оги оторвали! Не знаю, с какого потолка они это берут! Вот, -  и
красная ручка Бакая яростно прочертила по бумаге новую  кривую,  по  крайней
мере раза в два более крутую, чем предыдущая.
   - Значит, дури стало больше?
   - Ты за этим летел из Москвы? Дури везде стало больше. Белогорский  рынок
приносит сорок миллионов долларов  в  год  -  я  считал.  Думаешь,  мне  это
нравится?
   Рукав щегольского пиджака вновь описал широкую дугу.
   - У меня завод. Я  хочу,  чтобы  он  нормально  работал.  Я  плачу  людям
зарплату, и я хочу, чтобы они на нее покупали телевизор, а не анашу! Я хочу,
чтобы дети нормальные росли! Я предлагал прежнему  губернатору:  давайте  мы
уберем всех этих подонков. Будет чистый,  нормальный  город,  сюда  со  всей
России приедут смотреть, что можно жить без  дури!  И  знаешь,  что  он  мне
ответил?
   Нестеренко   на   мгновение   представил   себе   процедуру    "убирания"
наркоторговцев его добродетельным собеседником. И реакцию газет  на  процесс
очистки города от нежелательных элементов с помощью "Калашниковых" и "узи".
   - И что он ответил? - спросил Сазан.
   - А, полетел в Москву за  разрешением  на  обыск  у  меня  на  заимке.  -
Обыскали?
   - А то как же! Ничего не нашли, все вверх дном поставили, павлинам хвосты
повыдирали. Павлины-то чем провинились, а?
   Сазан представил себе заимку в сибирской  тайге,  окруженную  частоколом,
полувымершую деревню снаружи и павлинов - внутри и кивнул,  соглашаясь,  что
павлины ни в чем не провинились.
   - Они все тут только и думают,  как  бы  у  меня  не  оказалось  побольше
власти. Как будто мне нужна власть. Мне не нужна власть!  Мне  нужно,  чтобы
мой завод работал как часы. Я не понимаю: мы  не  в  Америке!  Это  пусть  в
Америке мафия торгует кокаином.  Зачем  у  нас  нормальному  пацану  кокаин?
Нормальный пацан берет завод или банк и создает для него нормальные  условия
работы, делает так, чтобы поставщики поставляли сырье, а потребители платили
за продукцию, потому что государство этого обеспечить не может и это  должен
обеспечить частный человек. И он получает деньги за то, что выполняет работу
государства, и ему вовсе не нужно травить людей дурью. Ему нужно, чтобы  его
завод работал нормально.
   Бакай говорил агрессивно,  напористо,  размахивая  руками,  и  Нестеренко
невольно залюбовался собеседником.
   - А что делают эти отморозки, которые торгуют дурью, - продолжал Бакай. -
Я каждый день жду, что на стол президента ляжет  газета.  И  в  этой  газете
будет написано, что в городе Белогорске в этом году сожрали  порошка  в  три
раза больше, чем в прошлом. И президент спросит: "А  кто  там  такой  гад  в
Белогорске?" И ему ответят: "А вот сидит там такой Бакай",  потому  что  про
Бакая все знают. И где я буду?
   - А кто именно торгует дурью? - спросил Сазан.
   - Груздь. Мишка Лимон. Жид торгует... Груздь теперь самый крупный.
   - А он кто такой?
   - Да он всегда тут был.
   - А чем именно он торгует?
   - Да всем. Мишка Лимон - тот в основном коноплей, а Груздь всем  торгует.
Жид из Москвы "колеса" возит, а Груздь у нас - универсал. От анаши до крека.
   - А нельзя сказать, - спросил Валерий, - что за  последнее  время  Груздь
стал получать больше товара и что этот товар - героин?
   - Можно, - сказал Бакай, - только это героин и опий. Афганская флора. Они
сначала детишек травкой пользуют. Бесплатно. А потом детишки дистрибьюторами
работают за дозу. Уж не знаю, кто у кого заимствовал идею  -  "Гербалайф"  у
пу-шеров или пушеры у "Гербалайфа". Я своего пацаненка за этим поймал.
   - И?
   - Ну и, - ответил  Бакай,  -  больше  ребятки  Груздя  к  этой  школе  не
подходят.
   - А кто Груздю поставляет товар? Бакай пожал плечами.
   - Я в это дело не вникал. У меня своих забот выше крыши. Возят  какие-то,
через Горный Бадахшан. Они проговорили еще около часа, и затем  Сазан  начал
прощаться.
   - Ладно, - сказал хозяин кабинета, стискивая ладонь Нестеренко в железном
рукопожатии, - чем смогу,  помогу.  Ты  тоже  не  пропадай.  Я  ведь  вполне
серьезно: все нормальные люди должны объединиться и вымести дурь из  России.
Пусть народ видит, кто языками чешет, а кто на него пашет. Но Нестеренко  не
заблуждался насчет рвения своего собеседника. Тот, возможно, и в самом  деле
был готов объявить войну наркотикам. Но  не  иначе  как  с  предварительного
благословения федеральной власти и  в  обмен  на  очень  серьезные  уступки.
Например, если бы после такой войны Москва разрешила ему стать  губернатором
в крае, и без того беззаветно влюбленном в романтичного  Робин  Гуда,  и  не
стала бы поднимать своего обычного воя по поводу криминализации России.
   За меньшее, пожалуй,  воевать  ему  не  стоило.  К  вечеру  того  же  дня
Нестеренко вернулся в Москву.
   Прошло два дня с  того  момента,  когда  Андрей  Новиков,  первогодок  из
воинской части номер сто тридцать, повстречался на стройплощадке с  земляком
из Ярославля.
   Жизнь в части тянулась без  примечательных  подробностей:  подъем,  плац,
старый грузовик, вывозящий  ребят  на  стройку,  вечером  -  казарма.  Глава
строительной фирмы торопился - видимо, надо было  сдать  объект  в  срок,  и
арендованные солдаты хоть  и  требовали  постоянного  присмотра,  зато  были
крайне дешевой силой.
   Даже бесплатные рабы обошлись бы строителю дороже - рабов  было  бы  надо
кормить, а тут за кормежку платило государство.
   На третий день Андрей оказался в бригаде, которая делала бетонный подъезд
к забору: устанавливала  доски,  которые  должны  были  служить  формой  для
бетона, равняла крупный гравий.
   Бетонирование закончили часам к трем,  после  чего  все  сошлись  на  той
мысли, что хватит работать и пора бы и выпить.
   - Давайте я схожу в магазин, - предложил Андрей.
   Скинувшись, солдаты вручили Андрею двадцать  рублей  с  наказом  акцизной
водки не покупать, а купить то, чем торгуют в соседнем с  магазином  киоске:
может быть, акцизные марки там были и поддельные, но опытным  путем  солдаты
уже удостоверились, что от дешевого пойла в киоске еще никто не умирал.
   Андрей скатал в трубочку вверенные ему бабки, перешел дорогу и  углубился
в лее.
   Через березняк была уже протоптана изрядная тропинка - от  магазина  и  к
стройке, по  этой-то  тропинке  и  заторопился  Андрей.  Впрочем,  шагал  он
недолго: как только деревья и повороты закрыли его от товарищей,  первогодок
быстро свернул в сторону и побежал направо, перепрыгивая через корни и время
от времени нервно  оглядываясь  назад.Муха,  с  самого  утра  изнывавший  за
кустами,насторожил ушки и тихонько последовал за Андреем.
   Через пять минут  солдат  выскочил  к  краю  дачного  поселка,  осторожно
огляделся и подошел к забору первой же дачи, выходящей торцом в лес. То, что
он увидел за забором, его явно не устроило: дача  была  населена,  маленькая
девочка подбрасывала в огороде мячик и кричала: "На!  На!"  Со  второй  дачи
солдата облаяла собака, третью он пропустил из-за открытых  дверей  террасы.
Четвертая, последняя из тех, что  соприкасались  с  лесом,  его  устроила:он
перемахнул через покосившийся забор и осторожно направился в глубь  участка.
Муха  последовал   за   ним.Дальнейшие   действия   Андрея   не   отличались
замысловатостью: солдат направился прямо к дачному  домику  и  постучался  в
дверь. Никто не ответил. Андрей обошел дачу кругом, пробуя окна, но все  они
были закрыты. Андрей сдернул уже было с себя  куртку,  намереваясь  выдавить
стекло, как вдруг заметил, что в небольшом, видимо,  кухонном  окне  открыта
форточка. Недолго думая,он подтянулся и после некоторых усилий  сполз  через
форточку внутрь.
   Вряд ли взрослому мужику нормального веса можно было пролезть  через  эту
форточку, но, как мы уже сказали, Андрей был салабон и весил шестьдесят  два
килограмма перед призывом, и за время службы в армии он, скажем,  так  и  не
поправился.
   Муха остался ждать снаружи.
   Внутри Андрей быстро нашел то, что искал: на чердаке,  в  растрескавшемся
дубовом шкафу, были свалены в кучу  старые  вещи.  Андрей  натянул  на  себя
старые, чуть просторные для него джинсы, кроссовки, покрытые коркой засохшей
грязи и с прохудившейся пяткой, и хлопковую коричневую рубашку  в  клеточку.
Военную форму Андрей скатал в комок и сунул в пластиковый пакет с  надписью:
"Мосбизнесбанк", лежавший тут же.
   Сначала Андрей хотел взять форму с собой  и  выкинуть  ее  где-нибудь  по
дороге, а потом рассудил, что лучше оставить ее прямо на даче:  вряд  ли  ее
скоро найдут. Пола на чердаке, собственно говоря, не  было,  а  были  только
толстые доски, положенные поверх рассыпанных  на  рубероиде  опилок.  Андрей
раздвинул доски в самом темном углу и запихал туда пакет, едва не  сковырнув
по дороге осиное гнездо.
   В новой одежде Андрей спустился вниз и первым делом  открыл  холодильник.
Он не хотел оставаться на даче долго и собирался  лишь  прихватить  с  собой
какую-нибудь еду, но холодильник оказался почти пуст, не считая пяти яиц  на
верхней полке и куска явно несвежей колбасы.
   При виде яиц Андрей сглотнул.
   Андрей пошарил в полочке над холодильником и нашел там полпачки печенья и
кусок зачерствевшей булки. Видимо, ему попалась  какая-то  совсем  нерадивая
дача, хозяева которой приезжали в лучшем случае на воскресенье и  на  поживу
ворам не хотели оставлять вообще  ничего.Голод  заставил  Андрея  забыть  об
осторожности. Он включил электрическую печку, нашарил  сковородку,  и  через
некоторое время все пять яиц, вместе с колбасой, весело скворчали в  толстом
слое подсолнечного масла.
   Яйца оказались не совсем свежими, а одно так и вовсе протухло, но  Андрей
не обратил на  это  внимания:он  стрескал  яичницу  в  три  минуты,  сгрузил
сковородку обратно под плиту, выкинул  яичную  скорлупу  через  форточку  на
улицу и поскорее полез прочь.
   Муха уже забеспокоился ждать, когда Андрей вновь  показался  в  окне.  На
этот раз он не разменивался на форточку.
   Открыв окно и вылезши через него, Андрей зацепился носками за  приступок,
окружавший дачу поверх фундамента, и принялся колдовать над задвижкой.  Раза
три  захлопнув  окно,  на  четвертый  раз  он  добился  того,  чего   хотел:
установленная в  неустойчивое  положение  задвижка  от  удара  окна  о  раму
сорвалась  вниз  и  попала  точно  в  паз.  Теперь  хозяева  вряд  ли  могли
догадаться, что на даче их кто-то побывал,  особенно  если  у  них  не  было
привычки считать яйца в холодильнике.
   Андрей  спрыгнул  на  траву,  придирчиво  стряхнул   грязь,   оставленную
сапогами, с приступка и повернулся от дома прочь.
   И замер: в трех шагах, под развесистой яблоней,  стоял  человек.  Человек
был в фирменных джинсах и белых, как  горностай,  кроссовках.  Это  был  тот
самый человек, который вчера предлагал ему выпивку: "ярославец".
   - Поговорим? - сказал человек.
   Рука его  совершила  неуловимое  вращение,  и  в  ней  вдруг,  откуда  ни
возьмись, оказался маленький и уродливый пистолет: дырочка для пуль  глядела
солдату прямо в живот.
   Андрей сделал шаг назад, споткнулся и едва не упал.
   - Что тебе от меня нужно? - пробормотал солдат.
   Человек улыбнулся и произнес одно слово:
   - Шило.
   Андрей отступил еще шаг и оперся спиной на стену дома, чтобы не упасть.

***

   Около семи вечера в кармашке Голема зазвонил мобильник.
   - Голем? Это Сазан. Ты можешь ко мне приехать?
   - Шо?!
   - Я тебя приглашаю. К себе. Пусть твои ребята тоже приезжают.
   - Когда?
   - Вчера. Базар есть.

***

   Вопреки его ожиданиям, "ярославец" со стволом в руке не застрелил Андрея.
Он вывел солдата через калитку на дорогу, и они вместе  прошли  сто  метров,
пока их не подобрал автомобиль, вызванный "ярославцем" по сотовому.
   Автомобиль был черный и длинный, с надписью:"БМВ" в небольшом, с  детскую
ладонь, кружке на капоте, и Андрея, никогда не ездившего на таких тачках, он
поразил плавностью хода.
   В месте, куда автомобиль приехал ( а это была загородная дача за  высоким
забором), с Андреем обращались неплохо. Правда, его отвели в подвал, в белую
бетонную комнату с лампочкой, забранной металлической сеткой, и без малейших
признаков окна. Но в эту комнату принесли кровать, и телевизор, и целую кучу
еды, а потом, когда у Андрея заболел живот, разрешили  бегать  в  туалет  на
первом этаже. Кроме того, у Андрея забрали джинсы с  драными  кроссовками  и
выдали тренировочный костюм с надписью:  "Адидас".  Перед  тем,  как  выдать
костюм, его заставили помыться и долго и придирчиво  спрашивали,  нет  ли  у
него вшей.
   В общем, в казарме Андрею жилось намного хуже, и  он  даже  вспомнить  не
мог, когда он последний раз днем лежал на кровати и смотрел телевизор.
   По телевизору начали как раз показывать классный фильм, когда  в  комнату
Андрея вошел "ярославец". У "ярославца", которого, как Андрей  теперь  знал,
звали на самом деле Мухой,  лицо  было  приветливое  и  вежливое.  Такое  же
приветливое лицо было у врача из районной больницы, когда у мамы был рак,  а
врач сказал маме, что это язва. Андрей понял, что последнее, что он видел  в
жизни, был этот подвал и телевизор,  и  Андрей  пожалел,  что  ему  не  дали
досмотреть фильм.
   Муха привел Андрея в гостиную комнату и велел  сесть  в  большое  кожаное
кресло. При виде этой комнаты Он немного  успокоился:  у  входа  в  гостиную
лежала шкура настоящего льва, а паркет был натерт так, что в нем  отражались
все висюльки хрустальной люстры. Он подумал, что вряд ли его будут убивать в
комнате, где его кровь может запачкать шкуру льва, но потом он вспомнил, что
человека можно убить удавкой, совсем без крови, и опять приуныл.
   В комнате сидело несколько человек,  и  прямо  напротив  Андрея  оказался
высокий молодой еще человек с рыжими волосами и мертвыми глазами шоколадного
цвета. Человек развалился в кресле, закинув ногу за ногу, и  его  коричневый
начищенный ботинок  покачивался  совсем  недалеко  от  носа  Андрея.  Андрей
безошибочным чутьем определил, что его жизнь  и  смерть  зависят  именно  от
этого человека, и не посмел  поднять  на  него  глаза,  а  стал  глядеть  на
начищенный ботинок.
   Наискосок от него, тоже в кресле,  сидел  здоровенный  детина,  что  твой
КамАЗ, в грязной рубашке и с кучей золотых колец на  пальцах,  и  глядел  на
Андрея - безразлично, а на молодого человека - весьма неприязненно.
   -  Есть  хочешь?  -  нарушил  молчание  молодой  человек,  которого,  как
впоследствии услышал Андрей, звали Валерий.
   - Он уже нажрался, - ответил за солдата Муха. - Два обеда умял  и  сортир
изгадил. И чем они их там кормят, в армии, - подошвами, что ли?
   Андрей сглотнул.
   - Ну, и чего ты решил сбежать? От плохой еды или как?
   - Меня убили бы, - сказал Андрей.
   - За что?
   - За пятнадцатое. Пятнадцатого июля погиб Шило.
   - И что случилось пятнадцатого?
   - Вы знаете.
   - А ты своими словами расскажи. Рассказывать умеешь?
   Андрей сжался в комочек.
   - И лучше не ври, - добавил сбоку Муха.
   - Нас в патруль послали, - сказал Андрей, - меня,  Сашку  Лотова,  и  еще
прапор с нами был - Кудасов
   И замолчал.
   - Смелее, - подбодрил Муха.
   - Ну, мы стали на Алтыньевском шоссе, там где съезд на Рыкове,  и  начали
проверять машины. Час проверяли.  Кудасов  бутылку  вытащил,  нам  с  Сашкой
выпить дал. Я так немного выпил, а Сашка заглотил прилично.  Потом  мы  одну
тачку проверили, а Кудасов говорит: "А слабо будет в иномарку  пальнуть?"  Я
даже не понял, а Сашка говорит:
   "Как так?". А Кудасов говорит, что он вчера поспорил, что мы,  салаги,  в
иномарку шмальнем. Объясняет и улыбается так. Мне это не очень  понравилось,
а Кудасов говорит, что если мы откажемся, то он нам такую жизнь устроит, что
Магадан за Бермуды покажется. Я говорю: "А нас не арестуют?" А Кудасов:  "Да
ты че! Мы же при исполнении. Скажем, что,  мол,  этот  чудак  на  букву  "м"
отказался права предъявить. Нечего им, мол, "новым русским", на  иностранках
раскатывать".
   И тут видим - "мере" едет. Там такой взгорок, машину издалека  видно,  за
километр. Она сначала на взгорке показывается, потом вниз, а потом около нас
выныривает. Ну, Кудасов и говорит Сашке:
   "Иди и стреляй". - "Как стреляй?" - "Ну  останови  его  и  шмальни,  куда
угодно, вот смеху-то будет". Сашка пьяный был,  ему  тоже  интересно  стало:
вроде как старший разрешил пострелять по иномарке. Ну, он остановил иномарку
и говорит: "Ваши документы". Водитель документы протягивает, а Сашка автомат
наперевес и как пальнет куда-то в крыло. И захохотал.
   Андрей сглотнул и замолчал.
   - Рассказывай, сокол, - ласково проговорил Валерий, - как  начал,  так  и
кончай.
   - Ну, а это авторитет оказался. Он тут же ствол вытащил и Сашке -  промеж
глаз. И - по газам. Ну,  тут  Кудасов  рассвирепел,  скачет  в  машину,  мне
кричит: "Веди!" Я тоже злой был - Сашка-то пошутить хотел,  а  ему,  считай,
полголовы своротило. Ну, потом СОБР  вызывали,  этот  авторитет  в  квартире
заперся... Меня Кудасов отвел в сторону и говорит:
   "Ты молчи в тряпочку, что было, а то и меня и тебя замочат.  Скажем,  что
он первый стрелял. Ни с того ни с сего".
   - И чего же ты решил сделать ноги?
   - Убьют меня, - повторил Андрей, -  я  потом  уже  сообразил:  не  спорил
Кудасов ни с  кем  насчет  стрельбы.  И  еще  у  него  рация  была,  из  нее
ор„т-слышно на десять метров, а до того, как райговор завести, он так от нас
отошел, и я слышу - с кем-то говорит. Я тогда подумал,  что  он  говорил  по
рации, а потом сообразил, что треска не было слышно. Так что я думаю - он по
сотовому говорил. Кто-то ему мобильник дал. В комнате наступило молчание.
   - А вы меня тоже убьете? - безнадежно спросил Андрей.
   Валерий пошевелился в кресле. Движения его были медленны и неторопливы, и
он ужасно напомнил Андрею разворачивающегося для броска удава. Удава  Андрей
видел в детстве по телевизору, в передаче "В мире животных",  и  с  тех  пор
удав частенько снился Андрею по ночам.
   - Хороший вопрос, - одобрил Валерий. - А, Голем? Убьем мы  его  или  нет?
Твой шеф был, тебе и решать.
   Андрей повернул голову туда, куда смотрел Валерий, и сердце его  забилось
мелко-мелко, как мотылек  на  раскаленной  лампочке.  Голем  был  тот  самый
здоровенный детина водоизмещением в два  центнера,  с  пудовыми  кулаками  и
маленькой головкой. "Да он же меня с костями схарчит", - подумал Андрей.
   Голем неторопливо встал с кресла (Господи, эта громадина еле  поместилась
в кресле размером с добрый смородиновый куст!) и подошел  к  Андрею.  Солдат
сжался в комочек. От Голема пахло потом и хорошими сигаретами, и он  был  на
две головы выше Андрея, а сейчас, когда Андрей сидел, и вовсе возвышался над
ним, как Останкинская телебашня над хрущевкой.
   - Слышь, парень, - спросил Голем, - а ты за это что-нибудь получил?
   - Как получил? - спросил Андрей.
   - Бабки получил за заказ?
   Андрей так растерялся, что даже не знал, что отвечать.
   - Да не валяй дурака, Голем, - подал голос Валерий, - в парне  шестьдесят
два кеге, он первым делом, когда убежал, в дачу влез и тухлое яйцо там  себе
пожарил. Какие бабки!
   - Так получил или нет?
   - Мне Кудасов потом десять  рублей  дал.  Сказал,  чтоб  купил  курева  и
помалкивал.
   Андрей знал, что этого  говорить  нельзя,  потому  что  по  каким-то  его
собственным душевным причинам для Голема, видимо, чрезвычайно  был  важен  ,
вопрос: получил Андрей деньги за то, что случилось пятнадцатого, или нет. Но
ему почему-то казалось, что если он соврет, то все это сразу увидят и  будет
еще хуже. И вообще он устал бояться.  Пусть  эти  люди  убивают  его,  когда
хотят. Если бы они еще накормили его  перед  этим  ужином,  было  бы  совсем
хорошо.
   - Не, ну это же надо! Десять рублей, - откомментировал Муха, - чтобы Шило
- и шлепнули за полтора доллара. Просто демпинговые цены...
   - Чего ж ты наделал, парень, - сказал Голем. - У тебя мать есть?
   - Нету, - отозвался Андрей, - о