роте...Напомни завтра с утра.  Возьму из НЗ. Кстати, как  этот  парень  -
фурычит?
 - Дисциплинированный. Сказал - сделал. И словно без языка.
 После второй порции коньяка Таллер вдруг расслабился. Отодвинув от себя
фужер  и  пачку   сигарет,   он   указательным  пальцем  начертил  на  столе
равносторонний  треугольник.  На полированной  столешнице остался отчетливый
рисунок.
 -  Моя курва  преподнесла  мне  сюрприз,  - сказал  он.  - Надеюсь,  ты
понимаешь, о ком я говорю?
 - Естественно, не о своей жене.
 Таллер  прикусил губу. На  зеркальцах фарфоровых зубов заиграли зайчики
от хрустальной люстры, висевшей над столом.
 -   Я,   наверное,   от   ревности    подохну.   И    с   кем,   сучка,
связалась...Мелюзга,  завмаг, у которого машина 1990 года выпуска...Туфли за
тридцать долларов, хотя не в  этом дело. Она  же, дрянь, меня предала и я ее
за это... - Таллер сжал кулак и ударил по столу.
 Возникшая пауза не вызвала неловкости - мужской разговор...
 - Брось,  Феликс, не ты первый и  не ты  последний, кто  играет в такую
геометрию. Плюнь и разотри.
 -  Но  прежде я  ее, заразу, сотру  в порошок, а  из  лавочника  сделаю
гамбургер! Между прочим, готовый донор, а, Веня?
 -  Перестань!  -  Брод взял  Таллера за  руку.  - Сейчас ты  не  можешь
адекватно оценивать  эту  ситуацию. Во-первых, ты  под парами,  а во-вторых,
мешают наши мужицкие амбиции...
 - Чепуха! Древние германцы всегда по пьянке принимали важные решения, а
наутро,  представь себе, с похмелья, их утверждали...Если сходилось, значит,
решение было принято верное. Вернее не может быть...
 Таллер  хмелел на  глазах.  Он сорвал с аппарата  телефонную трубку  и,
сбиваясь, стал набирать номер.
 -  Ах, какая мразь! - кричал он в трубку своему охраннику. -  Ты, Паша,
только не спускай с них глаз, мне надо найти их гнездо.
 Брод попытался  шефа  урезонить,  но  Таллер,  расхорохорившись,  теряя
солидность, продолжал накачку:
 - Я ведь  ей говорил - хочешь свежего мяса, поезжай в Сочи или в Ниццу,
но только не у меня на глазах...Ладно, Паша, действуй, завтра доложишь...
 Размашистым  движением  Таллер кинул на  рычаг  трубку и так же  широко
налил себе в фужер коньяка.  Брод понял: день  для него потерян и шефа  надо
будет самому доставлять домой.
 Через  пять минут голова Таллера уже  лежала на  столе.  Его курчавая с
проседью шевелюра подрагивала в ритм хмельного дыхания. Брод собрал со стола
посуду и отнес ее  в приемную. Потом они с охранником отвели Таллера вниз, в
машину, и Брод повез на своей "ауди" его домой.
 Таллер  жил  на  Поварской  улице,  в  особняке,  облицованном  красным
мрамором,  с  большими  арочными  воротами, на столбах  которых поблескивали
старинные фонари. С осенью внутренний дворик, утратив свое очарование,  стал
как бы просторнее и менее уютным.
 Их встретила высокая, плоская женщина со следами былой красоты. На лице
- застывшая  покорность.  Брод  давно  не был в  этом доме и  потому  крайне
удивился  обилию  картин,  висевших  в  роскошных  старинных  рамах.  Вокруг
чувствовались  следы   евроремонта   -  светло-розовый  интерьер   прекрасно
гармонировал со стильной, кремовых тонов, мебелью.
 Уходя,  Брод  подошел  к  телохранителю и попросил того  передать утром
Таллеру, что все было в порядке, в пределах...
 Оставшись наедине с собой, он  почувствовал  облегчение. Слева мелькали
машины, справа тянулись полные людей тротуары. Город  жил по  своим законам,
которые каждую минуту кто-то нарушал.
 Брод мысленно  воспроизвел их разговор с  Таллером, и подумал,  что его
шеф отнюдь не "железный  Феликс" , каким  он себя постоянно демонстрировал в
глазах  окружающих.  "Это, конечно,  его  проблемы,  -  рассуждал Брод, - но
ревность его может очень далеко всех нас завести".
 Сделав в магазине кое-какие  покупки, он направился в  Ангелово. Кругом
лежала раскисшая  от дождей земля, и  шины, попирая мокрый асфальт, издавали
звук, похожий  на шум ливня. Захотелось уюта, и он обрадовался, когда узнал,
что  в доме кроме Галины и  охраны никого  больше  нет. Карташов  с  Одинцом
переехали на квартиру последнего...
 Галину Брод нашел в ванной комнате - она стирала колготки и бюзгалтера.
Он поцеловал женщину в шею  и  ощутил легкий  аромат ее  любимых  сандаловых
духов...
 - Сейчас достираю и приду, - сказала Галина, не удостоив его взглядом.
 Он спустился вниз, переоделся и пошел в душ, который находился  рядом с
кухней.  В душевую вошла Галина и, скинув  тапочки и халат, встала под струи
воды. Они прижались друг к другу...
 Брод  стоял перед  зеркалом  и  расчесывался, когда  раздались  сигналы
сотового телефона. Он подошел к  висевшему на  вешалке  халату  и достал  из
кармана   трубку.   Услышал  густой  знакомый   баритон.  Это   был  Таллер.
Договорились о встрече на следующий день, в офисе шефа. "С такими голосовыми
связками  только  обедню  служить",  - подумал  Брод  о  Таллере и прошел  в
столовую.
 После выпитого коньяка и внеурочного секса аппетит у него был зверский.
И  прежде  всего  он открыл  баночку  с  мидиями  и вместе с  чешским  пивом
моментально  ее  опустошил. Вскоре  на  столе задымились парком его  любимые
баварские  сосиски, которые  Галина принесла в большом  фарфоровом  блюде, с
краев которого свисали пучки кинзы и зеленого лука...


 Падение черного берета



 Продуктами Карташов  загрузился  в Елисеевском  супермаркете.  Всего  в
списке числилось  тридцать два  наименования, однако  одно  из них  осталось
незачеркнутым. В самом богатом и самом престижном магазине Москвы не нашлось
любимого лакомства Брода - обыкновенной кильки в винном маринаде.
 Погрузив  покупки в  машину,  он  подошел  к  лотку  и  купил стаканчик
мороженого. Чтобы не мозолить глаза, залез в  кабину, но не тронулся с места
пока не доел "пломбир" и не выкурил после этого сигарету.
 К  метро  "имени  Татаринова"  он  подъехал  около  двух часов.  Своего
товарища он  увидел  сидящим за книжным развалом на подставке,  единственная
его рука лежала на культяшках ног и держала завернутый в серую бумагу беляш.
Когда Карташов подошел и сказал : "Кот, здравствуй", Татаринов живо взглянул
на него и поднял руку с беляшом.
 - Салют, брат!  - ответил  он.  Его светлые короткие волосы,  спутанные
ветерком, торчали в разные стороны.
 -  Ты можешь ненадолго  отлучиться со своего  рабочего места? - спросил
Карташов.
 - На час-полтора... Сейчас без пяти два... - он  быстро стал засовывать
беляш в карман камуфляжа.
 - Не спеши, я сейчас подгоню машину.
 Нес он его, как носят обезьяны  своих детенышей. Татарин рукой держался
ему за шею, а культями ног упирался в живот.
 Прохожие останавливались, оборачивались и исподтишка наблюдали за ними.
Карташов посадил Татарина в кабину и  перекинул ему через грудь страховочный
ремень.  Когда  выехали  на магистральную  улицу, Карташов,  чтобы разрядить
муторное молчание, спросил:
 - Какого хрена ты сменил наш берет на голубой?
 -  Это  теперь моя рабочая спецовка: десантная куртка,  тельник и берет
ВДВ. Сейчас из все нашей армии, наверное, только десантные войска пользуются
уважением  у  граждан.  ОМОН  -  это  уже в прошлом,  его  здесь, в  Москве,
ненавидят. А в форме ВДВ нам больше подают...
 Карташов вплотную подъехал к дому, где они теперь жили с Одинцом, и  на
руках  отнес Татаринова  в лифт.  Не опуская его  на  пол, так  и доехали до
своего этажа. На лестничной площадке их встречал Одинец.
 - Привет, легендарному ОМОНу! - он широко открыл дверь и скомандовал: -
Давайте, устраивайтесь на диване!
 Они  придвинули  к  дивану  журнальный  столик  и накрыли его тем,  что
нашлось  в холодильнике.  Одинец  достал запотевшую  бутылку  "Столичной"  и
четыре банки чешского пива.
 - Тебе, что налить? - спросил он Татаринова.
 - Не забывайте, что я на работе. Вечером и ночью - пожалуйста,  хоть до
белых  чертиков,  -  Татарин  пачку  "Винстона"  зажал  под  мышкой  и  стал
вытаскивать сигарету.
 - Бери рыбу, - Одинец подвинул  гостю тарелку с  аккуратно  нарезанными
ломтиками лососины.
 - Я  помню,  Кот,  раньше  ты  любил шпик  с  луком. Саня,  принеси  из
морозилки сало...
 - Да перестаньте, - тихо сказал Татаринов, - я же не есть сюда приехал.
А как ты, Серега, здесь оказался? Ты же вроде бы сидел...
 - Сначала, сержант, рассказ за тобой. В какую мясорубку тебя занесло?
 Татаринов перестал жевать, положил вилку на стол. Ладонью вытер сальные
губы.
 -  Может, слыхали про такой  город Грозный? Как раз под  Новый год меня
там и  укоротило.  Свои  же,  эмвэдэшники, из  "града"  шаркнули  по  нашему
взводу...от тридцати  братанов  осталось  со  мной  полтора человека...Потом
госпиталь Бурденко, где меня окончательно обкорнали, как старую яблоню.
 - А  чего ты кантуешься  на улице? -  спросил Одинец. -  Ведь наверняка
пенсию получаешь...
 - Получал, - Татаринов взял рюмку с водкой и залпом выпил. - Расскажу -
не поверите...
 Карташов слушал  и все в нем закипало дьявольским варевом. Кулаки  сами
по  себе  сжались, да  так,  что  кожа  на  костяшках  натянулась  до белого
глянца...
 ...После  госпиталя Татаринов переехал жить к медсестре Вере, с которой
там  познакомился.  Женщина, старше его на пятнадцать лет, взяла его к себе.
Из жалости, и три месяца обихаживала, как любимого сына. Купила ему рубашки,
майки, подержанный компьютер, чтобы ему не скучно было ожидать  ее с работы.
Через одного большого начальника, который тоже  когда-то лечился в госпитале
Бурденко, выбила прописку. Ее старая мать  выписалась и уехала к  сестре  на
Украину.
 -  Однажды  Вера  сказала,  что  хочет съездить навестить  мать.  Я  не
возражал  - мать  есть  мать. Накупила  мне  продуктов,  пива, атлантической
сельди и уехала. Неделю живу, вторую, а ее все нет и нет. Уже с работы стали
звонить. Я порылся в шкафу и  нашел в альбоме открытку  с  обратным адресом.
Отправил на  Украину письмо и, примерно,  через месяц мне позвонила ее тетка
из  Харьковской  области...Плачет  и  не  может  внятно   объяснить,  что  к
чему...Словом,  ехала моя  Веруня  с  местным  парнем  на  мотоцикле, а  тот
придурок,  не справился с управлением и - с моста свалился в воду. Наверное,
был пьяный, -  Татаринов  закрыл глаза и стал загибать пальцы. - По-моему, в
октябре  того  же  1997  года,   после   такого  известия,  я  ужрался,  как
свинья...Уже привык  к  ней, она для меня  была и нянька и  мамка. После  ее
смерти  я остался без родни и друзей. Бывало  сидишь один в комнате и воешь.
Вспоминаешь жизнь и воешь, воешь... Только бутылка и спасала.
 - И после этого пошел побираться? - Одинец наполнил рюмку Татарина.
 Тот накрыл рюмку ладонью.
 - Все, мне больше нельзя...А насчет побираться...Не пошел, а отвезли на
"ниссане"  и посадили на ящик. Сказали, если уйду, они мне оторвут последнюю
клешню.  А куда уходить? Разве что в Москву-реку или башкой с четырнадцатого
этажа...Но туда еще надо добраться...
 ...Однажды   к  Татаринову  домой  заявились  молодцы  и  представились
сотрудниками фонда помощи "афганцам". И он рассиропился. А как не  поверить,
если  коньяк лился рекой, в доме появились  красная икра, мясо, бананы, пиво
таскали  сумками.  Один из  пришедших, назвавшийся Ваней Грушевским, ласково
полюбопытствовал - не  может ли он, Татаринов, прописать к  себе его родного
брата?
 - Коронный  номер аферистов,  - тут  же  прокомментировал Одинец.  -  В
Москве таких,  как ты лохов, кидают  по два раза в день. И  ты,  разумеется,
прописал...
 - Сначала  я  сопротивлялся, словно наши в  Брестской  крепости. Я  эти
номера уже тоже знал...
 Когда переговоры ни к чему не привели, "покровители афганцев" применили
к  нему пытки. Начались они с  угроз закопать его в балашихинском лесу или с
гирей на шее утопить в ближайшем водохранилище. Потом в ход пошли прижигания
сигаретой  чувствительных  мест  и  ежедневные  избиения.  А когда  Татарин,
измотанный болью и безнадежностью, стал терять сознание, ему в  культи стали
вбивать гвозди.
 Карташов с  Одинцом увидели,  как  на этом  фрагменте  своего  рассказа
Татаринов схватился за  штанину, подколотую к животу, и начал ее в  истерике
трясти и рвать.
 -  Меня и без того каждую ночь мучают  страшные фантомные боли. Я орал,
как  бешеный,  падал  на пол,  чтобы  как-то  отвлечься, после пил  горстями
анальгин. Потом эти  сволочи все лекарства у меня  забрали  и  стали  колоть
морфий. Прямо через рубашку, сонного...Пока не началась ломка...
 ...Он  подписал все  бумаги. Сначала на приватизацию жилья, затем -  на
продажу. На четвертый день приехали четыре амбала в кожаных куртках и черных
джинсах, засунули его  в  коробку из-под телевизора "самсунг" и,  как мусор,
оттащили  в машину. Отвезли в  какой-то загородный район, в подвал ничейного
дома и там определили. На следующий день привезли ящик водки, помойное ведро
и консервы - гречку с тушенкой из войсковых НЗ.  Он не знал, сколько времени
он там провел  в  компании  гигантских  крыс и  вони, исходящей от  сто  лет
нечищеного сухого туалет.
 -  Однажды снова  приехали  те  же  четверо, но уже во  главе...главной
шестерки.  Улыбчивый  пидор,   мягко  стелет,  а  в  глазах   бешеная  матка
колыхается, - Татарин сглотнул слюну и умолк.
 - Ну и? - нетерпеливо спросил Одинец. - Где это было?
 - Подожди, Саня, - остановил его Карташов, - Что, Кот, было дальше?
 - А ничего!  Меня  переодели в  десантную форму и  отвезли  к  метро...
Деньги, словно дождь, посыпались и я от радости открыл коробочку, думал, вот
теперь  скоплю деньжат,  куплю  ствол или шашку тротила  и устрою им Курскую
дугу. Я  же  без отместки уже  помереть  не могу. Нет  же, вечером  они меня
забрали с точки, отвезли  в подвал,  произвели шмон и за то, что  я приныкал
300 рублей,  положил их в трусы, они меня отхуярили  ногами по первое число.
Правда, я потом  нашел способ прятать заначку: левые деньги стал отдавать на
хранение продавщице,  которая рядом  торгует  книжками. Замечательная, между
прочим, деваха, только жаль не для меня...
 - И сколько тебе за день надо насобирать валюты?
 - Если выручка меньше  двух тысяч, сажают, суки, на сухой паек. На хлеб
и  гречневую  кашу.  Причем  касается  это  всех, с  кем я  живу в  подвале.
Коллективная ответственность.
 - Где твой подвал? - спросил Одинец.
 - И как найти твоих хозяев? - добавил Карташов. - Ты хоть знаешь - кого
как зовут?
 - Одного  я  вам назвал -  Ваня Грушевский.  Другого, с перебитым ухом,
кто-то из  них  называл Аликом...Алик Фужер...Именно  эта испитая  рожа жгла
меня  сигаретой, - Татаринов  вдруг, хоть и  с одной рукой,  проворно задрал
тельняшку и повернулся...
 Одинец аж за нож схватился. Карташов побледнел и рукой осторожно провел
по зажившим рубцам и язвам, покрывшими всю спину Татарина.
 - Такие вещи не прощаются, - тихо проговорил он.
 -  Не  я один такой, - сказал  Татарин. - Потом  ко мне кинули  Гарика,
бывшего  пограничника из Таджикистана и  Генку Рожкова, тоже обрубленного  в
Чечне. У них хотя бы на двоих три ноги. Но я вам скажу, их метелили похлещи,
чем меня. Ребята  сопротивлялись, особенно Генка, почти бездействующей ногой
так  звезданул Алика по черепу,  что тот с катушек  и потом,  падла,  фыркал
полчаса. Во,  вспомнил -  Холодильник,  главарь этих  шестерок! Толстомясая,
наглая   харя,   на   руке,   наверное,   стограммовая   печатка...Настоящий
полпотовец...
 - Где твои апартаменты находятся? - снова спросил Одинец.
 - А я почем  знаю! Нас возят в фургончике "ниссана", а он без окон.  На
работу -  в нем  и с  работы - в нем. Все! Единственное, что могу сказать: в
одном месте дорога проходит рядом с железнодорожными путями. Несколько раз я
слышал  сигналы электрички. И  такой же характерный шум.  Разгружают  нас во
дворике, машину подгоняют к самому порогу. Крыльцо с шестью ступеньками...
 - Ладно,  адрес не проблема, - Карташов налил себе водки. - Скажи, Кот,
из чего ты лучше всего стреляешь?
 На лице Татарина появилось новое, просветленное выражение.
 - Из "града" и в упор. Впрочем, все  это  херня, дайте мне любой ствол,
пару обойм и я найду лбы, куда их всадить...
 - А чем эти фраера  занимаются? -  поинтересовался  Одинец. - Я  имею в
виду официальное занятие или...
 -  Обыкновенные шестерни у каких-то акул. А квартиры, нищие "афганцы" и
"чеченцы"   -  это   у  них  что-то   навроди  подсобного   хозяйства.   Или
хобби...Однажды  Холодильник в суете обронил бумажку  и мы  ее подобрали...И
как мы из нее поняли, у них в Москве раскидано 67 точек, на которых трудятся
такие  же, как я, калеки. Мне  Гарик говорил, что  эти шестерки контролируют
почти  все ларьки на  юго-западе и два рынка. Когда однажды Фужер, забрав  у
меня  деньги, стал их класть себе в портмоне... Вам, наверное, и  не снились
такие  бабки,  -  Татарин большим  и указательным пальцами  отмерил  толщину
долларового пресса, который он видел у Фужера.
 - Мцыри, когда мы этот запредельный беспредел завяжем парашютным узлом?
-  Одинец аж дрожал  от нетерпения. -  Давай  сегодня же их завалим,  только
сначала заедем к Броду, возьмем пару гранатометов...
 Татаринов ни черта не понимал - почему Карташова называют Мцыри.
 - Кот, тебе, наверное,  уже пора, - сказал Карташов. - Проболтали и  не
дали тебе поесть...
 - Я отдохнул у вас, что-то  даже здесь расслабилось, -  он положил руку
на сердце.
 - Оставайся, - сказал Одинец. - Начнем новую жизнь.
 -  Исключено!  - решительно  отверг идею  Татарин.  -  Если один из нас
сбежит, двух других тут же приколют. Говорят, такое уже было.
 - Мцыри,  у меня нет слов...Я этих гадов буду живьем пилить ножовкой, -
в голосе Одинца звучало остервенение. - Ты вот что, Кот...Терпи и жди, когда
однажды  начнется стрельба, не  удивляйся, а  спокойно  бросайся на пол и не
поднимай головы. Понял?
 - Не путай его, - сказал Карташов. Мы  этим бронтозаврам подыщем другое
место для справедливого суда.
 -  И приведения приговора в  исполнение,  -  тут  же уточнил  Одинец. -
Скальпы снимем и засунем им в хлебало, - он так усердно затянулся сигаретой,
что казалось вместе с дымом в дыхалку втянутся щеки.
 - Кот, говорят, что где-то в Москве околачивается Бандо?
 - Он же  в октябре 93-го был  в  Белом доме вместе Баркашовым, а теперь
зад  лижет другому  фашисту Бурилову. Дешевка он  перелицованная... Я  знаю,
Серый, он тебя здорово кинул...ты сидел из-за него...
 - Разберемся,  - тихо сказал Карташов. - Когда нет врагов, то не бывает
войны...
 Добрались до метро в четвертом часу. На  разведку пошел Одинец. Книжный
лоток  еще  работал и  возле  него,  переминаясь  с  ноги  на  ногу,  стояла
симпатичная девушка с замерзшими руками. На среднем пальце у нее простенькое
колечко, на голове зеленая вязаная шапочка с помпоном.
 Красного  "ниссана"  поблизости  не было, однако Карташов подогнал свой
"шевроле" почти к бордюру тротуара.
 - Какие в вашем подвале запоры? - напоследок спросил Карташов.
 - Двери закрываются на два замка, которые открыть можно только снаружи.
Извини, Сергей, я обниму тебя за шею, - и они пошли. И пожалуй, единственный
человек, кто не смотрел на них, была продавщица книг.
 Когда  Карташов  опустил  Татарина на  ящик,  тот сказал  в самое  ухо:
"Братан,  если у вас получится, оставьте Холодильника мне..."  В этот  самый
момент, некстати заверещал мобильник, находящийся в кармане Одинца.
 Карташов уже  отходил от  посаженного на  место  Татаринова, когда  его
окликнул Одинец.
 -  Мцыри, по  коням, у гостиницы  "Царская невеста" идет разборка, Брод
просит подстраховать.
 Не сговариваясь закурили.
 - Куда рулить? - спросил Карташов, когда они уже сидели в машине.
 - Поезжай пока прямо...
 У очередного светофора, Карташов спросил:
 - Скажи, Саня, когда  мы на Учинском водохранилище были...Точнее, когда
отрывались от милицейского "уазика", помнишь?
 - Еще бы!
 - Тогда ответь - зачем ты выстрелил по нему из гранатомета? Там же были
такие же, как мы с тобой, ребята...
 Одинец как  каменный божок сидел неподвижно, но  судя по происшедшей  в
лице переме