т значить по сравнению с этой суммой ваши жалкие сто тысяч?
     Бретт глубоко вздохнул и раскрыл было рот.
     -- Не торопитесь  отвечать, подождите секунду, -- остановил  его Квота.
-- Вы  отнюдь не  обязаны мне верить.  И если я не сдержу  своего  обещания,
правление  наверняка  сделает  вам  строгое  внушение.  Возможно,  вам  даже
придется уйти со своего поста. Возможно. Но что произойдет, если сейчас уйду
я? За  то время, что я пробыл здесь, я собрал достаточно полную информацию и
могу безошибочно  предсказать, что  через два  месяца  вы  будете  вынуждены
закрыть часть ваших цехов. А  через четыре месяца -- еще часть. Через год вы
окончательно прогорите. А если в  то  же самое время ваш друг  Спитерос  под
моим  руководством  будет  продавать  тысячу холодильников в день,  то  что,
по-вашему, скажут тогда ваши двенадцать индюков?
     -- Он прав, дядя, -- тихо проговорила Флоранс.
     -- Ты думаешь? -- слабым голосом спросил Бретт.
     Флоранс кивнула.
     -- К чему обманывать себя, -- сказала она. -- При сегодняшнем состоянии
рынка у  нас не  осталось  ни одной  лазейки  для разумной надежды. На  днях
Каписта  весьма  высокомерным   тоном  заявил  мне:  "Холодильники  --  дело
безнадежное". Правда, звучит это чрезмерно драматично, но вы  же знаете, что
он прав.
     Флоранс  напомнила дяде  о визите  генерала  Переса,  о  том,  как  тот
шантажировал их, ссылаясь на слухи о затруднениях  фирмы, которые ставят под
угрозу кредит. Фирма  может  еще  просуществовать некоторое  время лишь  при
условии, что Бретту  удастся  договориться  с  их конкурентами  о сокращении
производства  в  соответствующих  пропорциях,  так  чтобы  общее  количество
выпускаемых холодильников не  превышало  спроса  на  них.  Но,  как  он  сам
понимает, такая  договоренность, другими словами такой картель, еще возможен
в  обычное время,  когда требуется лишь небольшое сокращение производства, и
почти немыслим в  период  общего кризиса. Когда каждый, чувствуя собственную
погибель, яростно борется за свое существование.
     -- Спитерос собирался прийти ко мне... --  не особенно уверенно вставил
Бретт.
     -- И вы многого ждете от этого свидания?
     Бретт скорчил грустную гримасу.
     -- А почему бы и  нет? -- возразил он, но  голос  его  прозвучал совсем
неуверенно.
     -- Вот видите, -- прошептала Флоранс.  --  Дядя Самюэль,  -- продолжала
она уже громче,  -- посмотрим  правде в глаза. Я не спорю,  возможно, сеньор
Квота и сгустил немного краски, нарисовав так мрачно наше будущее. Возможно,
через год вопреки его предсказаниям мы не ликвидируем свое дело, но этого не
случится лишь потому, что к тому времени одна из  крупных американских фирм,
--  а они уже  заигрывают с вами, -- увидев, что мы при последнем издыхании,
буквально сожрет нас со всеми потрохами. До сих пор правление сопротивлялось
этому и продолжает  сопротивляться, будет сопротивляться полгода, ну, скажем
восемь  месяцев... А что дальше?  Вы же прекрасно знаете, дядя,  чем все это
кончится. И вот  поэтому мне кажется, что  не  такой уж это  большой  риск с
вашей стороны. Да, дядя, по моему мнению, нужно попытать счастья.
     Бретт  выслушал племянницу,  не поднимая головы.  Она уже давно кончила
говорить, а он по-прежнему сидел все в той же позе, будто дремал.  Квота  не
произнес ни  слова,  не  сделал  ни  единого жеста, только  бросил а сторону
Флоранс  многозначительный взгляд, словно  говоря: "Очень хорошо. Вот вы все
понимаете".  К  своему  удивлению,  Флоранс  почувствовала,  как по  телу ее
разлилось  тепло  радости.  Наконец Бретт поднял  голову. Глаза  у него были
мутные, словно он слегка опьянел. Прежде чем заговорить, он попытался выжать
из себя улыбку. Но улыбка не получилась -- лишь слегка дрогнули уголки губ.
     --  Все, что сказала  моя девочка,  весьма  дельно, --  начал Бретт, не
глядя на Квоту.  --  Зачем обманывать  себя, она права: надо выбирать -- или
вы,  или  американцы.  Я  ничего  не  имею против американцев, но  тогда  уж
неизбежно мне придется приспосабливаться к какому-нибудь типу, который, хотя
и  будет  числиться   моим   заместителем,   не   даст   мне   шагу  ступить
самостоятельно. А я себя знаю. Я и трех недель не выдержу и удеру куда глаза
глядят. Но  ведь я привязан к  этой  грязной  лавчонке,  которой  руковожу и
которую, можно сказать, создал собственными руками. Мне будет очень тяжело с
ней расстаться. Вот  так-то. Значит, другого  выхода  нет. По рукам,  сеньор
Квота. Мы выполним  ваши  заказы. Переоборудуем магазины. И когда мои старые
индюки из  правления,  как вы  их величаете, увидят, что  здесь творится, их
хватит  кондрашка. Единственное средство их  успокоить --  это сказать,  что
переоборудования ведутся за мой  счет. Вы понимаете,  дорогой  мой  Квота, в
какой  мере  я  вам  доверяю:  я вкладываю  в  ваш  эксперимент  собственные
сбережения. Они уйдут все или почти  все. Если вы оставите  меня  в дураках,
пусть  это  будет  на  вашей совести.  Я  все  сказал.  И  не  будем  больше
возвращаться к этому. Познакомьте меня поподробнее с вашими планами.

     Стоял  апрель.  Работы  в магазине  были  начаты  лишь после пасхальных
каникул.  Прежде  всего  переделали витрины. Их  расширили, но не  для того,
чтобы разместить там больше  холодильников. Квота  устроил здесь нечто вроде
выставки  Холода.  Среди  ледяных сталактитов и  сталагмитов,  припорошенных
снегом,  в разноцветном освещении  было искусно представлено все, что во все
времена, в давние и  теперешние,  имело хоть отдаленное  отношение к холоду:
полярные экспедиции, животные,  проводящие зиму в спячке, эскимосские  чумы,
рыбный промысел на Крайнем Севере, зимний спорт, производство искусственного
льда,  мороженицы и ледники  старой конструкции,  первые холодильники и тому
подобное...  Так  в  центре  этого  вечно   залитого   солнцем  города,  уже
оцепеневшего от влажной и жаркой субтропической весны, возникло любопытное и
освежающее зрелище,  при виде  которого, если можно так выразиться,  во  рту
становилось  прохладно.  А в  центре  этой  декорации  возвышался  экран, на
котором  демонстрировали   цветной  фильм   --  где  любимая  тагуальпекская
кинозвезда исполняла стриптиз  среди вечных  снегов  Сьерра-Хероны и ледяных
глыб, на которых  она развешивала  свою одежду и белье, постепенно обнажаясь
перед зрителями.
     Перед  столь завлекательными  витринами  целый день толпился  народ, но
два-три  холодильника  терялись среди всего  этого  великолепия  и  пока что
ежедневная  продажа  не увеличилась ни на йоту.  Усмешка  Каписты стала  еще
ехиднее, а  лысина Бретта постепенно бледнела. Через неделю он показал Квоте
сводку, но тот, еле взглянув на нее, спросил:
     -- Ну и что?
     -- Ваши витрины не имеют успеха, -- сказал Бретт.
     -- А чего вы от них ждали?
     -- Как это чего ждал? Мы истратили на них...
     -- Знаю: шесть с половиной тысяч долларов. Поэтому вопреки моему совету
вы настояли, чтобы их открыли немедленно.
     --  А  как же вы думали! Пока витрины были закрыты  торговля  снизилась
наполовину.
     --  Вы  все еще  считаете важным, продано на два или  три  холодильника
больше или меньше. Когда же наконец вы приобретете широкий подход к делу?
     -- Когда мы будем продавать по пятьсот холодильников в день, как вы мне
обещали, -- с горечью ответил Бретт.
     --  Договорились!  А  пока  не  думайте  ни о  чем.  Живите безмятежно,
старина. Вы свободны, отдыхайте.
     -- Легко сказать! Но прежде всего, что вы называете "пока".
     -- Пока не откроются торговые залы. Аппаратура готова?
     -- Меня заверили, что готова.
     -- Перегородки -- простые и зеркальные?
     -- Их привезут.
     --  Значит,  все  в порядке. Скоро начнем.  А теперь послушайтесь меня,
закройте-ка витрины. С  коммерческой точки зрения  те, кто сейчас глазеет на
них, для нас -- бесполезное стадо: мы еще не в состоянии доить их.
     -- Ладно, -- проворчал директор. -- Ладно.
     Нельзя сказать, чтобы  Квота убедил его полностью.  А по правде говоря,
то и наполовину не убедил. По правде говоря, Бретт совсем извелся.

        "8"

     Тревожное  состояние Бретта передалось и Флоранс. Он поручил племяннице
следить  за подготовительными  работами,  которые  делались по  распоряжению
Квоты и ей они тоже с каждым днем казались все бессмысленнее.
     Дело в том, что  для всех  шести торговых залов  центрального магазина,
где собирались  провести первые  опыты,  было по  проекту  Квоты изготовлено
несколько странных предметов. Некоторые  были  еще загадочнее и нелепее, чем
Пегас-крошкособиратель  или   скорпион-майонезовосстановитель.  Другие  были
попроще,  но в магазине холодильников все  вместе  они выглядели  странно  и
дико.
     Так,  например,  пришлось  заказать  шесть огромных  зеркал, отражающая
сторона  которых была чуть золотистой  и придавала  лицу  особенно  приятный
цвет. Эти зеркала обладали  еще одной особенностью: если вы смотрелись в них
с одной  стороны в освещенном помещении, вы  видели свое  отражение, но если
смотреть  с другой стороны, из темноты,  то амальгама теряла свои свойства и
зеркало становилось как бы прозрачным стеклом. Флоранс была благовоспитанной
девушкой и,  надо полагать, не знала об употреблении таких обманных зеркал в
домах терпимости, через  которые  стареющие любострастники  могут  незаметно
наблюдать за любовными играми ничего не подозревающей парочки. Впрочем, знай
она о применении этих зеркал, она была бы удивлена и озадачена еще больше.
     Пришлось также  более чем  на полтора месяца  забрать из цехов  бригаду
квалифицированных  слесарей для  изготовления  шести  экземпляров  странного
механизма с таинственными колесиками, который  был величиной  с  карбюратор,
внешне  напоминал   комбайн,   а   сложной   системой  зубчатых  передач  --
астрономические  часы.  Для чего  предназначался  этот  агрегат?  На  вопрос
Флоранс слесари ответили, что, с их точки зрения, он ни на что не пригоден.
     И наконец, были  изготовлены  на специальном  предприятии шесть больших
автоматов,  выбрасывающих  духи,  румяна,  пудру, шоколад, шариковые ручки и
сережки, но устроены они были так, что, если вы дергали за  ручку  один раз,
автомат  выдавал требуемое,  но  во второй  раз  он действовать отказывался.
Ошеломлял  и висевший  над  автоматами  рекламный плакат  -- пышная,  весьма
откровенно выставлявшая напоказ свои прелести красавица, с улыбкой указывала
куда-то  вниз, а  надпись на плакате  гласила: "Наша  фирма  предлагает  вам
бесплатно"  и  еще  более  крупным шрифтом: "К  вашим услугам".  Но Квота  в
дополнение  к этим плакатам заказал еще таблички,  на которых было написано:
"Не работает". Их должны были вешать на автоматы. И это казалось  уже совсем
непонятным.
     Когда  Квоту  просили  объяснить  смысл  всех  этих  новшеств,  он лишь
улыбался и  говорил:  "Увидите сами". Иногда Флоранс с ужасом  задавала себе
вопрос:  "А  вдруг  Квота один из тех гениальных сумасшедших,  которые умеют
убедить  самых  отчаянных  скептиков,  а  потом  своими безумными  выдумками
доводят  их до  нищеты?" Эта мысль  мучила  ее, и она чувствовала, хотя и не
признавалась себе в том, что разочарование нанесет ей тяжелую душевную рану.
     В то же время  у нее становилось спокойнее  на душе, если  какое-нибудь
распоряжение,   отданное   Квотой,   которое   сперва   казалось   абсолютно
бессмысленным,  в  дальнейшем   вдруг   оказывалось  вполне  разумным.  Так,
например, он  приказал  на  последних  трех моделях  холодильников поставить
марку "В-12"
     -- Что это значит? -- спросил Бретт.
     -- Ничего.
     --  Но  это  же наша  известная  модель с  компенсированной морозильной
установкой.
     -- А вы не путаете ее с моделью с "уравновешенной компрессией"?
     -- Подождите... да нет... хотя...
     -- Или с "кондиционированной коммутацией"? Вот видите, сами запутались.
Что же  будет  с вашими  покупателями?  А  "В-12"  действительно  ничего  не
означает, но зато кратко и легко запомнить даже женщине или кретину.
     Но  когда Квота  заказал  две тысячи пачек сигарет  и  полтонны  конфет
"ассорти", Флоранс вновь одолели сомнения.
     Однажды, охваченная смятением, она решила  разузнать о колледже Камлупи
в  штате  Оклахома.  Она  отыскала   справочник  университетов  и  колледжей
Соединенных Штатов. Такого колледжа там  не оказалось. Она пошла  на почту и
спросила,  сколько будет стоить разговор с Камлупи. Телефонист долго рылся в
справочниках и наконец твердо заявил, что города Камлупи нет ни в  Оклахоме,
ни в каком-либо другом штате Америки.
     Флоранс  вернулась  на  работу  весьма  озабоченная. Сообщить дяде?  Но
теперь уже поздно отступать, и она только прибавит  ему  волнений и страхов.
Спустя несколько дней,  не в силах  хранить дольше про себя не  дававшую  ей
покоя тайну, она неожиданно спросила Квоту:
     -- А где, в сущности, находится ваш Камлупи?
     Во  взгляде,  который  он  бросил  из   полуопущенных  век,   мелькнуло
лукавство.
     -- А-а, так вы пытались его отыскать?.. Во Франции вы бывали?
     -- Да, несколько раз проводила там каникулы.
     -- Вы слышали о городке под названием Фуи-лез-Уа?
     -- Да, -- ответила Флоранс без улыбки. -- Он не существует.
     -- Так зачем же терять время на его розыски?
     Этим ответом  Квота  дал ей  понять  --  и довольно откровенно,  -- что
предпочитает не раскрывать свои  карты.  А может, и фамилия-то его совсем не
Квота?
     -- Вы мне так и не сказали, как ваше имя... -- заметила она однажды.
     -- Зовите как хотите, -- ответил он.
     -- То есть как это? -- возмутилась Флоранс. Он улыбнулся:
     -- Не все ли вам равно, зовут меня Эзеб или Бонифас?
     --  Откуда  вы?  --  резко спросила она. -- Ведь  вы не  американец  по
происхождению.
     -- Да, вы правы.
     -- Я никак не могу понять, какой у  вас акцент...  То ли славянский, то
ли итальянский...
     -- Неплохо, -- похвалил он.
     -- А значит, вы из Восточной Европы?
     -- Почему оттуда? Вовсе нет, -- удивленно протянул он.
     Более точного ответа ей не удалось добиться. Но дружеская ирония, какую
он противопоставлял ее  расспросам,  в общем-то, ее  успокоила: будь  у него
сомнительное или преступное  прошлое, он бы держался иначе, старался замести
следы и не стал бы признаваться в заведомой лжи, а тем более  почти щеголять
этим.
     Поэтому, по  правде говоря, тайна,  которой окружал  себя Квота, скорее
раздражала  Флоранс, чем беспокоила. Она даже льстила себя  надеждой, что ей
понятны причины, побуждавшие  его так вести себя,  и в какой-то степени даже
оправдывала его:  взявшись  за смелый  эксперимент, который в случае провала
мог окончиться  скандалом, Квота  мудро  рассудил,  что нужно оставить  себе
возможность исчезнуть, так же как он появился, то есть инкогнито.
     Однако  подобная  предосторожность  явно свидетельствовала  о  том, что
Квота  вел  рискованную  игру,  и это  поначалу  поколебало доверие  к  нему
Флоранс. Но  ненадолго: предельная откровенность, чуть  ли не цинизм  Квоты,
его искренность, почти граничащая  с резкостью,  не давали права на мелочную
подозрительность,  на обидное недоверие;  в  конце  концов грандиозная затея
стоила риска.  И  если  уж  говорить начистоту, то Флоранс  не могла устоять
перед  притягательной силой, заключавшейся  в  этой  смеси  таинственности и
прямоты.  Он владел искусством довести любую мысль до сухой и как бы отмытой
четкости чертежа, и, хотя Флоранс сама себе в этом не признавалась,  это его
свойство и смущало и покоряло ее.
     Как-то он вошел к ней в кабинет и с первого слова сказал:
     -- Идемте со мной.
     Они шли медленно, бок о бок.
     --  Я должен вас научить по-новому смотреть  на толпу, -- сказал Квота.
-- Как вы ее видите?
     --  Когда как, -- ответила Флоранс. -- Если не  вглядываться, то передо
мной безликая масса. Но если обращать внимание на лица, то сразу замечаешь в
каждом что-то свое, все люди очень разные...
     -- Плохо, -- сказал  Квота, -- очень плохо. Срочно меняйте подход. Лицо
человека, каждого человека в отдельности  нам бесполезно. И  наоборот,  наше
внимание  должна  привлекать  толпа,  которую  надо  уметь  характеризовать.
Вернее, классифицировать.
     -- Не понимаю, -- призналась Флоранс.
     --  Я   говорю,  естественно,  с  точки  зрения   коммерции:  ведь  это
единственная, годная для нас точка  зрения, единственная, которая должна нас
интересовать.  Любой   другой   подход  --  это  уже  сантименты,  так   как
неопределенность  вредна.  Запомните  изречение  непонятого  писателя  Конан
Дойля:  "Отдельные  индивидуумы  могут  оставаться  неразрешимыми  ребусами,
взятые  в массе, они обретают  определенность математических величин". Таков
первый урок.
     -- Кому? Мне?
     --  Любому,  кто   намерен   серьезно  заниматься   серьезными  вещами.
Математические величины --  вот  под  каким углом вы  должны отныне приучить
себя   видеть   ваших  соотечественников,   и  никак  иначе.   А  что  такое
математическая величина? Это уже второй урок.
     Они сделали несколько шагов молча, потом Квота снова заговорил:
     --  Кстати,  нравы  Тагуальпы  значительно  облегчают  эту задачу.  Вам
сказочно повезло, ведь у вас в стране существует десять резко разграниченных
классов. Это избавит вас от  излишнего труда. Во многих государствах  в этом
смысле царит  мерзейший беспорядок. Я сам видел, как во Франции, в  Италии и
даже в Англии богатые и бедные живут в  одном и том  же  квартале,  а иногда
даже  в  одном и  том же  доме! Это усложняет дело. У вас  же  все по-иному.
Возьмите,  к  примеру, три  низших класса: неимущие, очень  бедные  и просто
бедные.   Известно,  где  они  живут,  где   их  искать.  И  однако,  просто
поразительно, что с ними делают, что делают с ними такие люди, как ваш дядя,
как Спитерос, вернее, чего они с ними не делают! И впрямь невероятно!
     Последние  слова  Квота произнес  осуждающим  тоном,  и  в  голосе  его
одновременно послышались и насмешка, и презрение, и гнев.
     -- О, конечно, -- продолжал  он, --  знаю, знаю, что мне возразят: мол,
эта толпа неграмотных  оборванцев  нужна  только  для того,  чтобы  в случае
необходимости  черпать  в  ней запуганную, послушную  дешевую  рабочую силу;
благодаря  ей  можно  не  повышать заработную  плату,  а  следовательно,  не
понижать прибылей. Постоянное наличие армии безработных --  лучший регулятор
биржи труда. Вполне разумно. Однако забывают при этом, что безработные еще и
лучшая  армия  в случае  общественных беспорядков.  А  главное  --  забывают
другое: предприниматели лишают себя огромной клиентуры, так как  безработные
не  имеют покупательной  способности.  Логика  тупиц!  Ваши  предприниматели
отстали в своих воззрениях лет на полтораста!
     Флоранс слушала  Квоту с чувством огромного удовольствия.  Этот человек
высказывал вслух то, о чем она часто думала про себя, но не решалась сказать
дяде,  когда он  в конце месяца ломал  голову  над  тем, как свести  концы с
концами. Увеличить заработную плату во время экономического кризиса! Да она,
видимо, с ума сошла? Вот что сказал бы ей дядя Самюэль.
     -- Заработная плата, -- продолжал Квота, словно отвечая на ее мысли. --
А  что  делают  предприниматели  в  том  случае,  когда  они  под  давлением
обстоятельств вынуждены  пойти  на мизерное повышение заработка рабочим? Они
тут же отбирают  свои деньги, подняв цены на товары. Так проходит  несколько
недель, пока бедняги рабочие,  чуть разбогатев, не растратят  своих денег на
самое необходимое и, войдя во вкус покупок, залезут в долги. Вот тут-то их и
припирают к стенке. Нужно выплачивать взносы  за взятые в  кредит товары,  и
они уже  боятся  бастовать,  следовательно,  ничего не  требуют  и  хотя  бы
временно  вынуждены сидеть тихо. Великолепно.  Придумано гениально. Но зачем
же   останавливаться  на   этом?   До   чего   же   убог