числа тех русских, у кого  есть  деньги,
чтобы попивать кофий в Вене, - три дюжины..."
     Подбадривая себя, Женя через силу все-таки доела омлет.
Глазом в это время косила в "Известия". Читала - и ни  слова
не понимала.
      -  А-а,  вот  и  она! - вдруг раздался сзади  знакомый
голос.
     Пугающе знакомый. Звучащий по-русски.
      -  Штирлиц, - глумливо продолжил голос, - читал газету
"Известия", и его мучительно рвало на Родину!
      Женя резко обернулась. Рядом с ее столиком стоял  Миша
Бобров.  Миша  был  в  майке и дорогом пиджаке.  Из  кармана
пиджака свисали темные очки.
     - Позволишь присесть? - по-прежнему весело спросил он.
     Женя лишилась дара речи. Она даже не кивнула.
     О тарелку звякнули ее вилка и нож.
      Не  дождавшись приглашения, Миша взял  стул  и  уселся
рядом с ней.
       -   Дабл   скотч,  визаут  соуда,  визаут   рокс!   -
полуобернувшись, крикнул он бармену на дурном английском.
      -  Может,  выпьешь  чего-нибудь со мной?  -  дурашливо
спросил он Женю. - За встречу? За нашу встречу?
      -  По  утрам  не  пью, - собрав остатки самообладания,
выдохнула она.
      Язык плохо слушался ее. "Как же быстро они меня нашли,
- мелькнула полная отчаяния мысль. - Как быстро!.."
      Бармен  с непроницаемым лицом принес и поставил  перед
Lишей бокал с виски.
     - Прикажете подавать ваш кофе, мадам? - спросил у Жени.
     - Да-да, - рассеянно пробормотала она.
     - Вот ты где оказалась, - по-прежнему весело проговорил
Михаил.  -  В  Вене.  Я  почему-то так  и  подумал.  Вена  -
прекрасный город для юных девушек. - Он сделал добрый глоток
виски. - А ты к тому же сентиментальна, матушка...
      Достаточно  прочитать  твой  психологический  портрет,
чтобы понять: да она и не может скрываться нигде, кроме  как
в Вене...
     Пока Бобров разглагольствовал, Женя сидела, окаменев.
      -  Чего ты хочешь, Миша? - наконец выдавила она.  Язык
плохо слушался ее.
      -  Прекрасно.  Великолепный город. Чудесный  выбор,  -
продолжал,  словно  бы не замечая ее реплики,  Миша.  -  Что
может быть изысканней весенней Вены!..
      Спасибо тебе за приятную командировку... Правда,  было
трудновато  убедить начальство послать меня  именно  сюда...
Исходя из одного твоего психологического портрета - вряд ли,
милая  моя,  мне это даже и удалось бы... Но  зачем  же  ты,
Женечка,  две недели назад в туристической компании  "Элиза"
попросила  не  только шенгенскую визу, но  еще  и  польскую,
чешскую, словацкую? И потом: ты что, вправду думаешь -  если
в  субботу польские погранцы на железной дороге тебе  ставят
штамп  в паспорт на белорусско-польской границе, и в тот  же
день   ты   пересекаешь  границу  польско-чешскую...   А   в
воскресенье - чешско-австрийскую...
      А  после этого ни один пограничный компьютер  по  всей
Европе о тебе никакими сведениями не располагает... Ты  что,
вправду  думаешь, что если ты въехала в Австрию, а потом  ее
не  покинула  -  трудно догадаться, что ты  -  находишься  в
Австрии?
     Миша одним глотком прикончил виски.
      -  Эть, хорошо! - выдохнул он. - Сейчас бы огурчика...
Не  скучаешь по родным маринованным огурчикам? А,  Марченко?
По родному "Бородинскому" хлебу? По милым березкам?
      -  Хватит ерничать, - устало произнесла Женя. Ей вдруг
все  на  свете  -  в том числе собственная  судьба  -  стало
глубоко  безразлична. Яркий венский день померк,  "эспрессо"
на столе превратился в бурду с отвратительным запахом.
      -  Хочешь  арестовать, - глухо сказала она Боброву,  -
давай арестовывай.
      Только  предупреждаю: я буду кричать и кусаться.  Меня
так просто не возьмешь.
     - И я предупреждаю, - опять дурашливо произнес, понизив
голос,  Бобров  (он  наклонился к ней  и  обдал  нестерпимым
запахом  незнакомого одеколона и дыханием, омытым виски).  -
Бармен - наш человек... Только - тс-с... - Он поднес палец к
губам.  -  А больше здесь, в кабаке, никого нет. Так  что  -
пожалуйста, кричи, Марченко.
      Женя  отстранилась от Боброва, обернулась  на  стойку.
Бармена  не было видно. Она глянула в окно. По улице  прошла
беззаботная,   молодая,  дорого  одетая   парочка.   Проехал
автомобиль...  Затем  девушка  на  мотороллере...   Пронесся
'  +(e"  ba*() мотоциклист непонятного пола - весь в коже...
Снова  машина - сияющая ярче весеннего солнца...  Автомобили
были дочисто вымыты - и мостовые тоже.
     Жене нестерпимо стало жалко вдруг лишиться всего этого.
Лишиться  - навсегда. И что взамен? Жлобская Москва?  Убогий
К.?  Или  -  что скорее всего и хуже всего - СИЗО,  а  затем
зона?
      -  Миш, - жалобно произнесла Женя. - А, Мишенька...  А
давай я с тобой деньгами поделюсь? А?.. А ты меня отпустишь?
А, Миш?
      -  Вы  что  это  мне  предлагаете, Марченко?  -  вдруг
официальным голосом произнес Бобров. - Взятку при исполнении
служебных  обязанностей?! Вы что это мне, Марченко,  предать
Родину  предлагаете?  Тридцать иудиных  сребреников  вы  мне
предлагаете? Тарелку чечевичной похлебки? А, Марченко?!
     - Ладно тебе, Мишенька... Отпусти меня... Пожалуйста...
-  жалобно  проговорила Женя. Миша остро  глянул  на  нее  и
строго сказал:
      -  Ты  чего-то не понимаешь, Марченко. На  тебе  висит
хищение  в  особо крупных размерах... Плюс  -  подозрение  в
убийстве  Бритвина... Плюс - двойное убийство в К. То  самое
убийство, которое я благодаря особому к тебе отношению  -  и
нашим с тобой особым отношениям - замял. Ты что же, думаешь,
что после этого ты вот так, спокойненько, можешь скрыться на
просторах  буржуазного  Запада? Ты что,  не  понимаешь,  что
любая  страна, к которой мы обратимся с требованием о  твоей
экстрадиции,  прекраснейшим образом выдаст тебя  России?  Ты
что,  вправду думаешь, что Интерпол не впечатлит  рассказ  о
твоих приключениях - сначала в К., затем в Москве?
      -  Миш, но ведь многое же и от тебя зависит, - жалобно
сказала она. - Разве я мало для тебя и для твоей организации
сделала? Почему бы тебе не отпустить меня - с миром?
      - С миром, говоришь? - усмехнулся Миша. - С миром -  в
мир?  Виз  пис - инту зэ ворлд?.. Ты хочешь сказать,  что  я
нарушу присягу и оставлю тебя здесь - наслаждаться Веной?!
      -  Миша... - вздохнула она. - Тебе что - будет  легче,
если ты меня посадишь?
      Он  впервые  замялся. На сотую долю секунды.  Но  Женя
почувствовала его смущение и горячо продолжила:
      -  Значит,  после  всего, что я для тебя  сделала,  ты
хочешь меня - вместо благодарности! - уничтожить?
     - Такие решения принимаю не я, - твердо заявил он.
     - Но ты ведь тоже что-то значишь! - наступала Женя.
      -  Ну,  допустим, отпущу я тебя... - неуверенно сказал
он.  - Ну, может быть, сумею уговорить свое начальство,  что
ты нам не нужна... И что? Мне-то от этого что за радость?
     - Я же говорю тебе: деньги.
      - Ах, де-еньги... - насмешливо протянул Бобров. - Ну и
где   же,   интересно  мне  знать,  вы,  Марченко,   храните
украденные  вами  финансы?  -  официальным  тоном  продолжил
Бобров. - В каком банке? Сберегательном?
     - Не твое собачье дело, - вдруг обозлилась Женя. - Дашь
мне  уйти - получишь половину. Нет - арестовывай, поехали  в
Москву.
      -  Пое-ха-ли  в  Москву... По-еха-ли  в  Мос-кву...  -
задумчиво,  по складам, передразнил ее Миша, а  потом  вдруг
сказал:
     - Ладно, допустим, ты меня уговорила. И - что?
      Женя снова - как у нее не раз бывало с Бобровым  -  не
успевала уследить за всеми поворотами и зигзагами "гэбэшной"
мысли.  Она  только недоуменно уставилась на сидящего  рядом
Мишу.
      -  Я  говорю:  допустим, ты меня убедила,  -  повторил
Бобров. - Только допустим. И мы с тобой будем делиться.  Как
завещали господь бог и Лившиц...
     Опять же - допустим...
     Женя замерла. Она боялась спугнуть удачу.
      -  А  сколько, интересно, стоит моя честь  офицера?  -
задумчиво-дурашливым голосом произнес Бобров. -  Мои  восемь
лет беспорочной службы, две медали и один боевой орден?
      Женя  не  отвечала на риторические бобровские вопросы.
"Что  будет,  -  тоскливо думала она, - если  шарахнуть  его
сейчас  стулом по голове? Не справлюсь... Да и что  толку...
Замочу этого - приедет из России другой... С этим хоть  есть
надежда договориться..."
      -  По  моим данным, - продолжал Бобров, - тебе удалось
украсть   у  "Глобуса",  за  вычетом  гонорара  председателю
"Инстолбанка", девятьсот тысяч американских долларов. Что за
сумма, право! Чем же тут можно делиться!
      Миша  все витийствовал и витийствовал - над полупустым
стаканом виски:
      - Ведь надо же кое-что оставить и тебе... А?.. Нет, не
половину,  конечно... Но ведь и ты работала, рисковала...  И
теперь  заслужила хотя бы лет семь спокойной жизни в  теплых
краях... Я думаю, трехсот тысяч тебе хватило бы.
     А? Это как раз треть.
     - Ты... Ты... серьезно?
      - А что делать? Приеду на родную Лубянку. Сдам сумму в
бухгалтерию.
      Доложу:  так,  мол,  и так, преступницу  задержать  не
удалось,  однако я сумел похитить у нее часть награбленного.
Объявят   мне   благодарность...  Выпишут   премию   пятьсот
рублей... Ну что, пошли? Где они там, твои пещеры Лихтвейса?
Давай,  рассчитывайся за свой омлет - и, так и быть, .оплати
мой виски, и пошли...
      -  Ты  оставишь мне всего треть? - надув губки (но  на
самом деле обмирая от радости), произнесла Женя.
      -  А вот торговаться, Марченко, не надо. - И голос,  и
взгляд  Боброва мгновенно стали жестче металла - того самого
металла,    из   которого   отливали   бесчисленные    бюсты
Дзержинского для многочисленных кабинетов и коридоров КГБ. -
Ведь  мы  все  можем  и  переиграть, Марченко.  Давай,  если
хочешь,  вернемся в Москву. Без бабок, но вместе.  Хочешь?..
Кельнер! - заорал Бобров.
     Подбежал бармен, выжидательно посмотрел на них обоих.
     - Леди вуд лайк ту пэй ауэ чек, - бросил ему Бобров.
      -  Вэлком,  -  радушно развел руками  кельнер.  -  Три
хандред эйти шиллингз2.
      "Никакой бармен не сообщник, - подумалось Жене. -  Все
врет мой Миша".
      Она  достала  из кошелька купюру в пятьсот  шиллингов,
радушно  улыбнулась бармену: сдачи, дескать, не  надо,  -  и
поспешила к выходу из кафе.
      Миша нагнал ее на улице, цепко взял за локоток. Другой
рукой ловко вытащил из кармана пиджака очки, нацепил на нос.
     - Поедем на такси? - спросил весело. - Или прогуляемся?
     - А какие у меня гарантии? - жалобно сказала Женя.
      - Да никаких у тебя, Женечка, нету гарантий! На все  -
наша  с  тобой  добрая воля. Ты - делишься со мной  бабками.
Добровольно.  Я - тебя добровольно отпускаю. И  разбегаемся.
Поняла?
     С делами удалось покончить быстро. На такси до вокзала,
где  в ячейке автоматической камеры хранения покоилась сумка
с   деньгами,  они  доехали  за  семь  минут.  Обратно,   до
гостиницы,  -  за  десять. Дежурный за  стойкой  внимательно
посмотрел  на Боброва. Бросил на Женю взгляд с еле уловимыми
лучиками презрения.
      Молча  выдал  ключ. Они поднялись в  ее  номер  -  уже
вылизанный безымянной австрийской горничной.
      -  До  чего  же  приятно вести дела  с  цивилизованным
человеком,  -  сказал  Миша,  складывая  пачки  долларов   в
полиэтиленовый непрозрачный пакет, который он,  оказывается,
носил с собой в кармане пиджака. Что за советская привычка!
     - Умная, интеллигентная девочка... - продолжал ерничать
Бобров.  Он сидел на ее кровати. Покрывало смялось и сползло
чуть  не  до  пола.  -  Скажешь  ей:  надо  делиться  -  она
делится... Пойдем, проводишь меня до такси...
     - Мы так не договаривались, - сказала Женя.
      -  Ну; не упрямься. Не укушу же я тебя. И ядом тебе  в
лицо  прыскать не буду. Ты же не Бандера... Да и ФСБ  теперь
работает   цивилизованно,   безо   всяких   тебе   "активных
мероприятий"  за  границей.  Вот  насчет  Интерпола   ничего
обещать  не могу... Пошли-пошли... И не грусти. У  тебя  еще
осталось триста тысяч долларов.
     Хороший куш...
     Словно завороженная - заколдованная дудочкой крысолова!
-  Женя  вышла вслед за Бобровым на улицу. Миша нес  в  руке
полиэтиленовый пакет с долларами.
      Оттого  походил на советского человека, оторвавшего  в
универмаге что-то дефицитное: может, потому, что вид имел до
противности довольный. Прямо-таки весь светился.
      Он взял Женю под руку. Она чувствовала, что вот-вот он
скажет:  "Пока",  -  и  она никогда его  больше  не  увидит.
Несмотря   ни  на  что,  ей  вдруг  стало  грустно   с   ним
расставаться.  После стольких дней одиночества  за  границей
вдруг  появился человек, говоривший по-русски... Человек  из
ее  прежней жизни... Тот, с кем она даже была близка... Женя
почувствовала,  что  за  последний  месяц  в   Москве   она,
оказывается,  привязалась к Боброву. Говорят, так  заложники
привязываются к своим мучителям...
      -  Знаешь, Женя, - поддерживая ее под руку,  несколько
нерешительно  сказал  Бобров. -  Сначала  я  не  хотел  тебе
#.".`(bl... Но все же...
      "Сейчас  начнет объясняться в любви", - сердце  у  нее
замерло... Затем застучало часто, и кровь прилила к щекам.
     Миша остановился, повернул ее к себе лицом, снял очки.
     - Я совсем не обязан тебе это говорить, - продолжал он,
глядя ей в глаза, - но... Я скажу... Знаешь, я работаю вовсе
не в КГБ.
      Она  ничего не понимала. Его слова пролетели мимо  его
сознания. Он повторил еще раз, отчетливо и внятно:
     - Ни в каком ФСБ я не работаю.
     - Как?! - Женя опешила.
      Она  почувствовала себя одураченной - а затем ощутила,
как земля уходит из-под ее ног.
     Как?! Он опять обманул ее? Что же такое происходит?!
     - Да, милая, да, - еще раз повторил Бобров. - Никакой я
не капитан ФСБ.
     Я - частное лицо. Абсолютно частное...
     Она потрясение молчала. Потом наконец проговорила:
     - Что же ты морочил мне голову, сволочь?
      - Я работаю на совсем другую корпорацию... - продолжал
Михаил, - мощную, но - частную... Точнее даже сказать  -  на
теневую. Стало быть, - извини, но так получилось! - и ты,  в
конечном  итоге, работала на нее. Ну, вот... Зато теперь  ты
можешь быть счастлива и свободна. Никакое КГБ тебя здесь, за
границей, искать не будет.
      Женя  чувствовала  себя оглушенной.  И  еще:  глубоко,
ужасно,  несправедливо  обиженной.  Одна  секунда  -  и  она
набросилась бы на Боброва с кулаками. Или - разревелась.
      Что же он за человек, этот Бобров!. Оборотень! Сначала
он  уверял  что  любит ее... Он, простой парень,  перегонщик
подержанных  машин... Потом он ударился оземь и обратился  в
"кагэбэшника". И тоже уверял, что любит ее...
      Теперь  он открывает ей свое третье лицо... Настоящее.
Настоящее ли?
       Женя   отвернулась.  Она  часто  моргала,  чтобы   не
заплакать. Много чести плакать тут перед ним!
       Они   стояли   посреди  тротуара.   Редкие   прохожие
посматривали  на  них:  парочка  иноземцев  решила  выяснить
отношения посреди Виднерштрассе. Говорят на повышенных тонах
на  незнакомом  языке.  Что  ж, всяко  бывает  в  туристской
Вене...
     - А как же твое удостоверение... - прошептала она.
      -  Ну,  удостоверение - это вообще пара пустяков...  -
Миша  опять  нацепил на нос очки и снова стал самоуверенным,
загадочным,  недоступным. Пошло процитировал из  "Двенадцати
стульев":
       -   "При  современном  развитии  печатного  дела   на
Западе..." Да и зачем на Западе! У нас есть свои умельцы!
     - А откуда... - пробормотала Женя. - Откуда, если ты не
эфэсбешник, ты узнал про мое К-ское дело?!.
      -  Ну,  дело твое К-ское... - протянул Бобров.  -  Кто
ищет,  тот  всегда найдет... Мы искали, на  чем  тебя  можно
зацепить.  Или  не  тебя,  а кого-то  другого.  Ту  же  Юлю,
например...  Но ты... Ты нам - своим собственным  прошлым  -
/`%/.$-%a+   такой  роскошный  подарок.  Что   ж:   как   ты
понимаешь,   каждый   человек  в   своей   жизни   оставляет
материальные  следы.  И о твоем К-ском деле  тоже  оказалось
возможным узнать... Потребовалась всего одна командировка  в
К.  И  выяснилось, что дело твое уголовное,  как  и  все  на
свете,  тоже  можно купить. Не за пять копеек,  конечно.  Но
если   деньги  есть  -  отчего  бы  и  не  приобрести  столь
драгоценнейший материал?
      -  Сволочь, - прошептала Женя, с ненавистью  глядя  на
Боброва. - Это ты убил Бритвина?
      -  Бритвина? - искренне удивился тот. - Зачем? И я его
не  убивал, и наши - не убивали! И отношения к его  убийству
мы никакого не имеем!
     - А кто? - быстро спросила Женя.
      -  Не  знаю, - пожал Бобров плечами. - Какие-то пьяные
дебилы.
      Отморозки...  На  самом деле они  сильно  спутали  нам
карты. Мне очень быстро пришлось перед тобой раскрыться.
      -  Раскрыться!.. - зло проговорила Женя. - То  есть  в
очередной раз - соврать... Соврать, что ты - агент ФСБ.
      - Ну да, - легко согласился Михаил. - Почему нет? Ведь
это  лучше, чем если бы ты с самого начала знала, на кого  я
действительно работаю. Когда ты числила меня агентом ФСБ,  у
тебя имелся более высокий уровень мотивации для твоей тайной
миссии.
     Женя молчала. Глаза у нее были на мокром месте. Они по-
прежнему  стояли  посреди  тротуара  друг  против  друга  на
полуденной Виднерштрассе, и редкие австрияки, не обращая  на
них  особого  внимания, проходили мимо и  проезжали  мимо  в
равнодушно-чистых заграничных авто...
      - Обычный прием в любой разведке, - спокойно продолжил
Бобров.  -  Один  из  распространенных  методов  вербовки...
Называется:   "вербовка  под  флагом".  К  примеру,   агенту
говорят,  что он помогает ЦРУ - а на самом деле он  работает
на  КГБ.  Или  же человек считает, что снабжает  информацией
"Интеллиджентс  сервис" - а в натуре он  сливает  информацию
болгарской  разведке. Ничего нового мы в данном случае  -  в
случае с тобой! - не изобрели.
      -  А  на кого работаешь ты? - спросила Женя. - И...  И
работала я? И - зачем?
      Миша  взял  ее под руку и снова не спеша повлек  вдоль
улицы.   Могло  показаться  со  стороны:  парочка   туристов
фланирует по солнечной Вене.
     - Я, конечно, совсем не обязан тебе ничего объяснять, -
сказал  Бобров,  -  но... Но ты мне  глубоко  симпатична.  А
больше мы с тобой не увидимся.
     Никогда... К сожалению... В самом деле: мне очень жаль.
И я хочу, чтоб ты была спокойна...
     Женя молчала.
      -  Так  вот, - продолжил Миша. - Перед нашим  с  тобой
знакомством диспозиция складывалась следующим образом...  На
некоем рынке действовали несколько корпораций. Ты понимаешь,
на каком рынке?..
     - Да, - сказала она. - На рынке наркотиков.
     - Тс-с!.. - театрально воскликнул Бобров и оглянулся по
сторонам.  - Умница! Вот видишь, ты все понимаешь...  Только
не говори об этом вслух...
      Особенно  здесь,  на Западе... Так вот:  назовем  одну
корпорацию "икс". А другую, скажем, "игрек"...
       -   Говори  уж  прямо:  не  корпорации,  а  мафиозные
структуры...
      -  Да  что за манера: лупить прямо в лоб! Тебя что,  в
университете  твоем не учили: есть синонимы. Эвфемизмы!  Нет
уж: давай называть их "корпорациями".
      Женя  молчала.  Бобров  вел  ее  под  руку  дальше.  И
продолжал вещать:
      -  Так вот: действовали, конечно, на этом выгоднейшем,
прибыльнейшем  рынке  не  только две упомянутые  корпорации,
"икс" и "игрек", но и другие...
      Назовем их, допустим, "зет", "вэ", "дубль-вэ"... Рынок
был  поделен...  Всяк  сверчок знал  свой  шесток...  Каждая
структура занимала свою нишу.
     Территориальную нишу... И отраслевую... И сбытовую... И
если между ними возникали какие-то непонятки, корпорации  их
разрешали  -  особенно  в  последнее  время!  -  обычно  без
стрельбы и подстав: тихо, мирно, путем переговоров.
     Они дошли до угла и повернули направо. Вдалеке виднелся
парк,  в  нем  вырисовывались очертания  очередного  дворца,
кажется,  вся Вена - сплошные дворцы! Женя покорно следо