сквозь деревья, я видел, как  по  абсолютно
тихой  улочке,  окаймляющей лес, катилась на малой  скорости
моя "восьмерка". За рулем сидела Римка.
     "Хвоста" не было.
     "Восьмерка" затормозила.
     - Ну, иди, - сказал я.
      То, что мы перешли с Татьяной на "ты", теперь казалось
абсолютно естественным. Лихая погоня и последовавшая за  ней
неспешная прогулка сблизили нас.
      -  И  я  тебя умоляю: отсидись на даче. Хватит с  тебя
приключений.   Не  вылезай  хотя  бы  в  выходные.   А   там
созвонимся.
      -  Да,  партнер,  -  скромненько сказала  Татьяна.  Ее
смиренность  выглядела подозрительной.  Она  повернулась  ко
мне. Приподнялась на цыпочки. Положила одну руку на плечо. И
поцеловала в губы.
      Поцелуй  длился  несколько дольше, чем  это  допустимо
между друзьями.

                             ***

      Домой,  на  Пушкинскую  улицу  (которую  я  упорно  не
воспринимал  под старо-новым названием Большая Дмитровка)  я
добрался около восьми.
      Центр  был  пустынен. Все, кто мог, уже  смотались  за
город.
      Мой  подъезд  выходил  аккурат  на  фасад  Генеральной
/`.*c` bc`k. Когда семь лет назад мы с Ириной въезжали сюда,
она  шутила,  что  скоро мне будет совсем близко  ходить  на
работу - только улицу перейти.
      Тогда  я  еще  работал следователем. Но  далеко  не  в
Генеральной,  а  в  районной прокуратуре.  Ездил  на  работу
навстречу ежедневному людскому потоку из центра на  окраину.
Возвращался я домой, как правило, за полночь. А Ирка к моему
возвращению  готовила ужин и поджидала меня  за  вязанием...
Вскоре  меня  стал  встречать  один  только  ужин,  накрытый
тарелкой - Ирина уже спала.
     Затем ужина не стало.
     А вскоре - и самой Ирки.
      Ей  не  нравилось,  что я много  работаю,  очень  мало
получаю и уделяю ей совсем мало внимания. Не знаю, обрела ли
она  все  это  с  французом  - агентом  по  недвижимости,  к
которому сбежала. Из Парижа она мне не пишет.
      Я  вошел  в прохладный и гулкий, такой дореволюционный
подъезд  с  высокими окнами. Мне хотелось в холодный  душ  и
холодного  пива.  Кроме  того, у  меня  появились  кое-какие
мысли,  которые - после определенной проработки  -  способны
были, если даст бог, ускорить ход нашего расследования.
      Пешком  я  поднялся  на  третий  этаж.  Наша  квартира
оставалась  единственной в подъезде еще не  расселенной.  Со
мной  жили  еще две семьи. Во всех шести комнатах  собрались
патриоты старой Москвы, ни за что не желающие отбывать ни  в
какие Переделкино-Жулебино.
      Я  поддерживал их. Аура дореволюционного профессорско-
адвокатского  дома благотворно влияла и на меня  -  неофита,
пришельца с рабочих московских окраин.
      Отомкнул дверь своим ключом. В огромной квартире  было
тихо. Жильцы разъехались по дачам и отпускам. По прохладному
сумеречному  коридору  я  прошел в свою  комнатуху.  Отворил
дверь, сделал шаг внутрь.
      И  - получил сильнейший удар по затылку. Страшная боль
расколола голову.
     Последнее, что я видел, перед тем как потерять сознание
-  высокого  бритого  парня, зачем-то роющегося  у  меня  на
книжной полке.
      Очнулся я от того, что кто-то плеснул на меня холодной
водой.
     Страшно болела голова.
      Я  с  трудом разлепил веки. Свет резал глаза. Прямо  в
лицо мне светила лампа.
      Попробовал заслониться от света, но пошевелить  руками
было невозможно.
       Я  сидел  в  своем  любимом  кресле.  Мои  руки  были
прикручены к подлокотникам.
     Я прикрыл глаза.
      -  Очухался,  - услышал какой-то голос.  Тут  же  меня
наотмашь ударили по лицу. Не больно, но обидно.
     - Где она? - раздался голос.
     - Кто?
     - Не придуривайся. Снова удар по лицу.
     - Я не знаю. Еще удар.
     - Я правда не знаю. - Серега, неси паяльник. Щас в жопу
ему затолкаем - живо все вспомнит.
     - Граждане...
     Удар.
     - Мы тебе не граждане! Прокурор, блин!
      -  Господа, я правда не знаю, где она. У нее в  Москве
куча друзей и подружек...
     Я изо всех сил пытался выглядеть убедительным и жалким.
Последнее,  учитывая  мое положение, удавалось  убедительнее
всего.
     - А даже если вы ее найдете - она ведь ничего не знает.
Ничего!  - продолжал я. - Это объявление - блеф. Она  просто
хотела выйти на вашего босса.
     И выкупить журналиста. Бля буду!..
     - Туфту гонишь!
     Еще удар по лицу, сильней прежнего. - Чтоб я сдох!
     - Сдохнешь, не волнуйся.
       Во   время   допроса   я   старался   держать   глаза
полуоткрытыми. Постепенно они притерпелись к свету.
      Похоже, моих мучителей было всего двое. Об этом  также
свидетельствовало количество звучавших голосов. Видно, после
аварии   на  Вешняковской  улице  бандиты  стали  испытывать
кадровое голодание. - Где она?
     - Да не нужна вам она. Русским языком говорят! Тупые вы
какие-то, ей-богу...
     Меня изо всех сил звезданули в глаз. Этого я добивался.
В  голове зашумело, но сознания я не потерял. Однако прикрыл
свои серые очи и повесил голову набок.
     - Слышь, он отрубился.
     - Хрен с ним.
     - Думаешь, он не знает, где девка?
     - А хрен его поймет.
     - Может, отвезем к Липке? Тот расколет.
     - На хрен он кому нужен! Мусор!
     - А куда его? Кончим?
     - Ага. Только поспрошаем еще маненько. Ну-ка, сгоняй за
водой. Да мне принеси попить.
      Так. Участь, уготованная мне, была совсем не завидной.
Видать, мне предстояло отправиться вслед за Олей Климовой  и
Андреем Седых. И, судя по всему, за Димой Полуяновым.
      Вот  тебе  и пятьдесят штук гонорара. Кажется,  вместо
новой   двухкомнатной  квартиры  в  центре  у   меня   будет
однокомнатная. Очень тесная, из сосновых досок.
     Но...
      На  протяжении  предшествующего  допроса  я  незаметно
напрягал и расслаблял правую руку. Веревки на ней я ослабил.
Достаточно  ли,  чтобы вырваться? Это можно было  установить
только экспериментальным путем.
      Большая  удача  была  в том,  что  мои  ноги  и  вовсе
оставались   свободны.  Мои  мучители   работали   по-русски
небрежно. Когда я изобразил из себя уснувшую гусеницу,  один
из  бандитов - судя по всему, младший - отправился на  кухню
за водой.
      Коридор в нашей квартире длинный. Минута, а то и две в
,.%, запасе имелись.
      По-прежнему  притворяясь  бездыханным  чуть  приоткрыл
глаза.
     Бандит с лампой в руке - моим бра, между прочим - стоял
рядом с креслом в опасной (для него) близости.
     Резко разогнув ногу, я изо всех сил ударил его в пах.
      Удар  получился. Бандюга сдавленно заорал.  Глаза  его
вылезли из орбит.
      Лампа  выскользнула из его рук, грохнулась  на  пол  и
разбилась.  Сам он скорчился. Сейчас для него ничего,  кроме
дикой боли, не существовало.
     Из далекой кухни я слышал плеск воды. Похоже, второй не
слышал нашей возни.
      Не теряя ни миллисекунды, я изо всех сил рванул правую
руку. Веревки держали, но стало свободней. Еще раз! Я был по-
прежнему  связан,  но,  казалось, цель  близка.  Бандит  по-
прежнему корчился на полу.
     Еще!
     Правая рука освободилась.
      И  вовремя. Бандит очухался от моего удара ниже пояса,
разогнулся и надвинулся на меня.
      Удара  кулаком  в  кадык он от  меня,  связанного,  не
ожидал. Захрипел и повалился набок.
      В дверях возник второй. Я видел его в свете сумерек. В
руках он держал кастрюлю с водой.
      Правой  рукой  я  подобрал с пола осколок  с  плафона.
Полоснул им по веревкам на левой рук. Разрезал их - судя  по
боли, вместе с кожей - рванулся.
       Наконец-то  я  освободился  от  проклятущего  кресла.
Вскочил.
      Второй, пришедший в себя от изумления, не нашел ничего
лучшего,  как  швырнуть  в меня кастрюлей.  Я  увернулся,  и
кастрюля загрохотала, разливаясь, по полу.
      Я нанес бандиту удар ногой в живот, а затем, тут же  -
ребром ладони по шее. Он свалился как подкошенный.
     Второй еще не приходил в себя.
      Не  теряя  времени,  я обыскал  их.  У  первого  изъял
"Макаров",   у  второго  -  заточенную  железную   расческу.
"Макаров" я сунул себе за пояс, заточку выбросил в окно.
      Затем  связал  обоим бандитам руки за  спиной,  а  рты
залепил  скотчем.  Я  постарался не повторять  их  ошибок  и
поработал на славу.
     Ноги им связывать не стал.
      Будем надеяться, что, когда я вернусь, их уже здесь не
будет.
     Я направился в ванную.
       В   маленькое  потускневшее  зеркало  с  выщербленной
амальгамой  на  меня глянул разбойный тип с  залитой  кровью
головой. Рука также кровоточила. Рубашка пострадала так, что
никаким "тайдом" не отстираешь - выбирай не выбирай.
      Я  скинул  сорочку и засунул голову под струю  ледяной
воды. Сперва обожгло, а потом стало легче.
     Не теряя времени на перевязки, я сменил сорочку. Похоже
было, что бандиты вот-вот очнутся.
     Я выбежал из квартиры. Дверь запирать не стал.
      Сбегая  по  лестнице, ощупал затылок. На нем  вспухала
шишка  величиной с яйцо динозавра. Сотрясение серых клеточек
я,  кажется,  получил, но черепушку мне  вроде  не  пробили.
Спасибо, ребята, вечно буду бога молить.

                             ***

      На  пустынной Пушкинской недреманным оком горела  пара
окон  в  Генеральной прокуратуре. У здания Совета  Федерации
рядом с моим домом прогуливался милиционер.
      Внимание  правоохранительных органов мне  сейчас  было
явно ни к чему.
     Я поднял руку.
      Первая же машина, едущая в сторону Пушкинской площади,
затормозила.
     - В Выхино, даю триста!
     - Садись!
      Я плюхнулся на заднее сиденье. За три сотни московский
"бомбила" готов возить кого угодно - даже человека с  явными
следами только что совершенного преступления.
      На  светофоре  у  пересечения со  Страстным  бульваром
частник,  дедок  с кустистыми бровями, обернулся,  участливо
оглядел меня и спросил:
     - Кто ж тебя так?
     - Муж застукал.
     Дед понимающе промычал и вопросов больше не задавал.
      Из  города  еще тянулись последние дачники.  Рязанский
проспект был забит.
      "Копейка" тянула, погромыхивая, изо всех сил и кое-где
разгонялась даже до 50 километров в час.
     Водила дозволил мне воспользоваться его аптечкой, и я в
походных условиях, скрючившись на сиденье, перевязал кое-как
левую руку.
      Последний  удар  амбала рассек мне  бровь,  поэтому  я
порвал  бинт  и  всю дорогу прикладывал марлевые  тампоны  к
голове.  Вскоре бровь перестала кровоточить, зато башка  по-
прежнему раскалывалась. Меня мутило.
      Холодного  пивка я дома так и не успел хлебнуть,  а  в
офисе  имелось  только полбутылки теплой  водки.  Поэтому  я
попросил  дедка  остановить у ночного  магазина.  Купил  две
бутылки ледяного пива и не менее холодную "чекушку".
      Когда мы снова двинулись, я залпом выпил бутылку пива.
Никакого  живительного действия не ощутил и сразу  откупорил
водку.  "Эк тебя!" - сочувственно наблюдал за мной в зеркало
заднего вида дедок.
      После  доброго  глотка водки боль в голове  наконец-то
отступила, и я вновь обрел способность соображать.
      Действовать я собирался так же, как намечал по  дороге
домой.  Коли Таня вызывает огонь на себя (точнее  -  на  нас
обоих), то почему бы мне не устроить разведку боем?
      Визит в мою квартиру двух амбалов ничего существенного
в  мой  план  не добавил. Разве что прозвучала в их  диалоге
одна то ли фамилия, то ли кличка...
      Как  там,  бишь, они говорили? "Может, отвезем  его  к
Липке - там расколется?"
      Интересно  бы  знать,  кто он, этот  Липка?  Их  босс?
"Бригадир"? Или заплечных дел мастер?
      Может  быть,  именно  к  этому  самому  Липке  отвезли
несчастного Диму?
      В  21.55  я  снова,  второй раз за  сегодняшний  день,
подходил к своему офису.
      Коридоры НИИ, в котором я снимал помещение, были гулки
и полутемны.
     У своей двери я обнажил "Макарова". Железная дверь была
закрыта.
     Никакого движенья за ней не слышалось.
      Я  выждал  пару  минут,  а затем  отпер  дверь,  держа
пистолет наготове.
     В офисе все было тихо.
      В темноте еще стоял Римкин дух - духов "Органза" и еще
чего-то косметического.
      До  офиса  мои  оппоненты добраться  пока  не  успели.
Впрочем,  учитывая  скорость, с которой  они  вышли  на  мою
квартиру,  разведка у них поставлена что надо и  ждать  себя
они не заставят.
      Первым делом я достал из сейфа деньги - всю наличность
фирмы.
      Оказалось,  что  мы с Римкой довольно-таки  богаты.  В
сейфе  имелось  четыре  тысячи двести долларов  и  восемьсот
рублей.
     Затем я уселся В любимое кресло и потянулся к телефону.
      "Только бы она была дома, - молился я. - Только бы  не
уехала  к  кому-нибудь на дачу. Не ушла бы  в  гости  или  в
театр!"
     Любочка оказалась на месте.
       У  этой  девушки  тридцати  лет,  лицом  напоминающей
обезьянку,  было  три  неоспоримых  достоинства:  отсутствие
мужа,  пухлые губы и работа в главном управлении ГАИ (теперь
ГИБДД) города Москвы.
     - Солнышко, заинька, рыбонька! - заверещал я, когда она
взяла трубку.
      -  О, пропащая душа! - весело откликнулась Любочка.  -
Куда ж ты провалился?
     - Вот - звоню тебе.
     - Когда мы увидимся?
     - Сегодня в три утра к тебе приеду.
     - В три утра? Как романтично! А раньше?
     - Раньше - у меня дела.
     - Какие?
     - А это ты мне сейчас скажешь - какие.
     - А, так тебе опять от меня что-то надо... - поскучнела
Любочка.
     - С меня огромный торт, цветы и коньяк.
     - И тысяча поцелуев.
     - Тысяча один.
     - Коварный соблазнитель! Давай говори, чего хочешь.
     Я изложил ей свой вопрос, напомнил номер моего офисного
b%+%d.-  и попросил узнать все поскорее.
      -  Как сделаю - так сделаю, - сухо ответила Любочка  и
положила трубку.
      Я  откинулся  в кресле, положил на колени  пистолет  и
откупорил  вторую  бутылку пива. Не  успел  ее  допить,  как
позвонила Любочка. Она была милой девочкой.
      - Записывай, - сказала Люба со вздохом. -"Девятка" 18-
34   МТ  была  угнана  вчера  от  дома  номер  тридцать   по
Мартеновской  улице.  Сегодня  в  20.15  найдена  на   улице
Юности...
     - Это я ее туда поставил.
     - Все шутишь!
     - Нисколько. Дальше!
      -  В  результате ДТП, происшедшего сегодня в 17.35  на
пересечении   Вешняковской  и  Косинской,   пострадал   один
человек...
     - Один?
      -  Да,  сказано  -  один. Это -  водитель  "Мерседеса"
номер...
     - Не надо номер.
     - "Мерседес" был угнан примерно за десять минут до ДТП.
За рулем в момент ДТП находился Ященко Валентин Никифорович,
1972  года рождения, москвич, ранее не судимый. В результате
столкновения  гражданин Ященко получил множественные  ушибы,
сотрясение   мозга  и  переломы  верхней  и   нижней   левой
конечности.   Доставлен  в  Институт  скорой  помощи   имени
Склифосовского.
     - А второй? - довольно глупо спросил я.
     - Никакого второго в "Мерседесе" не было. Значит, дошло
до меня, второй бандит совершенно не пострадал и до прибытия
милиции смылся с места происшествия, бросив своего товарища.
Очень на эту публику похоже.
     - Спасибо тебе, Любовь моя!
     - Спасибом не отделаешься.
      -  Я знаю. Жди. Любочка красноречиво вздохнула. В этом
вздохе  очевидно  слышалось: приезжай.  И  чем  скорей,  тем
лучше!
     Я быстренько положил трубку.
     Меня, кроме Любочки, ждали другие дела.
     Гораздо менее приятные.

                             ***

      Без  пяти  минут полночь все того же  дня  -  пятницы,
тринадцатого,  -  я  входил в палату  "Склифосовского",  где
находился Валентин Ященко, мой соперник по автопробегу.
      Ященко  помещался  в отдельной палате.  Видать,  между
группировкой,  к  которой он принадлежал,  и  "Склифом"  был
заключен договор о дружбе и взаимопомощи.
      Я вошел в палату и прикрыл за собой дверь. Зажег, чтоб
не  травмировать  больного, не верхний свет,  а  лампочку  у
изголовья.
      Ященко  спал. Выглядел он неважно. Загипсованная  нога
была приподнята.
      Груз  оттягивал  ее  вниз. Рука в гипсе  покоилась  на
животе. Голова была перевязана.
      Несмотря  на бинты, я узнал его. Это был  тот  крепыш,
которого я выставил из-за руля "девятки".
     Я достал пистолет и легонько потрепал больного по щеке.
     - Милый, пора вставать!
      -  Ну,  чего тебе?! - сиплым спросонья голосом ответил
гражданин Ященко.
       "Здорово  они  тут  в  "Склифе"  врачей  гоняют",   -
подумалось мне.
      -  Узнаешь?  -  так же ласково проворковал  я.  Ященко
сфокусировал  свой взгляд на мне потом на  моем  "Макарове".
Ужас отразился на его довольно-таки невыразительном лице.
      - Вижу, узнаешь - хоть и виделись мы мельком. Приятно,
что узнаешь.
      Вот,  пришел  навестить.  Извини,  что  апельсинов  не
принес. Как, сильно болит? - спросил я участливо.
     - Пошел ты!..
      -  Грубо. Раз тебе не нужно мое внимание, поговорим  о
деле.  Во-первых:  я  - не мент. Хотя и был  ментом.  Причем
служил  в  том  районе,  где  мы  с  тобой  так  впечатляюще
гонялись. Это понятно?
     - Ну?
      -  Не "нукай", не запряг. Так вот - мы с тобой, милок,
по разные стороны баррикад. Я бы вас - всю эту вашу братву -
давным-давно  бы  перевешал. И тебя в том числе.  Не  выношу
ваше гнилое племя. Потому есть у меня ба-альшое искушение.
      А  именно: завтра взять под ручку девушку, которую  вы
собирались  похитить, пойти в ментовку и написать  обо  всем
случившемся  подробное заявление. Далее -  учитывая,  что  в
нашем районе половина ментов и "следаков" - мои кореша, делу
моему  они с радостью дадут ход. И поверят они - мне,  а  не
твоему жалкому лепету оправданья. Тем более что друган  твой
с  места  происшествия смылся. И свидетеля у тебя нет.  А  у
меня - есть...
     Валентин Ященко внимательно слушал.
      -  Далее.  Друзья мои - менты быстренько  дельце  твое
размотают. Четыре статьи только после сегодняшнего  на  тебе
висят. Начиная с угона "девятки".
     Затем, как ты понимаешь, будет суд. И ты - причем один!
-  загремишь на полную катушку. Дет десять строгого режима я
тебе обеспечу. Это как минимум.
         Гражданин    Ященко    смотрел    на    меня    как
загипнотизированный.
      -  А  ведь менты еще кое-что могут потянуть.  Глядишь,
вытянут   убийство  в  Орехове-Борисове.  На  Новороссийской
улице, помнишь?
     - Ты мне дело не шей!.. - вдруг взорвался больной.
      - Да ничего я тебе не шью! Я не мент, я ж тебе сказал!
Я  просто  предупреждаю. Как партнера по автогонке...  Может
выплыть,  говорю  я тебе, убийство несовершеннолетней  Ольги
Климовой.   И  еще  одно  убийство  -  Андрея  Седых   ,   в
Новогирееве...  А  коли  дела эти вскроются  -  дадут  тебе,
братец, "вышку".
      Посидишь  ты  в  одиночке год-два -  а  там,  глядишь,
мораторий на казни отменят. И поставят тебя к стеночке...
     Ященко слушал меня внимательно. Слишком внимательно для
человека,  не  имеющего к двум убийствам,  упомянутым  мной,
никакого отношения.
     - Но! - сказал я. - Твоя поганая судьба перестанет меня
интересовать  - с сегодняшнего дня и навсегда!  -  ежели  ты
ответишь  мне всего на один вопрос. А именно. Где  находится
журналист Дмитрий Полуянов?.. Ответишь - и я тебя  не  знаю.
Ты меня - тем более. Итак?
     - Да пошел ты!..
     Гражданин Ященко выглядел довольно-таки затравленным.
     - Я-то пойду, а вот тебе отсюда идти некуда. Ну, я тебе
помогу. Он у Липки?
       В   лице  у  больного  что-то  дернулось.  Готов  был
поклясться, что я попал в точку.
      -  Ты  меня  на понт не бери! - словно заглушая  лицо,
выдавшее его, закричал бандит. Вернее, это ему казалось, что
он закричал. Его скулеж выглядел со стороны весьма жалко.  Я
понял, что победа близка.
     - Да не беру я тебя на понт, Валя, - сказал я, стараясь
быть  максимально убедительным. - Ты мне просто скажи  адрес
Липки  -  и мы разойдемся. И никогда