Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа

Разделы:
Бизнес литература
Гадание
Детективы. Боевики. Триллеры
Детская литература
Наука. Техника. Медицина
Песни
Приключения
Религия. Оккультизм. Эзотерика
Фантастика. Фэнтези
Философия
Художественная литература
Энциклопедии
Юмор





Поиск по сайту
?????????. ???????. ????????
   ????????
      ?????? ?????. ????????? ?????? -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  -
сь просто положить цветы к порогу квартиры, но дверь оказалась неопечатанной и, более того, приоткрытой. Изнутри доносились приглушенные голоса. Если кому-то другому можно, то почему мне нельзя, рассудила поздравительница и вошла. Квартира была маленькая, не больше, чем китайгородская, но на удивление опрятная и отнюдь не нищенская, как следовало бы ожидать по потрепанной одежде покойного Аваддона. В прихожей Коломбина остановилась, пытаясь угадать, где находится комната, в которой жених встретил свою Невесту. Слева, кажется, располагалась кухня. Оттуда донесся мужской голос, произнесший с легким заиканием: -- А это что за д-дверь? Черный ход? -- Точно так, ваше сиятельство, -- ответил другой голос -- сиплый и подобострастный. -- Только господин студент не пользовался. Черный ход, он для прислуги, а они сами обходились. Потому гол был как сокол, извиняюсь за выражение. Что-то стукнуло, лязгнул металл. -- Стало быть, не пользовался? А почему п-петли смазаны? И весьма старательно. -- Не могу знать. Надо думать, смазал кто-то. Заика со вздохом молвил: -- Резонное предположение. -- Ив диалоге наступила пауза. Должно быть, следователь из полиции, догадалась Коломбина и от греха попятилась к выходу -- еще пристанет с расспросами: кто такая, да почему, да в каком смысле незабудки. Но ретироваться не успела, из коридорчика вышли трое. Впереди, то и дело оглядываясь, семенил бородатый дворник в фартуке и с бляхой на груди. За ним, постукивая по полу тросточкой, неспешно вышагивал высокий, сухощавый господин в прекрасно сшитом сюртуке, белейшей сорочке с безупречными воротничками, да еще и в цилиндре -- ни дать ни взять граф Монте-Кристо, вот и дворник его назвал "сиятельством". Сходство с бывшим узником замка Иф усугублялось благодаря холеной, бледной физиономии (надо сказать, весьма эффектной) и романтическим черным усикам. Да и возраст у щеголя был примерно такой же, как у парижского миллионщика -- из-под цилиндра виднелись седые виски. Замыкал шествие низенький, плотно сбитый азиат в костюме-тройке и котелке, надвинутом чуть не на самые глаза. Вернее не глаза, а глазенки -- из-под черного фетра на Коломбину уставились две узенькие щелки. Дворник замахал на барышню руками, будто прогонял кошку: -- Нельзя сюда, нельзя! Подите! Однако Монте-Кристо, окинув нарядную девицу внимательным взглядом, обронил: -- Ничего, пускай. Держи-ка еще. Протянул бородатому бумажку, тот весь изогнулся от восторга и назвал благодетеля уже не "сиятельством", а "светлостью", из чего можно было заключить, что красивый заика, должно быть, все-таки не граф и уж во всяком случае не полицейский. Где это видано, чтоб полицейские дворникам рублевики кидали? Тоже из любопытствующих, решила Коломбина. Должно быть, начитался в газетах про "Любовников Смерти", вот и пришел поглазеть на жилище очередного самоубийцы. Красавчик приподнял цилиндр (причем обнаружилось, что седые у него только виски, а прочая куафюра еще вполне черна), но представляться не стал, а осведомился: -- Вы -- знакомая господина Сипяги? Коломбина не удостоила графа Монте-Кристо не то что ответом, но даже взором. Вернулось взволнованное, торжественное настроение, не располагавшее к праздным разговорам. Тогда настырный брюнет, понизив голос, спросил: -- Вы, верно, из "Любовников Смерти"? -- С чего вы взяли? -- вздрогнула она и тут уж на него взглянула -- с испугом. -- Ну как же. -- Он уперся тростью в пол и принялся загибать пальцы затянутой в серую перчатку руки. -- Вошли без звонка или стука. Стало быть, пришли к з-знакомому. Это раз. Видите здесь посторонних, но о хозяине не спрашиваете. Стало быть, уже знаете о его печальной участи. Это два. Что не помешало вам прийти сюда в экстравагантном платье и с легкомысленными цветами. Это три. У кого самоубийство может считаться поводом для поздравлений? Разве что у "Любовников Смерти". Это четыре. В разговор вмешался азиат, изъяснявшийся по-русски довольно бойко, но с чудовищным акцентом. -- Не торько у рюбовников, -- живо возразил он. -- Когда брагородные самураи княдзя Асано поручири от сегуна разресение дерать харакири, все тодзе их поздравряри. -- Маса, историю про сорок семь верных вассалов мы обсудим как-нибудь после, -- оборвал коротышку Монте-Кристо. -- А сейчас, как видишь, я беседую с дамой. -- Может быть, вы и беседуете с дамой, -- отрезала Коломбина. -- Да только дама с вами не беседует. "Сиятельство" обескураженно развело руками, а она повернула в дверь, что вела направо. Там находились две комнатки -- проходная, где из мебели имелся только дешевенький письменный стол со стулом, и спальня. В глаза бросился шведский диван, из новомодных, с раскрывающимся брюхом, однако весь облезлый и кривой. Верх не сходился с низом, и казалось, что диван ощерился темной пастью. Коломбине вспомнилась строчка из последнего стихотворения Аваддона, и она пробормотала: -- "Клыками клацает кровать". -- Что это? -- раздался сзади голос Монте-Кристо. -- Стихи? Не оборачиваясь, она вполголоса прочла все четверостишье: Недоброй ночью, нервной ночью Клыками клацает кровать И выгибает выю волчью, И страшно спать В изгибе диванной спинки и в самом деле было что-то волчье. Стекло дрогнуло (как и накануне вечером, было ветрено), Коломбина зябко поежилась и произнесла заключительные строки стихотворения: ...Нов доме Зверь, снаружи ветер Стучит в стекло. А будет так: снаружи ветер. Урчит насытившийся Зверь, Но только нет меня на свете. Где я теперь? И вздохнула. Где ты теперь, избранник Аваддон? Счастлив ли ты в Ином Мире? -- Это предсмертное с-стихотворение Никифора Сипяги? -- не столько спросил, сколько констатировал догадливый заика. -- Интересно. Очень интересно. Дворник сообщил: -- А зверь-то и вправду выл. Жилец из-за стенки сказывали. Тут, ваше превосходительство, стеночки хлипкие, одно название. Когда полицейские ушли, этот самый застенный жилец ко мне спускался, полюбопытствовать. Ну и рассказал: ночью, грит, как начал кто-то завывать -- жутко так, с перекатами. Будто зовет или грозится. И так до самого рассвета. Он и в стенку колотил -- спать не мог. Думал, господин Сипяга пса завели. Только никакого пса тут не было. -- Интересная к-квартирка, -- задумчиво произнес брюнет. -- Вот и мне какой-то звук слышится. Только не завывание, а скорее шипение. И д-доносится сей интригующий звук из вашей сумочки, мадемуазель. Он обернулся к Коломбине и посмотрел на нее своими голубыми глазами, по которым трудно было понять, какие они -- грустные или веселые. Ничего, сейчас станут испуганными, злорадно подумала Коломбина. -- Неужто из моей сумочки? -- деланно удивилась она. -- А я ничего не слышу. Ну-ка, посмотрим. Она нарочно подняла ридикюль, чтоб оказался под самым носом у самоуверенного незнакомца, щелкнула замочком. Люцифер, умница, не подвел. Высунул узкую головку, будто чертик из механической шкатулки, разинул пасть и как зашипит! Видно, соскучился в темноте да тесноте. -- Матушка Пресвятая Богородица! -- завопил дворник, стукнувшись затылком о косяк. -- Змей! Черный! Вроде не пил нынче ни капли! А красавец -- такая жалость -- нисколько не напугался. Склонил голову набок, разглядывая змейку. Одобрительно сказал: -- Славный ужик. Любите животных, мадемуазель? Похвально. И, как ни в чем не бывало, повернулся к дворнику. -- Так, говорите, неведомый зверь выл до самого рассвета? Это самое интересное. Как соседа зовут? Ну, к-который за стеной живет. Чем занимается? -- Стахович. Художник. -- Дворник опасливо поглядывал на Люцифера, потирая ушибленный затылок. -- Барышня, а он у вас взаправдошный? Не цапнет? -- Почему не цапнет? -- надменно ответила Коломбина. -- Еще как цапнет. -- А графу Монте-Кристо сказала. -- Сами вы ужик. Это египетская кобра. -- Ко-обра, так-так, -- рассеянно протянул тот, не слушая. Остановился у стены, где на двух гвоздях была развешана одежда -- очевидно, весь гардероб Аваддона: латаная шинелишка и потертый, явно с чужого плеча студенческий мундир. -- Так г-господин Сипяга был очень беден? -- Как мыша церковная. Копейки на чай не дождешься, не то что от вашей милости. -- А между тем квартирка недурна. Поди, рублей тридцать в месяц? -- Двадцать пять. Только не они снимали, где им. Оплачивал господин Благовольский, Сергей Иринархович. -- Кто таков? -- Не могу знать. Так в расчетной книге прописано. Прислушиваясь к этому разговору, Коломбина вертела головой по сторонам -- пыталась угадать, где именно состоялось венчание со Смертью. И в конце концов нашла, с карнизного крюка свисал хвост обрезанной веревки. На грубый кусок железа и растрепанный кусок пеньки смотрела с благоговением. Боже, как жалки, как непрезентабельны врата, через которые душа вырывается из ада жизни в рай Смерти! Будь счастлив, Аваддон! -- мысленно произнесла она и положила букет вниз, на плинтус. Подошел азиат, неодобрительно поцокал языком: -- Горубенькие цветотьки нерьзя. Горубенькие -- это когда утопирся. А когда повесирся, надо ромаськи. -- Тебе, Маса, следовало бы прочесть "Любовникам Смерти" лекцию о чествовании самоубийц, -- с серьезным видом заметил Монте-Кристо. -- Вот скажи, какого цвета должен быть букет, когда кто-то, к примеру, застрелился? -- Красный, -- столь же серьезно ответил Маса. -- Розотьки ири маки. -- А при самоотравлении? Азиат не задумался ни на секунду: -- Дзертые хридзантемы. Бери нет хридзантем, модзьно рютики. -- Ну, а если взрезан живот? -- Берые цветотьки, потому сьто берый цвет -- самый брагородный. И узкоглазый молитвенно сложил короткопалые ладошки, а его приятель одобрительно кивнул. -- Два клоуна, -- с презрением бросила Коломбина, последний раз взглянула на крюк и направилась к выходу. Кто бы мог подумать, что франт из Аваддоновой квартиры встретится ей вновь, да еще не где-нибудь, а в доме Просперо! Он выглядел почти так же, как во время предыдущей встречи: элегантный, с тросточкой, только сюртук и цилиндр не черные, а пепельно-серые. -- Здравствуйте, с-сударыня, -- сказал он со своим характерным легким заиканием. -- Як господину Благовольскому. -- К кому? Здесь таких нет. Лица Коломбины он в полумраке разглядеть не мог, а вот она сразу его узнала -- под козырьком крыльца горел газовый светильник. Узнала и ужасно удивилась. Ошибся адресом? Однако какое странное совпадение! -- Ах да, прошу извинить, -- шутливо поклонился случайный знакомец. -- Я хотел сказать: к господину Просперо. В самом деле, я ведь строжайше предупрежден, что здесь не принято называться собственным именем. Вы, верно, тоже какая-нибудь Земфира или Мальвина? -- Я Коломбина, -- сухо ответила она. -- А вы-то кто? Он вошел в прихожую и теперь смог разглядеть ту, что открыла ему дверь. Узнал, но не выказал ни малейшего удивления. -- Здравствуйте, таинственная незнакомка. Как говорится, гора с горой не сходится. -- Погладил по головенке дремлющего на девичьей шее Люцифера. -- Привет, малыш. Позвольте представиться, мадемуазель Коломбина. Мы с господином Благо... то есть с господином Просперо условились, что здесь я б-буду зваться Гэндзи. -- Гэндзи? Какое странное имя! Она все не могла уразуметь, что означает это загадочное появление. Что заике было нужно в квартире самоубийцы? И что ему нужно здесь? -- Был в стародавние времена такой японский принц. Искатель острых ощущений, вроде меня. Необычное имя ей, пожалуй, понравилось -- Гэндзи. Жапонизм -- это так изысканно. Стало быть, не "сиятельство" и даже не "светлость", поднимай выше -- "высочество". Коломбина саркастически хмыкнула, однако следовало признать: франт и в самом деле был удивительно похож на принца, ну если не японского, то европейского, как у Стивенсона. -- Ваш спутник был японец? -- вдруг осенило ее. -- Тот, которого я видела на Басманной. Вот почему он все говорил про самураев и взрезывание живота? -- Да, это мой камердинер и ближайший д-друг. Кстати, напрасно вы тогда обозвали нас клоунами. -- Гэндзи укоризненно покачал головой. -- Маса к институту самоубийства относится с огромным почтением. Как, впрочем, и я. Иначе я бы здесь не оказался, верно? Искренность последнего утверждения представлялась сомнительной -- больно уж легкомысленным тоном оно было сделано. -- Непохоже, чтобы вы так уж рвались покинуть этот мир, -- недоверчиво произнесла Коломбина, глядя в спокойные глаза гостя. -- Уверяю вас, мадемуазель Коломбина, я человек отчаянный и способен на чрезвычайные и даже немыслимые п-поступки. И опять это было сказано так, что не пбймешь, серьезно человек говорит или насмешничает. Но здесь она вдруг вспомнила рассказ дожа про "интереснейшего субъекта", и неожиданное явление "принца" сразу разъяснилось. -- Вы, верно, и есть тот самый гость, о котором говорил Просперо?--воскликнула Коломбина. -- Вы сочиняете японские стихи, да? Он молча поклонился, как бы говоря: не отпираюсь, он самый и есть. Теперь она взглянула на франта по-новому. Тон его и в самом деле был легким, в углах губ угадывалась полуулыбка, но глаза смотрели серьезно. Во всяком случае, на досужего шутника Гэндзи никак не походил. Коломбина наконец нашла для него подходящее определение: "необычный экземпляр". Ни на одного из соискателей не похож. Да и вообще, таких типажей ей прежде видеть не приходилось. -- Пришли, так идемте, -- сухо сказала она, чтоб он слишком много о себе не понимал. -- Вам еще предстоит пройти испытание. Вошли в салон, когда Гдлевский заканчивал декламацию и готовился выступать Розенкранц. Различать близнецов оказалось совсем нетрудно. Гильденстерн объяснялся по-русски совсем чисто (он закончил русскую гимназию) и был заметно жизнерадостней характером. Розенкранц же все писал что-то в пухлом блокноте и часто вздыхал. Коломбина частенько ловила на себе его скорбный остзейский взгляд и, хоть в ответ смотрела непреклонно, все равно это молчаливое обожание было ей приятно. Жаль только, что стихи немчика были так чудовищны. Вот и сейчас он встал в торжественную позу: ступни в третьей позиции, пальцы правой руки растопырены веером, глаза устремлены на Коломбину. Безжалостный дож оборвал его после первой же строфы: -- Благодарю, Розенкранц. "Вздыхать и плакать чистою слезой" по-русски сказать нельзя, но сегодня у тебя получилось уже лучше. Господа! Вот кандидат на место Аваддона, -- представил он новенького, который остановился в дверях и с любопытством оглядывал гостиную и собравшихся. Все обернулись к кандидату, он слегка поклонился. -- У нас принято устраивать нечто вроде поэтического экзамена, -- сказал ему дож. -- Мне довольно услышать несколько строчек из стихотворения, написанного претендентом, и я сразу могу сказать, по пути ему с нами или нет. Вы сочиняете необычные для нашей словесности стихи, лишенные рифмы и ритмичности, поэтому будет справедливо, если я попрошу вас сложить экспромт -- на заданную мной тему. -- Извольте, -- ответил Гэндзи, нисколько не смутившись. -- Какую тему вам угодно предложить? Коломбина отметила, что Просперо обратился к нему на "вы", что само по себе было необычно. Очевидно, не повернулся язык называть этого внушительного господина на "ты". Председательствующий долго молчал. Все, затаив дыхание, ждали, зная: сейчас он огорошит самоуверенного новичка каким-нибудь парадоксом или неожиданным сюрпризом. Так и вышло. Отбросив кружевной манжет (сегодня дож был одет испанским грандом, и этот наряд весьма шел к его бороде и длинным волосам), Просперо взял из вазы красное яблоко и с хрустом впился в него крепкими зубами. Пожевал, проглотил, взглянул на Гэндзи. -- Вот вам и тема. Все переглянулись. Что за тема такая? Петя шепнул Коломбине: -- Это он нарочно. Сейчас срежет, вот увидишь. -- Надкушенное яблоко или вообще яблоко? -- уточнил задачу испытуемый. -- А это уж решать вам. Просперо удовлетворенно улыбнулся и сел на свой трон. Пожав плечами, словно речь шла о сущей безделице, Гэндзи произнес: Яблоко прекрасно Не на ветке и не в желудке, А в миг паденья. Все подождали, не будет ли продолжения. Не дождались. Тогда Сирано покачал головой, Критон довольно громко хихикнул, зато Гдлевский одобрительно покивал, а Львица Экстаза даже вскричала: "Браво!" Коломбина, уже приготовившаяся насмешливо скривиться, приняла задумчивый вид. Раз двое корифеев что-то усмотрели в диковинном сочинении принца Гэндзи, значит, оно небезнадежно. Но главное слово, разумеется, оставалось за дожем. Просперо подошел к Гэндзи и крепко пожал ему руку: -- Я не ошибся в вас. Именно так: суть не в скучном бытии и не в посмертном гниении, а в катарсисе превращения первого во второе. Именно так! И как коротко, ни одного лишнего слова! Ей-богу, у японцев стоит поучиться. Коломбина покосилась на Петю. Тот пожал плечами -- видно, тоже, как и она, не нашел в изреченном афоризме ничего особенного. Новый соискатель прошелся по салону и удивленно произнес: -- Я был уверен, что интервью с верховным жрецом клуба самоубийц, напечатанное в "Курьере", -- глупая мистификация. Однако обстановка комнаты описана точно, да и достопочтенный дож, похоже, списан с натуры. Неужто такое возможно? Вы встречались с корреспондентом, господин Просперо? Но зачем? Наступило неловкое молчание, ибо Гэндзи, сам того не зная, затронул весьма болезненную тему. Злосчастная статья, довольно точно изложившая взгляды Просперо и даже напрямую процитировавшая некоторые его излюбленные максимы, вызвала в клубе настоящую бурю. Дож устроил каждому форменный допрос, допытываясь, не откровенничал ли кто-то с посторонними, но информанта так и не установил. -- Ни с каким корреспондентом я не говорил! -- сердито сказал Просперо и жестом обвел соискателей. -- Иуда здесь, среди моих учеников! Из тщеславия, а то и за несколько Серебреников кто-то из них выставил меня и все наше общество на посмешище толпы! Гэндзи, честно говоря, у меня на вас особые виды. Вы впечатлили меня своими недюжинными аналитическими способностями. Располагая всего несколькими разрозненными крупицами сведений, вы безошибочно вышли на след "Любовников Смерти" и определили, что именно я являюсь предводителем клуба. Так может быть, вы поможете мне обнаружить паршивую овцу, проникшую в мое стадо? -- Полагаю, сделать это будет нетрудно. -- Гэндзи скользнул взглядом по лицам притихших "любовников". -- Но сначала мне нужно узнать этих дам и господ чуть лучше. Эти слова, прозвучавшие довольно угрожающе, всем ужасно не понравились. -- Только торопитесь, -- усмехнулся Критон. -- Знакомство может оказаться непродолжительным, потому что все мы стоим на краю разверстой могилы. Сирано наморщил св

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору Rambler's Top100 Яндекс цитирования