа была на  своего
брата.
   По свидетельству очевидцев, ее золовки, писателя Малякина и его жены,
фотографии и уж тем более портрет  на  гранитной  могильной  плите  даже
отдаленно не передавали сходства между  братом  и  сестрой.  Цвет  глаз,
бледный мраморный оттенок кожи, чернота волос...
   Если бы не разница полов и возраст - Мария Иннокентьевна была  младше
своего брата Константина Иннокентьевича,  они  были  почти  копией  друг
друга!
   А  сын  Лидочки  и  Константина  Иннокентьевича  -  он  же  племянник
писательницы Марии Погребижской - как две капли  воды  похож  на  своего
отца.
   Фотографии из альбома золовки это подтверждали.
   Фамильное сходство.
   Все трое были очень похожи..
   Ставка в этой афере  и  делалась  Станиславом  на  фамильное  внешнее
сходство. Особенно - на глаза. Единственные в  своем  роде  незабываемые
глаза Марии Погребижской.
   Кто из тех,  кто  хоть  однажды  видел  эти  глаза,  мог  заподозрить
подмену?
   Но в том-то и дело, что незабываемые синие очи не были  единственными
в своем роде. У Станислава Константиновича они были не менее синими.
   Большую роль в этой  мистификации  сыграла  и  Лидия  Евгеньевна,  ее
неограниченные возможности  секретаря  Погребижской,  которая  сама  уже
давно ни  с  кем  не  общалась.  Именно  Лидия  Евгеньевна  осуществляла
контакты  писательницы  с  внешним  миром:   отвозила   в   издательство
подписанные договора,  деловые  бумаги,  документы,  рукописи.  Все  это
поддерживало мистификацию, продолжавшуюся никак не менее двух лет.  Мать
помогала сыну.
   Он всегда носил длинные юбки - это подчеркивало женственность, как  и
его узкие женственные руки с  длинными,  тщательно  ухоженными  ногтями,
покрытые светлым перламутровым лаком.
   Очевидно было также, что Стае пользовался специальным,  старящим  его
гримом...
   А дальше случилось непредвиденное.
   Лже-Погребижская никогда не встречалась с людьми, которые  ее  хорошо
знали,  такими,  скажем,  как  Малякин.  Что  не   удивительно:   бывший
воздыхатель, несмотря на долгую разлуку, все же Различил бы,  кто  перед
ним: мужчина или женщина.
   Зато "она" охотно встречалась с журналистами. Поскольку все они нынче
в основном молодые  и  прежнюю  писательницу  Погребижскую  в  глаза  не
видели...
   Так уж случилось, что очередной  репортер  -  а  им  оказался  Максим
Селиверстов, - стал случайным свидетелем встречи  двух  "старых  подруг"
Ефимии и лже-Погребижской, и нагрянул, как снег на голову.
   Дело в том, что свою подругу  еще  со  времен  учебы  в  литинституте
Валентина Петровна, она же послушница Ефимия, не видела много лет. Потом
Валя уехала из Москвы и виделась с Машей редко, а  позже  провинциальная
жизнь и вовсе затянула ее. И хоть путь от Тулы до Москвы  и  недалек,  а
вот пути их почти не пересекались... Ну, а потом Валентина  Петровна  со
своей Жанночкой и вовсе  оставила  суету  мирскую  и  стала  послушницей
Ефимией.
   Однако она знала, что дела  у  писательницы  Марии  Погребижской  шли
неплохо, особенно в последнее время; знала, что  подруга  преуспевает  и
отнюдь не бедствует. По роду своей деятельности  Ефимия,  в  отличие  от
других обитателей монастыря, не читавших газет, не смотревших телевизора
и не слушавших радио,  внимательно  следила  за  мирской  жизнью.  Чтобы
успешно справляться со  своей  непростой  миссией  по  добыванию  денег,
послушница старалась быть к курсе, "кто есть кто" в  современной,  столь
быстро меняющейся жизни.
   Собственно, идея, осенившая послушницу Ефимию на теплоходе, в  том  и
заключалась, чтобы сделать остановку в Москве и, прежде чем возвращаться
к себе в  монастырь,  посетить  старую  подругу  Посетить  преуспевающую
писательницу Марию  Погребижскую  и  попросить  у  нее  пожертвовать  на
монастырь, сколько  та  сможет.  А  поскольку  Машу  Валентина  Петровна
помнила, как  человека  отзывчивого  и  способного  на  благие  душевные
порывы, то нисколько не сомневалась, что та скупиться не будет.
   В свою очередь, для Стасика, который давно  сумел  оградить  себя  от
неожиданных  визитов  старых  знакомых  Погребижской,  появление  старой
подруги действительно оказалось неожиданным.
   Не чуя подвоха, он милостиво согласился  на  встречу  с  монастырской
послушницей из Переславль-Залесского монастыря  Федора  Стратилата,  как
она его уведомила. Согласился, поскольку всегда соглашался  на  встречи,
которые считал не опасными. Они  нужны  были  для  того  чтобы  избежать
слухов о том, что Мария Погребижская недоступна  и  прячется  от  людей.
Слишком замкнутая жизнь "писательницы" могла вызвать подозрения.
   Каково же было его удивление, когда эта пожилая  монашенка  в  темном
платье  с  порога  бросилась  ему  навстречу,  раскрыв  объятия  любимой
подруге... И вдруг изумленно застыла, подозрительно  вглядываясь  в  его
лицо.
   И все это на глазах у журналиста Селиверстова, которому Стасик  давал
интервью перед приходом монашенки, и который, как назло,  все  медлил  с
Уходом.
   В общем, поначалу Стасик был даже  этой  медлительности  Селиверстова
рад: получался неплохой пиаровский  ход.  Пожертвовать  монастырю  энную
сумму   в   присутствии   журналиста   -   вот    бесплатная    реклама!
"Благотворительность  Мари  Погребижской"!  И  вот  вместо   элегантного
пиаровского хода он вдруг оказался на грани грандиозного разоблачения.
   Стас пригласил послушницу к  столу,  действу  лихорадочно,  почти  на
грани безумия, и обдумывая, что же ему предпринять... В  общем,  он  был
готов на все, на  любое  безрассудство...  На  глаза  попался  старинный
кинжал, который на самом деле был отнюдь не безобидным сувениром и лежал
перед ним на письменном столе...
   Так или иначе, но Ефимии он  дал  уйти  -  может,  и  вправду  старцы
Оптинские ей помогли?..
   И Максим поначалу, очевидно, вышел из дома вместе с ней.
   Селиверстов же вообще вряд ли понял сразу, что произошло. Поэтому  на
улице  расспросил   послушницу,   однако   мало   что   извлек   из   ее
невразумительных речей и вернулся - выяснить...
   Какого рода у Максима состоялся  разговор  с  лже-Погребижской  после
ухода Ефимии, остается только гадать.
   Скорее всего сказал: "А подруга-то вас не узнала!"
   По-видимому, вряд ли Селиверстов собирался затевать расследование, но
Стасик побоялся, что его раскрыли... и решился  на,  возможно,  излишнюю
предосторожность: Максиму со своей тайной уйти из дома не дал.
   Конечно, монашенка была не так опасна, как реалист, но и  Ефимия  как
опасная свидетельница покоя ему не давала. Скорее  всего,  он  постоянно
возвращался мыслями к ней, обдумывая, не стоит ли убрать и ее.
   Анины  приключения  в  обоих  монастырях   навели   на   мысль,   что
переодевание в монашку особенно ему удавалось. Стае, очевидно,  так  уже
привык преображаться, что  в  длинных  темных  платьях  чувствовал  себя
удобнее даже, чем в брюках.
   А уличный флирт "целомудренной" Погребижской в Дубровнике,  намеренно
устроенный у нее на глазах,  должен  был  рассеять  подозрения,  которые
могли возникнуть у детектива Светловой.
   Собственно, ощущение, что нащупывается что-то  настоящее  -  предтеча
догадки - появилось у Анны  после  слов  Ефимии,  услышанных  от  той  в
монастыре Федора Стратилата.
   "Что бы  я  могла  сказать  о  своих  подозрениях?  -  сказала  тогда
послушница. - Что Маша Погребижская очень изменилась, и я не узнаю в ней
прежнюю подругу? Что эта женщина испугала меня?"
   - Отчего  человек  может  так  измениться?  Что  может  так  изменить
человека, что его и не узнать?
   "Например, болезнь", - подумала тогда Аня.
   И Светлова заинтересовалась картотекой доктора Милованова.
   Потянула за эту ниточку.
   Обнаружилась медицинская карта Марии Иннокентьевны Погребижской.
   Оказывается, она была тяжело больна. Смертельно больна.
   Более того, судя по записям Милованова, его диагнозу и датам  в  этой
медицинской карте, настоящая  Погребижская  уже  давно  должна  бы  была
умереть.
   И клубок стала раскручиваться.
   А в итоге оказалось, что не узнать человека можно еще и  потому,  что
это - совсем другой человек.

Эпилог

   Мария  Иннокентьевна  Погребижская,  да  -   сколько   это   известно
Светловой, живет нынче где-то заграницей.
   Проверить, насколько  она  Мария  Иннокентьевна  Погребижская,  а  не
Станислав Константинович  Зотов,  у  Анны  нет  никакой  возможности.  А
главное, зачем и кому это нужно? "Она" исправно  пишет.  Светлова  опять
видела на книжном прилавке очередные "Приключения львенка Рика".
   Но больше Анна их маленькому Киту  не  покупает.  Уж  лучше  все-таки
русские народные сказки.
   - Петя!  -  Анна  окликнула  мужа,  опять  застывшего  у  компьютера.
Молчание.
   - Петь, почитай ребенку сказку.
   - Я занят.
   - Ну, чем ты занят? Светлова подошла к мужу.
   -  Неужели  занят  настолько  важным,  что  нельзя   и   на   секунду
оторваться?
   - Извини...  Не  то  чтобы  очень  важным,  но  очень  интересным,  -
пробормотал Стариков.
   Анна взглянула на экран монитора и в ужасе зажмурилась  -  по  экрану
прыгал львенок Рик.
   - Он уже и здесь! - ахнула Анна. - И тоже, можно сказать, ожил...
   Квасит народ своим бластером вовсю направо и налево!
   На экране монитора ожили герои Марии Иннокентьевны Погребижской...
   - Новая игра, - объяснил Петя. - Я вообще-то Киту  купил,  и,  думаю,
очень интересно.
   - Вот как?
   - Нужно пройти три уровня... - Это же  -  герои  Погребижской,  ты  в
курсе, Петя?
   - А что? Молодец тетка! Знаешь, она, пожалуй догонит эту...  Ну,  как
ее зовут? Шотландка  которая  пишет  сказки  про  Гарри