олько
Наташки нет, минут пятнадцать как убежала на озеро, вернется  не  раньше
чем через час.
   - Это она вам сказала? - спросила Женька.
   - А чего мне говорить, я и так знаю. За час управится, а раньше  нет.
Помочь-то некому, мать больная, а папаша с  утра  пьяный...  И  где  они
только ее  берут,  проклятую.  Должно  быть,  Фроська  опять  из  города
привезла мужиков спаивать.
   - А где ее можно найти на озере? - не унималась Женька.
   - Чего ее искать? Говорю, через час придет. Да вы садитесь.  Посидим,
поболтаем, так и время пройдет. - Она подвинулась, освобождая нам  место
на скамейке. Мы охотно воспользовались предложением, однако я на  всякий
случай спросила:
   - Мы вам не помешаем?
   - На скамейке сидеть? - засмеялась  женщина.  -  Свое  я  отработала,
теперь на заслуженном отдыхе, живу одна, только и  радости,  что  языком
почесать.
   Мы с Женькой переглянулись, сообразив, что нам здорово повезло.
   - А вы, значит, из щелгуновского дома?
   - Вы имеете в виду дом Льва Николаевича Илларионова? -  насторожилась
я.
   - Это он по матери Илларионов, а мы его  по  старинке  зовем.  Папашу
его, Николая Семеновича Щелгунова, вся округа хорошо знала. И деда  его.
Известные кровопийцы. - Женщина хихикнула,  точно  сообщила  нам  что-то
чрезвычайно забавное. - А как  там  тетка  Олимпиада?  Давненько  ее  не
видать. Раньше она к себе в Михайловку ездила, домишко  у  нее  там,  от
племянника остался, тогда и ко мне заглядывала, а в этом году так  и  не
собралась. Вот ведь чудеса, живем на одном острове, родня, а  годами  не
видимся.
   - Олимпиада Назаровна ваша родственница? - ахнула я.
   - Тетка, - кивнула женщина. - Человек она добрый,  но  ладить  с  ней
нелегко.
   - Добрый? - переспросила Женька.
   - Ага, - опять кивнула наша собеседница. - Люди разные, одни  доброту
на лице носят, другие глубоко в душе прячут. Олимпиада человек  хороший,
только жизнь с ней сурово обошлась. Вот она душу-то за семью печатями  и
держит. А вы Льву-то родственницы или так, знакомые?
   - Знакомые. Мы по работе приехали.
   - Поди, в доме-то у него жить дрожь берет?
   - Дом, конечно, необычный, но комнаты уютные.
   - А привидений там нет? - спросила женщина насмешливо.
   - Да вроде не видно, - в тон ей ответила Женька.
   - Жаль. По справедливости-то надо, чтоб вся их  дьяволова  порода  до
самой смерти мучилась. Сколько народу загубили, страх.
   - Лев Николаевич загубил? - удивилась я.
   - Нет, этот если и придушил кого, то чужими руками, сам-то  слабоват,
не в родителя.
   - Чем же родитель так знаменит?
   - Как же, он у нас тут двадцать лет главным  был  по  врагам  народа.
Говорят, от Сталина именное оружие получил, но это врут скорее всего, но
крови на нем, что воды в озере. Зверюга... Никого не жалел, ни  баб,  ни
ребятишек. Руки, ноги свяжут - и в прорубь. Развлекались так. Да  видно,
черти мучили, пил неумеренно  и  загнулся  от  белой  горячки.  Сказали,
сердце слабое. Когда памятник ставили, один из местных партийцев  так  и
сказал:  "Надорвал  сердце,  дорогой  товарищ,  радея  за  наше  светлое
будущее".  Кругом  враги  виделись,  хотел  быть  святей   святого,   да
родословная-то подкачала, сам-то был не  пролетарских  кровей,  поневоле
начнешь  выслуживаться.  Дед   тут   первым   человеком   был,   но   до
раскулачивания не дожил, а сынок быстро сообразил, куда  ветер  дует,  и
сразу подался в пролетарии. Вот так. Говорят, любил  сам  допрашивать  -
коли в доме ночью свет  горит,  значит,  лютует,  уж  как  кого  к  нему
отправят, считай, не свидимся.
   - А  Лев  Николаевич  говорил,  что  отец  его  здесь  строительством
железной дороги занимался.
   - И "железку"  на  костях  построили,  а  как  же?  Тоже  он.  Ладно,
девоньки, вы на меня внимания не обращайте, дело-то, конечно,  старое  и
нехристь этот сдох давно, так что и поминать его вроде грех,  только  он
весь наш род извел, остались Олимпиада да мама  моя,  две  сестры,  а  в
семье двенадцать душ было. Всех, как косой, выкосили,  дядек,  теток.  Я
совсем маленькой была, а помню, как он маме-то  сапогом  в  лицо...  Вот
злоба-то во мне и плещется на весь их род.
   - Как же так? - растерялась я. - Вы говорите, отец  Льва  Николаевича
всю вашу родню извел, а Олимпиада Назаровна у него работает.
   - Так это из-за Лидочки, из-за Левкиной матери.  Щелгунов  ее  привез
откуда-то, должно быть, тоже из репрессированных... Совсем девчушка, лет
семнадцать ей и было. А красавица, не рассказать. Я ее один раз  видела.
Он ее в этом  доме  держал,  никуда  не  выпуская,  точно  в  тюрьме.  А
Олимпиаду взял в услужение. Они и подружились, как сестры были.  Лидочка
двоих ребятишек родила, Левку и Костю, Олимпиада у них нянькой стала,  и
они ей как свои. Потом Щелгунов Лидочку убил, а Олимпиаде куда деваться,
ребятишек-то жалко, так и осталась.
   - Подождите, отец Льва Николаевича убил свою жену? - нахмурилась я.
   - Да не жена она ему, а арестантка... была. Потом времена  сменились,
сюда учитель приехал, молодой. Ну и вышло дело, полюбили они друг друга,
а Щелгунов, конечно, узнал и жену застрелил.
   - И что? - Женька слушала не дыша, так  потрясла  ее  эта  история...
Должно  быть,  все  рассказанное  нашей  собеседницей  ничего  общего  с
автобиографией Льва Николаевича не имело.
   - Ничего, - горько усмехнулась женщина. - Лиду схоронили, а  Щелгунов
запил, да и отдал черту душу.
   - И что же, его за убийство жены по головке погладили? - не  поверила
я.
   - По головке, может, и не гладили, но дело замяли. С  одной  стороны,
заслуженный человек, в летах и медалях, с другой - молодая вертихвостка,
путалась с кем ни попадя. Чего только не наплели: договорились до  того,
что она сама застрелилась.  Словом,  осиротели  детки,  растила  их  моя
тетка. Да, видно,  дурная  кровь  свое  дело  сделала.  Выросли,  да  не
порадовали. Один точно сыч в отцовском доме сидит, должно быть, есть ему
за что людей бояться, а другой...
   - Что другой? - испугалась я.
   - А другой копия папаши. Жену  убил.  Здесь  же,  в  доме.  Не  успел
жениться, и тут же удавку на шею. Не зря говорят: яблоко от яблони...
   - Когда же это случилось? - продолжила я расспросы.
   - Давно... Лет двадцать назад. Косте повезло меньше,  отвертеться  не
сумел, посадили его, но и тут  выгорело:  не  в  тюрьму,  а  в  больницу
специальную.
   - Двадцать лет срок большой,  -  нахмурилась  Женька.  -  Убил  жену,
какую-то причину он назвал? Допустим, за все про  все  схлопотал  десять
лет, это я по максимуму, на самом деле наверняка меньше. Чего ж он -  до
сих пор в больнице?
   Женщина пожала плечами:
   - Может, в самом деле у него что-нибудь с головой приключилось?
   - А почему вы дом Льва Николаевича отцовским зовете? - спросила я.  -
Он же его недавно построил?
   - Это он башню свою построил да каменный забор. А дом на  этом  месте
лет сто стоял. Еще их прадед соорудил. Они из староверов.  Здесь  раньше
скит был, потом дом, а в нем  молельня.  А  Щелгунов,  папаша  то  есть,
тюрьму устроил. Так что дом новый, начинка старая, оттого про привидения
и спрашиваю.
   Мы с Женькой задумались над услышанным. Женщина между  тем  приманила
котенка и стала его гладить, а потом сказала:
   - Вон и Наташка.
   Мы повернули головы и  в  самом  деле  увидели  Наташу,  она  шла  по
тропинке с большим тазом белья в руках. Заметив нас,  девушка  вроде  бы
удивилась,  кивнула,  прошла  мимо,  а  мы,  извинившись   перед   нашей
собеседницей, припустились за ней.
   - Олимпиаде привет передайте, - крикнула нам вдогонку женщина.
   - Обязательно, - ответила я, а Женька, догнав  Наташу,  взяла  ее  за
руку.
   - Наташа, мы к вам.
   - Да? - спросила та хмуро. Поставила таз и добавила:
   - У меня белье на озере. Надо идти.
   - Мы с вами, - вызвалась Женька. Девушка пожала плечами, и мы пошли к
озеру. Лишь только деревня осталась позади, я осторожно спросила:
   - Олимпиада сказала, вы заболели. Это правда?
   - Ничего я не заболела, - рассердилась Наташа. - Я оттуда ушла.  Отец
ругался, а мама говорит, правильно сделала. Чертово место,  доброго  там
не жди. Тетя Сима говорит: Олимпиада добрая, а она недобрая, она  злющая
и молчать велит. Только и слышу: молчи, рта не раскрывай, язык вырву.
   - За что она на вас так?
   - Из-за стонов этих. Говорю:  стонет  кто-то  в  подвале,  -  а  она:
"Врешь, нарочно врешь, сплетни про нас распускаешь". Какие  сплетни,  ее
хозяев здесь сроду добрым словом не вспоминали.
   - Ваша соседка рассказывала...
   - Вот-вот... а она - сплетни...
   - Что за стоны вы слышали? - спросила Женька деловито.
   - Из подвала. И вы не верите? - нахмурилась девушка. - Я в самом деле
слышала. Сегодня ночью в кладовку отправилась, а в подвале вроде  кричит
кто-то, а другой смеется. Жуть такая... Я к Олимпиаде...  Она  пошла  со
мной, но ничего уже слышно не  было.  Я  к  охране  кинулась,  чтоб  дом
проверили, ведь страшно же... Их и в комнате-то не  было.  Где-то  через
час пришли, сказали: дом осматривали. И этот противный Руслан с ними.
   - Почему противный? - осведомилась Женька.
   - Потому...
   Мы переглянулись, и Женька осторожно спросила:
   - Он что, приставал к вам?
   - Не ко мне... Любу жалко.  Она  хорошая,  а  он...  ясно  ведь,  что
бросит, зачем ему деревенская...
   - Давайте вернемся к этим стонам, - вмешалась я. - Сегодня  ночью  вы
их в первый раз слышали?
   - Нет, во второй. Первый раз за  день  до  вашего  приезда.  Мстислав
Наумович вечером приехал  и  Олег  Петрович.  Олимпиада  попросила  меня
остаться, чтоб с ужином помочь  и  комнаты  для  гостей  подготовить.  Я
раньше никогда в доме не ночевала, а тут пришлось.  Дом  огромный,  и  в
окошко что-то стук да стук. Так жутко! А потом началось:  кто-то  внизу,
прямо подо мной кричать стал, а ему вроде рот затыкают. Не знаю, как  до
утра дожила. Утром сказала Олимпиаде, та Льву Николаевичу, а он не велел
меня больше в эту комнату селить.
   - Где была ваша комната?
   - На первом этаже, в правом крыле. Там  комнаты  попроще,  специально
для прислуги.
   Если я ничего не путала, это была  как  раз  та  комната,  где  мы  с
Женькой прятались, когда едва не наткнулись на охранников.
   - А сегодня вы там ночевали?
   - Нет. Сегодня на втором этаже, рядом с кабинетом Льва Николаевича.
   - Как же вы внизу очутились? -  допытывалась  Женька  как  заправский
следователь.
   - Я ночью проснулась и  вспомнила,  что  дверь  в  кладовку  оставила
незапертой, когда за продуктами на завтрак ходила. Ужас как страшно идти
было,  но  Олимпиаду  побоялась,  ругаться  будет,  и  пошла.   Дверь-то
оказалась запертой, выходит, она, перед тем как лечь, проверила, а когда
я назад шла, услышала, что опять кто-то стонет. Жуть. Я к Олимпиаде и за
охраной, их на месте не оказалось, а Олимпиада...  Я  к  ним  больше  не
вернусь. Правду говорят, место там дурное. - Девушка  подхватила  таз  и
пошла к своему дому, не обращая на нас внимания.
   - Что скажешь? - вздохнула Женька, устраиваясь на зеленой травке.
   - А что тут сказать? - пожала я плечами. - Кто-то стонет  в  подвале.
Когда Руслан мне обзорную экскурсию устроил, подвал был пуст. Ни ты,  ни
я в привидений не верим. Души невинно загубленных вряд ли являются своим
палачам, не то палачей было бы гораздо меньше. К  тому  же  являться  ко
Льву Николаевичу довольно глупо, раз зверствовал не он сам, а его  отец.
Значит, либо это дурацкий фокус, либо...
   - В подвале кто-то есть, - совершенно серьезно закончила Женька.
   - В каком смысле? - насторожилась я.
   - Кого-то в этом  подвале  держат,  -  пояснила  подруга  и  даже  не
ухмыльнулась.
   - Ты сама-то в это веришь?
   - Нет, - вздохнула она. - Но... Шекспира я тебе цитировать  не  буду,
однако просто желаю напомнить: в жизни встречаются удивительные вещи.
   - Допустим, Лев Николаевич устроил в подвале тюрьму, - разозлилась я.
- Только допустим. В доме полно людей, охрана,  прислуга,  гости.  Мы  с
тобой, наконец. Это риск. И кого он может там держать? Какого-то  своего
недруга? По-моему, от него легче избавиться, чем этак-то...
   - Слышала, что соседка сказала: яблоко от яблони... Папаша  тюремщик,
всю округу держал в страхе, тип с явно садистскими склонностями. Убивает
жену, возможно, на глазах детей. Лев Николаевич, став взрослым дядей, ни
с одной женщиной судьбу  связывать  не  стал,  зато  выстроил  идиотский
замок, как раз на том  месте,  где  папаша  тюрьму  устроил.  И  подвалы
сохранил, а в каземате должен быть узник.
   - У меня такое в голове не укладывается...
   - Еще бы... Родной брат убил жену и до сих пор сидит  в  психушке.  А
то, что папа - выдающийся псих, это  не  вопрос.  Вот  и  детки...  Один
разделывается с близкой женщиной по примеру папули, а другой,  незаметно
съехав с катушек, держит в подвале узника.
   - Но пропавшего человека ищут, и Лев Николаевич рискует...
   - А если это  какой-то  бомж?  Без  родни,  без  документов?  Человек
погибнет  в  этом  каменном  мешке,  его  по-тихому  закопают  и  нового
привезут, чтоб хозяин не скучал.
   -  Какие  ужасы  ты  говоришь,  -  пробормотала  я  и  потянулась   к
мобильнику.
   - Ты кому звонить-то собралась? - удивилась Женька.
   - Не кому, а куда. В милицию, естественно.
   - Анфиса, ты спятила, - покачала головой подружка. - Да нас  засмеют.
Или в психушку отправят.
   - Я Ромке позвоню, его не засмеют.
   - Он решит, что нам надо больше времени проводить на свежем  воздухе.
К тому же твой Ромка в Моздоке, а это довольно далеко.
   - Что же ты предлагаешь?
   - Искать. Если в подвале кто-то  есть,  мы  должны  помочь  человеку,
иначе, как только  на  горизонте  появится  милиция,  от  него  поспешат
избавиться.
   - А если мы  сами  окажемся  в  подвале?  -  поежившись  от  недавних
воспоминаний, спросила я.
   - Надо быть оптимистом.
   Тут я сообразила, что Женька уже некоторое время  что-то  вычерчивает
палочкой на земле.
   - Что это? - проявила я любопытство.
   - План дома. Ну-ка, попытайся сообразить, в какой части подвала вы  с
Русланом путешествовали?
   Соображала я никак не меньше получаса, и  Женька  изо  всех  сил  мне
помогала, только толку от этого было мало. Как узнать, по всему  подвалу
мы прошлись или самого главного мне не показали?
   - Обрати внимание на то, что Наташа сказала, - закончив  со  схемами,
вздохнула Женька. - Охраны на месте  не  было.  И  в  нашем  случае  они
появлялись как черт из табакерки. То,  что  в  кладовой  есть  ход,  мне
совершенно ясно. Вот только куда он ведет?
   - Будем искать ход в кладовой? - спросила я без энтузиазма.
   - Будем. А эту ночь проведем в таинственной комнате.
   - Я не пойду, - торопливо заявила я.
   - Значит, я пойду одна, - вздохнула Женька, и  мне  стало  ясно,  что
идти придется. - Не худо бы заручиться мужской поддержкой, -  почесав  в
затылке, продолжила Женька. - Как тебе Олег? По-моему,  очень  приличный
парень.
   - Возможно. Только доверять ему нельзя. Вдруг он  знает  о  проделках
Льва Николаевича... Постой, ведь к Илларионову милиция приезжала,  мы-то
думали - из-за нашей машины... - Я почувствовала, что бледнею. - Значит,
действительно кого-то ищут?
   -  Анфиса,  давай  не  будем  слишком  фантазировать.   Наша   задача
обследовать подвал и приглядеться к Олегу. Подвал  придется  обследовать
вместе, а пригляжусь к нему я одна.
   -  А  как  же  Олимпиада?  -  воскликнула  я.  Женька  только   глаза
вытаращила, явно мало что понимая. -  Мы  же  решили,  что  она  кого-то
прячет. И на Наташу она разозлилась, ведь неспроста же.
   - Олимпиада кого-то заманила в подвал и там держит? - спросила Женька
хмуро.
   - Подожди, не путай меня, -  махнула  я  рукой.  -  Кто-то  стонет  в
подвале, а мы знаем, что рядом с домом бродил тип с бородой.  И  скрылся
он скорее всего в дурацком замке при помощи Олимпиады, и та  нервничает,
когда речь заходит о подвале.
   - Хочешь сказать, старая ведьма  помогает  своему  воспитаннику?  Они
заманили в дом бородача и...
   Не сходится, - в два голоса сказали мы. -  Наташа  слышала  стоны  до
нашего приезда.
   - Хватит гадать, -  вздохнула  подружка.  -  Пора  действовать.  -  И
решительно поднялась.
   Возвращались мы  другой  дорогой,  прошли  через  деревню,  затем  по
тропинке к лесу, а уж потом вдоль  берега  озера.  Выходило  значительно
дальше, но в логово Льва Николаевича мы не спешили.
   Путь наш лежал через новостройку: кому-то, как  видно,  лавры  нашего
хозяина не давали спать, и он решил посоревноваться с ним в размахе. Дом
стоял в стороне и пока только-только  начал  приобретать  очертания.  То
есть строительство находилось в начальной стадии.
   На стройке трудились трое рабочих. По крайней мере мы заметили только
троих, а когда свернули на тропу, я  увидела  четвертого.  Он  замешивал
раствор,  весело  насвистывая.  Что-то  в  его  облике  показалось   мне
знакомым. Я замерла, дернув Женьку за руку, и уставилась на  парня.  Тут
он как раз повернулся, и я узнала нашего питерского знакомого, а  Женька
даже имя вспомнила.
   - Юра! - окликнула она. Он удивленно посмотрел на нас, но  почти  тут
же улыбнулся и пошел нам навстречу.
   - О, девчонки, смотри, как судьба сводит. Вы как сюда попали?
   - Мы в гостях, вон в том доме. - Женька неопределенно махнула  рукой,
потому что дом Льва Николаевича отсюда при  всем  желании  увидеть  было
невозможно. - А ты как здесь оказался?
   - Так я сюда работать приехал. Платят прилично, и отдохнуть можно,  а
в Питере у меня сейчас работы нет.
   - Ясно. Что ж, приходи в гости, у нас пляж отличный.
   - Обязательно, - пообещал он.
   Мы  помахали  ему  на  прощанье  и  стали  подниматься  по  тропинке.
Обернувшись в очередной раз,  я  вдруг  увидела  Наташу,  она  стояла  в
нескольких шагах от Юры с литровой банкой молока в руках. Лицо ее  имело
какое-то странное выражение, то ли испуганное, то  ли  растерянное.  Юра
направился к ней, взял банку, и они о чем-то заговорили.
   - Кажется, наша девушка влюблена, - прокомментировала все это Женька,
а я пожала плечами.
   Дальше мы шли молча. Я была  полностью  погружена  в  свои  мысли,  и
разговаривать мне совсем не хотелось, зато очень хотелось,  чтобы  рядом
шел мой бравый полковник. Уж он-то бы быстренько вывел всех  жуликов  на
чистую воду. С ним можно и в подземелье привидений ловить. В этом  месте
я поежилась - перспектива провести ночь в Наташиной комнате вгоняла меня
в тоску.
   Мы вышли к озеру и стали подниматься по тропинке. Подъем оказался  не
из легких. Шли мы друг за другом, вскоре я стала задыхаться и  подумала,
что лучше было бы нам возвращаться через лес.
   - И как только здесь люди ходят, - охая за  моей  спиной,  пробурчала
Женька. - Шею свернуть - раз плюнуть.
   - Привычка, - пожала я плечами. И в этот момент откуда-то  сверху  мы
услышали девичий голос:
   - Евгения Петровна, Анфиса Львовна! - Я подняла голову и в нескольких
метрах  над  собой  увидела  Наташу.  -   Я   вас   спросить   хотела...
Поднимайтесь, я жду. - Она махнула  рукой,  а  мы  с  Женькой  заспешили
вперед, и тут произошло  нечто  в  высшей  степени  неожиданное.  Наташа
шарахнулась от кустов, возле которых стояла,  нелепо  взмахнула  руками,
жалко вскрикнула и, сорвавшись с тропинки, камнем рухнула вниз.
   Мы с Женькой истошно заорали, Наташа упала у самой воды, а  я  тяжело
осела на тропинку.
   - Осторожней, - пролепетала Женька. - Привались вот так, а я к ней...
Может, жива, может, как... может, повезло... -  Подружка  и  сама-то  не
верила в то, что говорила, высота была приличная, и упала  Наташа  прямо
на камни. Я с трудом поднялась и сказала:
   - Да... идем. - И вот тут я увидела Олимпиаду. Она замерла  метрах  в
ста впереди и, глядя вниз, медленно перекрестилась.
   - Вот ведьма, - в ужасе пробормотала Женька. - Неужто она?
   Олимпиада скрылась, а мы попытались спуститься. Но  не  тут-то  было,
склон оказался с