Татьяна ПОЛЯКОВА
   НЕВИННЫЕ ДАМСКИЕ ШАЛОСТИ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  htt://www.etlirary.ru


   Проводы затягивались. Мне уже  раз  шесть  успели  пожелать  "счастливого
пути", а я - "счастливо оставаться", но сесть в машину и наконец-то отчалить
все никак не удавалось. То Сергей Сергеевич вспоминал  что-то  некстати,  то
Валентин Иванович шутил, то Надежда Васильевна с поклоном напоминала: "Мы на
вас очень рассчитываем". В ответ я улыбалась, кивала и бессчетное количество
раз заявляла, что "их производство произвело на меня отрадное  впечатление".
На самом деле я так и не  поняла,  чем  они  там  занимаются,  то  есть  что
производят.  Хотя  три  часа  бродила  по  фабрике,  внимательно  ко   всему
приглядывалась  и  даже  минут  пятнадцать  постояла  у   конвейера.   Любое
производство для меня -  тайна  за  семью  печатями,  и  назначение  здешних
болтов, дощечек и гаек я так и не уловила, но помещения тешили глаз чистотой
и порядком, так  несвойственными  родному  Отечеству,  это  я  не  преминула
отметить с большой радостью и смогла похвалить  вполне  осмысленно.  Рабочие
(преимущественно мужчины) смотрели на меня с веселым любопытством, из чего я
сделала вывод, что народ здесь не бедствует, и порадовалась еще раз.
   После обзорной экскурсии меня ждал королевский обед в кабинете  директора
в компании с его замом, главбухом и, разумеется, им  самим.  Люди  приятные,
несуетливые и мне понравились. Себя я чувствовала первым  секретарем  обкома
социалистических времен, приехавшим в захолустье родной вотчины, и пришла  к
выводу, что быть первым секретарем здорово  и  даже  забавно,  а  главное  -
совсем  необременительно.  Поэтому,  когда  директор   (звали   его   Сергей
Сергеевич) сказал, улыбаясь:
   - Надеюсь, Алла  Леонидовна,  вам  у  нас  понравилось,  -  я  с  улыбкой
ответила:
   - Очень, - и тут же добавила, как меня учила Алька: - Со своей стороны  я
сделаю все возможное, чтобы наше соглашение состоялось.  -  И  даже  руку  к
груди  прижала,  чтобы  нагляднее   продемонстрировать   свою   искренность.
Искренность произвела впечатление, все разом заулыбались и о делах больше не
говорили. Люди попались воспитанные и умные: знали, когда стоит поднажать, а
когда помолчать. Конечно, мы не  молчали,  я  поинтересовалась  историческим
прошлым города  (гуманитарные  предметы  ближе  моей  творческой  натуре)  и
получила исчерпывающий ответ. В общем, обед удался. Я поблагодарила радушных
хозяев и теперь стояла возле машины с открытой дверцей  и  пыталась  с  ними
проститься. Моя правая нога была уже  в  салоне,  когда  Надежда  Васильевна
спросила:
   - Вы сами за рулем?
   - Да, - улыбнулась я и что-то там присовокупила о своей любви  к  быстрой
езде, свойственной любому русскому, одновременно пугаясь, что разговор может
вспыхнуть вновь и я вообще сегодня никуда не уеду, но хозяева улыбнулись еще
шире и в три голоса воскликнули:
   - Всего доброго!
   А я завела мотор и помахала им рукой.
   - Алла Леонидовна! - крикнул Валентин Иванович. - Ждем вашего звонка.
   Я кивнула, еще раз  помахала  рукой  и  тронулась  с  места.  После  чего
вздохнула с заметным облегчением, а потом засмеялась: затея с  переодеванием
вроде бы удалась.
   Город остался позади, я потянулась к телефону и  попыталась  связаться  с
Аллой Леонидовной,  которую  изображала  в  течение  пяти  часов  с  большим
усердием. Алька отозваться не пожелала. А жаль. Мне хотелось отрапортовать о
своих успехах и удостоиться похвалы. Но не судьба. Тому,  что  я  сегодня  в
районном  центре  изображала   очень   важную   даму,   способствовали   два
обстоятельства: моя врожденная страсть к авантюрам и Алькина неуемная тяга к
мужскому полу. После тридцатилетнего юбилея в подружку точно  бес  вселился,
она  в  буквальном  смысле  не  могла  пропустить  ни  одного  мужика.  Есть
представители сильного пола, которые волочатся за каждой юбкой, а Алька,  по
аналогии, волочилась за каждыми брюками.
   Мы были знакомы лет десять,  судьба  свела  нас  в  больнице,  где  Алька
работала медсестрой, а я отлеживалась со сломанной рукой и разбитым сердцем,
пребывая в том возрасте, когда мечтают об идеальных возлюбленных, навешивают
этот самый идеал на кого попало, а потом очень  сердятся,  что  оригинал  не
соответствует мечтам. Сердца разбиваются, а душа страдает.
   Я страдала заметно для окружающих, это углядела  Алька,  у  которой  тоже
были сердечные проблемы, и вечерами, во время ее дежурства, мы  пили  чай  и
сетовали на сильный пол, да так преуспели в этом,  что  после  моей  выписки
обходиться друг без друга попросту  не  могли  и  вскоре  стали  закадычными
подругами.
   Алька не  блистала  красой,  была  умна,  чрезвычайно  скромна  и  сильно
опасалась, что засидится в девках. Поэтому была готова  выскочить  замуж  за
первого, кто об этом попросит. Этим первым  оказался  мой  давний  знакомый,
старший брат школьной подруги, в то время новоиспеченный комсомольский лидер
районного  масштаба.  Он  был  высок,  широкоплеч,  голубоглаз  и  мог   как
заведенный болтать  по  два  часа  кряду  на  любую  тему.  От  всего  этого
великолепия Алька прямо-таки обалдела и ходила  за  ним  точно  привязанная.
Витька дураком не был, к тому же догадывался, что, кроме как болтать, ничего
путного не умеет, а Алька - скромница, умница и труженица, именно  та  самая
женщина, которая будет ему верной женой. Как раз тогда Алька стала депутатом
горсовета (самым молодым, об этом даже в газете писали, областной,  конечно)
и смогла перебраться из общежития в квартиру. После  чего  сыграли  свадьбу.
Первые годы супружеской жизни  принесли  Альке  одни  разочарования.  Прежде
всего выяснилось, что о наследниках мечтать не следует, повинна в этом  была
какая-то мудреная болезнь, обнаруженная у моей подруги, отчего та не  только
буквально впала в отчаяние, но и нажила массу комплексов: ведь она не  могла
осчастливить любимого мужа вопящим чадом. Потребовалось много времени, чтобы
подружка сообразила: вопящее чадо нужно ее благоверному,  как  снег  в  мае.
Однако Витька был не только эгоистом до мозга костей, но и большим хитрецом:
как только речь заходила о детях, он затихал,  смотрел  грустно  и  выглядел
совершенно несчастным, чем умудрялся  поддерживать  Алькины  комплексы,  при
этом позволяя себе скромные радости на  стороне.  Алька  его  оправдывала  и
страдала.
   Иногда  мне  хотелось  как  следует  встряхнуть  ее,  увезти  куда-нибудь
подальше от голубых  Витенькиных  глаз,  чтобы  подружка  пришла  в  себя  и
увидела, кто на самом деле так ловко возле нее пристроился, но жизнь  и  без
моего вмешательства внесла свои коррективы. Времена изменились, надобность в
комсомольских лидерах отпала, зато на свет Божий  появились  предприниматели
всех мастей. И тут Алькин ум, проницательность и  деловая  хватка  вкупе  со
связями Витьки  сыграли  решающую  роль:  голубоглазый  супруг  вскоре  стал
многообещающим бизнесменом, а подружка вкалывала,  как  лошадь,  проталкивая
его к денежным вершинам. Надо полагать,  Витька  многократно  перекрестился,
радуясь, что не свалял в свое время дурака, избрав в спутницы жизни красивую
вертихвостку, а женился на Альке.
   Богатство, не замедлившее явиться, произвело в моей подружке  разительные
перемены. Наконец-то она смогла позволить  себе  дорогие  тряпки  (при  этом
обнаружились и вкус, и стиль), а вслед  за  этим  Алька  взглянула  на  себя
иначе, убедившись,  что  на  Витьке  свет  клином  не  сошелся  и  на  свете
полным-полно других мужиков. А когда у тебя  есть  настоящее  дело  и  мозги
заняты, относиться к мужскому полу начинаешь  без  особого  романтизма,  как
говорится, не любишь, и не люби, мы еще пошарим вокруг. Из  одной  крайности
Алька впала в другую. То скромна была до  святости,  то  стала  распутна  до
неприличия.  Каюсь,  в  роли  распутницы  она  мне  нравилась  больше  -  от
страданий, как чужих, так и своих, у  меня  начинает  голова  болеть.  Да  и
Витеньке  не  мешало  получить  по  заслугам.  После  тридцати   лет   Алька
окончательно спятила, разом решив наверстать упущенное в молодости, истощала
себя диетами, физическими упражнениями  и  подолгу  смотрела  на  фотографии
принцессы  Дианы,  каждый  раз  обретая  в  них  вдохновение.  Имя  Альбина,
полученное  при  рождении,  показалось   ей   неблагозвучным   и   почему-то
деревенским (кстати, Алька как раз в деревне и  родилась,  ее  малая  родина
размещалась в такой глубинке, что дорога туда вызвала во мне настоящий ужас.
Решив посетить исторические места, я с  удивлением  обнаружила,  что  в  ста
километрах от  областного  центра  есть  еще  нехоженые  тропы,  а  главное,
неезженые дороги, однако нахально обозначенные на карте). В  общем,  Альбина
стала Аллой, малость подправила биографию, и  хоть  на  княжеский  титул  не
замахивалась, но  прозрачно  намекала  на  близкое  родство  со  всеми  ныне
здравствующими  знаменитостями.  Я  при  случае  охотно  поддакивала  и   во
всеуслышание заявляла, совершенно искренне, что  Алла  Леонидовна  -  редкая
женщина. Несмотря на все это, в глубине души Алька  оставалась  все  той  же
простой, нежной и несчастной женщиной,  с  большой  обидой  на  то,  что  ее
единственная настоящая любовь не была оценена по достоинству.
   Резкие  перемены  в  жизни  привели  к  тому,  что  старых  друзей  Алька
растеряла, не считая, разумеется, меня. К моей особе  она  испытывала  нечто
сродни страсти. Кажется, я заменяла ей всех:  подругу,  духовника  и  родное
чадо в придачу. Она делала мне царские подарки, в меру  сил  вносила  в  мою
жизнь элемент упорядоченности и все пыталась понять: на какие такие  шиши  я
умудряюсь жить прямо-таки припеваючи. Тут надо пояснить, что я в своей жизни
сменила множество профессий, но ни одна из  них  не  пришлась  мне  по  душе
настолько, чтобы раз и навсегда остановиться на ней. Зато у меня были  идеи.
Самые разные, иногда неожиданные. Еще у меня была сестра, в настоящее  время
проживающая в Израиле, куда последовала за любимым мужем. У Ленки  сроду  не
было никаких идей, зато была счастливая способность любую из них  превращать
в презренный металл, точнее - в купюры разных  цветов  и  достоинств.  Алька
очень бы удивилась,  узнай,  на  чем  я  смогла  сделать  приличные  деньги.
Например, на  туалете.  Размещался  он  в  парке  Пушкина,  по  соседству  с
танцплощадкой, в бывшей церковной сторожке  (церковь  стоит  чуть  выше,  на
горе). В парке во времена моей юности  дежурили  наряды  милиции,  бдительно
шаря  по  кустам  в  поисках  пьющих,  курящих  и  целующихся.  Единственным
недоступным для ментов местом был этот самый туалет, обозначенный буквой  Ж.
Он стал своеобразным клубом, где можно  было  выпить,  покурить  и  постоять
обнявшись со своим парнем, не опасаясь, что на его плечо ляжет чья-то рука и
суровый голос задаст идиотский вопрос: "Вы чего тут делаете?"
   Как-то раз, прогуливаясь по парку, я набрела на бывший туалет, ныне вновь
церковную сторожку, и, умиленно взирая  на  свежепобеленные  стены,  всецело
отдалась  воспоминаниям.  После  чего  мы  вместе  с  приятелем   изготовили
фотографию: я в желтом сарафанчике по моде  десятилетней  давности  на  фоне
этого самого туалета (сторожке мы временно вернули большую букву  Ж).  Таким
образом,  на  свет  появилась  открытка  с  надписью  "Привет  из   юности".
Внутренний голос шептал мне, что на этом можно заработать, но  чтобы  так...
Благодаря помощи моей милой сестрицы земляки в Израиле, которых было, кстати
сказать, там  немало,  отваливали  за  мой  "привет"  прямо-таки  немыслимые
деньги, и он того стоил: взглянув раз на открытку, владелец оной мог  часами
баловать слушателей воспоминаниями о своей юности.
   Алька, обнаружив эту открытку, долго смеялась и качала головой: как я уже
сказала, в юности подружка была невыносимо скромной и с данным  объектом  ее
ничто не связывало. Но  и  она  купила  открытку,  потому  что  на  ней  был
запечатлен мой светлый образ.
   - Тебе хоть копейку заплатили? - хмыкнула она.
   - За что? - деланно удивилась я, а Алька назидательно проронила:
   - Дура, люди на таком вот дерьме  деньги  делают.  -  Подружке  нравилось
думать, что я растяпа, а мне не хотелось ее переубеждать.
   Тут  я  вновь  вернулась  мыслями  к  Алле  Леонидовне,  которую  сегодня
изображала с таким удовольствием, и попыталась с нею связаться.  Алька  явно
была занята чем-то чрезвычайно интересным, я даже  догадывалась  чем.  Когда
даме чуть за тридцать, она богата, обладает пылким воображением  и  временем
заняться собой, на сцене неизменно появляется герой-любовник. Он не заставил
себя ждать и в этот раз: два  месяца  назад  Алла  Леонидовна  влюбилась,  а
влюбившись, как водится, начала безумствовать. Больше обыкновенного  торчала
в  сауне  и  парикмахерской  и  с  пренебрежением  относилась   к   домашним
обязанностям. Само собой,  каждую  минуту  быстротекущей  жизни  она  хотела
посвятить  возлюбленному.  Тот  тоже  безумствовал  и   посвящал,   и   тоже
пренебрегал семейным очагом. Безумства  обоих  волшебным  образом  никак  не
сказывались на делах (возлюбленный управлял крупным банком), поэтому я очень
удивилась Алькиному предложению, сделанному мне накануне.
   Она приехала поздно, около  двенадцати,  открыла  дверь  своим  ключом  и
устроилась на кровати, поджидая меня. Я в это время блаженствовала в  ванной
и громко пела (странное дело, как только оказываюсь в воде, так сразу  тянет
что-нибудь исполнить). Из комнаты полились звуки шубертовской "Аве Мария"  и
достигли моих ушей, я натянула халат и прошлепала в  комнату.  От  родителей
мне досталась трехкомнатная "хрущевка", из которой  я,  по  мнению  близких,
сотворила нечто  несусветное.  С  моей  точки  зрения,  получилось  занятно:
внутренние  перегородки  были  снесены  и  перестроены,  в  результате  чего
получилась большая кухня и большая комната с аркой. Беда в том, что  придать
всему этому пристойный вид  все  руки  не  доходили.  Я  мнила  себя  гением
дизайна, идеи появлялись и исчезали, и за два года я  так  и  не  смогла  на
чем-либо остановиться. Алька не выдержала и сделала в моей  квартире  ремонт
по своему усмотрению,  пока  я  отдыхала  в  Крыму.  Тона  она  предпочитает
светлые, а обои дорогие. В результате подобных  пристрастий  квартира  стала
напоминать сугроб в погожий  январский  денек.  Я  пришла  в  ужас,  сказала
"спасибо", а потом махнула на все рукой: заниматься  переклейкой  обоев  мне
было лень. С обстановкой тоже вышла неувязка, "сугроб"  все  портил:  старая
идея не годилась, а новые не спешили появляться, и  пока  в  комнате  стояла
огромная кровать (ручной работы с инкрустацией) -  подарок  мужчины  средних
лет с золотыми руками, который до сего дня  повторяет  с  тоской,  глядя  на
меня: "Надежда умирает последней". Так как живу я  на  втором  этаже,  Алька
купила шторы на окна (белые, разумеется)  и  два  огромных  ковра,  один  на
стену, другой на пол, потому что она вечно мерзнет, а тапок у меня не сыщешь
днем с огнем.
   Алька сидела на кровати, слушала Шуберта и смотрела на меня с  томлением.
Потом предложила:
   - Может, купить тебе диван?
   - Не надо, - испугалась я.
   - Люди приходят, а сесть негде.
   - Почему  это?  На  полу  полно  места,  а  для  удобства  есть  подушки,
шестнадцать штук. Больше народу квартира все равно не вместит.
   Алька махнула рукой, перевела взгляд на люстру, вздохнула и сказала:
   - Дело есть.
   Я растянулась на кровати, сунув под голову подушку, и лениво спросила:
   - Какое?
   - Важное. У моего завтра свободный день. Прикинь?
   Я прикинула: такое, судя по Алькиным рассказам, случалось нечасто.
   - Хотим закатиться ко мне на дачу.
   - Дело хорошее, - кивнула я, ожидая, что последует дальше надо полагать,
я буду в группе прикрытия вешать Витеньке лапшу на уши  и  следить  за  тем,
чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
   - Мне завтра надо на фабрику ехать, сто километров, - нахмурилась  Алька.
- Люди ждут.
   - С любимым поедешь? - спросила я, а она разозлилась:
   - Драгоценное время терять?
   - Неужто не поедешь? - ахнула я и даже приподнялась на локте,  заглядывая
подружке в глаза: пренебрежение к  работе  -  что-то  новое,  не  иначе  как
безумства любви приобрели опасный размах.
   - Слушай, съезди ты, - предложила Алька, а я в ответ выпучила глаза:
   - Как это?
   - Очень просто, на машине. Приедешь, посмотришь, с  народом  пообщаешься.
Эта встреча ничего не значит, все уже решено, понимаешь?
   - Понимать-то я понимаю, но людям вряд  ли  понравится,  что  ты  кого-то
вместо себя послала, да и Витька может об этом узнать и заинтересоваться.
   - А ты скажешь, что ты - это я.
   - Что ж они, совсем дураки? - не поверила я.
   - С их директором мы общались только по телефону, виделись  однажды,  два
года назад, мельком. Не думаю, что он меня  хорошо  запомнил.  Наденешь  мой
парик, нацепишь очки, возьмешь мою машину. Я с утра  предупрежу,  чтоб  тебя
встретили. А если Витька туда позвонит, ему  подтвердят,  что  я  на  месте.
Хочется спокойно и без суеты побыть наедине с любимым человеком.
   - А если они начнут меня расспрашивать о чем-нибудь?
   - Ты ж не дура, выкрутишься.
   Я посмотрела на Альку и засмеялась.  В  целом  идея  выглядела  забавной:
отчего ж не выступить в роли Хлестакова,  или,  точнее,  Хлестаковой?  Алька
вышла в прихожую, а вернулась с сумкой.
   - Вот парик. Напяливай.
   Следующие полчаса мы вовсю развлекались. В Алькином парике цвета воронова
крыла я выглядела необычно и даже загадочно. Но похожей на Альку  отнюдь  не
стала, поэтому она нахлобучила мне на нос свои очки с  темными  линзами.  Мы
еще немного помудрили и пришли к выводу, что маскировка вполне  сгодится,  в
конце концов, мало кому придет в голову придираться к моей внешности.
   - Блеск, - хмыкнула Алька, облобызала меня и направилась к двери.
   - Эй, - всполошилась я. - А если Витька и впрямь позвонит?
   - Вещай моим голосом, -  ответила  подружка  и  добавила:  -  Машина  под
окнами, ключи в кухне, на столе.  -  И  удалилась.  Таким  вот  незатейливым
образом я оказалась в роли важной дамы.
   День, поначалу  пасмурный,  вдруг  разгулялся,  солнце  светило  ярко,  и
щеголять  в  парике  по  такой  погоде  -  значило  бы  не  любить  себя.  Я
притормозила у обочины, сняла его,  швырнула  в  сумку  и,  достав  зеркало,
придала себе привычный облик. Еще раз позвонила Альке с тем  же  успехом,  и
отправилась дальше. Вот тут-то и начались  мои  неприятности.  Машина  вдруг
повела себя  очень  странно:  я  давила  педаль  газа,  а  красавица  "Ауди"
двигалась  нехотя,  точно  что-то  ей  мешало,  потом  начала  подозрительно
дергаться, а под конец и вовсе встала как вкопанная. Я  вышла  из  машины  и
сделала, что могла: дважды обежала ее по кругу, заглянула под капот и  пнула
переднее колесо. Но даже после этого машина не пожелала трогаться  с  места.
Это выглядело тем более невероятным, что машина была новой, и  Алька,  между
прочим, никогда на нее не жаловалась. Я чертыхнулась, а потом и приуныла. По
здравом  размышлении  выход  был  один:  найти  Альку,  и  пусть  она   сама
разбирается со своей техникой. Я с  надеждой  снова  набрала  номер  и  даже
попросила неведомо кого: "Помоги мне, а?" Но чуда не произошло, подружка  не
пожелала ответить, а машина завестись. Вот так всегда:  если  день  начнется
удачно, значит, закончится неприятностями. Бессмысленно провоевав с  машиной
еще минут двадцать, я произнесла несколько затейливых фраз, обращаясь  к  ее
совести, и вышла на дорогу, в надежде обрести сострадательную  душу  в  лице
какого-нибудь водителя.
   Дорога, до сего момента перегруженная транспортом, разом  опустела.  Мимо
проскочил "КамАЗ", шофер, хмурый пожилой дядька, взглянул на меня  сурово  и
отвернулся. То же самое сделали еще четверо: водитель автобуса, блондинка на
"девятке" (впрочем, в помощь с