енны. Но в отношении чего? Только в
отношении  к  тем  предметам,  которые  существуют.  Ведь  не могут  же люди
пресытиться чем-то заранее! Значит,  мы  будем изобретать потребности, вот и
все!  Разве наши  предки  в  прошлые  века  могли  испытывать потребность  в
телевизоре  или  телефоне? Они  великолепно обходились без них. Но стоило их
изобрести,  и  мы оказались в  их  власти.  То  же можно сказать и  о  таких
"потребностях", как кофе, чай,  аспирин, губная помада, нейлоновые чулки, не
говоря уже  об  автомобиле.  Я  вижу,  дорогая, как  вы,  нервничая,  курите
сигарету  за сигаретой,  а  разве у  Клеопатры,  например,  могла быть такая
потребность? Вот видите. И такие примеры можно  приводить до  бесконечности.
Подымитесь  со мной  на  пятнадцатый  этаж, я  покажу  вам  наши лаборатории
коммерческого психоанализа.
     -- Лаборатории чего? -- изумилась Флоранс.
     -- Коммерческого психоанализа. Разве дядя вам не говорил о них?
     Пока   они   ждали   лифта,  Квота  рассказал  Флоранс  об  этом  новом
научно-исследовательском отделе.
     -- Правда, он существует  недавно,  и результаты его  работы  пока  еще
весьма  скромны,  --  говорил  Квота.  -- Однако уже  сейчас  они  позволяют
надеяться на многое.
     Спустился лифт, и они вошли в него.
     -- Так о чем мы говорили? -- продолжал Квота. -- Ах да, об изобретении,
о создании новых потребностей, по мере того как существующие будут отмирать.
Каким  образом?  При  помощи  психоанализа.  Ибо  в  каждом  из   нас  сидят
заторможенные с детства разнообразнейшие желания, которые, если  их вытащить
на свет божий, могут  воплотиться в товары широкого потребления.  Среди этих
желаний  есть и  глупые  или  неосуществимые, такие, например,  как желание,
нажав   кнопку,   разом   перенестись   через   Атлантический   океан.   Эти
отбрасываются.  Другие  же,  наоборот,  оказываются   весьма  плодотворными.
Возьмем хотя бы оксигеноль. Вы знаете, что это?
     -- Да, к сожалению, уже видела.
     -- Замечательное достижение. И мы обязаны этим  молодому доктору Спицу,
весьма увлеченному своей работой. Однажды  он  спросил  старика,  который по
утрам  заправляет  бензином его  машину:  "Как самочувствие?"  Тот  в  шутку
ответил: "Неважно, вот если  бы немножко подкачать..." А  для специалиста по
психоанализу любое слово, любая  шутка имеют глубокие  корни  в  подсознании
человека.  Спиц заставил  старика  разговориться,  и тот, следуя  ассоциации
идей,  перешел от "подкачать"  к "втягивать", "вдыхать",  "задыхаться" и так
дошел  до  кислорода. "Почему?"  -- спросил доктор. "Да мне кажется, не  так
будешь задыхаться, если глотнуть чуток кислорода", -- пояснил старик.
     Флоранс с Квотой вышли из лифта.
     --  Мы  проделали опыт на  наших  служащих, --  продолжал  Квота, --  и
получили великолепные результаты. Дело тут, конечно, не столько в кислороде,
сколько в самовнушении,  о котором  напомнила  мечта  старика.  Самовнушение
вызывает определенный  рефлекс, тот, в свою  очередь, порождает привычку, то
есть потребность. Оксигеноль покупается нарасхват. Хотите попробовать?
     В комнате,  куда они вошли, вдоль стен тянулись металлические  шкафы. В
одном из них стояли алюминиевые флаконы различной формы. Квота сунул Флоранс
под  жакет какой-то флакон, и он аккуратно лег между грудью и подмышкой, так
что снаружи его совсем не было видно. Флоранс нажала на рычажок, и ей в лицо
ударила струя газа с запахом не то перца, не то амбры. Флоранс почувствовала
прилив бодрости: в этом не могло быть никаких сомнений.
     -- Вы уверены, что дело здесь не в кислороде?
     -- Только никому не говорите, но это не чистый кислород. Чистый было бы
опасно. Мы смешиваем его с азотом и углекислым газом...
     -- Но это же просто сжатый воздух?
     -- Боже мой, ну конечно...
     Флоранс удивленно моргнула.
     -- Как же так... как же...
     -- Я  уже объяснил  вам:  дело  в  самой  мысли.  И  вы  тоже поддались
самовнушению. А теперь пойдемте, я вам еще кое-что покажу.
     Они пошли по застекленной  галерее,  вдоль которой помещались небольшие
кабинеты.  В каждом  кабинете  на диване  лежал  человек,  а  за ним,  сидя,
наблюдал  психоаналитик с блокнотом  в руке. Оттуда доносилось беспрерывное,
похожее на молитву бормотание.
     Флоранс и Квота с минуту на них смотрели, потом пошли дальше.
     --  А  где  вы  набираете  ваших...  ваших...  как   вы  их  называете,
пациентов?..
     --  Не  бойтесь,  говорите  откровенно -- больных. Ведь  они  и  впрямь
больны,  их болезнь --  пресыщение. И  они  жаждут лишь одного: чтобы из них
извлекли новые желания.  Причем больных мы не  ищем, мы  даже не в состоянии
принять всех жаждущих.
     -- И каковы результаты?
     --  Пока  еще весьма скромны,  как  я вам  уже говорил.  В  большинстве
случаев -- всякая ерунда. Но ведь это только начало.
     Квота достал из шкафа  ботинки на толстой  резиновой подошве,  усеянной
дырочками.
     -- Ботинки -- распылитель духов, --  объяснил он, -- изобретенные после
сеанса психоанализа с  одним  почтальоном. Мы  ждем жары, чтобы пустить их в
продажу.
     Из другого шкафа Квота  вынул брюки, задняя  часть которых надувалась и
при легком нажатии выпускала воздух.
     -- Результат психоанализа  одного  бумагомарателя, -- сказал Квота.  --
Сейчас разрабатывается другая  модель  подобных  брюк,  предназначенных  для
кавалеристов, для потребностей армии.
     Из  следующего  шкафа  Квота  извлек  несколько   предметов,  по  форме
напоминавших лимоны.
     -- Психоанализ драматурга: слезоточивые  бомбы для трагедий и веселящие
-- для комедий. Уменьшенные модели -- для похорон и свадеб.
     Квота  вытащил из ящика кожаный кошелек старомодного  фасона, такого не
найдешь даже в захолустной деревне, но тут же бросил его обратно.
     -- Нет, никчемная штука, -- сказал он.
     -- Все-таки покажите...
     --  Психоанализ старой крестьянки: кошелек на резинке.  В провинции  на
них  огромный  спрос.  Но  этот  предмет  противен нашей цели,  поскольку он
предназначен для  накопления денег. Мы вынуждены были  снять его  с продажи.
Ага, вот наша последняя новинка.
     Квота взял  с полки какой-то предмет, напоминавший человеческую ладонь,
снабженную гибким  шлангом.  Электрический  моторчик на  батарейке  приводил
пальцы  в движение.  При нажатии на  кнопку из-под ногтей высыпалось немного
порошка.
     --   Скребница  для   почесывания   труднодосягаемых  мест  с  головкой
самонаведения и распылителем порошка, вызывающего  зуд, -- объяснил  Квота и
кинул  щепотку  порошка   за   воротник   Флоранс.  --   Много   совпадающих
психоанализов.
     От возмущения и зуда у Флоранс на минуту перехватило дыхание.
     -- Ой! -- крикнула она наконец. -- Это отвратительно! Ой!  Дайте скорее
мне эту штуку!
     Она  схватила  ручку-скребницу  и  принялась  ожесточенно  чесать  себе
лопатки, спину, поясницу, сердясь и наслаждаясь одновременно.
     -- Прекрасное изобретение, не правда ли? -- осведомился Квота.
     --  Вы  лучше  скажите...  ой...  что  это просто... не  могу...  ой...
омерзительная   шутка,  --  проговорила   Флоранс,   продолжая,   однако,  с
наслаждением  чесаться.  --  Только  не уверяйте  меня... Ай! Ой!..  что  вы
говорите серьезно.
     --  А почему бы и нет? -- живо возразил Квота. -- А если я вам предложу
чихательный  порошок,  это,  по-вашему,  тоже  будет  злая  шутка?   А  ведь
потребность нюхать  табак  твердо  держала в  своих тисках наших  прадедов и
прабабок  в течение трех  веков, если не больше. Пари  держу, что изысканный
зуд,  если  его  по-настоящему  широко  разрекламировать и  найти  для  него
подходящий лозунг,  может  продержаться  не менее  долго. "В чем  ангельское
наслажденье? Где чешется -- чесать, в том нет сомненья!" Посмотрите на себя,
Флоранс, вы взбешены, но в то же время  помимо воли вы уже попали в рабство,
вы наслаждаетесь последними вспышками упоительного зуда...
     Флоранс   хотела   было  возразить,  но  страшный  зуд  не   давал   ей
сосредоточиться,  и  она, расчесывая себе спину, стонала от  удовольствия  и
унижения.

        "7"

     И все-таки Флоранс еще сомневалась, что Квота говорил вполне  серьезно.
Ей казалось, что он относится  к  ней с насмешливой нежностью. Поэтому когда
он сказал: "Ну,  здесь  мы пробыли достаточно,  теперь пойдем, я покажу  вам
много  интересного",  -- у Флоранс  мелькнула надежда,  что  все это вопреки
заверениям Квоты было лишь мистификацией с целью ее испытать.
     В  следующей комнате  Квота продемонстрировал  Флоранс ряд американских
новинок,  которые,  по  его  словам,  уже  продавались  в  лучших  магазинах
Нью-Йорка на  Бродвее и на Седьмой авеню, в Америке для их  изобретения даже
не пришлось прибегать к психоанализу: достаточно было немного воображения, а
это   подтверждает,   что  творческие  возможности  человека   беспредельны,
подчеркнул  Квота;  одна  из   новинок,  показанных  Флоранс,  --  гребенка,
всасывающая  перхоть,  --  предназначалась  мужчинам,  вторая  --  парик  из
древесных стружек красного или палисандрового дерева в зависимости от мебели
в доме -- дамам; затем специальная краска для газонов, которая окрашивала их
в такой яркий цвет,  что  настоящая трава  в  соседнем саду  казалась совсем
бесцветной.  Был  там и  пульверизатор  для  опрыскивания старых  машин, что
придавало им запах только что сошедших с конвейера, и они уже не производили
такого  удручающего впечатления;  и счетная  линейка,  находившая  за  вас в
Библии  нужный  стих,  который поможет вам  в  каждодневных  делах  и  будет
благоприятствовать всем вашим начинаниям; и черный кружевной гарнитур против
сексуальной  робости:  трусики  и лифчик с  тремя аппликациями  из  красного
бархата  -- в виде руки, сжимающей  пальцы; и фарфоровая статуэтка одалиски,
огромные  груди  которой  вынимались и  служили одна -- солонкой,  другая --
перечницей, а что именно предназначалось для хранения горчицы --  лучше и не
уточнять; и отороченное норкой сиденье унитаза  с  центральным отоплением --
для  особо чувствительных  задов; и распределитель соответствующей атмосферы
для  светских  приемов,  имитирующий  смех и  оживленный  рокот  голосов;  и
флюоресцирующий  крем для изменения  выражения лиц  покойников, чтобы они во
время  похоронной церемонии  не выглядели  такими печальными; короче,  когда
Флоранс  поняла,  что  "беспредельные  творческие  возможности  человека"  в
действительности свидетельствуют лишь о дурном вкусе  Квоты, а главное, что,
к  величайшему  сожалению,  эти  творения  не  просто  причуды  свихнувшихся
специалистов по психоанализу, что они уже заполонили витрины на Таймс-сквер,
Мичиган-авеню  и  вскоре  будут  красоваться  на  Пикадилли,  Виа  Венето  и
Елисейских полях,  она  не  выдержала:  закрыла руками глаза,  заткнула  уши
пальцами и застонала от отвращения и ужаса при мысли, что все это, возможно,
и  есть картина будущего,  что необходимость придумывать все  новые и  новые
потребности приведет homo economicus -- с помощью психоанализа или без оного
--  к  полной  деградации  и  унижению,  и  она  крикнула  Квоте,  что  если
груди-солонки,   унитаз   с   норкой,   оксигеноль,   краска   для    травы,
консервированный смех и сладострастный зуд станут неотъемлемой частью нашего
будущего, то лучше  уж сейчас, немедленно удалиться в монастырь и жить там в
окружении выбеленных стен и молчаливых монахинь.
     Квота жестом остановил ее и принялся искать что-то в шкафу.
     --  Минуточку, -- сказал он, -- в таком случае  у  меня есть для вас...
Власяница из стеклянной ваты для кающихся грешников, пластмассовые плети для
самобичевания... Сейчас найду... Минуточку...
     На  мгновение Флоранс потеряла дар  речи.  "Если  он шутит, то это  уже
чересчур,  --  подумала она, --  а  если  он  говорит  серьезно,  значит, он
сумасшедший  и мир обезумел. Или же обезумела  я".  Она резко  повернулась к
Квоте спиной и вышла из комнаты; не дожидаясь лифта, она бросилась бежать по
запасной лестнице.  "Шутник ли Квота,  циник или больной, страдающий  манией
величия,  -- все равно  он чудовище, -- думала Флоранс,  перескакивая  через
ступеньки. -- Нельзя идти на поводу у него  и ему подобных. Надо бороться  с
эпидемией  глупости!  Надо,  пока  не поздно, поднять  всех  людей,  поднять
Францию,  Европу,  весь земной шар.  Даже у  нас  еще не все потеряно. Пусть
зараза поразила дядю Самюэля, но  все-таки не до такой же степени  -- я ведь
его знаю! -- не может он не понять наконец, что это сплошное безумие..."
     Флоранс продолжала бежать. В коридорах царило оживление. Она наткнулась
на  группу  служащих,  которые  весело  смеялись,  почесываясь  скребницами,
распыляющими порошок.
     -- Сеньорита Флоранс, видели эту новинку? -- крикнул Эстебан, когда она
приближалась к ним  и  впервые  со  дня приезда она заметила на  благодушной
физиономии   швейцара  прежнее  веселое,   даже  счастливое  выражение.   --
Поразительно,  --  хохотал  он, --  ай...  ой,  ой,  ой... "В чем ангельское
наслажденье? Где чешется -- чесать, в том нет сомненья!"
     Возмущенная  Флоранс в  ярости, горя желанием мести,  толкнула  дверь в
кабинет.  Там она  увидела Бретта с Капистой,  которые,  восторженно гогоча,
тоже предавались  неслыханным радостям,  которые  им  доставляли чесательный
порошок и почесывающая десница.
     Окаменев,  Флоранс  застыла  на пороге.  Вскоре за  ее спиной  появился
Квота. По его лицу чувствовалось, что он торжествует, хотя и пытается скрыть
это.
     -- Дядюшка!  --  крикнула наконец  Флоранс, уже  ничего не соображая от
ярости. -- Как вы можете?.. Как вы... Немедленно выбросьте вон эту гадость!
     -- Да ты что! --  удивленно возразил Бретт. -- Наоборот,  это блестящая
находка!  --  И,  повернувшись  к  Квоте,   добавил:  --  На  сей  раз  ваши
психоаналитики  попали  в точку, поздравляю!  Ты не представляешь  себе,  --
вновь обратился он к племяннице. -- ...Ой-о!..  А-ах... Хочешь  попробовать?
Вот увидишь сама, как... Ой!
     Вместо  ответа  Флоранс  схватила  его  за  лацканы  пиджака и  с силой
тряхнула.
     -- Дядя, опомнитесь! Прекратите немедленно, не то я зарычу.
     Эта вспышка отрезвила Бретта и Каписту, и они перестали чесаться.
     -- Что? -- пробормотал Бретт. -- Что такое? Что случилось?
     -- А то, -- дрожа от  возмущения, сказала Флоранс, -- что достаточно  я
здесь насмотрелась,  хватит. Я вижу -- бороться поздно, слишком поздно.  И я
уезжаю.
     -- Куда?
     -- В Европу. Первым же самолетом.
     Дядя вздрогнул, словно его ударили.
     -- Да успокойся, успокойся ты, -- уговаривал  он ее. -- Не горячись. Ты
ведь только что приехала.
     Флоранс попыталась взять себя в руки.
     -- Дядя, -- сказала она твердым голосом, -- выслушайте меня. Сейчас вам
придется сделать выбор -- и окончательный.
     Бретт почувствовал, что близится катастрофа.
     -- Сделать выбор? Кому? Мне?  -- пролепетал  он. --  Но...  между чем и
чем?
     Флоранс решительным  жестом  показала  на  Квоту,  который стоял за  ее
спиной.
     -- Между этим человеком и мною.

     После ультиматума Флоранс воцарилось глубокое молчание.
     -- Надеюсь... надеюсь...  ты...  ты пошутила,  -- заикаясь, пробормотал
наконец  Бретт,  но  по  голосу  его чувствовалось,  что  он  сам  не  верит
собственным словам.
     Флоранс твердо повторила:
     -- Или он, или я. Еще никогда в жизни я не говорила так серьезно.
     Квота настороженно наблюдал за этой сценой. Потом шагнул вперед.
     -- Я действительно  опасаюсь, дорогой Бретт,  -- невозмутимо проговорил
он, -- что у нас  с вашей племянницей точки зрения на жизнь несовместимы. Но
я никогда не  прощу себе, дорогой  мой друг, если  из-за меня  в вашей семье
произойдет разлад. Поэтому, если вы не  возражаете,  не будем обсуждать этот
вопрос.
     Его слова лишь усилили волнение Бретта.
     -- Не понимаю... что вы хотите этим сказать?
     -- Я  буду  в отчаянии, если стану причиной драмы в вашей семье. К тому
же  я  и так  часто  укоряю  себя,  что  слишком  долго  пренебрегал  своими
обязанностями педагога...
     --  Погодите,  не  торопитесь, черт  побери,  говорите  яснее.  Что  вы
собираетесь делать?
     -- Да просто вернуться в колледж, в Камлупи, вот и все.
     Эти  слова,  произнесенные совсем  спокойным  тоном, поразили  Бретта и
Каписту словно удар  молнии. Они  даже  на минуту  потеряли  дар речи, потом
вдруг Бретт взорвался.
     -- Вы! -- крикнул он, задыхаясь. -- Из-за какой-то вздорной болтушки!
     И,  повернувшись  всем  корпусом к Флоранс, брызгая от волнения слюной,
бросил:
     -- Противная девчонка, чего ты лезешь не в свои дела?
     Каписта, побагровев от ярости, тоже подошел к Флоранс.
     -- Ах, значит, вот зачем вы вернулись? --  крикнул он  ей прямо в лицо.
-- Вас за этим прислали? Что на Квоту точат зубы, это я давно подозревал, но
здесь никто, слышите вы, никто не позволит... -- И вдруг он  завопил: -- Это
же  диверсия! Вас запросто выставят из нашей страны, и гораздо быстрее,  чем
вы сюда прибыли!
     Но Флоранс не слушала его, она не спускала глаз с Бретта.
     -- Дядюшка, милый, дорогой, ну, прошу вас -- пусть он уедет, раз он сам
предлагает, -- настойчиво твердила она.
     Ее  ласковый,  но полный  тревоги голос,  ее упорство подействовали  на
Бретта.
     -- Ты совсем  потеряла голову, --  сказал он уже менее резким тоном. --
Да отдаешь ли ты себе отчет в том, что... Пойди-ка лучше  отдохни, а завтра,
когда одумаешься, мы вернемся к нашему разговору.
     -- Зачем, пусть она все выскажет сейчас...
     Бретт вздрогнул, увидев, как Квота ласково улыбается Флоранс.
     --  Я ее  прекрасно  понимаю, -- продолжал  Квота, --  и не могу на нее
сердиться. Неудивительно,  что мои слишком  реалистические  взгляды на жизнь
привели в смятение столь чувствительную натуру.
     Флоранс  по-прежнему не  обращала  на  него внимания. Она  обняла  дядю
Самюэля.
     -- Дядя... Любимый мой дядюшка, послушайтесь меня. Сейчас вы богаты, и,
вот видите,  я,  -- Флоранс повернулась  к  Квоте, --  благодарю его за это:
спасибо, Квота, большое,  большое вам спасибо.  А  теперь,  дядюшка,  милый,
умоляю  вас, пусть он уедет! Чего вам еще надо?  Стать еще богаче? А  зачем?
Что  вы сможете приобрести такого,  чего  у вас  еще  нет?  Третий  типофон?
Четвертое пианино? Шестой автомобиль?  Или  вы собираетесь коллекционировать
ваши   дивиденды,   как   филателист    марки?   Или   на   манер   Эстебана
коллекционировать  часы  и умывальники?  Неужели  вы  не видите  сами, какое
будущее ждет нас всех, если этот человек не прекратит свою деятельность?
     -- А ты знаешь,  что  нас ждет, если он прекратит? -- В  голосе  Бретта
снова зазвучал гнев, и Флоранс опешила. -- Всего  два года пробыла в  Европе
-- и уже забыла азы нашего ремесла? Коммерция беспощадна -- "Кто не движется
вперед,  тот  отступает  назад". Либо иди вперед, либо подыхай! Замолчи! Мне
осточертели твои интеллигентские разговорчики!
     -- Но я же молчу...
     --  Слава  богу!  Еще  бы  посмела  спорить  со  мной!  Знаем  мы  вас,
идеалистов, софистов и иже с ними! Экономику на одних добреньких чувствах не
создашь!  Скажи,  хоть  когда-нибудь,  еще  со времени  египетских  пирамид,
кто-нибудь из вас, из таких вот благородных, как ты, из вас, кичащихся своим
добросердечием и чистой совестью, кто-нибудь  из вас спас народы от голодной
смерти?  Вот  уже сорок  веков такие,  как ты, торгуют  воздухом,  красивыми
словами,  а я  тем  временем  продаю вполне конкретный,  реальный  товар  --
комфорт, счастье,  здоровье детей,  радость  жизни. Знаешь, что будет,  если
наша торговля замрет? -- продолжал греметь Бретт. -- Я сразу же прогорю, это
уж  бесспорно. А  если  уедет  Квота,  моя торговля  замрет!  Значит,  снова
начнется безработица, нищета. Ты этого хочешь?
     -- Дядя, родненький, не сердитесь, -- мягко  проговорила Флоран