ставив своей единственной дочери на пропитание десять
тысяч рублей. Была инфляция в самом разгаре, стипендия в нашем  университете
исчислялась в пару сотен рублей, и десять тысяч в  моем  представлении  были
фантастической суммой.
   В течение этих двух недель на  перекличках  перед  лекциями  мне  большей
частью приходилось отвечать за двоих - за себя и Анжелку. Нет, иногда она  в
учебном корпусе появлялась, рассказывала о своих похождениях, с кем гуляла и
как долго, приносила свое очередное приобретение - какую-нибудь  сумочку  из
псевдокрокодиловой кожи, новый купальник, колготки, юбки - после  лекций  мы
отправлялись к ней домой все это дело подробно рассматривать и примерять.  В
конце этих двух недель Анжелочка заняла у меня сотню, объяснив, что хлеба не
на что купить. А возвращая долг через пару  дней  после  приезда  родителей,
сказала, что  эти  две  недели,  пока  предков  не  было,  только  и  пожила
нормально, как ей хотелось. Да, деньгами сорить Анжелка невероятно любила, в
этом я не раз убеждалась. И Димка Сучков, тоже  сорить  деньгами  способный,
был, пожалуй, самым подходящим мужем для нее.
   К дому, где жили Сучковы, стандартной, в восьмидесятые  годы  построенной
девятиэтажке, нужно было подниматься круто в гору.  На  этих  Дачных  улицах
город упорно и нагло лез на окружающие его высокие и крутые холмы,  поросшие
лесом, и застройка здесь идет уступами,  террасами,  на  каждой  из  них  по
стандартной пяти- или девятиэтажке. В гололед спуск с этих террас становится
увлекательным приключением.
   Мне  вдруг  вспомнилось,  как  один-единственный   новогодний   праздник,
отмечаемый нами вместе, вчетвером, пришелся как раз на очень мягкую зиму:  в
новогоднюю ночь было два градуса тепла, обледенелые тротуары залиты водой  и
похожи на сплошной каток. После полуночи, еще раз выпив и поев,  отправились
мы прогуляться, и нам пришлось  спускаться  с  террас  по  этой  до  безумия
скользкой дороге. Сколько раз мы падали, то один, то другой, то Володька, то
я, то кто-нибудь из Сучковых, то  оба  сразу,  сцепившись  для  уверенности,
скользили все и опрокидывались  на  мокрый,  блестящий  в  свете  новогодней
иллюминации лед. И мы смеялись как  полоумные,  и  были  безумно  счастливы,
потому что были молоды и думали, что самое прекрасное в жизни  еще  впереди,
еще только ждет нас. На деле же вышло, что та новогодняя  ночь  и  оказалась
пиком нашей с Сучковыми дружбы, после чего отношения наши стали стремительно
охладевать, и, заходя иногда к  Анжелке,  одна,  без  Володьки,  я  замечала
высокомерно-холодное отношение с ее стороны ко мне.
   Но теперь-то этого не должно  быть,  раз  нет  больше  Сучкова,  ставшего
когда-то нашим яблоком раздора! Сейчас Анжелка,  как  никогда,  нуждается  в
дружеской помощи и поддержке. Я представила, как она  сидит  одна  в  пустой
квартире рядом с фотографией убитого мужа, и у меня сердце сжалось от  тоски
и сострадания, так что я невольно прибавила шаг, взбираясь по  узкой  ржавой
стальной лестнице, покрывающей часть подъема на террасу, где был  расположен
дом Сучковых.
   И дом, и подъезд я нашла очень похожими на то,  что  сохранилось  в  моей
памяти. На табличке у двери  подъезда  в  списке  жильцов  фамилия  Сучковых
значилась  против  номера  его  квартиры,  не  была   ни   вычеркнутой,   ни
закрашенной, вместо нее не написано было другой. Что ж, значит,  они  так  и
жили там, думала я, поднимаясь на третий этаж по голой, обшарпанной бетонной
лестнице, мимо безобразно исцарапанных приличными и не совсем  надписями  на
стенах. Глянула направо, на обшарпанную, деревянную дверь, ведущую на  общий
для всего этажа балкон - когда-то эта дверь была  крашеной  и  застекленной.
Аккуратно  выглядели  только  двери  квартир,  стальные,  пуленепробиваемые,
украшенные деревянной резьбой и ручкой, сделанной  под  бронзу.  Такой  была
дверь и Сучковых, которая  могла  служить  неплохой  иллюстрацией  повышения
благосостояния семьи Сучковых.
   Я позвонила в нее и очень удивилась тому, что мне открыли сразу же, будто
ждали. В возникшей на пороге женщине я с трудом узнала Анжелу. Нет,  она  не
постарела, уж во всяком случае не подурнела, прошедшие годы  не  сделали  ее
безобразной, не наложили отпечатка на лицо. Скорее напротив,  прежде  просто
симпатичная   девичья   мордашка   приобрела   зрелость,   расцвела,   стала
по-настоящему красивой, как отличаются первые теплые, вот-вот вновь  готовые
сорваться в непогоду весенние деньки от солнечных и  знойных  дней  середины
лета. Вместо прежней челки - новая, фантастическая прическа:  всклокоченные,
вздыбленные  золотистые  волосы  -  помнится,  прежде  они  были  русыми.  А
накрашена-то, господи! Я думала, что только на телевидении перед  эфиром  мы
так ярко малюем щеки румянами, губы - фиолетовой с  блеском  помадой,  глаза
красим сине-зеленого, трупного цвета тушью... Оказалось,  в  реальной  жизни
так тоже красятся, это, конечно, дело вкуса...
   - Ирина? -  Анжелка  посмотрела  на  меня  очень  удивленно  и  несколько
разочарованно, будто,  открывая  дверь,  ожидала  увидеть  кого-то  другого.
Вместе с тем чувствовалось, что мое лицо, мой вид не был для нее  сюрпризом,
не возникло проблемы гадать, кто же я такая. "Ах, ну да! - вдруг  сообразила
я. - Она же  смотрит  мою  программу,  и  мое  лицо  ей  хорошо  знакомо  по
телеэкрану. Что ж, это еще одно, косвенное свидетельство моей популярности".
   - Ну, проходи. - И Анжелка посторонилась, пропуская меня в квартиру.
   Мы остановились в прихожей, Анжела закрыла входную дверь и посмотрела мне
в глаза пристально и враждебно, будто спрашивая взглядом:  "Ну  и  что  тебе
здесь надо?" Тут только я заметила, что Анжелка одета не по-домашнему, а как
перед выходом на улицу, в  шикарную  -  мне  бы  такую!  куртку  с  десятком
поблескивающих пуговиц, кнопок, застежек-"молний" на карманах и в полосатые,
черно-белые - остро, обрезаться можно, - отутюженные брючки.
   - Ты куда-то уходишь, да? - спросила я смущенно, чувствуя, что мой  визит
пришелся явно некстати.
   - А-а, нет! - Анжелка небрежно пожала плечами. - Это  я  так,  примеряла.
Проходи, поболтаем. Спасибо, что зашла.
   Я быстро сбросила туфли, сунула ноги  в  домашние  тапочки,  предложенные
Анжел кой. Квартира была, несомненно, просторной, и площадь ее, выраженная в
квадратных метрах, немалой. Но догадаться об этом можно было лишь с  трудом:
теснота вокруг была ужасающей. Вся квартира  заставлена  какими-то  шкафами,
этажерками,  полочками,   тумбочками,   какими-то   идиотскими   журнальными
столиками, не годными абсолютно ни для чего, кроме как для красоты. На  этих
полочках,  тумбочках,  этажерках   располагались   во   множестве   какие-то
безделушки, статуэтки, сувениры и всякий такой, никому не нужный хлам,  один
вид которого в магазине вызывал у меня  приступ  тоски:  ну  зачем  это  все
нужно! Однако Анжелка была явно из тех, кому этот хлам был  нужен,  кто  его
усиленно покупает, затрачивая при этом немалые деньги. Да, я видела, что моя
подруга юности ничуть  не  изменилась  за  прошедшие  годы,  швыряя  и  соря
деньгами точно так же, как и прежде.
   Мы уселись на диван в большой комнате, той самой, где  когда-то  устроили
новогоднее застолье. И стол был тот же самый, сложенный, он теперь  стоял  у
стены, а на нем, в черной рамке, знакомая мне большая фотография Сучкова.
   - Ты пришла по поводу его гибели? спросила Анжела, проследив мой взгляд.
   Я молча кивнула.
   - Ну что ж - очень мило с твоей стороны!
   Возникла неловкая пауза, и я не могла отделаться от ощущения, что вся эта
сцена фальшива  от  начала  до  конца.  Глядя  на  Анжелку,  я  готова  была
поклясться, что она собирается куда-то уходить, но не  одна,  кого-то  ждет.
Этот костюмчик надела уж точно не для  примерки:  в  нем  явно  уже  не  раз
выходила на улицу - я отчетливо различила следы уличной пыли и  на  складках
кожи куртки, и на брюках.
   - И как ты теперь жить собираешься без него? -  спросила  я  просто  так,
лишь бы только что-нибудь спросить.
   В ответ Анжела беспечно пожала плечами:
   - Да все так же - как и раньше жила. Мир не без добрых людей!
   Хм.., довольно странная фраза из уст молодой  вдовы.  Что  бы  она  могла
означать?
   - Однако ты не выглядишь убитой горем! - заметила я иронически.
   - А что мне убиваться? - Анжела усмехнулась краешком губ. - Любить-то его
я никогда не любила.
   И замуж-то вышла главным образом из-за  твоего  Володьки,  из  зависти  к
тебе. Ну,  мне  сказали  -  предприниматель.  Я  думала,  кучу  денег  будет
зарабатывать, а он... -  Анжелка  скривила  губы  с  досадой,  посмотрела  в
сторону.  -  Ты  глянь!  -  Она  обвела   комнату   взглядом.   -Разве   так
предприниматели живут?
   Я подумала, что есть предприниматели, живущие и похуже, но из  вежливости
не стала возражать Анжелке.
   - А куда же он деньги девал? - поинтересовалась я. - Может быть,  у  него
свои тайные траты были?
   - Ах, да какие траты? - Она презрительно  скривила  лицо.  -  У  него  их
просто не было! Он их не умел  зарабатывать  вообще,  вглухую,  как  и  твой
Лебедев.  Только  твой  красивый,  рослый,  а  мой,   сама   видишь,   лысый
коротышка...
   Я внутренне содрогнулась: ничего  себе,  хороша  эпитафия  супруги  после
почти семи лет совместной жизни!
   Я взглянула на фотографию Дмитрия: полное,  круглое,  с  залысинами  лицо
смотрело, однако, умно и даже интеллигентно. Я вдруг вспомнила,  как  тогда,
семь лет назад, смотрел он на свою жену по-собачьи преданным, готовым на все
взглядом. И вот теперь - такие ее слова!
   - Однако, - сказала я осторожно,  ради  тебя  он  мог  бы  постараться  и
побольше зарабатывать!
   - Да ну. - Анжела презрительно махнула рукой. - Он был  размазня,  говорю
тебе! Ни в жизни, ни в бизнесе ничего не смыслил, за себя постоять не  умел,
кто угодно мог его облапошить!
   Я была немало удивлена услышанным.
   - А в любви как он  мне  надоел,  боже  мой!  -  продолжала  Анжелка  все
увлеченнее. - Представляешь, подойдет ко мне, сядет на диван, когда я  лежу,
отдыхаю, смотрит на меня пристально, в  упор,  глаз  не  сводит  -  это  так
неприятно! А то брался мне руки гладить и целовать - чего он в них нашел, не
знаю! Я когда терпела, а когда не могла больше, отталкивала прочь, один  раз
так ему губу до крови расшибла!
   Анжелка рассмеялась, а я смотрела на нее во все глаза,  не  зная,  что  и
подумать!
   - А в обществе, ну, когда  солидные;  обеспеченные  люди  собираются,  он
всегда таким дураком выглядел. Возьмется рассказывать анекдоты... Нормальный
вроде бы анекдот - я ему массу их подбирала для таких случаев, - но  он  раз
десять запнется, что-нибудь напутает, и в конце концов никому и  не  смешно.
Ну да это ты сама знаешь, видела, помнишь, наверное.
   Я помнила. Только не дело это вспоминать теперь,  когда  человека  больше
нет в живых.
   - Однако ты не очень чтишь заветы древних римлян, - заметила я.
   - Чего? - Анжела посмотрела на меня несколько ошарашенно.
   - У древних римлян была поговорка: "О мертвых или хорошо, или ничего".
   - Ах это! - Анжела визгливо засмеялась. - Если честно, эти  древние  были
откровенно придурками. О мертвых хорошо или ничего  -  бред  сивого  мерина!
Наоборот должно быть: о живых хорошо или ничего! О живом что-нибудь  не  так
скажешь - до него дойдет, знаешь, как в  нем  дерьмо  кипеть  будет!  А  вот
протянет ножки - тогда отведем душу, выскажем все, что о нем думаем!
   И Анжелка снова визгливо расхохоталась, а я содрогнулась от  ужаса.  Боже
мой, откуда в ней это все? Этот цинизм, эти приблатненные выражения - прежде
я этого не замечала в ней.  И  родители  Анжелы,  и  сам  Дима  Сучков  были
достаточно культурными, аккуратными в  выборе  слов  людьми,  откуда  у  нее
берутся эти слова?
   - Ты очень изменилась за прошедшие годы! - сказала я.
   - Да! - согласилась Анжелка. - Только к  лучшему!  Лучше  стала  понимать
людей и мир, в котором они  живут.  Но  только  в  этом  нет  заслуги  Димки
Сучкова!
   - Димка Сучков, - сказала  я  задумчиво,  -  который  тебе  теперь,  надо
понимать, совершенно безразличен.
   - Абсолютно!
   - И кто бы мог убить его, тебя тоже совершенно не интересует...
   - О-о! - воскликнула Анжела иронически. - Да если я увижу этих людей, что
его грохнули, так я даже спасибо  им  скажу,  что  избавили  меня  от  этого
придурка!
   - Ты думаешь, - сказала я тихо, - у него было много врагов?
   - Да сколько угодно! - Анжела презрительно фыркнула. - В  его  бизнесе  у
него полно конкурентов, любой из них мог его прикончить.
   - Думаешь, это конкуренты?
   - Да, конечно! Он же в бизнесе ничего не смыслил, со всеми ругался,  всех
критиковал.
   - Ты слышала, кого конкретно?
   - Да, много раз.
   - А кого, можешь вспомнить?
   - Нет, я никого из его коллег не знаю. - Анжела произнесла это быстро, не
задумываясь. - Сучков со всеми был на ножах, друзей  вообще  не  было  среди
коллег. Зачем я буду с ними общаться, знакомиться?
   - И ты слышала, как они ругались?
   - А, ну да - по телефону! - Анжела чуть смутилась. - А ты зачем  все  это
спрашиваешь? Из милиции следователь приходил, тоже все выспрашивал, а теперь
вот ты. Знаешь, мне это начинает надоедать! Объясни, зачем...
   Она не договорила: раздавшийся во входную  дверь  звонок  оборвал  ее  на
полуслове, Анжела в  смущении  умолкла,  робко  посмотрела  на  меня,  затем
украдкой на часы.
   - Опоздал? - спросила я иронически.
   Анжела фальшиво, неестественно засмеялась.
   - Это Миша, он пришел по поводу похорон Димы, - сказала она, поднимаясь с
дивана и направляясь в прихожую. На пороге она остановилась,  обернулась  ко
мне и добавила:
   - Но если  ты  думаешь,  что  у  меня  с  ним  что-то  есть!..  -  И  она
расхохоталась откровенно, весело, от души.
   А я ничего и не думала. Какое мне дело до Анжелкиного морального  облика?
Много хуже, что в своем расследовании я не  продвинулась  ничуть:  о  врагах
Сучкова я ничего не узнала, Анжела, похоже, правда не в курсе, и  помощи  от
нее всерьез ждать не приходится, потому что на  Сучкова  и  его  трагическую
гибель ей плевать. А то, что вместо Димы у нее теперь Миша, к делу  едва  ли
имеет отношение.
   Я слышала, как в прихожей щелкнул замок, дверь  со  скрипом  открылась  и
некто сказал низким, чуть гнусавым и сиплым голосом, показавшимся мне  очень
знакомым:
   - Извините, Анжелика Николаевна, опоздал! На проспекте затор был...
   Я вскочила с дивана, кинулась в прихожую и через мгновение стояла  нос  к
носу с моим бородавчатым ухажером с телевидения. Как тесен, однако,  мир!  Я
стала случайным свидетелем убийства, убитый оказался моим давнишним, хотя  и
хорошо  забытым  знакомым!  Его  жена  -  моя  бывшая  лучшая   подруга,   а
отправившись к ней, я встречаю своего нового ухажера, который вот уже неделю
буквально достает меня своими приставаниями!
   Он был одет, как всегда, в обычную, военного  образца  пятнистую  куртку,
которая на нем сидела мешковато,  словно  была  сшита  не  по  росту.  Я  уж
приготовилась было к тому, что его  неандертальская  физиономия  осклабится,
бородавка поползет по щеке и своим приторно-слащавым голосом  произнесет  он
свою обычную присказку, но ничуть не бывало! Бородавчатый  смотрел  на  меня
пристально, недоумевающе и откровенно зло: казалось, он еще  больше  Анжелки
раздосадован, увидев меня здесь. И как ни неприятны мне были его ухаживания,
ей-богу, стало обидно: то встречал меня каждое утро у телецентра, делая вид,
что любит, а теперь даже улыбнуться не хочет. Видимо, Анжелка нравилась  ему
больше, чем я: вот как капризны и ветрены эти мужчины!
   - Знакомьтесь: Миша, Ирина, - произнесла вдруг Анжелка совершенно  новым,
сладким голосом. И пока я, изумленная переменой в  поведении  бородавчатого,
смотрела на бывшую подругу, добавила:
   - Ну, Ирочка, извини, у меня сейчас деловой  разговор.  Такое  несчастье,
Дима погиб, мне одной не управиться, и нужен серьезный помощник! -  С  этими
словами она  довольно  темпераментно  начала  подталкивать  меня  к  выходу.
Впервые в жизни меня выпроваживали из квартиры! И  ощущение,  надо  сказать,
было не из самых приятных. Оказавшись в подъезде, я услышала, как  дверь  за
мной с шумом захлопнулась и с грохотом задвинулась стальная задвижка. Да, не
так я представляла себе визит к своей бывшей  подруге.  И  совсем  не  такой
ожидала ее найти.
   Вдруг почему-то я ощутила потребность поправить свой макияж. Не то  чтобы
что-то там было не в порядке - нет. Просто  это  меня  немного  успокаивает,
когда я гляжусь в крохотное зеркальце, поправляя недостатки своего  внешнего
вида. Я с сомнением оглядела голые, обшарпанные стены подъезда и, решив, что
здесь устроиться негде,  выбралась  на  крохотный,  общий  для  всего  этажа
балкончик, также достаточно замусоренный и обшарпанный, однако на нем имелся
широкий бетонный парапет, отгораживающий стоящих на балконе от  разверзшейся
перед ними бездной трех этажей. На этом парапете  можно,  по  крайней  мере,
поставить сумочку, не опасаясь ее запачкать, конечно, не  без  необходимости
ее потом отряхивать.
   А на балконе светило солнце. Защищенные стеной дома  от  холодного  ветра
кирпичи в его лучах нагрелись, источали тепло, и было так хорошо  стоять  на
голой и обшарпанной бетонной плите, купаясь в солнечных лучах. Прямо  передо
мной высились стены другой многоэтажки, солнечные лучи заливали светом и ее,
а внизу, совсем рядом, находился вход в подъезд. И  у  входа  стоял  черный,
блестящий, широкий и приземистый, мощный, быстрый, на  зависть  всем  прочим
"безлошадным" гражданам, лимузин. Вот, подумала я, наши солидные люди  живут
в таком доме! Или очень солидных  друзей  имеют,  которые  к  ним  на  таких
шикарных машинах в гости подкатывают. Не чета Игорю с Наташей Гореловым с их
зеленой "Газелью"!
   Я взглянула на часы: до двух оставалась еще уйма времени, и  я  подумала,
что надо бы забежать на телевидение: ребята  там,  наверное,  меня  ждут  не
дождутся. Несмотря на то, что  у  меня  и  у  них  выходной,  все  одинаково
встревожены происшедшим и  наверняка  обсуждают  его  между  собой,  спорят,
строят версии, в то время как я тут стою и греюсь под солнышком  на  балконе
чужого дома. Чужого. Да - теперь чужого: после  того  как  Анжела  меня  так
выпроводила, я должна насмерть обидеться и больше у нее не появляться.  Я  и
обиделась и не хочу больше появляться! Жила я без нее семь лет -  проживу  и
еще семь раз по столько, с тоски не помру.
   Внутри, в подъезде, щелкнул замок, со скрипом открылась входная дверь - и
вдруг я поняла, что это в квартиру Сучковых. Я инстинктивно отпрянула  прочь
от балконной двери - еще не хватало, чтобы меня тут увидели, подумали, что я
шпионю за ними. Из гулкого подъезда звуки доносились отчетливо и ясно,  было
слышно, как закрывается снаружи входная дверь  в  квартиру,  как  спускаются
вниз по лестнице две пары человеческих ног. Может быть, это вовсе не  Анжела
с бородавчатым? На этаже ведь еще четыре двери. Впрочем, сейчас я все  увижу
сама: вон он, выход из подъезда, прямо подо мной!
   И я увидела. Увидела, как стремительно выскочила из  подъезда  Анжела,  -
кожаная куртка с брюками удивительно шли к ее хрупкой, стройной фигурке, - а
за ней следом  неуклюжей,  медвежьей  походкой  переваливался  бородавчатый,
блеснув в солнечных лучах своей плешью. Как проковылял он к передней  правой
дверце  лимузина,  застывшего  у  двери  подъезда,  открыл  дверцу   ключом,
распахнул настежь и, после того как  Анжела  проворно  юркнула  туда,  ловко
захлопнул за ней тяжелую дверь.
   Вот бородавчатый обошел лимузин и уселся с другой стороны за руль.  Мотор
завелся, и машина поехала прочь от подъезда - задом, потому что впереди  был
тупик и заехать на площадку перед домом можно было только с  одной  стороны.
Солнечные  лучи  упали  на  матово-блестящий  черный  корпус   лимузина,   и
ослепитель