еволосая,  -
пять лет!
   - Мафия, натуральная мафия, - уже в полный голос  сказала,  обращаясь
ко мне, голубоглазая. - Видели когда-нибудь мафию? Вот, пожалуйста...  А
Елизар у них - крестный папа.
   - Вы кого имеете в виду? - поинтересовался я.
   - Правление, конечно, кого же еще! Вы думаете,  они  допустят,  чтобы
вот так,  прямо  на  собрании,  жильцы  делили  квартиры?  Да  им  легче
застрелиться!
   - А что они могут поделать в такой ситуации?
   - Они все могут. - От злости глаза у нее из голубых сделались серыми.
- Сейчас объявят, что вопрос не подготовлен и перенесут его на следующее
собрание. А  следующее  -  через  полгода!  Вы  думаете,  их  озеленение
волнует? Нет, у них каждый квадратный метр на вес золота!  Мне  уже  два
раза в родственном обмене отказывали, каково, а?
   - Кто этот, в очках?
   - Коз-зленко, заместитель председателя, тоже сволочь, - процедила она
сквозь зубы.
   Я, признаться, мало что понимал.  Только  и  думал  обалдело:  "Ну  и
домик! Не домик, а терем-теремок. По крайней мере, жилищный вопрос стоит
не менее остро. Пора,  пожалуй,  и  мне  выступить".  Я  встал  и  начал
пробираться к столу президиума.
   - Вы куда? - удивилась моя соседка.
   - На борьбу с мафией, - ответил я. Но у  самой  крытой  синим  сукном
цели мне преградил дорогу узкой грудью заместитель председателя.
   - Вы, товарищ, кто будете?
   - Я, товарищ, буду ваш новый участковый, - сообщил я, и узкогрудый  в
буквальном  смысле  расступился  передо  мной,  ибо   мне   не   удалось
зафиксировать, вправо он отступил или влево  или  просто  растворился  в
воздухе. Но когда я повернулся лицом к залу, он тотчас возник у меня  за
спиной:
   - Слово имеет...
   - Спасибо, я сам представлюсь, - через плечо сказал я ему и,  оглядев
разгоряченные  лица  рядовых  пайщиков,  начал  как  можно  спокойнее  и
добродушнее:
   - Фамилия моя Северин. Со  вчерашнего  дня  я  ваш  новый  участковый
инспектор. Так что, если у кого есть какие проблемы, - милости прошу.
   В помещении стало потише. И я продолжал уже жестче:
   - Вот тут товарищ Козленко, у которого зять работает в прокуратуре  и
с  такой  легкостью  делится  с  домашними  служебной  информацией,  дал
справку. Я тоже хочу дать справку. По закону никто у нас не  может  быть
признан виновным  иначе  как  по  приговору  суда.  Вот  и  в  отношении
Байдакова придется подождать этого приговора. А потом уж, в  зависимости
от него, решать вопрос об исключении Байдакова из членов  ЖСК  и  делить
его квартиру. Но это так, к слову. Что же касается основной  цели  моего
прихода... - я собрался попросить слова в конце собрания,  но  речь  моя
была вдруг прервана самым неожиданным образом.
   В задних рядах поднялась дородная,  раскрашенная  хорошей  косметикой
дама в черном лайковом пальто нараспашку.
   - Минуточку, -  сказала  она  твердым  и  властным  голосом  женщины,
знающей себе цену. - А почему  это  вы  вообще  собираетесь  делить  мою
квартиру?
   - Вашу квартиру? - эхом откликнулся Елизар Петрович.
   - Ну да, мою, мою. Я жена Байдакова Виктора Михайловича  и  прописана
вместе с ним в сто шестой  квартире.  -  Она  щелкнула  изящной  кожаной
сумочкой и извлекла оттуда паспорт. - Желаете убедиться?
   При общем  немом  изумлении  она  пробралась  к  столу  президиума  и
выложила  на  него  свой  документ.  Он   принадлежал   Скачковой   Кире
Алексеевне. Я взял его  в  руки  и  начал  листать.  Елизар  Петрович  и
Козленко  заглядывали  мне  через  плечо.  Ранее  Кира  Алексеевна  была
прописана в городе  Ростове-на-Дону,  ныне,  действительно,  в  квартире
своего законного супруга Байдакова  В.М.  Я  перелистнул  еще  несколько
страничек, чтобы взглянуть на штамп  о  регистрации  брака.  Он  был  на
месте. В счастливом союзе Скачкова и Байдаков  соединились  ровно  месяц
назад.
 
7 
 
   - На, - сказал Валиулин, протягивая мне тощую папочку. -  Здесь  все,
что мы нарыли по  делу  о  квартирах.  Связи  тех,  кого  обокрали,  где
пересекаются, - ну, и так далее.
   - А что Байдаков? - спросил я,  принимая  папку.  Валиулин  оттопырил
нижнюю губу, что отмечало  бестактность  или  бессмысленность  заданного
вопроса.
   - Следствием занимается Степанида. Помнишь такую?
   - Помню. Старая грымза. Очень жесткая.
   - Мягкий следователь - жареный лед, - изрек Валиулин. - Это только  в
плохих романах бывает. Если тебя интересуют стаканы - я ей позвонил. Она
назначила  экспертизу.  В   том,   на   котором   отпечатки   Байдакова,
действительно "Алабашлы". В другом - португальский портвейн.
   - Ну и?..
   - Ну и ничего. Он уже вспомнил,  что  пришел  к  Черкизову  со  своей
бутылкой. С ней и ушел.
   - Хороший следователь Степанида, - сказал я.
   - Хороший, - согласился Валиулин, глядя мне прямо в глаза.
   - Что ж он у нее про ключи от переходов не вспоминает? Валиулин пожал
плечами.
   - Почему верблюд вату не ест? Не хочет. Я  хотел  напомнить  ему  про
краны, но промолчал.  С  кранами  я,  по  точному  выражению  Валиулина,
фраернулся.
   - Может, еще вспомнит, - меланхолически заметил Валиулин.  -  К  суду
поближе.
   Я поднялся, чтобы идти. Но Валиулин неожиданно остановил меня:
   - Погоди.
   Я снова сел. Валиулин, сняв очки, некоторое  время  тер  покрасневшие
глаза, потом снова нацепил очки, вздохнул и сказал:
   - Ты что думаешь, я всего этого не вижу?
   Я молчал.
   - Всех этих хвостиков, ослиных ушек? Но ведь так часто бывает, всегда
что-нибудь чему-нибудь противоречит. И это сейчас проблемы Степаниды.  А
мне важно другое.
   - Что?
   - Ты вот, например, знаешь, кто такой Байдаков? Вместо ответа я пожал
плечами. Хвастаться своим прежним знакомством с Витькой сейчас  явно  не
имело смысла.
   - Байдаков  -  шестерка,  -  продолжал  Валиулин,  -  Катала,  мелкий
игрочишка в карты и на бегах. Было время, чеки ломал у  "Березок",  пока
их не закрыли. Потом с наперсточниками стал работать, по мелочи,  что  в
руки приплывет. Но всюду на подхвате, потому что пил сильно, и  все  его
подельщики знали, что тип он ненадежный. Портрет ясен?
   Я кивнул.
   - Теперь, кто такой Черкизов.  -  Валиулин  сделал  многозначительную
паузу. - Черкизов был босс. Четырежды судимый. Насколько  нам  известно,
вор в законе. Причем очень и очень авторитетный.  По  нашим  оперативным
данным, один из руководителей организованной преступности в  Москве.  Ты
понял?
   Я ничего не понял, и Валиулин, уловив это, посчитал нужным со вздохом
объяснить:
   - Одна мелкая гадина сожрала другую крупную гадину. И воздух от этого
чище стал, и нам с тобой работы поубавилось.
   Я молча смотрел ему прямо в глаза, и он наконец отвел их  в  сторону.
Сказал раздраженно:
   - Короче говоря, у меня указание больше  этим  делом  не  заниматься.
Потому что прокуратура считает его достаточно чистым и ясным.
   Вот тут я кивнул с пониманием. Указание есть указание. Приказ. Да и в
конце концов, убийство - подследственность прокуратуры. А ей  виднее.  Я
взял папку и поднялся со стула.
   - Разрешите идти?
   Повернулся через левое плечо и вышел почти строевым шагом.
   Не  мое  дело.  Так  думал  я,  бредя  длинным,  тоскливым  коридором
управления. И Витька Байдаков мне не сват и не  брат.  Почему  я  должен
портить себе нервы из-за какого-то Витьки Байдакова?  Каталы,  мошенника
да еще и алкаша?!
   А вот слева по борту и мой кабинет. Бывший, конечно.  Интересно,  кто
теперь сидит за моим столом? Наверное, Шурик Невмянов. Он всегда хотел к
окошку. - К свету тянулся наш Шурик.
   Не злобствуй, сказал я сам себе, твердыми шагами проходя мимо  двери.
Если Шурик сидит теперь за твоим столом, значит, он парень  несуеверный.
Столик-то как-никак выморочный, меченый столик. Ох  и  повозили  в  свое
время меня по нему мордой! До сих пор чешется.
   За поздним временем в отделение я не поехал, а поехал я домой. Дома я
первым делом поставил на плиту чайник, потом наделал  себе  бутербродов:
один с колбасой, другой с сыром, а  третий  с  любимым  моим  шоколадным
маслом, которое вдруг ни с того ни с сего  выкинули  вчера  в  молочной.
Глядя на этот третий ингредиент, я подумал, что бытие наше  все-таки  не
без маленьких радостей и что вообще жить надо  сегодняшним  днем,  а  не
переживать по новой прошлые неприятности и тем паче не  искать  на  свою
филейную часть новых.  Делом  надо  заниматься,  сказал  я  сам  себе  и
желательно делом  посильным,  чтоб,  значит,  было  это  дело  по  моим,
участкового инспектора Северина, слабым  силам  -  и  никак  не  больше.
Потому что достаточно повозили  означенного  инспектора,  а  в  те  поры
старшего оперуполномоченного угрозыска Северина мордой об стол. Хватит.
   Чайник, молодецки свистнув, начал плеваться кипятком. Я обошел его  с
тыла и ухватил за ручку старой дедовской, прожженной  во  многих  местах
рукавицей.  Замечательно!  Стол  накрыт,  чай   заварен.   Усевшись   на
табуретку, я откусил от бутерброда с колбасой и раскрыл  принесенную  от
Валиулина папку. Так, что тут у нас есть? Есть тут у  нас  схемка.  Нет,
это не схемка, это схемища! Кружочки, квадратики, черточки, стрелочки...
Тут, похоже, и впрямь фамилий сто. И какие, однако,  сидят  в  отделе  у
Валиулина каллиграфы! При мне таких не было.  Интересно,  он  специально
для меня эту красоту на ксероксе перегнал или она у него уже запущена  в
массовое производство? Ну-с, схема... Схему мы покуда отложим в сторону,
кавалерийским налетом нам с ней не разобраться, тут, как говорится, надо
войти в материал. Что в папочке  дальше?  Так,  протоколы  осмотра  мест
преступления, списки похищенного, все тоже  отксерено.  Оч-чень  хорошо!
Больше ничего? А, вот в самом конце замечательный  документ,  специально
для начинающих, то бишь для меня: список, владельцев обчищенных  квартир
вместе с адресами. И что хорошо  -  потерпевшие  идут,  так  сказать,  в
порядке поступления. Где тут мои  голубчики?  Ага,  вот!  Номер  третий.
Казарян Артур Викторович, проживает в доме, построенном то ли МИДом,  то
ли  Министерством  внешней   торговли,   вон   его   в   окошко   видно,
двенадцатиэтажная  башня.  Номер  восьмой,   Таратута   Олег   Петрович,
стеклянный дом. И номер шестнадцатый - Полева  Маргарита  Александровна,
там же.
   Приступим. Я пододвинул к себе телефон и  в  строгом  соответствии  с
нумерацией начал с Казаряна. Артура Викторовича не оказалось  на  месте,
отсутствовала также и  его  супруга.  Все  это  мне  сообщил  осторожный
женский голос, который, кажется, ни  на  йоту  не  поверил  мне,  что  я
действительно участковый, но с тем большей настойчивостью дал понять:  в
квартире живут, квартиру охраняют. Как участковый  я  был  доволен,  как
сыщик - не слишком.
   Следующим шел у меня Таратута Олег Петрович, который сам взял трубку.
   - Участковый? - он говорил быстрым и нервным голосом, словно  куда-то
торопился. - А что, нашли чего-нибудь? Или кого-нибудь?
   - Нет, - вынужден был признать я. - Пока нет. Но мне  бы  хотелось  с
вами встретиться, побеседовать.
   - Встречайтесь, - согласился он. - Пожалуйста. Когда?
   - Я бы мог сейчас, например...
   - Хорошо. Жду, - отрезал он и, не дождавшись ответа, положил трубку.
   Но прежде чем уйти, я набрал номер Маргариты  Александровны  Полевой.
После двух или трех гудков в трубке вдруг что-то щелкнуло,  зафонило,  и
внезапно приятный женский голос произнес:
   - Здравствуйте! С вами говорит  автоматический  секретарь.  В  данный
момент хозяев нет дома. Если вы хотите оставить им какое-либо сообщение,
начинайте говорить после звукового сигнала. В  вашем  распоряжении  одна
минута...
   "Би-ип!" - мелодично пропела  трубка,  и  я  положил  ее  на  рычаги.
Передавать неведомой Маргарите Александровне мне  пока  было  решительно
нечего. Вот  только  голос  этого  автоматического  секретаря  показался
чем-то знакомым. Но чем именно - я сказать не мог.
   Таратута  широко  распахнул  передо  мной  дверь,  но  почему-то   не
отодвинулся в сторону, чтобы  пропустить  меня  в  квартиру,  а  остался
стоять, держась за притолоку и молча меня рассматривая. Был он высокий и
тощий, с всклокоченными волосами, а больше я в полутьме прихожей  ничего
разглядеть не мог. Стояние наше друг  против  друга  затягивалось  сверх
всяких границ, и я сказал, в основном, чтобы прервать молчание:
   - Здравствуйте. Олег Петрович?
   - Здорово, - неожиданно ответил он. - Я,  я  Олег  Петрович...  -  И,
наконец посторонившись, махнул вялой рукой. - Заходи, чего стоишь...
   Я зашел. Из маленькой прихожей мы сразу попали  в  большой  холл,  из
которого в разных направлениях вели четыре или пять дверей,  все,  кроме
одной, прикрытые  плотно.  Тяжелыми  шагами  хозяин  направился  к  этой
незапертой, я последовал  за  ним  и  оказался,  вероятно,  в  гостиной:
большой полукруглый диван, кресла в углах, громадный японский  телевизор
и горка с хрусталем и фарфором утверждали меня в этой мысли.
   - Садись, -  кивнул  Таратута  на  кресло  и  сам  упал  напротив.  -
Рассказывай, чего надо.
   Теперь я мог его наконец рассмотреть. Лицо у него было, как спущенный
мячик, деформировано в самых неожиданных местах. Нос, губы и  подбородок
ехали куда-то в разные стороны, иногда он собирал их на одной линии,  но
они тут же опять расползались кто куда.
   - Давай, давай, излагай, - подбодрил он меня.
   - Что же это вы, Олег Петрович, - начал я заготовленную речь, слегка,
конечно, этим "тыканьем" шокированный, но решив не обращать внимания.  -
Приходит к вам незнакомый человек, называется участковым, вы его  в  дом
пускаете,  а  удостоверения  не  просите.  Ведь  вас,  кажется,  недавно
обокрали? Надо бы соблюдать осторожность!
   Он чуть  подался  вперед,  ко  мне,  хотел,  кажется,  привстать,  но
повалился обратно в кресло. Части лица его снова пришли в  движение,  он
широко взмахнул рукой и сообщил:
   - А нечего у меня больше красть.  Все  унесли.  Он  снова  безуспешно
попытался побороть земное притяжение, и тут я с ужасом понял,  что  Олег
Петрович Таратута вдрызг пьян. Удачный момент я  выбрал  для  проведения
профилактической работы! Не  говоря  уж  о  моих  других  далеко  идущих
планах.
   - Уперли все подчистую, - помрачнев, продолжал он.
   - Всю технику, видео-шмидео, лазерные-шмазерные... - Таратута  икнул,
извинился и помрачнел еще больше. - Все диски, все кассеты... Вот только
телевизор не осилили, здоровый очень...
   В эту секунду в холле стукнуло, потом что-то шлепнулось  -  звук  был
такой, будто груду мокрого белья  шмякнули  об  пол,  и  я  краем  глаза
увидел, как мимо раскрытой двери промелькнуло белое,  голое,  с  большой
грудью, в одних трусиках, а может, и без них. Олег  Петрович  вскочил  с
совершенно неожиданной прытью,  захлопнул  дверь  и  подпер  ее  спиной.
Сделалось неловкое молчание, и я спросил, показывая на три видеокассеты,
стопкой лежащие на верху горки:
   - А что ж эти не взяли?
   - Этих не было, - произнес, проследив за моим взглядом,  Таратута  и,
пройдя вихляющей походкой через всю комнату, как бы между  прочим  сгреб
кассеты, поискал глазами и сунул их в  нижний  ящик  серванта.  -  Давал
смотреть. Теперь вернули.
   Тут дверь снова приоткрылась, кто-то  сунулся  в  комнату,  из  холла
послышался звук необычайно звонкого  шлепка,  там  захихикали.  Таратута
бросился на дверь, как на амбразуру,  и  снова  заслонил  ее  спиной.  Я
понял, что мне тут делать больше нечего, и поднялся.
   - Айн момент, - пробормотал он, поняв мои намерения, и, пятясь задом,
выдавил себя в дверь, плотно притворив ее за  собой.  Оттуда  доносилось
какое-то  бубнение,  потом  чей-то  высокий  голос,  затем  все  стихло.
Интересно, думал я, за каким чертом он меня пригласил? Спьяну, что ли?
   Наведя  порядок,  Таратута  пригласил  меня  на  выход.  И  я,  вдруг
разозлившись от всего происходящего, уже в прихожей взял  да  и  спросил
его напрямую:
   - А вы сами, Олег Петрович, что думаете по поводу кражи? Может  быть,
у вас незадолго до нее бывали в доме  малознакомые  люди?  Ну,  женщины,
например?
   Он привел детали своего лица в относительное  соответствие,  с  шумом
втянул воздух и ответил:
   - Малознакомых  женщин  не  держу.  Все  проверенные.  -  И  добавил,
поминутно оглядываясь:
   -  Вы  звякните  на  днях,  поболтаем.  А  то..,  видите..,  не  дают
сосредоточиться!
   Я вышел на улицу  совершенно  раздосадованный.  Казарян  отсутствует,
Таратута  просто  в  некондиционном  состоянии,  у  Полевой  к  телефону
подходит какой-то механизм.
   Не люблю, когда с самого начала все идет  кувырком.  Примета  плохая.
Надо  переломить   невезение.   Я   заглянул   в   тетрадку:   Маргарита
Александровна Полева проживала рядышком, буквально через два подъезда. Я
шел туда наобум, даже  не  перезвонив  еще  раз  предварительно.  И  как
бывает, удача ждала меня там, где я не ждал ее никак.
   Передо мной на пороге стояла  Лялька.  Лялька  Прекрасная,  Лялька  В
Гневе Ужасная, Лялька еще Бог  знает  какая...  И  было  на  ней  черное
шуршащее платье, и туфельки на стройных ногах были лаковые, блестящие, и
в ушах у нее сверкало, и на шее у нее неземным  светом  переливалось.  И
пахло от нее французскими духами, и смотрела она на меня,  сдвинув  свои
смоляные  брови,  будто  ждала,  что  я  сейчас  скажу:  "А  вот  точить
ножи-ножницы!" Такая у меня теперь работа,  подумалось  мне.  Звонить  в
чужие двери и, стоя на пороге, объяснять, кто я такой. Даже Ляльке.
   - Ты?! - вглядевшись, с безмерным удивлением вскрикнула она.
   - Я, - пришлось подтвердить. - Ваш участковый.
   - Брось, - хохотнула  она,  хватая  меня  за  рукав  и  затаскивая  в
квартиру, - вечно ты со своими шуточками.  Да  заходи  же,  чего  встал!
Лерик! - кричала она через плечо. - Иди скорей, смотри, кто пришел!
   - Погоди, - останавливал я ее, - погоди.  Я  туда  попал?  Мне  нужна
Полева Маргарита Александровна.
   - Туда, туда! - подтверждала она. - Марго - это моя  мачеха,  на  нее
квартира записана. А живем мы. Да Лерик же! -  уже  сердито  прикрикнула
она и даже ногой притопнула.
   И   Лерик   выплыл   из-за    поворота    коридора,    как    большой
красавец-теплоход:  сверкая  линзами  затемненных  очков   над   пышными
пшеничными усами, в роскошном сером костюме,  при  вишневом  в  крапинку
галстуке.
   - Ба! Какие люди! - воскликнул он и с ходу полез целоваться. От  него
приятно пахло хорошим мужским одеколоном.
   Через полчаса я был в курсе всего. Правда,  первые  пятнадцать  минут
пришлось потратить на то, чтобы убедить их в том,  что  я  действительно
участковый.
   - Погоди, - недоумевал Лерик, - ты же был, кажется,  какой-то  шишкой
на Петровке!
   Я терпеливо объяснял, что и шишкой особой  не  был,  и  поперли  меня
оттуда с треском, а почему поперли - разговор долгой, да и неинтересный.
   - И вообще, - сказал  я,  -  вы,  кажется,  куда-то  собираетесь.  Не
отложить ли нам вечер воспоминаний до другого раза?
   - Ни в коем случае! - торжественно провозгласил Лерик. -  Мы  идем  в
гости, а там без нас не умрут. Ни  за  что  тебя  не  отпущу  без  рюмки
коньяку! Хотя бы символически!
   А Лялька уже несла коньячок и звенела  уже  хрустальными  рюмками,  и
сами собой появились на столе икорка, и лимончик, и крабы в  мисочке,  и
какая-то нежная до прозрачности рыбка на блюде...
   - Да-а, -  произнес  я,  оглядывая  все  это  благолепие.  -  Похоже,
все-таки, продовольственная проблема может быть решена в одной  отдельно
взятой семье.  Позвольте  осведомиться:  уж  не  японская  ли  филология
поставляет на ваш стол этакие разносолы?
   - Порвато и растоптато, - хохотнул Лерик, разливая коньяк.  -  Видишь
ли, японская филология слишком хрупкая  и  нежная  вещь,  чтобы  кормить
такого троглодита, как я. Как сказал поэт: "Вьюнок обвился  вкруг  бадьи
моего колодца. У соседей воды возьму".
   Мы выпили.
   - Так-так, - сказал я, подцепив на вилку кусок рыбы. - И где же, если
не секрет, ты теперь