ремя почему нужно скорбеть о  прошлом, с  его нищетой,
хибарами, полуголодным  существованием, короче, о том, что противно здравому
смыслу, в сущности, бесчеловечно? Флоранс  совсем запуталась и  уже сама  не
знала,  чего хочет. Больше всего она опасалась  встречи с Квотой, по крайней
мере до  того времени,  пока  у  нее сложится более  твердое мнение обо всем
происходящем. Ее отношение к этому человеку было по-прежнему двойственным --
с одной стороны,  ей нравился его  ум, притягательная сила, которая влекла к
нему и ее и всех остальных, но, с другой стороны, ее пугала его развязность,
беспринципность, то, что он так безжалостно пользуется своей силой. И она не
хотела снова подпасть под его влияние.
     Вот почему она решила  оттянуть встречу  с  Квотой.  Первым  делом надо
продолжить начатое ею обследование и по  рассказам людей попытаться  создать
себе собственное, объективное,  непредвзятое мнение  о  том, к чему  привела
деятельность  Квоты.  Отказаться  по возможности от старых  предрассудков  и
личных пристрастий...
     На  следующий  день была  пятница, Флоранс  вспомнила, что рассказал ей
накануне Эстебан: именно  пятница для большей части тружеников  Хаварона  --
служащих,  агентов,  приказчиков,   комиссионеров,  людей   самых  различных
профессий  -- стала  добавочным выходным днем, чтобы они могли посвятить его
покупкам, и  ей  любопытно было посмотреть, как все это  происходит.  Вместо
того чтобы  с самого  утра  поехать в контору, она села в такси и  попросила
отвезти  ее  на  главную площадь  в  центре  города,  где  были  расположены
крупнейшие магазины столицы.
     По  дороге  она  обратила  внимание  на  огромное  количество плакатов,
больших   и   малых,  на  которых  стояло  одно  лишь  слово:  "Оксигеноль".
"По-видимому,  какой-то  новый  препарат,  --  подумала  она, --  вот  его и
рекламируют так широко".  Но что это -- моющее средство? Лекарство?  Ничего,
скоро она это выяснит.
     Флоранс вышла  на площади  и  решила прогуляться.  Если  только уместно
употребить  это слово, когда ты  не можешь ступить шагу, подхваченная густой
толпой.  Слава богу, на небе  ярко сияло июльское  солнце, а то  бы  Флоранс
решила,  что   наступил  сочельник.  С   лихорадочной  поспешностью  мчались
нагруженные пакетами люди.  У входов в  магазины  была толкотня,  словно при
посадке в  автобус в часы  пик. Все торопились, переругивались, чертыхались.
Раньше  так вели  себя только  женщины на распродаже  удешевленных  товаров,
вырывая друг у  друга остатки  тканей,  шляпки, чулки и перчатки,  а  теперь
сильный   пол  не  отставал   от   слабого.  Флоранс   видела,  как   весьма
респектабельные  мужчины штурмовали  прилавки  и,  странное дело,  бросались
прежде  всего  на дорогие веши, такие,  как кинокамеры  последнего  выпуска,
телевизоры,  акваланги  для  подводной  охоты...  Флоранс  заметила  скромно
одетого человека, который стоял в  сторонке, прислонясь к колонне, и вытирал
со  лба пот, у его ног лежал  огромный  лодочный мотор, что выглядело совсем
странно,  так  как Тагуальпа -- горная страна и в ней  нет судоходных рек. А
судя по  виду  незнакомца,  трудно  было предположить,  чтобы  он  мог  себе
позволить провести отпуск во Флориде или Акапулько. Флоранс подошла к нему.
     -- Сеньор... -- робко начала она.
     Мужчина   поднял  на   нее  глаза.  От  усталости  взгляд  у  него  был
затуманенный.
     -- ...Простите  меня  за бесцеремонность, -- продолжала  она, --  но  я
приехала в вашу страну  как гостья и мне хотелось бы задать вам один вопрос.
Если вы, конечно, не возражаете.
     Он  кивнул  ей,  но  жестом  попросил  ее  подождать  минутку. Затем он
распахнул пиджак, Флоранс увидела у  него под мышкой  странный флакон, вроде
маленькой бутылочки  содовой,  только с длинным  носиком,  задранным  вверх.
Мужчина нажал какой-то рычажок --  послышался свист вырвавшегося газа, потом
он  сделал два глубоких вдоха,  прикрыв  глаза. Когда  он снова  взглянул на
Флоранс, в глазах его блеснул живой огонек.
     -- Грандиозно, -- сказал он. -- Слыхали? Последняя новинка.
     -- Нет, а что это такое?
     -- Оксигеноль.  Кислород пастеризованный, витаминизированный  и прочее.
Восстанавливает силы. Только приходится часто заряжать... Да, так  что же вы
хотели узнать?
     Флоранс замялась.
     -- Я боюсь показаться нескромной...
     -- Ну, что вы, пожалуйста, не стесняйтесь.
     -- Вы уезжаете в отпуск? К морю, наверное?
     Ее вопрос несколько озадачил незнакомца.
     -- Нет, -- ответил он, -- я поеду к своему отцу в горы.
     -- Однако вы, если не ошибаюсь, купили лодочный мотор.
     -- Купил.
     Он улыбнулся и добавил!
     -- Красивый, правда?
     -- Но что же вы собираетесь с ним делать?
     -- Собственно говоря,  я пришел за подтяжками, а  продавец...  Ну вы же
знаете, что это за люди...
     -- Но лодка-то у вас есть?
     -- У меня? К счастью, нет.
     -- Так для чего  же тогда  мотор? И почему  -- к счастью? -- Недоумение
Флоранс все возрастало.
     --  К счастью,  потому  что в следующем  месяце  я вынужден буду купить
лодку. И  она, к  счастью,  стоит  дорого.  Иначе  мне в два  счета  понизят
жалованье.
     Только  теперь  Флоранс  все  поняла,  она  вспомнила  слова  Эстебана:
заработная плата находится в прямой зависимости от количества покупок... Еще
одно жестокое  и гениальное  изобретение этого чудовища Квоты! Так  вот  чем
объясняется  этот ажиотаж у  прилавков  с  дорогими товарами!  Ко всему  еще
сейчас конец месяца.
     Флоранс  вышла из магазина с  тяжелым чувством. Был уже  полдень, и она
стала  искать кафетерий, где можно было  бы позавтракать. Теперь  она уже не
удивлялась тому, что у всех прохожих обеспокоенные и  напряженные  лица. Они
как  маньяки  лихорадочно  шарили глазами  по  витринам в надежде обнаружить
какую-нибудь вещь, которой у них еще нет, которую они еще не  успели купить,
на худой конец хотя бы модель нового выпуска...
     В  баре кафетерия  Флоранс уселась  на  высокий табурет среди  двадцати
посетителей. Но и здесь ее поджидало разочарование: когда она заказала салат
с яйцами, на  нее посмотрели с  недоумением.  В таком случае с тунцом или  с
помидорами?  На  лице  официанта  появилось  выражение   подозрительности  и
презрения.  У них есть только омары по-термидорски, лангусты  по-нейбургски,
русская икра, седло косули, жаворонки, овсянки. И впрямь все посетители бара
ели эти дорогие блюда, но с  той же  кислой  скучающей физиономией,  так  же
торопливо, как раньше они  проглатывали кусок ветчины,  горячую сосиску  или
рубленый   бифштекс.   Флоранс  еще   не  потеряла   вкуса   ко  всей   этой
гастрономической  роскоши, и  она получила истинное  наслаждение от гусиного
паштета  с  трюфелями,  хотя тупое безразличие соседей слегка  испортило  ей
удовольствие.
     Выйдя из кафетерия, она свернула на улицу генерала Гроппо, героя борьбы
за  независимость,  и  внимание  ее   привлекла  вывеска,  пробудившая  уйму
воспоминаний:  "Священные когорты прогресса".  Отец Эспосито! Она вспомнила,
как   святой   отец   месяц   обхаживал  Каписту,  чтобы  вытянуть   у  него
пожертвования, а потом сам попался на  удочку Квоты и вернул пожертвования в
стократном размере.
     Так вот, значит, где его благотворительная столовая. Время обеда еще не
наступило, однако двери были отперты. Флоранс вошла.
     В первую минуту она решила,  что ошиблась. А может, просто забыли снять
вывеску?  Столовая   переехала,   и  заведение  вступило,   если  можно  так
выразиться,  на  иную  коммерческую   стезю.   Ничто  здесь  не   напоминало
благотворительной столовой, к  тому же в помещении не было  ни души. То, что
увидела Флоранс,  скорее уж походило на выставку бытовых приборов: различные
модели  холодильников,  стиральные  машины   и  машины  для  мойки   посуды,
водонагреватели,  морозильники,  металлические шкафы, мойки  из  нержавеющей
стали,  из пластика  и фаянса,  вдоль  стены тянулись  душевые  установки из
разноцветного  фаянса  и  сверкающей хромированной стали.  Флоранс с  трудом
пробралась  сквозь нагромождения всего этого фаянса и полированного металла.
Наконец она очутилась в кухне, где стояли огромные ультрасовременные плиты с
электрическими  вертелами,  решетками для  поджаривания мяса,  духовками  на
инфракрасных лучах, автоклавы, машины для резки  овощей, усовершенствованные
мясорубки, разнообразные мельницы и  сотни других предметов, назначение коих
было  ей не известно.  Недоставало здесь только  одного  -- запаха  кухни. И
поражало  мертвящее бездействие всех этих механизмов. Вдруг Флоранс услышала
за своей спиной глубокий вздох.
     Она  живо  обернулась.  В уголке  на  табуретке  сидел  отец  Эспосито,
высохший, сгорбленный, с бессильно опущенными руками, он мрачно  и удрученно
смотрел на Флоранс. Не человек, а призрак.
     -- О, вы здесь, отец мой! -- воскликнула Флоранс.
     Видел ли он ее? Взгляд у него был отсутствующий...
     -- Вы меня узнаете?
     -- Да... Если не ошибаюсь... -- безучастно пробормотал священник.
     -- Вы часто приходили к нам в "Фрижибокс", -- напомнила ему Флоранс.
     -- Да, да... -- прошептал Эспосито и умолк.
     Вдруг  он  распахнул полы пиджака,  нажал на  рычажок, и  Флоранс снова
услышала  свист  выходящего газа. Несколько секунд  Эспосито с  лихорадочной
жадностью вдыхал газ. Наконец лицо у него просветлело, взгляд оживился. Губы
сложились в подобие улыбки.
     -- Да, да, -- повторил он. -- Вы сеньорита Флоранс.
     -- Племянница Самюэля Бретта, вы же хорошо его знаете.
     -- Да, да...  Но  ведь  вы  уезжали?  --  вспомнил старик.  --  Значит,
вернулись...
     И он  посмотрел  на  нее, словно  на  привидение.  Внезапно  глаза  его
увлажнились и слеза медленно поползла по носу.
     --  Вот до чего я дожил, -- качая  головой,  проговорил  он униженно  и
безнадежно.
     -- По правде сказать, -- осторожно начала Флоранс, оглядывая кухню,  --
я, признаться,  удивилась. Почему вы один? Где же ваши кухарки? Ведь не сами
же вы готовите обеды?
     -- Обеды! -- выкрикнул Эспосито.
     Его крик был похож на рыдание.
     -- Неужели вы сами  не видите? -- Он  ткнул рукой в  сторону плиты.  --
Какие  уж там обеды! -- И голос его дрогнул. -- Откуда  мне  взять деньги на
обеды,  дорогая моя  сеньорита,  когда я кругом в долгах, когда у меня полно
просроченных  векселей, все пожертвования  уходят на их оплату,  и все равно
денег не хватает.  Бездонная  бочка какая-то...  Обеды!  --  повторил  он  с
отчаянием и стыдом и обхватил голову руками.
     -- Ну, а как же...  ваши бедняки? -- с  ласковым  сочувствием  спросила
Флоранс.
     Эспосито поднял голову. Он посмотрел на "ее с таким же недоумением, как
тот официант в кафетерии. Потом, словно эхо, он переспросил:
     -- Мои  бедняки? -- медленно поднял  к  потолку  обе руки  и  бессильно
уронил их.  --  А  где  мне прикажете брать  бедных,  дитя мое? Здесь такого
натворили, пробудили  в них  такие  желания,  для  удовлетворения  коих  эти
несчастные  готовы  на  все: даже  на то,  чтобы  работать.  И  получают они
огромные деньги! Нет, просто невероятно!
     Но слова священника вызвали у Флоранс обратную реакцию.
     -- В таком случае, отец  мой... раз больше нет неимущих, раз они хорошо
зарабатывают, мы все должны радоваться. Раз нищета исчезла...
     Эспосито в возбуждении вскочил с табуретки.
     -- Так в том-то вся и беда, дитя мое. Вместе  с нищетой исчезла и вера!
Мои когорты тают на глазах, как  восковые свечи. И даже те, кто еще остался,
охладели к учению, верят в бога по привычке и только  из вежливости ходят на
мои проповеди. Но сердце их молчит, они попросту  лицемерят! Что  же делать?
Как бороться против этого благосостояния?
     -- Вы проповедуете нищету, отец мой! -- возмутилась Флоранс.
     --  Нет, ничуть,  -- живо возразил священник. --  Но  что делать,  если
богатство губит  души? Убить нужду весьма  похвально, а что, если  при  этом
убивают также  и человека? Взять хотя бы  меня, бедного грешника, оглянитесь
вокруг и скажите искренне, дочь  моя, на что мне  все эти вещи? Увы, отныне,
куда бы я ни обратился за пожертвованиями или для спасения  гибнущей души, я
выхожу, унося с собой либо термостат-подставку для стекания сока под вертел,
либо автоматическую гусятницу. И каждый раз поддаюсь я соблазну, хотя  никто
меня не искушает. Увы, без искушения поддаться соблазну, не иметь даже этого
предлога для извинения... Скажите,  разве это  не самый страшный  из грехов,
которому нет ни снисхождения, ни прощения? Возьмите хотя бы этот оксигеноль.
Знаете, что это такое?
     -- Д-да, -- протянула Флоранс. -- Я видела рекламы....
     -- Так вот я поклялся себе: не поддамся на сей раз соблазну. На сей раз
подобная мерзость  меня не искусит, на  сей раз  меня не  проведут...  И вот
посмотрите... -- он печально распахнул полы  сюртука, --  вот он  здесь.  Не
устоял. И я вдыхаю этот газ. -- Он направил на себя струю кислорода.  --  Но
самое страшное, дитя мое, мне это нравится. Я уже не могу обойтись без него.
Вот что ужасно! Но, кажется,  этот Квота -- ваш друг?  -- неожиданно спросил
он, бросив на Флоранс подозрительный взгляд.
     -- Ничего подобного, -- ответила она, -- просто он...
     -- Тем лучше,  тем лучше, дитя  мое. Потому что я прямо скажу вам, этот
человек -- настоящий преступник. Он низвергнет нас в пучину порока.
     -- Вы несправедливы, отец мой, -- сурово заметила Флоранс.
     Она  сама  изумилась своим  словам.  Что  толкнуло ее  на защиту Квоты.
Всеобщее  повышение  заработной  платы?  Исчезновение  нищеты,  о  чем  отец
Эспосито скорбит так, словно у него вырвали сердце из груди?
     -- Но  скажите, отец  мой, разве это справедливо упрекать Квоту за  то,
что благодаря ему столько людей могут больше не мерзнуть, не голодать...
     --  Этого у меня  и в  мыслях не было! --  возразил  священник,  подняв
дрожащую  руку.  -- Но что  он  дал взамен?  Разве  вы не  заметили,  во что
превратились  люди  в нашей стране?  Пресыщенные  автоматы,  обожравшиеся до
тошноты,  словно гуси, которых откармливают  всевозможными радиоприемниками,
холодильниками,   мотоциклами,  лодками,  пианино,  и,   несмотря   на  это,
погибающие  от смертельной тоски и посему жаждущие, чтобы их подвергли новым
пыткам.
     -- Знаете, отец мой, -- пыталась еще сопротивляться Флоранс, -- роскошь
как женщина: она становится пыткой только для того, кому недоступна...
     -- ...и еще, естественно, для того, кто вынужден ею владеть, не имея на
то ни малейшего желания,  -- живо отозвался священник. -- А сейчас уже никто
ничего  не желает. У  каждого слишком много  всего,  и,  несмотря на это, он
должен покупать, покупать,  покупать без  конца. Так  продолжаться не может.
Нет, нет, не может.
     На этот раз Флоранс не нашлась, что возразить. Они молчали, погруженные
в свои мысли. Потом Флоранс сказала:
     -- Отец мой,  приходите хоть завтра к  нам в контору. Мы вместе обсудим
все эти дела, может быть даже с Квотой.

        "5"

     И действительно, Флоранс приняла теперь твердое решение: она встретится
с  Квотой.  У  них  будет  серьезный,  возможно даже  резкий, возможно  даже
мучительный, разговор, но иного выхода нет -- положение слишком опасное. Ибо
отец Эспосито прав, прав по  крайней мере в одном отношении, думала Флоранс,
люди настолько пресытились всем, что у них нет больше никаких  желаний, даже
у тех, которые, подобно привратнику Эстебану, сами еще этого не осознали, не
отдают себе в этом отчета, а посмотрите, как в день, выделенный для покупок,
они  носятся  сломя   голову  по  магазинам,  мучительно   пытаясь  отыскать
какую-нибудь  вещь,  которая  еще  может  их  прельстить.  Зачем?  Чтобы  ее
приобрести.  Ведь  они вынуждены покупать,  иначе им понизят жалованье, а на
что им  столько  денег?  Для  того  чтобы  покупать вещи,  в  которых они не
нуждаются? Иными словами, покупая,  они сохраняют свои высокие ставки, и это
дает им возможность покупать, чтобы сохранить...
     У  Флоранс даже  голова закружилась -- так нелеп, так кошмарен был этот
заколдованный  круг.  Она  бросилась бежать. Она  ворвалась в  контору.  Она
спросила, здесь ли Квота. Она хочет его видеть. Немедленно. Пусть бросит все
дела.
     И все же она удивилась, когда он явился к ней почти сразу же, едва  ему
доложили  о  ее желании поговорить с ним. Казалось, он  был счастлив увидеть
Флоранс, во  всяком  случае  если  судить  по  вздернувшей  уголки  его  губ
радостной улыбке, которая так  редко появлялась на этом тонком, бесстрастном
лице. Зато Флоранс при  виде Квоты сразу же заледенела. Этот дьявол в образе
человека обладал даром убивать все чувства. Она уже сама не знала, ненавидит
ли его, восхищается им, презирает или боится...
     Однако Квота обеими  руками  сжал  руку  Флоранс  --  жест  вообще  ему
несвойственный  --  и,  задержав ее  в  своих  ладонях, внимательно  оглядел
девушку.
     -- Европа пошла вам на пользу, -- сказал он. -- Вы чудесно выглядите.
     Флоранс не нашлась, что ответить. Она осторожно высвободила руку. Ей не
хотелось обижать его,  но в то же время не хотелось быть излишне приветливой
и  дружески  интимной.  В   первую  минуту  Квота   как  будто  удивился  ее
сдержанности --  видимо, он не  ожидал такого приема. Потом чуть нахмурился,
сморщил губы и криво усмехнулся:
     --  Что-нибудь  случилось?  Ну хотя бы  поздоровайтесь  со  мной  после
двухлетней разлуки.
     Флоранс улыбнулась и любезно сказала:
     -- Здравствуйте...
     Она  протянула ему руку,  которую только  что  отняла, но тут  же снова
отняла ее. Потом она опять улыбнулась, как бы говоря: "Вы уж извините меня",
тряхнула головой и опустила глаза.
     -- Да, -- проговорила она, -- случилось...
     -- Я надеялся, -- сказал Квота, -- что мы помиримся...
     Она  подняла  голову,  беспомощно развела  руками, глубоко вздохнула  и
ничего не ответила. Молчал и Квота, потом проговорил:
     -- Н-да, ваше поведение не слишком ободряет...
     Флоранс задумчиво поглядела на "его.
     -- А вы полагаете, что мне хочется вас ободрить? -- тихо спросила она.
     Улыбка сошла с лица  Квоты,  но  он, видимо,  не обиделся. В его глазах
сквозило любопытство, в котором были и укор и ирония.
     -- Неужели вас не учили в детстве говорить спасибо?
     Но Флоранс не сдавалась.
     -- Спасибо? Да я ничем не обязана вам! -- твердо возразила она.
     -- Вы -- нет. Ну а дядя?
     Флоранс с насмешливым пренебрежением поджала губы.
     -- Дядя Самюэль? Он или другой -- это же чистая случайность. Просто  он
первый попался вам на пути, вот и все.
     -- Но это еще не причина быть неблагодарной.
     -- Пожалуй, да, -- согласилась Флоранс.
     Она  готова  была признать себя неправой,  чтобы  хоть  немного обелить
Квоту.
     -- Больше того, --  продолжала она, -- я рада отметить,  что вы повсюду
добились  потрясающих успехов.  Вот видите,  я  объективна. Ваши  успехи еще
поразительнее,  чем я  представляла  себе, живя вдали.  В первую  очередь --
высокие ставки. Взять хотя бы Эстебана --  до вас он зарабатывал сто песо, а
теперь, по его словам, получает три тысячи. Думаю, это правда.
     Но Квота удивился ее удивлению: ведь ни  для кого не секрет, сказал он,
что благодаря ему в Хавароне, где раньше была самая низкая в мире заработная
плата, сейчас она самая высокая. Даже выше, чем в Соединенных Штатах.
     Пусть  так, согласилась Флоранс, но такая высокая оплата  труда связана
со  странными,  мягко говоря, обязательствами... К  чему они  приводят,  она
смогла  убедиться  собственными  глазами  утром,  так  как сегодня  пятница,
нерабочий день,  выделенный для еженедельных покупок.  И Флоранс весьма живо
нарисовала  Квоте  картину, которую  своими глазами  наблюдала:  исступленно
мечущиеся, обуреваемые  страхом  не выполнить норму покупок  люди, толкотня,
ажиотаж,  человек  с  лодочным  мотором, несч