ие.
 
11 
 
   - Вас подвезти?
   Я только вышел из своего подъезда на следующее утро и  стоял,  щурясь
на весеннем солнышке и размышляя, зайти в отделение или сразу двинуть по
делам. Рядом со мной притормозила бежевая "восьмерка", из  окна  которой
мне улыбалась давешняя Марина.
   - Подвезите, - согласился я. - А вы в какую сторону?
   - В любую, - беспечно заявила она. - Я второй день за рулем, мне надо
тренироваться.
   Перепрыгивая лужи, я обошел машину и сел с другой стороны. Автомобиль
был новенький, внутри стоял специфический запах свежего кожзаменителя. Я
не удержался и сказал:
   - Цвет не ваш.  К  голубым  глазам  надо  было  подобрать  что-нибудь
соответствующее.
   -  Откуда  у  советского  участкового  такая  утонченность  вкуса?  -
ответила она иронически, со второго или  третьего  раза  включая  первую
скорость. - К тому же машину выбирала не я, а  мой  папб,  так  что  все
претензии к нему. Куда едем?
   - Жаров переулок, - сказал я.
   В Жаровом переулке  жил  Шкут.  Вчера  еще  Дыскин  по  моей  просьбе
установил по телефону его адрес.  И  сегодня  я  решил,  не  откладывая,
нанести ему визит.
   - Жаров? - наморщила она лобик. - А где это? Далеко?
   - Рядом. Поехали прямо, за вторым домом  направо,  дальше  я  покажу.
Мигалочку включите...
   - Благодарю за  напоминание,  -  надменно  сказала  она,  но  мигалку
все-таки включила.
   Дом, в котором жил Шкут,  я,  кажется,  себе  зрительно  представлял.
Мрачная  серая  махина  времен  позднего  сталинанса,  внизу  универмаг.
Подъезды, если память мне не изменяла, со двора.
   Руководимая мной, Марина не без некоторого напряжения въехала в  арку
и остановилась, конечно, посреди лужи,  к  тому  же  закрыв  выезд  двум
другим  машинам,  приткнувшимся  задом  к  газону.  Уже  войдя  в   роль
инструктора, я терпеливо разъяснил ей  ее  ошибки.  Подергавшись  еще  с
полминуты по двору, она припарковалась наконец возле тротуара.
   - Спасибо, - сказал я с чувством. - Обратную дорогу найдете?
   - Постараюсь,  -  сказала  она  без  особой  уверенности  и  спросила
жалобно:
   - А вы надолго?
   Я совершенно искренне пожал плечами.
   - Подождите минут пять. Если я не выйду, возвращайтесь. А если  моего
приятеля не окажется дома, покатаемся еще чуть-чуть.
   Я действительно шел наобум. Звонить Шкуту  и  предупреждать  о  своем
визите не входило в мои планы.
   В подъезде было темно и  гулко.  Слушая  свои  шаги,  я  поднялся  по
ступенькам к лифту, глаз  которого  кроваво  светился  в  высоте.  Нудно
скрипя, кабина шла вниз.
   Из лифта вышли трое-двое высоких, крупных, один  маленький,  как  мне
показалось, полный. Больше я из полутьмы не разглядел и  вообще  обратил
на них внимание только потому, что уж очень услужливо пропускали  вперед
высокие маленького, только что не под локоток выводили его на полутемную
площадку. Они спустились вниз, и, уже когда лифт  тронулся,  я  услышал,
как грохнула за ними входная дверь.
   Шкут жил на четвертом. На площадке было хоть  глаз  коли.  Я  оставил
лифт приоткрытым, чтобы шел хоть какой-то свет. Мне была нужна  квартира
14. Справа от меня отсвечивали прибитые на дерматине цифры, но я не  мог
разобрать, какие, и решил определить на ощупь. Протянул руку -  и  вдруг
дверь в квартиру легко подалась от моего прикосновения. Свет, идущий  из
лифта, смешался со светом лампочки в коридоре, и  я  увидел,  что  подал
туда, куда надо,  в  квартиру  14.  Слегка  помешкав,  я  толкнул  дверь
решительней и шагнул  с  порога  в  прихожую.  Прямо  передо  мной  были
распахнутые стеклянные двери в  комнату,  и  мне  не  понадобилось  идти
дальше, мне и отсюда было все хорошо видно.
   На стуле у окна сидел человек.  По  неестественно  вывернутым  плечам
было ясно, что руки у него скручены сзади, за спинкой стула. На голове у
человека был прозрачный полиэтиленовый мешок, туго перехваченный у горла
веревкой. Полиэтилен влип в ноздри и в разинутый для  последнего  вздоха
рот, глаза страшно выкатились наружу, и казалось, что мертвый кричит  из
глыбы льда. В том, что передо мной труп, сомнений не было. Не раздумывая
больше, я повернулся и бросился вон из квартиры.
   Они сворачивали в арку, когда я опрометью выскочил из подъезда. Белый
"москвич", не торопясь, переваливался на дворовых  колдобинах.  Один  из
высоких сидел за рулем, лысая голова маленького  покачивалась  в  заднем
стекле.
   Слава Богу, Марина никуда не  уехала.  Откинувшись  на  сиденье,  она
курила, пуская дым в открытое окошко. Не разбирая  дороги,  прямо  через
лужи я подскочил к ней и рванул ручку двери.
   - Двигайся  быстро!  -  заорал  я.  Мне  было  не  до  вежливости.  -
Пересаживайся! Ну!
   Больше всего я боялся в этот миг одного:  что  она  начнет  требовать
каких-нибудь объяснений. На объяснения  у  меня  времени  не  было.  Но,
наверное, было в  моем  лице  нечто  такое,  от  чего  она  мгновенно  и
совершенно молча подчинилась, ловко перемахнув на  пассажирское  кресло.
Даже то, что я неожиданно перешел на "ты", не произвело на нее заметного
впечатления. Я упал за руль, включил зажигание и рванул с места так, что
колеса завизжали на мокром асфальте. Несчастный автомобиль подбросило на
ухабе. Марина  стукнулась  макушкой  об  потолок,  но  и  тут  стоически
промолчала. Определенно она мне нравилась все больше.
   Выехав из арки, я огляделся.  Белый  "москвич"  маячил  уже  в  конце
улицы, мигалкой показывая, что собирается поворачивать налево.
   - Мы - за ними? - наконец-то открыла рот Марина.
   - За ними, - в том же лапидарном стиле ответил я.
   - Это и есть ваши приятели?
   - Нет, - пробормотал я, думая в это время о другом - о том, что между
мной и "москвичом" машин шесть, а обогнать  на  узкой  улице  невозможно
из-за встречных. - Похоже, это приятели моего приятеля.
   Когда выехали на Сущевский вал, я их чуть  было  не  потерял  совсем.
Здесь было полным-полно машин, троллейбусов и автобусов,  зато  и  рядов
побольше. Я юркнул между двумя огромными,  как  динозавры,  грузовиками,
чуть не наехал правыми колесами на тротуар и сделал рывок вперед.  Белый
"москвич" был теперь за две машины от меня.
   Ну и что дальше?
   Я даже слегка притормозил. А  чего  я,  собственно,  добиваюсь?  Если
впереди меня действительно убийцы, то пытаться их задержать мне  одному,
мягко говоря, неразумно. Даже при том, что на мне  форма,  а  в  кармане
пистолет. Насколько я усвоил, покойный  Черкизов,  Витька  Байдаков  да,
видимо, и Шкут вращались в кругах,  которые  законопослушными  никак  не
назовешь. Эти люди могли быть вооружены, а коли так, соотношение сил  не
в мою пользу. Может быть, достаточно запомнить номер "москвича"?  А  там
пускай разбираются те, кому положено. С какой стати мне корчить из  себя
голливудского героя? Я скосил глаза на Марину. Она-то уж  тут  вовсе  ни
при чем!
   "Москвич" потихоньку отрывался от меня. Я прибавил  газу.  Я  выбрал,
как мне показалось, оптимальный вариант. Довести их до конечного пункта,
а там попытаться позвонить Валиулину и вызвать подкрепление. Все это  не
входит в обязанности участкового, но я, похоже, давно перешел эту грань.
   - Не возражаете, если мы еще покатаемся? - повернулся я к Марине.
   - А я думала, мы уже перешли на "ты", - ехидно заметила  она,  дернув
носиком.  -  Или  вежливость  у  милиционеров  зависит  от   оперативной
обстановки? Кстати, - продолжала  она  в  том  же  тоне,  -  раз  уж  вы
используете мою машину для своих надобностей, может,  объясните,  почему
вы выскочили из подъезда, как ненормальный, а заодно уж, за кем  это  мы
"катаемся"?
   У меня возникло непреодолимое желание сбить с нее это ехидство.
   - В квартире, куда я шел, оказался труп. А там, вон в том "москвиче",
могут быть убийцы.
   Краем глаза я увидел, как у нее изменилось лицо. Она прижала  руки  к
груди и в испуге спросила:
   - Вы так шутите?
   - Какие шутки! - ответил я, надувшись. - Я при исполнении.
   Миновав эстакаду у Савеловского вокзала,  "москвич"  ехал  теперь  по
Верхней Масловке. Ехал не торопясь, в  общем  потоке  машин,  и  мне  не
составляло особого труда держаться невдалеке за ним. И вдруг он  выкинул
совершенно неожиданный фортель.
   Резко, не включая мигалки, подрезав нос такси, а потом  еще  кому-то,
он пошел забирать вправо и юркнул в первый же  переулок.  Я  понял,  что
практически не сумею перестроиться за ним. Он уходит от меня.  Я  рванул
вперед, насколько позволяла обстановка, я знал, что через  сотню  метров
есть  следующий  переулок,  и,  хотя  надежда  догнать  "москвич"   была
ничтожна, это была единственная  надежда.  Мне  гудели  справа,  светили
сзади, Марина сидела, вцепившись обеими руками в ремень безопасности,  и
перевела дух, только когда я наконец повернул.
   - Прошу прощения, - пробормотал я.
   -  Ничего-ничего,  -  ответила  она  сквозь  сжатые  зубы.  -  Машина
застрахована. Можете не стесняться.
   Я выскочил на параллельную Масловке улицу и увидел хвост "москвича".
   - Вот он! - закричала Марина. Кажется, в  ней  проснулся  азарт.  Она
спросила:
   - Будете стрелять по колесам?
   - Закидаю гранатами, - ответил я. Но мне было не до шуток.
   Почему они это сделали? Просто  проверяются  на  всякий  случай?  Или
что-то почувствовали? Они ведь видели  нашу  машину  у  подъезда,  когда
выходили. И на мне, как назло, форма. На всякий случай я снял фуражку  и
кинул ее через плечо на заднее сиденье.
   "Москвич" снова как будто никуда не торопился. Мы  ехали  переулками,
сворачивая  то  направо,  то  налево.  Я  понял,  что  если   они   меня
действительно  подозревают,  то  вот-вот  получат  этому   стопроцентное
подтверждение. Если уже не получили. Пора было кончать валять дурака.  И
тут они остановились.
   Я тормознул так, что Марина чуть не стукнулась носом в стекло.
   - Что случилось? - спросила она с тревогой.
   - Кажется, приехали, - ответил я, глядя, как  все  трое  вылезают  из
"москвича"  и  заходят  в  подъезд  старого  шестиэтажного  дома,  серой
громадой нависавшего над соседними четырех-и пятиэтажками.  Ни  один  из
них даже не глянул в нашу сторону. Просто зашли - все. И  тем  не  менее
что-то мне показалось в их  поведении  странным.  Что-то  было  не  так,
настораживало. Но, что  именно,  я  понять  не  мог.  Я  включил  первую
передачу и очень медленно стал подъезжать ближе. Когда  осталось  метров
тридцать, я остановился.
   - Сейчас я вылезу, - сказал я Марине, - и пойду посмотрю, что  там  к
чему. А вы садитесь за руль.  Если  меня  не  будет  через  пять  минут,
езжайте до ближайшего автомата, звоните  02.  Скажите  им,  что  угодно,
скажите - убийство, назовите адрес, главное, чтоб они быстрей  приехали.
Ясно?
   Лицо у нее заострилось, глаза из голубых сделались  серыми.  Но  она,
хоть и с трудом, кивнула. Я уже понял, что мне показалось странным в  их
поведении. Выходя, они не закрыли машину. Высокий, что сидел  за  рулем,
не запер ее на ключ. Значит, они вошли в дом ненадолго. Значит,  я  могу
определить, откуда они выйдут. Этого будет достаточно. После этого можно
и уезжать. А звонить Валиулину бессмысленно: помощь не успеет.
   Я вылез наружу, ободряюще помахал рукой Марине и пошел к подъезду. На
всякий случай я на ходу расстегнул под кителем кобуру. С  порога  я  еще
раз улыбнулся Марине и потянул на себя тяжелую дверь.
   В парадном воняло кошками вперемешку с застарелым запахом мочи.  Было
полутемно, свет шел откуда-то сверху, и подъезд  с  уходящими  в  разные
стороны  пределами  казался  бесконечным,  как  пещера.  Поднявшись   по
ступенькам на площадку первого этажа, я прислушался. Никаких звуков  над
головой. Вглядевшись, я понял, что и лифт  стоит  внизу,  темной  массой
притаившись за решеткой. Куда эти типы  делись?  Я  прошел  на  цыпочках
несколько шагов и увидел ступени с той  стороны  площадки.  Они  уходили
вниз, за  ними  неясно  проглядывали  очертания  дверного  проема.  Так.
Подъезд проходной. Ждать здесь или пойти вперед  посмотреть?  Всю  жизнь
ненавижу ждать, тем более в неизвестности. Я сбежал по ступенькам вниз и
отворил дверь.
   Я попал на яркий свет, в замкнутый почти со всех сторон и удивительно
захламленный дворик.  Здесь  были  слева  направо  по  часовой  стрелке:
несколько мусорных  баков,  в  которых,  урча,  возились  голуби,  груда
почерневшей под дождем и  снегом  деревянной  тары,  узкая,  как  труба,
неизвестно куда ведущая арка и  еще  одна  дверь.  Вариант  первый:  эти
ребята провели меня как ребенка, сделав элементарный  "сквозняк".  Вышли
через арку и, пока я их  здесь  таким  опереточным  образом  выслеживал,
обогнули дом, сели в машину и укатили на глазах  у  беспомощной  Марины.
Вариант второй: они вошли в эту дверь. Колебался я недолго, ибо если они
хотели от меня удрать, то уже, вероятно, сделали  это.  Слегка  подтянув
форменные брюки, я  пробрался  между  грязных  луж  и  потянул  на  себя
обшарпанную  медную  ручку.  Новый  подъезд  ничем   не   отличался   от
предыдущего. Та же вонь, та же темнота. И та же тишина.
   И вдруг я понял, что не та же. Рядом со мной в темноте кто-то был. То
ли неосторожный вздох, то ли легкое движение сказали мне об этом.  Я  на
каблуках развернулся, чтобы выскочить обратно на  улицу,  но  не  успел.
Справа мелькнула громадная тень, я поднял руку, защищаясь, но совершенно
бесполезно. От  страшного  удара  по  голове  чернота  вокруг  мгновенно
сгустилась, стала нестерпимо яркой, и без  всякого  ощутимого  для  себя
перехода  я  увидел,  что  лежу  на  обтянутой  поверх  белой  простынки
полиэтиленом очень неудобной кушетке, почувствовал нечеловеческую боль в
затылке и сразу зажмурил глаза, потому что кто-то светил в них лампой.
   - Где я? - спросил я. А может, мне показалось, что я спросил,  потому
что губы у меня еле шевелились. Но мне ответили:
   - В травмпункте.
   Голос был женский, привычно безразличный. И сейчас же  другой  голос,
мягкий, страдальческий, шепотом произнес:
   - Молчи, молчи, тебе нельзя разговаривать!
   Я приоткрыл один глаз  и  увидел  Марину.  Черт  возьми,  теперь  она
перешла со мной на "ты"! Совсем я, что ли,  плох  на  вид?  Я  приоткрыл
второй глаз и увидел сначала женщину в белом халате за столом,  а  потом
мужчину в коричневом костюме, который сидел на табуретке у меня в ногах,
уперев руки в свои расставленные колени, и озабоченно меня  разглядывал.
У него было круглое лицо с ямочками на щеках и  на  подбородке,  которые
смешно двигались все сразу, когда он начинал говорить. Он сказал:
   - Я капитан Корнеев из райуправления. Вы видели, кто вас ударил?
   Я отрицательно покачал головой. Лучше б мне было этого не  делать!  В
затылке у меня был чугунный  шар  величиной  с  небольшой  арбуз,  и  он
немедленно дал о себе знать.
   - А почему ваша жена позвонила в милицию и сказала, что вас убили?  -
продолжал он расспрашивать, и  теперь  я  уловил  в  его  тоне  признаки
подозрительности. - Вас нашли милиционеры из патрульной машины. Она что,
заранее знала, что вас могут ударить?
   Услышав про "жену", я  скосился  на  Марину,  но,  увидев  ее  широко
раскрытые глаза и губы бантиком, понял, что сейчас  не  время  поднимать
этот вопрос. Потом я перевел глаза на Корнеева.  "Дружок,  -  подумалось
мне, - я, конечно, сильно ударенный, но не настолько, как тебе  кажется.
Ты же, конечно, уже расспросил Марину и узнал, что звонила она по  моему
указанию. Так что это не очень-то  благородно  с  твоей  стороны  мучить
полумертвого человека глупыми проверками". И я решил не расходовать силы
зря, вместо ответа спросив сам:
   - "Москвич" нашли?
   - "Москвич" стоял у подъезда, -  ответил  Корнеев,  явно  недовольный
моим поведением. Но все-таки снизошел и объяснил:
   - Он краденый, со вчерашнего вечера в розыске. Они приехали на нем?
   Но я снова решил не потакать его въедливости, тем более  что  язык  у
меня еле  ворочался.  Во-первых,  кто  на  чем  приехал,  он  опять-таки
наверняка уже знал от Марины, во-вторых, это дело было ему не по  зубам.
Мне, впрочем, как оказалось, тоже. Мысли беспорядочно прыгали в  голове,
натыкались  на  чугунный  шар  и   болезненно   отскакивали.   "Москвич"
ворованный. Это профессионалы. Здорово они меня заманили.  И  отпечатков
на руле наверняка не будет. Идиот. Нат Пинкертон чертов! Так мне и надо!
   - Запишите телефон, - просипел я, не узнавая своего голоса.
   Корнеев с готовностью вытащил блокнот, и я  продиктовал  ему  телефон
Валиулина. Подумал и добавил телефон дежурного  по  МУРу.  Потом  назвал
адрес  Шкута,  он  его  тоже  записал  и  уставился  на  меня  в   своем
подозрительном ожидании. Мне даже стало жаль его - все-таки коллега.  Но
себя было жальче, поэтому я выдавал в телеграфном стиле:
   - Позвоните. Пусть поедут. Труп.
   После чего я решил, что и с него, и с  меня  хватит,  прикрыл  глаза,
хотел сделать вид, что отключаюсь, и отключился на самом деле.
   Домой меня уже в темноте привезла Марина. Из травмпункта  я  вырвался
под расписку, да и  то  только  после  рентгена  моей  черепушки  и  под
наблюдение "жены". Уже в машине она объяснила  свою  хитрость  тем,  что
иначе ее бы не допустили к моему бездыханному  телу,  а  она  непременно
должна была  быть  рядом,  так  как,  по  ее  словам,  ощущала  за  меня
ответственность. В чем эта ответственность состояла, я так и  не  понял,
ибо,  кроме  опрометчивого  предложения  подвезти  меня  сегодня  утром,
никакой исторической вины  на  ней  не  лежало.  Но  мне  было  приятно.
Давным-давно никто не испытывал за меня никакой ответственности.
   От машины до квартиры я нес себя,  как  хрустальную  вазочку.  Марина
очень трогательно придерживала передо мной двери. Оказавшись дома,  я  с
облегчением опустился в старое дедовское кресло  и  вдруг  почувствовал,
что хочу есть. Это был хороший признак, и я сообщил о  нем  Марине.  Да,
согласилась она, жрать охота. В ассортименте у меня имелись лишь все  те
же пельмени, правда, на этот раз предусмотрительно размороженные. Марина
капризно дернула носиком, но вздохнула и сказала философски,  что  день,
который начался черт-те как,  вполне  может  для  контраста  закончиться
таким пресным ужином. Поев, я ощутил легкое  головокружение  и  вынужден
был извиниться перед дамой и прилечь. Дама присела на кровать  рядом  со
мной, вгляделась и произнесла жалостливо:
   - Какой бледненький! Как вас оставить-то, даже не знаю.
   - А вы не оставляйте, - сказал я нахально и взял ее руку в свою.
   - Бледненький, но шустренький, - ехидно ухмыльнулась она, но руку  не
отобрала.
   Это воодушевляло, но одновременно внушало опасения, смогу ли я,  если
что, в нынешнем своем состоянии быть  на  высоте.  Несколько  секунд  мы
смотрели друг на друга, насмешливо улыбаясь, и эти улыбки подвигли  меня
на то, чтобы сжать ее руку чуть сильнее.
   - Больной, - сказала Марина, делая строгое лицо, но носик дернулся  и
выдал ее с головой, - больной, не забывайтесь! Вам нельзя делать  резких
движений.
   - Хорошо, - согласился я, - будем делать плавные. - И  потянул  ее  к
себе.
   - Ну  ладно,  -  вздохнув,  сдалась  она.  -  Вы  сегодня  герой,  вы
пострадали, а пострадавшему герою женщина отказать не вправе. Я  поцелую
вас, так и быть. В лоб.
   Я не стал спорить, а когда она  склонилась  надо  мной,  одной  рукой
обнял ее, а другой нашарил на стене выключатель. Она таки  действительно
поцеловала меня в лоб. Но потом губы  ее  сами  собой  скользнули  ниже,
встретившись с моими. И тут мы окончательно разобрались с  местоимениями
и перешли на "ты".
 
12 
 
   Звонок начал звенеть еще во  сне.  Каким-то  неведомым,  свойственным
снам образом он вписался в сюжет того, что мне  снилось,  и  поэтому  я,
даже проснувшись, лежал с закрытыми глазами, пытаясь сам себя уговорить,
что все еще сплю. Но он, подлец, звенел, трезвонил, заливался,  переходя
на треск и хрип, и пришлось все-таки признать  его  реальностью.  Марина
ушла под утро,