жно на него полное досье.
   - Только на него?
   - На всех остальных замов тоже.

***

   Сазан не стал уезжать из больницы. Тратить полночи на дорогу было  глупо,
а уезжать с места боевых действий - опасно. Ему отыскали какую-то  свободную
палату, и бандит, не раздеваясь,  лег  на  жесткую  сетку,  прикрытую  одним
дырявым матрасом. Ребята Сазана пошли отыскать для шефа  хоть  простыню,  но
простыни не оказалось - больница была бедная, белья не было, и  первое,  что
сделала нянечка, когда ее отыскал Муха, - без  стеснения  совести  попросила
бандюков отремонтировать засорившийся унитаз. Муха так опешил, что  чуть  не
выполнил просьбу.
   Спустя  полчаса  в  дверь  палаты  заскреблись.  Сазан  спустил  ствол  с
предохранителя и открыл дверь - но это был  только  Миша  Ивкин  с  огромным
мешком за спиной.
   - Вот, - сказал Миша, - из дома белье взял. А то в больнице своего нет.
   Сазан сунул ствол обратно за пояс.
   - Отец твой налогов не платит, вот и нет белья, - сказал он.
   Из огромного мешка были извлечены две  пышные  подушки,  две  простыни  и
украшенный  синими  розами   пододеяльник.   Засим   последовал   еще   один
пододеяльник, на этот раз белый с желтыми полосами.
   - Э-э! Ты что делаешь? - запротестовал Сазан,  когда  увидел,  что  Миша,
кое-как управляясь одной рукой, застилает вторую кровать, у окна.
   - Я тоже сплю здесь, - ответил Ивкин. - Отец здесь, и я здесь.
   Спустя пять минут свет в палате опять потух. Пододеяльник с розами шуршал
и приятно пах свежим бельем. В  раскрытое  окно  палаты  был  виден  кусочек
аэродрома и взлетная полоса, обозначенная  загадочными  красными  огоньками.
Снизу доносились мужские голоса и женский смех -  пацаны  Сазана  обхаживали
молодую санитарочку.
   - Как у твоего отца отношения с городским начальством? - спросил Сазан.
   - Хорошие. У нас ресторан есть - видели, наверное, рядом с аэровокзалом?
   Сазан вспомнил теремок-новостройку справа от небольшого здания вокзала.
   - Они там частенько ужинают - и мэр города, и прокурор.
   - Это хорошо, что прокурор ужинает, - одобрил Сазан.
   Он перевернулся на другой бок, попробовал,  удобно  ли  лежит  ствол  под
подушкой, и мгновенно заснул.

Глава 3

   Когда Сазан проснулся,  было  уже  девять  часов  утра.  Солнечные  лучи,
пробившись сквозь густую листву больничного сада, скользили по палате, и  из
коридора доносился невнятный гомон. Миши в постели уже не было.
   Сазан оделся и пошел проведать генерального  директора.  Тот  по-прежнему
лежал с закрытыми глазами и сжатым ртом.
   У постели его сидели Миша Ивкин в шортах и маечке и еще один  человек-лет
пятидесяти, в белом полотняном костюме и при галстуке.
   - Алексей Юрьевич Глуза, - сказал полотняный человек, поднимаясь, -  вот,
зашел проведать.
   Сазан оглядел новоприбывшего.
   Господин Глуза был несколько одутловат; крысиные хвостики усов свисали по
обе стороны влажного красногубого рта; глаза господина  Глу-зы  бегали,  как
два таракана. В облике господина Глузы имелось странное противоречие - самой
своей природой господин Глуза был явно предназначен к тому, чтобы радоваться
жизни и всем ее проявлениям, как-то: вкусной  еде,  девочкам  и  коньяку,  и
запечатленное на его физиономии печальное  выражение  странно  противоречило
его существу.
   - Я так понимаю, вы теперь исполняющий обязанности директора?  -  спросил
Сазан.
   - Я так понимаю, вы вроде как новый зам? - в ответ спросил Глуза.
   Сазан задумался, пытаясь определить  свой  законный  статус  относительно
аэропорта Рыкове, но тут с постели подал голос Миша Ивкин.
   - Да, Алексей Юрьевич, - сказал он, - мой отец, когда  утром  просыпался,
сказал, чтобы вы исполняли его обязанности. А Валерия Нестеренко  он  просил
быть замом. По безопасности.
   Сазан был готов руку дать на  отсечение,  что  директор  как  спал  после
приступа, так и не просыпался. Он внимательно посмотрел на мальчика,  и  тот
очаровательно прищурил свои  черные  глазки.  Так  же  невинно  он  щурился,
наверное, когда бабушка спрашивала его, зачем он съел шоколадку перед обедом
и где он разорвал штанишки. У Сазана возникло мрачное предчувствие, что этот
парень, который пожалел, что в него стреляли не во время  школьных  занятий,
по младости лет не въезжает, во что ввязался.
   - Ну так поехали в  контору?  -  спросил  Сазан.  Дорога  из  больницы  в
аэропорт была неожиданно долгой: по одну ее сторону тянулась бетонная  стена
вдоль летного поля, по другую - железнодорожные пути. Потом пути  кончились,
мелькнул переезд с полосатым шлагбаумом,  и  Сазан  увидел  справа  глубокую
чистую речку и по обе  ее  стороны  кирпичные  двухэтажные  коттеджи  "новых
русских".
   - Можно на минутку заскочить ко мне домой? - сказал Глуза.
   - Заскакивай.
   Автомобиль свернул с дороги  и  через  мгновение  стоял  у  черной  витой
решетки одного из домов. Глуза скрылся за калиткой, а Сазан вышел из машины,
хлопнул дверцей и стал внимательно оглядываться по сторонам. Кто-то  помахал
рукой с соседнего дома: Сазан пригляделся и узнал  одного  из  своих  ребят.
Славку. Славку отрядили стеречь дом Ивкина.
   Калитка хлопнула снова: Глуза сел в машину  и  вгрызся  зубами  в  пухлый
бутерброд.
   - Не хотите?
   - Нет. Вы что тут, все живете? - спросил Сазан.
   - Да. Это вот дом Виталия Моисеевича, рядом мой, а напротив Балуй  -  это
еще один зам. А вот тот, через речку - это дом Кагасова.
   - Кагасова? Которого прочат в директора?
   - Да.
   - Но он же из Краснодара.
   - Из Краснодара, а дом себе купил. Месяца два назад. Он  же  у  нас  член
совета директоров - от Службы транспортного контроля.
   Сазан молча глядел в окно. Любой из  обитателей  этого  мини-поселка  мог
видеть два дня назад, как из дома Ивкина в одиннадцать часов вечера  выехала
"мазда". Правда, он не мог знать, куда она поехала. Но какая разница? Отсюда
к центру Москвы только одна дорога, с Алтыньевского на Ярославское - а потом
через проспект Мира.
   - Не знаете, зачем Шило вчера ехал в аэропорт? - спросил Сазан.
   - Понятия не имею.
   - Он часто приезжал в Рыкове?
   -  Когда  с  этой  своей  лялькой  любился  -  постоянно.  А  потом   они
разбежались. Он сюда ездил раз в неделю, в две.
   - Кто-то его должен был вызвонить
   - Я ему не звонил.
   - А кто звонил?
   - Никто не говорит, что звонил. А вы  что,  действительно  считаете,  что
Шило убили не случайно?
   Сазан помолчал.
   - Не знаю, - сказал он наконец, - а кто,  по  вашему  мнению,  стрелял  в
Ивкина?
   При упоминании имени шефа вся краска вдруг сбежала с  лица  Глузы,  и  он
поперхнулся своим бутербродом.
   - Честно говоря, не знаю, что и думать, - сказал он,  -  все  это  так...
неожиданно.
   - А все-таки?
   - Ну...  Я  могу  только  предполагать...  Понимаете,  мы  все,  конечно,
поддерживаем Виталия, но эта борьба не может идти до бесконечности.
   - Борьба со Службой контроля?
   - Да. Они давят на нас, мешают работать, самолеты, которые раньше  летели
к нам, теперь летят во Внуково по  их  настоянию,  и  рано  или  поздно  это
кончится отставкой Виталия. Все это понимают.
   В этих условиях Виталию остается только одно -  ну,  как  бы  сказать,  -
обеспечить свое будущее. Глаза Сазана сузились.
   - То есть украсть побольше и сбежать подальше?
   - Ну... это очень  грубо...  Но  в  последнее  время  есть  у  нас  такая
тенденция - не платить где только можно. И вот, например, -  мы  два  месяца
назад отремонтировали ТУ-154 - не мелкий  ремонт,  это  мы  сами  делаем,  а
капитальный, на Харьковском авиаремонтном заводе - и не заплатили.
   - Сколько не заплатили?
   - Если в долларах - около четырехсот тысяч. Харьковчане нам  каждый  день
звонили, пока у них телефоны за неуплату не отключили.
   - И что Ивкин им отвечал?
   - Ну что он  может  ответить?  Ля-ля-ля,  "простите,  ребята,  мы  раньше
богатые были, теперь обеднели, вот разберемся со Службой и вам заплатим".
   - То есть в Ивкина могли стрелять  из-за  неоплаченного  самолета?  Глуза
поколебался.
   - Во всяком случае, последний мой разговор с Харьковым был такой: "У тебя
дочка в школу ходит? А как тебе понравится, если ей засадят?"
   - А сколько дочке?
   - Вы с ней знакомы, Валерий Игоревич. Вы, насколько я понимаю, спасли  ей
жизнь. Ей и Мише.
   Голос Глузы звучал совсем глухо: видимо, то, что случилось два дня назад,
было для него чудовищным потрясением.
   - Или вот - мы должны регионам...
   - За что?
   - Самолет летает? Летает. В какой-нибудь волгоградский аэропорт сел? Сел.
За посадку в аэропорту надо платить. А мы не платим. Есть аэропорты, которым
мы задолжали сумму вполне достаточную, чтобы убить человека.
   - То есть вы не думаете, что киллеров нанимали люди из СТК?
   На Глузу, уютно устроившегося на заднем сиденье, словно пахнуло могильным
холодом из кондиционера.
   -  Нет,  конечно,  -  сказал  он.  -  Как  можно!  Они  уже  подъехали  к
аэровокзалу.  Сазан  вышел  из  машины  задумчивый.  Глуза  ему  глубоко  не
понравился,  как  бухгалтеру  не  нравится  бумага   со   слишком   вежливым
содержанием и слишком неясной подписью. Нет, врать господин Глуза не врал  -
долг харьковчанам наверняка был, и те, как и  любой  на  их  месте,  визжали
устно, письменно и по факсу, как свинья, которую режут живьем. Но вот  какое
интересное дело: господин Глуза своим  рассказом  не  только  обелил  Службу
транспортного контроля. И не только объяснил, что если господину  Нестеренко
очень интересно отыскать того, кто заказал Ивкина, то  ему  понадобится  для
этого объехать половину аэропортов в радиусе  четырех  тысяч  километров  от
Москвы. Он тонко - совершенно по ходу дела - намекнул собеседнику,  что  его
шеф вовсе  не  намерен  оставаться  во  главе  "Рыково-АВИА".  Что  все  эти
отмененные собрания, взаимные обвинения, отчаянная борьба  -  все  это  лишь
маневры, нужные для того,  чтобы  оттянуть  время  и  выжать  из  обреченной
должности как можно больше дохода. И,  возможно,  получить  с  СТК  побольше
отступного. Не сто тысяч долларов, а двести или триста.
   А стало быть - тут же напрашивалась очевидная мысль - ему. Сазану, тут на
аэродроме ничего не светит. Нет смысла защищать человека, который  прибирает
вещички перед уходом из кабинета, не особо разбирая, где свое шмотье, а  где
казенное. И самое лучшее, что он. Сазан, может сделать, - это  пожаловать  в
Службу и продать там этого человека по сходной цене.
   Было уже одиннадцать часов утра, когда в одном  из  светлых  кабинетов  в
центре Москвы - а может быть, и не в центре - приоткрылась  дверь  и  внутрь
скользнул  невзрачный  человек  в  грязноватых  джинсах  и  куртке   шофера.
Собственно, это и был шофер - шофер того, кто сидел за столом. Правда,  этот
шофер выполнял некоторые дополнительные поручения шефа, но в ведомостях  эти
поручения отражения не  имели,  хотя  оплачивались  значительно  лучше,  чем
основная работа.
   Человек в щегольском летнем костюме нежно-салатового цвета поднял голову:
   - А, Володя. Ну что?
   Человек в шоферской куртке покачал головой,
   - Он не смог это сделать.
   - Почему? . - Приехал какой-то Нестеренко и повсюду наставил своих людей.
   - Кто такой Нестеренко?
   Шофер молча положил листок бумаги на стол человека в  салатовом  костюме.
Человек изучал его несколько минут.
   - Но это бред! - вдруг  сказал  он.  -  Что  этот  тип  забыл  в  Рыкове?
Респектабельная "крыша", бензином он не торгует... У Ивкина просто нет таких
денег, чтобы заплатить ему за услуги! Нестеренко - "крыша" Ивкина!  Это  все
равно, как если бы, я не знаю, бомж пришел в Национальный резервный  банк  и
получил там два миллиона кредита!
   Собеседник откашлялся. Салатовый костюм вдруг поднял глаза:
   - Ты думаешь, это не случайно? Ты думаешь... он может быть из органов"?
   - Нестеренко иногда покупал органы, но никто не слыхал, чтобы он  с  ними
сотрудничал. На твоем месте я бы опасался  другого.  Знаешь,  этим  бизнесом
могут заинтересоваться не только органы. Но и - как бы это мягче  сказать  -
коллеги Нестеренко...
   - Ты полагаешь?
   - Ничего я не полагаю, - сказал второй человек, - если бы я шел по дороге
и увидел кошелек, то я бы его поднял. И Сазан сделал то же  самое  -  поднял
кошелек на дороге. Когда  он  увидит,  что  кошелек  пуст,  он  выкинет  его
обратно. Если он его не выкинет... значит, он не случайно набрел на кошелек.
***

   Пенсионерка в цветастом хлопковом платье сидела  на  крашеной  скамеечке,
изрезанной изречениями окрестных панков,  и  вокруг  скамеечки  бегал  белый
пудель, время от времени принимаясь  лаять  на  подсевшего  к  ней  молодого
человека. Пенсионерка взахлеб рассказывала молодому человеку одну  из  самых
интересных историй, случившихся с ней за последние полгода: это была история
о том, как она играла с Сергеем Петровичем и с Аней в "подкидного" и вот-вот
должна была выиграть - и тут прибежали люди в масках  и  пятнистой  форме  и
выдворили ее с лавочки, потому что на пятом этаже засел террорист. Это  была
не такая поучительная история, как та, что случилась вчера, когда продавщица
на базаре попыталась обсчитать ее на двадцать копеек, но и в ней  были  свои
незабываемые моменты.
   - Значит, они вас не спрашивали, куда побежал преступник?  -  переспросил
молодой человек.
   - Какое спрашивали! - возмутилась старушка. - Эти,  молодые,  разве  чего
спрашивают? Они сами все знают!
   - Этот, который террорист, мы  даже  и  не  заметили,  как  он  прошел  в
подъезд, - поддакнул подошедший к ним пенсионер - это ему принадлежал  белый
пудель, - а минут через пять пробегают  двое  из  воинской  части.  Солдатик
кричит: "Парень тут не пробегал, в джинсах, в замшевой куртке?" Мы  говорим,
что никто не пробегал. А другой, со звездочками, в подъезд и сразу на третий
этаж, шмяк в дверь и кричит сверху: "Тут он! Вызывай ребят!"
   - А вот еще у меня соседка завела привычку кормить голубей, - со  вздохом
сказала старушка. - Я  ей  как-то  говорю:  "Валерия  Павловна!  Что  же  вы
делаете? Голубь птица антисанитарная, а балкон у нас общий..."
   Старушка оглянулась.
   Молодого человека уже не было поблизости.
   - Вот молодежь, - сказала старушка, - никакого уважения к  старшим,  -  и
принялась рассказывать историю про голубей соседу с пуделем, который  слышал
ее уже около семи раз.
   Алексей Юрьевич Глуза, ближайший друг Ив-кина и  исполняющий  обязанности
генерального директора "Рыково-АВИА" на время болезни своего шефа, прибыл  к
особнячку, занимаемому Службой транспортного контроля, около  четырех  часов
дня.
   Встреча с Рамзаем, директором службы, была назначена ровно на четыре.
   Тем не менее прошло не меньше получаса, пока Глузу запустили в кабинет, и
все это время он сидел в предбаннике, забившись в угол коричневого  кожаного
дивана  и  угрюмо  листая  случившийся  рядом  журнал   "Эксперт".   Холеная
секретарша Рамзая забыла предложить ему  чаю,  а  многочисленные  посетители
приемной - большей частью чиновники СТК - избегали разговаривать  с  Глузой.
Те же, что разговаривали,  звучали  ненатурально  бодро  -  так  оголодавшие
наследники разговаривают с богатым дядюшкой, находящимся в последней  стадии
рака.Наконец, в полпятого  вечера  секретарша  подняла  головку  от  книжки,
которую она читала, и сказала:
   - Вас просят пройти.
   Глава Службы транспортного контроля Сергей Станиславович Рамзай  сидел  в
просторном кабинете, в сени  широкоформатного  флага  Российской  Федерации,
лениво колыхавшегося в такт оконным занавескам. Обширный,  но  дешевый  стол
перед Сергеем Рамзаем был завален бумагами - не то затем,  чтобы  впечатлить
всякого,  кто  заглянет  в  кабинет,  несомненными  доказательствами  бурной
жизнедеятельности и полезности Службы, не то затем,  чтобы  скрыть  пятна  и
порезы на  многое  повидавшей  поверхности  стола.  Кроме  бумаг,  на  столе
красовались выключенный компьютер  с  клавиатурой,  покрытой  пылью,  модели
ИЛ-62 с задранным в потолок носом, и фотография Сергея Рамзая  в  обнимку  с
бывшим первым  вице-премьером  Олегом  Сосковцом.  У  Сергея  Станиславовича
Рамзая было крупное, холеное лицо довольного Богом священника или довольного
миром чиновника, и он взирал на Глузу покровительственно и холодно.
   К заваленному бумагами столу был пристроен другой, буквой Т: по  обе  его
стороны тянулись кожаные кресла. В одном из этих  кресел  сидел,  развалясь,
худощавый человек со скучающим выражением породистого лица: это  был  первый
заместитель Рамзая, Анатолий Васильевич Васючиц, также известный авиационной
публике под кодовым наименованием "Вась-Вась".
   Повинуясь царственному кивку Рамзая, Алексей Юрьевич Глуза сел  в  кресло
напротив и забегал глазами по сторонам.
   - Как же  так,  Алексей  Юрьевич,  -  раздался  размеренный,  исполненный
собственного достоинства голос главы Службы, - вы обещали помочь нам...
   - Он обещал помочь себе, - перебил развалившийся  в  кресле  "Вась-Вась".
Глуза повесил голову.
   - Нет, я правильно понимаю, Алексей Юрьевич, - что когда вы сегодня утром
обзванивали всех членов совета директоров, то вы звали их на  заседание,  на
котором Кагасова должны были назначить исполняющим обязанности  генерального
директора. Так?
   - Да.
   - И почему же этого не произошло?
   - Послушайте, я тут ни при чем!  Появился  этот  бандит,  поставил  своих
людей в больнице, поставил своих людей в аэропорту, зашел во все кабинеты со
своими качками: "Ага, у вас тут совет директоров намечается? Вы, пожалуйста,
определитесь правильно с голосованием".
   - И почему с голосованием определились в вашу пользу?
   - Но это ... естественно... Я - правая рука Вити. И в качестве его правой
руки...
   - В качестве его правой руки вы можете  сесть  за  решетку,  -  угрожающе
сказал Рамзай. Глуза содрогнулся.
   - Сергей Станиславович! Анатолий Васильевич! - умоляюще сказал он. - Но я
не вижу, чтобы произошло что-то такое уж страшное. Весь  аэропорт  устал  от
этой склоки. Я устал от этой склоки. Я гарантирую вам, что мое назначение  -
это правильное решение! Если бы назначили Кагасова - его  не  любят  пилоты,
еще бы забастовка какая случилась...  Ну  почему  вам  так  обязателен  этот
Кагасов?
   - Потому что Кагасов - честный человек и отличный хозяин, а вы все жулье,
- заявил Рамзай,  -  потому  что  под  его  руководством  аэропорт  добьется
процветания! Пора навести порядок на топливо-заправочных  комплексах!  Я  не
позволю вам обманывать государство! И если вы будете продолжать  вести  себя
так, как вы ведете, то мы полностью и досконально проверим все, что творится
на вашем ТЗК! И что творится с вашими авиабилетами!
   Размай встал. Его круглое, лоснящееся лицо преобразилось. Он заговорил.
   Он говорил о необходимости создания государственного концерна,  наилучшим
образом  осуществляющего  авиазаправки,  и   о   минимизации   расходов   на
обслуживание  самолетов.  Он  говорил  о  необходимости  повышения  качества
авиаобслуживания и о соревновании с зарубежными компаниями.
   В процессе говорения лицо  Рамзая  преображалось.  Он  напоминал  уже  не
серенького чиновника - он  напоминал  рок-певца,  стоящего  на  сцене  перед
потрясенным залом. Он не говорил, он пел.
   Когда он  дошел  до  роли  СТК  в  развитии  отечественной  авиации,  его
заместитель Васючиц стал откровенно и хамски улыбаться - впрочем, Рамзай  не
замечал этой улыбки, потому что за всю его жизнь Рамзаю ни разу в голову  не
пришло, что его мыслям можно внимать иначе, как с почтительным  потрясением,
а Глуза, напротив, уткнул глаза  в  полированный  стол  и  думал:  "Пронеси,
Господи!"
   Наконец, запас внутреннего  душевного  топлива,  воспламененного  жалкими
оправданиями Глузы, иссяк. Рамзай перевел дух, а Васючиц спокойно сказал:
   - Алексей Юрьевич, "этот бандит", как вы выразились,  имеет  в  аэропорту
какой-нибудь официальный статус?
   Глуза побледнел и стал напоминать цветом кафель в в