Стой!" Нинка вздрогнула и
бросилась бежать, но ключи у нее были в сумке,  потребовалось  время,  чтобы
извлечь их, а этого времени мне хватило, чтоб настигнуть ее.
   - Будешь говорить? - рявкнула я, хватая ее за локоть.
   - Отстань, дура, - завопила Нинка на весь подъезд. - Чего  тебе  надо?  Я
сейчас милицию вызову.
   Упоминание о милиции произвело  на  меня  самое  удручающее  впечатление.
Действительно, вызовет Нинка милицию, и они,  чего  доброго,  решат,  что  я
своего покойника на соседку сваливаю, то есть свою вину, конечно.
   Локоть ее я выпустила и миролюбиво предложила:
   - Ты только ответь: жив он или нет.
   - Конечно, жив, - кусая губы, сказала Нинка и перешла на шепот:
   -  Жив.  Человек  он  в  городе  очень  даже  известный,  не  могу  же  я
налево-направо трепать его честное имя...
   - Вот оно что, - вздохнула я. Конечно, Нинка в ночном клубе  работает,  а
там народ разный... - Ты извини, - вторично  вздохнула  я,  -  значит,  твоя
Шляпа жива-здорова...
   - Чего ему сделается?
   - А ты точно знаешь?
   - Что?
   - Ну, что с ним все в порядке?
   - Конечно. Я же ему звонила.  Отвяжись,  -  жалобно  попросила  Нинка,  я
кивнула и стала спускаться по лестнице, а она поспешно скрылась в квартире.
   Тут в подъезде появился Сашка. Гараж у него был в соседнем дворе,  оттого
рн и задержался.
   - Ну что, догнала Нинку? - спросил он.
   - Догнала.
   - Поздравляю.
   - С чем?
   - Как с чем? Ты ж ее догнала.
   - Дурак ты, Сашка, - обиделась я. - У меня такое...
   - Чего такое? - сразу же навострил он уши, а я только рукой махнула:
   - Ничего.
   - Не дом, а Версаль какой-то,  -  хмыкнул  он.  -  Сплошные  тайны.  Один
придурок машину  между  гаражей  бросил.  Пришлось  кругами  кататься  через
соседний двор.
   - Какую машину? - насторожилась я.
   - Хорошую. "Ленд-Круизер". Слыхала о такой? Может, угнали? -  в  раздумье
вопросил Сашка, а меня точно подбросило.
   - Джип. Неужто тот самый? Цвет какой? - спросила я.
   - Черный.
   - А где он?
   - Между гаражей стоит.
   - Пойдем, посмотрим.
   - Зачем? Я его уже видел.
   - А я нет.
   Кончилось тем, что Сашка пошел к себе домой, а я  направилась  к  гаражам
смотреть джип.
   Джип в самом деле стоял там, где сказал Сашка. По виду он был пустой,  но
клясться я бы не стала, памятуя последние события. Наверное,  его  подогнали
со стороны проспекта, убедились, что впереди тупик, и бросили. Вокруг  полно
домов, и то, что джип имеет какое-то отношение к ночным  событиям,  это  еще
большой вопрос. К тому же хозяин мог просто ненадолго оставить его и в любую
минуту вернуться.
   Я тревожно огляделась, но поблизости не было ни души,  тогда  я  взяла  и
подергала за ручку, дверь не открылась. Еще три ручки я подергала с  тем  же
результатом, вторично огляделась и отправилась восвояси.
   В общем, погоня за Нинкой и обнаружение джипа никаких видимых результатов
не дали, передо мной стоял все тот же проклятый вопрос: что делать? В  конце
концов я решила, что утро вечера мудренее, и легла спать.
   Стемнело, Юрик громко вздыхал на кухне,  а  бабка  дважды  покидала  свою
комнату, обращаясь к соседу с вопросом:
   - Юрик, ты один здесь? - Как видно, боялась, что Юрик  опять  кого-нибудь
притащит. Сосед выглядел пришибленным и по-прежнему  почти  трезвым,  и  это
тоже беспокоило.
   Наконец мне удалось уснуть, но и во сне мне являлись то джипы, то  шляпы,
то  наряд  милиции,  то  встревоженная  бабка,  так  что,  когда   я   утром
пробудилась, ничего мудреного мне в голову не пришло. Стало даже хуже - реши
теперь я позвонить в милицию, пришлось бы объяснять, почему я не сообщила  о
трупе сразу. И Володю не предупредишь, во-первых, у меня нет  его  телефона,
во-вторых, он сегодня улетает в Питер, а может,  уже  улетел.  Когда  Володя
вернется, неизвестно, а все это время в багажнике его машины...
   Я тяжко вздохнула, почесала в затылке и, позвонив в справочное, попросила
телефон городской автоинспекции. Дежурный ответил сражу же, я назвала  номер
джипа и бодро поинтересовалась: не ищет  ли  его  кто?  Дежурный  о  пропаже
ничего не знал, но номер записал, а я сбегала к  гаражам  и  убедилась,  что
джип там все еще стоит.
   - Чего ты мечешься?  -  спросила  меня  Варвара,  когда  я  вернулась  от
гаражей.
   - Здравствуйте, - ответила я.
   - Здравствуй, - кивнула она. - Джип -  тот  самый,  на  котором  Нинка  с
хахалем приехала, его  ребятня  видела,  Юрик  проверял.  А  принадлежит  он
Толстолобову Николаю Ивановичу. Знаешь такого?
   - Нет, - мотнула я головой и озадаченно спросила в свою очередь:
   - Откуда сведения?
   - У Марьи Дмитриевны из двенадцатой квартиры племянник работает в ГАИ.
   - Ясно, - вздохнула я и побрела в свою комнату, нашла записную  книжку  и
принялась ее листать, фамилии  Коли  с  бультерьером  у  меня  не  было,  но
отчество точно Иванович. "Ох, как все запущенно",  -  охнула  я,  приоткрыла
дверь и крикнула:
   - Варвара Васильевна, а нельзя узнать адрес этого Толстолобова?
   - Можно, - ответила бабка, появляясь в моей комнате  с  листом  бумаги  в
руке. - Я подумала, что адрес не помешает и чтоб, значит, человека дважды не
беспокоить... - На листке был записан адрес, тот самый, что значился в  моей
записной книжке. Сомнения отпали, Шляпа - мой знакомый Коля,  прибыл  он  на
джипе вместе с Нинкой, которая нагло врет, что знать его  не  знает.  Теперь
мне совершенно ясно, что она замешана  в  преступлении,  иначе  чего  бы  ей
врать? Шляпа лежит в багажнике, его джип стоит  возле  гаражей,  и  пока  до
этого нет никому никакого дела. Может, как-то удастся отсидеться, ни во  что
не вмешиваясь?
   При этой мысли мне сделалось стыдно. Совершено преступление, а я всячески
отлыниваю  от  ответственности.  Конечно,  в  деле  много  загадочного...  К
примеру, если Шляпа приехал с Нинкой, с какой стати  он  оказался  на  нашей
кухне? Может, он спускался по лестнице, встретил Юрика, и тот предложил  ему
выпить, после чего Шляпа взял да и умер? А кто, в этом случае, запихнул  его
в багажник? И зачем Нинка врет,  что  он  жив,  если  он  и  не  жив  вовсе?
Поразмышляв немного, я решила, что с  этими  вопросами  лучше  обратиться  к
Нинке, и поднялась этажом выше. Бабка с Юрасиком вышли на лестничную  клетку
и замерли, подняв головы,  а  я  принялась  звонить,  потом  стучать.  Нинка
открыть не пожелала.
   - Дома она, - крикнул Юрик. - Я с семи  часов  у  окна,  а  она  рано  не
встает. Не могла Нинка никуда уйти.
   Я  с  удвоенным  рвением  звонила  и  стучала,   заинтригованные   соседи
выглядывали изо всех дверей, и лишь одна Нинка не проявляла интереса.  Любой
человек давно  бы  оглох  от  шума,  поднятого  мной.  Выходило,  Юрасик  ее
проворонил и она смогла выскользнуть незамеченной.
   Вернувшись к  себе,  я  попробовала  приготовить  на  завтрак  что-нибудь
вкусненькое, но в конце концов ограничилась яичницей и  чашкой  кофе.  Время
стремительно неслось вперед, а я так ничего и не решила. К концу завтрака  я
поняла, что сама не в  состоянии  справиться  с  ситуацией.  Мне  требовался
совет. И тогда я отправилась к папуле.
   Папуля проживал на другом конце города,  состоя  в  гражданском  браке  с
женщиной по имени Земфира. На  самом-то  деле  ее  звали  Зинкой,  была  она
профессиональной гадалкой, чем и зарабатывала на жизнь себе и папе. Папуля у
меня философ и  художник,  человек  исключительно  творческий.  Картины  его
продавались из рук вон плохо, но удивляло это только папу,  последователи  и
почитатели таланта утверждали, что папулино время еще не пришло,  что  народ
еще не созрел и не готов воспринять его творчество, и только  после  папиной
смерти его поймут и оценят. "Да поздно будет", - злорадно  добавлял  в  этом
месте папуля. Сторонникам и почитателям он доверял  и  неоднократно  говорил
мне: "Когда я умру, ты наконец поймешь, что твой  отец  -  гений".  То,  что
папуля гений, я и так  знала,  так  что  его  кончина  мне  без  надобности,
отвечала на это совершенно искренне я потому что  все  так  и  было.  Может,
папуля посредственный художник, но гениальности у него не отнимешь.  К  тому
же папулю я люблю, хотя и мамуля у нас хоть куда. К счастью, виделись  мы  с
ней нечасто, это я потому так  говорю,  что  жить  рядом  с  гениями  совсем
нелегко, а мамуля у нас тоже гении Она писала стихи  и  занималась  поисками
смысла жизни, разъезжая с этой целью по нашей огромной стране. (Она б  могла
поехать и за  границу  но  денег  на  это  не  было.)  Папа  же  предпочитал
оседлость, поэтому мама искала смысл то с летчиком гражданской авиации, то с
шахтером из Кузбасса, то со штурманом из Владивостока, пока окончательно  не
растворилась на просторах Родины, по забывчивости не вернувшись домой.
   Мы с папой ждали ее года  полтора,  потом  мама  объявилась  в  Магадане,
откуда прислала нам письмо Она звала к себе, сообщала,  что  сильно  выросла
как творческая личность, и в доказательство приложила  к  письму  ксерокопию
книжки стихов, изданную фондом инвалидов. Слово "инвалиды" папу напугало. Он
всерьез забеспокоился за маму, но, как я  уже  сказала,  сам  он  тяготел  к
оседлому  образу  жизни  и  в  Магадан  послал  меня.  Было  мне  тогда  лет
шестнадцать, и поездка меня порадовала,  тем  более  что  лететь  надо  было
самолетом. Маму я в Магадане не застала, она отправилась в Красноярский край
с молодым предпринимателем, а  из  Красноярского  края  в  Биробиджан.  Мама
путешествовала, ну и я пыталась не отстать, пока  не  закончились  деньги  и
каникулы.
   На следующий год мама опять обнаружилась, но мы с папой были хитрее и  не
торопились лететь по ее первому же зову. За пять лет  мама  прислала  восемь
писем и шесть книг стихов. Стихи в самом деле стали лучше, кое-что я  теперь
уже понимала и за маму страшно радовалась,  и  тут  она  пригласила  меня  в
гости, присовокупив к приглашению  некоторую  сумму  денег.  Папуля  сказал:
"Надо ехать",  и  я  поехала.  В  то  время  мама  организовала  буддистский
монастырь, духовно сойдясь со студентом  Московского  университета,  который
находился в розыске, так как год назад  в  университете  встретил  мою  маму
(мама в ту  пору  была  в  Москве  на  конгрессе  экстрасенсов,  точнее,  на
конгрессе был ее друг из города Ханты-Мансийска, а  мама  просто  гуляла  по
столице). Студент домой так и не вернулся. Его родители забили  тревогу,  но
толку от этого было мало.  С  этим  самым  студентом  мама  и  вознамерилась
основать монастырь. Я нашла мамулю в калмыцких степях в компании симпатичных
единомышленников, которые брили головы  и  ходили  босиком.  Маме  хотелось,
чтобы я осталась там навсегда, но жажда духовного перерождения была  во  мне
недостаточно сильна, да и  привычка  к  относительному  комфорту  упорно  не
желала отступать, и я вернулась к папуле.
   В тот момент папа  переживал  очень  сложный  период,  период  исканий  и
сомнений. В конце концов он пришел к выводу, что  истинный  художник  должен
изучать жизнь. Для начала он приступил к изучению жизни цыган.  Цыгане  были
интересны папуле своим вольнолюбием и неприхотливостью. На счет  вольнолюбия
умолчу, а вот их неприхотливость лично  у  меня  вызвала  большие  сомнения.
Короче, папа стал их изучать, ушел в  табор,  кочевал  с  ними  больше  трех
недель, потом пригласил цыган домой, проснулся утром и обнаружил, что цыгане
исчезли, прихватив из  квартиры  более-менее  ценные  вещи.  Папулю  это  не
остановило, и он начал изучать жизнь уголовников. Слава богу, по этапу он не
отправился, но домой, конечно, кое-кого  пригласил.  Проснувшись  утром,  он
мало что нашел в своей квартире, в основном стены  и  кое-какую  мебель,  не
представлявшую интереса для граждан. Мне стало ясно,  что  папино  увлечение
экзотикой на этом не утихнет, и я поспешила переехать в коммуналку  (комната
досталась мне в наследство от покойной тетки).
   Дальнейшие папины философские искания я уже наблюдала на  расстоянии,  но
была в курсе. Теперь папа изучал жизнь алкоголиков и так  углубился,  что  я
начинала испытывать беспокойство. Незадолго до этого в жизни папы  появилась
Земфира, и в дом он алкашей не приглашал, да те бы и сами не  пошли,  потому
что страшно боялись  Земфиру.  Когда  папа  с  ней  познакомился,  ее  звали
Эсмеральдой, она гадала на картах и имела кое-какие неприятности с налоговой
полицией. Примерно через месяц Эсмеральда отрешилась от карт, стала Эльвирой
и гадала на кофейной гуще, но неприятности не прекратились. Теперь  папулина
подруга решила, что гуща не актуальна,  перешла  на  магический  кристалл  и
звалась, соответственно, Земфирой. Дела ее шли очень  неплохо,  и  налоговая
полиция вроде бы угомонилась, что позволило папе как  следует  углубиться  в
жизнь алкоголиков.
   Надо сказать, что рядом с папой всегда была женщина, готовая  помочь.  Не
повезло ему только с мамой. Женщин в папиной  жизни  было  много,  и  каждая
считала своим долгом освободить гения от мыслей о хлебе насущном.  При  всей
любви к папуле я не очень понимала, чем он так тревожит женские  сердца,  но
всех папиных женщин почитала, а со многими дружила,  даже  после  того,  как
они, утомясь от папиной гениальности, нас покидали.
   Земфира была рекордсменкой, и я ее очень любила, потому что  человек  она
была добрый, и за три года мы успели привязаться друг к другу. Направляясь к
папуле, смело рассчитывала на совет, - если папа не  в  форме,  так  хоть  с
Земфирой поговорю.
   Папина квартира  располагалась  в  пятиэтажке,  типичной  для  сталинских
времен. В  народе  такие  дома  прозывались  "сталинками".  Дом  в  основном
заселяла  творческая  интеллигенция  и  бывшие   партработники.   Пятиэтажка
производила впечатление высотой потолков в квартирах, чистеньким парком  под
окнами и коллекцией памятных досок на фасаде. На одной, из красного гранита,
было написано, что в доме трудился и умер мой дед, а папулин отец.  От  него
нам досталась эта  квартира,  кое-какие  сбережения,  антикварная  мебель  и
картины. К настоящему моменту сохранилась лишь квартира, все остальное  было
утрачено во время папиных экспериментов. Дед мой тоже был  художник,  как  и
прадед.  Прадед,  кстати,  преподавал  в  художественной  академии,   дружил
практически со  всеми  знаменитостями  своего  времени,  а  в  нашем  городе
оказался во время войны в эвакуации. После окончания войны в столицу  он  не
вернулся в силу разных причин, в основном из-за пошатнувшегося здоровья.
   Если верить папуле, прадед вывез с  собой  в  эвакуацию  одну  из  картин
Филонова.  Картин   у   прадеда,   подаренных   друзьями-художниками,   была
тьма-тьмущая,  но  он  лишился  их  после  бомбардировки,  превратившей  его
квартиру в груду камней, и только  Филонов  каким-то  чудом  уцелел.  Прадед
привез его в наш город, передал по  наследству  деду,  а  тот,  само  собой,
папуле. Папа картиной  очень  дорожил  и  любил  повторять,  что  я  богатая
невеста, потому что Филонов - мое приданое, и  как  только  я  сподоблюсь...
если честно, я не очень верила папуле, то есть я ему верила во всем, что  не
касалось денег, так что в отношении приданого иллюзий я не питала.
   Филонов висел у нас в гостиной и радовал глаз всех приходящих. У меня  же
картина вызывала обоснованное беспокойство. Сама я в живописи не сильна, но,
живя рядом с гением, кое-чему научилась, оттого была уверена,  что  Филонова
папуля нарисовал сам. Тем более что в раннем детстве эту картину я точно  не
видела. В кабинете деда висела совсем другая, которая  благополучно  исчезла
еще до первого папулиного эксперимента по изучению жизни. Но спорить с папой
мне не хотелось, и, услышав в очередной раз о том, что я богатая невеста,  я
благодарно улыбалась  и  кивала  в  знак  согласия,  а  глядя  на  Филонова,
вздыхала, бормоча: "Восхитительно", почему-то  заставляя  тем  самым  папулю
хмуриться. Конечно, то, что я не пошла по его стопам, папу сильно  огорчало.
Много раз он пытался  приохотить  меня  к  занятиям  живописью.  Рисовать  я
любила, но одна мысль  о  том,  чтобы  стать  художником,  вызывала  у  меня
тошноту.
   Постоянное общение с гением отбило у меня всякую охоту  к  творчеству.  Я
уже в детстве решила, что буду врачом, поваром  или  портнихой.  А  так  как
из-за дурацкого  имени,  данного  мне  мамулей,  сверстники  постоянно  меня
дразнили, их  обществу  я  предпочитала  кошек.  По  окончании  школы  стало
совершенно ясно: мне одна дорога - в ветеринары, вот по ней я и отправилась.
Только не подумайте, что у  меня  какие-то  претензии  к  мамуле,  папуля-то
собирался назвать меня Электрой, так что мне еще здорово повезло,  что  мама
настояла на своем.
   Я пересекла сад и вышла к первому подъезду, взглянула на гранитную  доску
и кивнула:
   - Привет, дедуля. - После чего вошла в подъезд и по лестнице поднялась на
второй этаж.
   Дверь в квартиру папули была украшена  бронзовой  табличкой,  на  которой
значилось: "Щербинцев А.В., философ". Я пожала плечами  и  позвонила.  Никто
открыть мне не пожелал: папы, скорее всего,  нет  дома,  а  если  у  Земфиры
сеанс, то ее лучше не беспокоить. Я открыла дверь своим  ключом  и  вошла  в
огромную прихожую. Из ближайшей комнаты до меня донесся голос Земфиры.
   - Ваши завистники плетут интриги... - вещала она.
   Я проскользнула в кухню, на мгновение увидев  в  открытую  дверь  Земфиру
перед ее магическим  кристаллом,  водруженным  на  деревянную  подставку,  а
напротив нее сидящую на ковре даму среднего возраста, насмерть перепуганную.
Лицо ее в свете свечей было бледным, лоб потным, а губы дрожали.
   Войдя в кухню, я вспомнила, что завтрак мой оставлял  желать  лучшего,  и
полезла в холодильник. За что я особенно  любила  Земфиру,  так  это  за  ее
кулинарный талант. Плотно закрыв дверь, я разогрела голубцы и  приступила  к
трапезе. Минут через двадцать раздался зычный голос Земфиры:
   - Василиса... - И я пошла на зов.
   Земфира расположилась в комнате, которая когда-то была детской, а  теперь
стала чем-то вроде кабинета папулиной подруги. Плотные шторы  на  окнах,  не
пропускающие дневного света, стены сплошь покрыты коврами, на полу  подушки,
подставка с магическим кристаллом, сосуды для ароматических палочек и  маска
неизвестного божества довольно свирепого вида.
   - Свет включи, - сказала Земфира. Я включила люстру, а она пожаловалась:
   - До чего баба бестолковая попалась, не чаяла от нее отделаться,  все  ей
расскажи да объясни. Нет у людей фантазии, работаешь без удовольствия.
   Я сочувственно кивнула, усаживаясь на парчовую подушку. Земфира -  тучная
дама в цветастом широком балахоне, в черном парике с  волосами  до  пола,  с
повязкой на лбу - походила на упитанного индейца. Впрочем, даже в таком виде
она казалась мне симпатичной круглолицей толстушкой со смеющимися глазами.
   - Как дела? - спросила Земфира,  по  привычке  уставившись  в  магический
кристалл.
   - Плохо, - ответила я.
   - Мужик в шляпе и плаще? - вздохнула Земфира. Я приподнялась и на  всякий
случай уставилась в магический кристалл. - Не дури, - осадила меня  папулина
подруга, - мне сегодня бабка звонила.
   - А-а, - успокоилась я, устраиваясь на подушке.
   - Папулю опять похитили инопланетяне, - вновь вздохнула Земфира. -  Утром
Михалыч прибегал за выкупом.
   - Много просил?
   - Сто пятьдесят рублей.
   - Значит, папа не надолго в отключке...
   - Хочешь с ним поговорить?
   - Если за выкупом прибегали сегодня, вряд ли получится.
   - Почему? - обиделась за папулю Земфира. - Может, повезет, и папа  придет
в себя.
   - Может, - неохотно согласилась я. - Давай я тебе все расскажу?
   - Давай, - кивнула Земфира.
   Ну я ей тут же все рассказала: и про вечеринку, и про Шляпу,  и  про  его
труп в багажнике.
   - Папе этот белесый не понравился, - закивал а Земфира, выслушав меня.  -
Он вернулся с вечеринки  и  первым  делом  сказал:  "Василисе  он  не  пара.
Прохвост, а может, и похуже