Сердце  маленького
мальчика уже начинает давать сбои. Глупо и страшно. А собственно, какая  нам
разница, когда у нас начинает болеть сердце?
   Я полез под душ, чтобы хоть немного прийти в себя. Действительно -  какая
разница? Мы все равно обречены. Не понимаю, почему люди не бегают по  улицам
и не воют от ужаса. Словно кто-то всемогущий и безжалостный приговорил  всех
живущих на  земле  к  смертной  казни.  Разве  принципиально,  когда  именно
случится эта смертная казнь? Все равно мы все приговоренные. Разница лишь  в
сроках. У одних срок этот  наступит  через  день  -  например,  взорвется  в
воздухе самолет. У других - через неделю, когда случится  замлетрясение  или
очередная война в какой-нибудь "горячей точке" мира. У третьих - через  год,
эти будут умирать в мучениях от онкологической гадости, пожирающей  человека
изнутри. А некоторым повезет,  и  они  умрут  еще  через  несколько  лет  от
сердечной недостаточности.
   Чем больше я думал, тем более убеждался в том, что самая приличная смерть
- смерть от СПИДа. Так хоть знаешь, какое именно преступление ты совершил  и
почему получил такой суровый  приговор.  Преступление,  правда,  выражено  в
форме  греха,  но  это  может   являться   хоть   каким-то   утешением   для
приговоренного. А для всех остальных? Очевидно, у нас  в  мозгу  срабатывает
какая-то пружина, заставляющая нас есть, пить, любить, гадить, убивать  себе
подобных  и  даже  наслаждаться  какими-то  мелкими  радостями,  забывая   о
приговоре. Но приговор существует, он выносится нам  в  момент  рождения,  и
никакая высшая апелляционная инстанция не сможет  его  отменить.  Когда  мне
было четырнадцать-пятнадцать лет, я об этом много думал. Мне  казалось,  это
ужасно: в один прекрасный день я умру и ничего больше не  увижу,  ничего  не
услышу, ни с кем не поговорю. Просто усну и  никогда  не  проснусь.  Ужасно.
Потом я понял, что и спать не буду, а провалюсь в  какую-то  темную  бездну.
Может, поэтому я так боялся засыпать в подростковом возрасте.
   Потом я повзрослел, поступил в институт, начал встречаться  с  женщинами,
женился,  стал  работать.  И  забыл  о   приговоре.   Замотанный   дурацкими
проблемами,  я  не  вспоминал  о  приговоре,  который  выносится  всем   без
исключения. Даже когда  приходил  на  кладбище,  где  хоронили  близких  или
знакомых людей, - даже тогда  срабатывала  какая-то  спасительная  пружинка,
заставляющая не отождествлять себя с  покойным.  Но  теперь,  когда  заболел
Игорь, я снова вспомнил о своих детских страхах. Если я так  боялся  смерти,
зная, что могу умереть лет через  пятьдесят-шестьдесят,  то  что  же  должен
чувствовать мой мальчик? Может, он кричит по ночам, может, плачет в подушку?
Или будит свою мать и отчима, терзает их своими недетскими вопросами?
   Я чуть не выскочил из ванной. Хотел позвонить  Игорю,  но  вспомнил,  что
часы показывают пять утра. Он сейчас наверняка спит, если вообще в состоянии
спать. Я вышел из ванной комнаты, шлепая босыми ногами по  полу.  Подошел  к
книжной  полке,  где  стояли  мои  любимые  книги.  Почему-то   книги   меня
успокаивали, словно внушали мне, что не все так  страшно.  Словно  объясняли
мне какую-то истину, которую я все равно не мог постичь.
   Я вспомнил про Тойнби, которого взял мой мальчик. Значит,  ему  интересно
читать такие книги. Значит, он все-таки меньше думает о значении собственной
жизни. Собственно, что же такое жизнь? Неужели мы приходим в этот мир только
для того, чтобы прожить жизнь и стать удобрением для полей? Ведь должна быть
какая-то сверхзадача, которую мы не знаем. Уверен, должна  быть.  Откровенно
говоря, я никогда не верил в Бога. Я был рационалистом и  прагматиком  и  не
мог поверить в нечто  иррациональное.  Если  Бог  обходился  без  моей  души
миллионы лет, то почему он не может обходиться без нее и  впредь,  рассуждал
я. С другой стороны - как поверить в то, что все произошло путем эволюции?..
И кроме того: эволюция, породившая человека, - тоже  своего  рода  чудо.  То
есть теория Дарвина - просто красивая  сказка.  Ведь  ни  одна  обезьяна  за
последние несколько тысяч лет  не  превратилась  даже  в  подобие  человека.
Впрочем,  философские  вопросы  меня  не  очень  интересовали,  меня  больше
волновала собственная жизнь, вернее, жизнь Игоря.
   Очевидно, смерть Семена Алексеевича сильно на меня подействовала: все мои
детские страхи, загнанные в подсознание, тотчас пробудились.  А  может,  это
болезнь Игоря сделала меня психопатом и неврастеником? В общем, в ту ночь  я
почти не спал. Вернее, вообще не спал, хотя в половине шестого честно лег  и
почти два часа пытался заснуть. А может,  я  все-таки  засыпал  на  короткие
мгновения? Точно сказать не могу.
   Утром мне предстояло самое сложное - поехать к родным Семена  Алексеевича
и все рассказать его жене и дочери. Когда я думал об этом,  мне  становилось
так страшно, что  хотелось  отказаться  от  поездки.  С  другой  стороны,  я
понимал: только я, самый близкий им человек и  любимый  его  ученик,  должен
сообщить им ужасную новость. Может, я не спал именно из-за этого? Во  всяком
случае, утром я поднялся в половине восьмого и снова  отправился  в  ванную,
чтобы побриться. А в восемь услышал первый телефонный звонок.
   - Леонид, - раздался в трубке высокий голос Алены, - что вчера произошло?
Я звонила тебе до часу ночи. Тебя не было ни на работе, ни дома.
   Где ты был?
   Неужели ее действительно интересует, куда я мог поехать  ночью?  Говорят,
есть такие женщины, которые не оставляют в  покое  своих  мужей  даже  после
развода.  Очевидно,  существуют  и  мужья,  считающие   бывших   жен   своей
исключительной собственностью. Но мне-то  было  абсолютно  безразлично,  где
ночует Алена. Лишь бы от ее капризов не страдал Игорь.
   - У меня были дела, - ответил я усталым голосом.
   - Поэтому ты отправил Игоря одного?  Неужели  ты  ничего  не  понял?  Ему
нельзя было входить в метро. Ему может  стать  плохо  по  дороге,  в  вагоне
метро.
   Теперь понятно, почему она мне позвонила.
   А я, кретин, решил, что она до сих пор меня ревнует.
   - Извини, - сказал я.
   - Мы считали, что ты повез его к  своему  другу,  а  он  сказал,  что  на
обратном пути ты довез его до станции  метро.  Неужели  у  тебя  не  хватает
ума...
   - Я очень устал, - перебил я Алену.
   - Ты хотя бы меня выслушай! - она повысила голос.
   - Нет уж, уволь, - не выдержал я. - Вчера убили Семена Алексеевича, когда
он вошел в подъезд своего дома. Я всю  ночь  занимался  расследованием.  Еще
есть вопросы?
   Нужно отдать ей должное - она все поняла.
   Алена всегда была сообразительной женщиной. Да, она действительно поняла,
почему я высадил Игоря у станции метро. И, кроме того, поняла, что денег, на
которые мы рассчитывали, уже может не быть.
   - Извини, - тихо сказала она.
   - Ничего, - отозвался я.
   - Леня, - она давно меня так не называла, - ты извини, я ведь  ничего  не
знала. Я все понимаю... Просто вчера из-за Игоря я взбесилась. Думала,  тебе
наплевать...
   Я молчал. В таких случаях лучше помолчать.
   - Ты не думай, - продолжала Алена, - если понадобится,  мы  действительно
продадим квартиру. У нас уже и покупатель есть...
   - Не нужно, что-нибудь придумаем.
   - Мы хотим в воскресенье улететь, - сказала она. -  У  нас  уже  заказаны
билеты. Сегодня  пойдем  получать  визы.  Говорят,  по  вызову  из  лечебных
учреждений визу дают сразу. Ты не знаешь?
   - Не знаю.
   - В общем, ты не думай, - повторила она, - мы все сделаем сами.
   - Посмотрим, - пробормотал  я.  -  Вы  сначала  визу  получите,  а  потом
поговорим.
   - Кто его убил?
   - Пока не знаем. Я вам завтра позвоню, - сказал я на прощание  и  положил
трубку.
   После бритья я позавтракал, и тут снова  раздался  телефонный  звонок.  В
трубке раздался голос Саши Лобанова:
   - Извините, Леонид Александрович, что беспокою вас так рано. Я хотел  вам
напомнить, чтобы мне выписали пропуск. Нужно проверить, с кем вчера  вечером
общался Семен Алексеевич.
   - Сейчас приеду, - сказал я. -  Если  хотите,  поедем  вместе.  Могу  вас
подвезти.
   - Может, лучше я подъеду к вашему дому? - предложил следователь.
   - Тогда запишите адрес. - Я продиктовал адрес  и  снова  положил  трубку.
Трудно придется Лобанову. Кто ему разрешит работать на нашей  территории?  В
лучшем случае разрешат войти в бывший кабинет Семена Алексеевича.  Да  и  то
только  с  группой  сопровождающих.  Лучше  бы  поручили   вести   следствие
сотрудникам ФСБ, им бы разрешили проводить  хоть  какие-нибудь  действия.  А
работники прокуратуры вызывали у наших только смех.
   Я вообще терпеть не могу,  когда  показывают  по  телевизору  генеральных
прокуроров.  Вид  у  них  жалкий,  суетливый,  никчемный.  Если  они   такие
принципиальные, пусть едут на Северный Кавказ и там качают права. На  глазах
у них происходят убийства, похищения, грабежи, даже войны. Я  уж  не  говорю
про чиновников, которые воруют и берут взятки нагло, в открытую. А  кого  из
них  арестовала  прокуратура?  Назовите  хоть  одного  крупного   чиновника,
которого посадили бы следователи прокуратуры. Типичные  неудачники.  Вернее,
их сделали таковыми. Принципиальные быстро вылетают со службы, а конформисты
остаются работать. Если честно, то все успехи прокуратуры - настоящее фуфло,
как говорят уголовники.
   Всего этого я, конечно, Саше говорить не  стал.  Незачем.  Он  сам  знает
ситуацию. Знает, что работать они могут только с определенным  контингентом.
Если выяснится, что Облонков хоть каким-то боком имеет  отношение  к  смерти
Семена Алексеевича, то  Лобанова  сразу  отстранят  от  расследования.  Есть
уровень, на который они выходить не могут. В  таком  случае  уголовное  дело
сразу передадут другому, а потом вообще закроют. Облонкова же просто уволят,
и все на этом закончится. Как всегда бывает в таких случаях. Впрочем, имелся
один нюанс... Я  знал,  что  Семена  Алексеевича  могли  убить  из-за  моего
рассказа. Именно поэтому я решил, что доведу расследование  до  конца,  даже
если меня потом уволят со службы без пенсии.
   Уже выходя из квартиры, я сделал то, чего не делал  много  лет.  Проверил
оружие, словно меня могли поджидать за дверью.

Эпизод седьмой

   Они приехали на место происшествия на двух  машинах,  вшестером.  Демидов
собрал офицеров. Щелкнул зажигалкой, закурил. Потом негромко приказал:
   - Мне нужно знать, какие машины были в воскресенье  днем  у  этого  дома.
Даже если они подъезжали только на одну секунду. Обойдете каждый дом, каждую
квартиру... Может быть, действительно кто-то видел  машины.  Номера,  марки,
цвет, количество людей... Все, как  обычно.  Встречаемся  здесь  каждые  два
часа.
   - Сколько нам тут торчать? - проворчал один из офицеров.
   - Вечно. - Демидов нахмурился. Его подчиненный отступил на шаг  -  понял,
что допустил ошибку.
   - Пошли, - сказал Зиновьев. - Разделимся на три группы.
   - Я пойду с этим умником, - показал на офицера-лентяя подполковник.  -  В
общем, каждые два часа, ребята. Нам нужно найти хоть какие-нибудь следы.
   Три группы двинулись в разные стороны. Началась  изнурительная  проверка,
то есть обычная  розыскная  работа.  Они  обходили  квартиру  за  квартирой,
пытаясь узнать, кто именно мог видеть машины, стоявшие у дома в воскресенье.
Через два часа усталые и злые спустились вниз.
   - Ничего? - догадался Демидов.
   -  Ничего,  -  ответил  Зиновьев,  -  хотя  проверяем  каждую   квартиру,
опрашиваем всех без исключения.
   - Может, этот грузин врал? - сплюнул один из офицеров.
   - Послушай, - разозлился Демидов, - это мое дело  -  верить  ему  или  не
верить. А ваше дело проверять. Продолжим. Зиновьев, свяжись с управлением  и
узнай, что нового. Узнай, нашли сбежавшего арестанта или нет.
   Зиновьев вытащил из кармана  мобильный  телефон.  Набрал  номер.  Демидов
закурил и указал в сторону дома, видневшегося за поворотом. В соседнем  доме
жил Резо Гочиашвили.
   - Может, оттуда что-нибудь видели? - сказал Демидов.  -  Нужно  проверить
там квартиры.
   - Слишком далеко, - пробормотал один из офицеров.
   - Все равно видно, - возразил другой.
   - Его пока не нашли, - доложил Зиновьев.
   - Чем они там занимаются? - разозлился подполковник.  -  Даже  в  ФСБ  не
могут обеспечить условия для  арестованных!  Как  он  сбежал,  они  хотя  бы
объясняют?
   - Нет. Только сказали, что сбежал. Сообщение передали по всей Москве. Его
фотографию уже раздают по городу.
   - Они должны были оставить  засаду  у  него  на  квартире,  -  проговорил
Демидов. - Может, машины въехали со стороны двора? Вы  уже  успели  опросить
тот подъезд?
   - Не успели, - ответил Зиновьев.
   - Я сам проверю его квартиру, - сказал  Демидов.  -  А  во  дворе  ничего
подозрительного не заметили?
   - Нет, не заметили. Он же не дурак, чтобы  домой  возвращаться.  Думаете,
они оставят засаду у него на квартире?
   - Обязательно. Уже оставили. Думаю, вы просто ничего не заметили.  Ладно,
продолжаем проверку. Встретимся через два часа.
   Демидов перешел улицу - так, чтобы  обойти  дом  Гочиашвили  и  войти  со
двора. Во дворе стояли несколько машин, в одной из которых  сидела  девушка,
читавшая журнал. Демидов осмотрелся.  Внешне  -  тишина.  Но  Демидов  знал:
засада ФСБ должна быть обязательно. Подполковник  вошел  в  подъезд.  Кивнул
своему напарнику и вместе с ним вошел в  кабину  лифта.  Зиновьев  со  своим
напарником решили подниматься по лестнице. На этаже, где находилась квартира
Гочиашвили,  тоже  царила  тишина.  Демидов  подошел  к   двери,   позвонил.
Безрезультатно.
   - Может, никого нет?  -  спросил  напарник.  Демидов  позвонил  еще  раз.
Внезапно послышались удары, и тотчас же открылись сразу две двери - квартиры
Гочиашвили и его соседей. Из квартиры соседей  вышли  двое  в  штатском.  Из
квартиры Гочиашвили - также. У всех четверых в руках были пистолеты.
   - Стоять смирно! - приказал один из четверки. - Не двигаться!
   - Спокойно, ребята, - посоветовал Демидов.  -  Мы  из  милиции.  Получили
сообщение, что арестованный у вас сбежал.
   - Руки! - закричал второй, стоявший за спиной Демидова. - Руки вверх!
   - Мы из милиции, не валяйте дурака...
   - Документы! - заорал высокий, с неровным рядом зубов.
   - Стоять смирно! - закричал Зиновьев.  Неожиданно  появившийся  со  своим
напарником на лестнице,  он  взял  на  прицел  людей,  стоявших  у  квартиры
Гочиашвили.
   - Все в порядке, - сказал  Демидов.  -  Никто  не  нервничает.  Иначе  мы
перестреляем друг друга.
   Он достал свое удостоверение и протянул  его  высокому  фээсбэшнику.  Тот
повертел удостоверение в руках и вернул подполковнику.
   - Извини, - сказал он, убирая оружие.  Подчиненные  высокого  последовали
его примеру.
   - Думаете, он может сюда вернуться? - спросил Демидов.
   - Не знаю, у нас приказ, - последовал ответ.
   - У вас есть документы? - спросил подполковник.
   Высокий кивнул, доставая корочки. Демидов тотчас же  узнал  удостоверение
сотрудника ФСБ. В данном случае - майора Брылина.
   - Полагаю, он сюда не придет, - сказал Демидов. - Я  с  ним  говорил.  Он
бывший дипломат и знает наши методы работы. Вернее, ваши.
   - Может, придет кто-то из его знакомых, - резонно возразил Брылин. -  Или
позвонит.
   - Как он от вас сбежал? - осведомился Демидов. Он заметил, как  помрачнел
фээсбэшник.
   - Не знаю, - ледяным тоном ответил Брылин. - Это не мое дело.
   - Понятно. - Демидов понял, что майор  лжет,  но  приписал  это  обычному
ведомственному соперничеству.
   - Майор Рожко  тоже  в  вашем  ведомстве?  -  на  всякий  случай  спросил
подполковник.
   - Да, он в нашей группе. Вы его знаете?
   - Встречались. Если найдете сбежавшего, дайте нам знать.
   - Хорошо, - кивнул Брылин.  Но  Демидов  понял,  что  ФСБ  ничего  им  не
сообщит.
   - Ладно, ребята, проверяйте дальше, - приказал Демидов своим людям.
   - А что вы проверяете? - спросил  Брылин.  -  Ведь  можете  спугнуть  его
людей, если он пошлет кого-нибудь за вещами.
   - У вас своя работа, у нас своя, - возразил  Демидов.  -  Мы  же  вам  не
мешаем.
   Брылин повернулся и молча вошел в квартиру. Демидов зашел в кабину лифта.
   "Странно, - подумал он, - почему они  так  уверены,  что  он  обязательно
здесь появится. И почему они не оставили засаду вокруг дома?"
   - Пойдем в другой дом, - предложил Демидов своему напарнику. Тот с унылым
видом кивнул. Старший лейтенант Кочиян, сопровождавший  Демидова,  не  успел
пообедать, и теперь его терзал голод.
   В соседнем доме все повторилось. Некоторые из жильцов вообще не открывали
двери. Таких приходилось  убеждать,  показывая  удостоверения  и  вступая  в
долгие переговоры. Другие сразу заявляли, что ничего не слышали,  ничего  не
знают и знать не хотят.
   Кочиян поглядывал на часы, когда они постучались  в  последнюю  квартиру.
Дверь сразу открылась, словно их ждали. На пороге  стояла  пожилая  женщина.
Она была в темном платье и огромном пуховом платке, обмотанном вокруг  того,
что когда-то, возможно, называлось талией.
   - Здравствуйте, -  улыбнулась  женщина.  Демидов  тяжко  вздохнул.  Такие
дамочки иной раз хуже самых молчаливых свидетелей. Такие  готовы  тараторить
по любому поводу, не сообщая при этом ничего существенного.
   - Здравствуйте, - кивнул  подполковник.  -  Кроме  вас,  кто-нибудь  есть
дома?
   - Никого, - снова улыбнулась женщина. - Я всегда днем одна.
   - Очень приятно, - сказал Демидов. - Можно войти? Мы  из  милиции.  -  Он
попытался достать удостоверение.
   - Не нужно, - просияла хозяйка, - я слышала, как вы  стучали  к  соседям.
Очень милые люди, правда?
   - Как сказать... - пробормотал Демидов,  переступая  порог  трехкомнатной
квартиры, уютной и ухоженной.
   - Идемте в гостиную, - предложила женщина. - Меня зовут Софья  Ильинична.
А вас как?
   - Подполковник Демидов.
   - Очень приятно. У меня дядя тоже был подполковником. Он погиб в Испании,
говорят, выполнял свой интернациональный долг.
   Они прошли в комнату. Уселись. Кочиян снова украдкой посмотрел на часы.
   - Может, хотите чаю? - спросила Софья Ильинична. - У меня  очень  вкусные
оладушки.
   - Нет, спасибо, - ответил Демидов, не глядя на  напарника.  -  Нам  нужно
задать вам несколько вопросов.
   - Конечно-конечно. Я всегда готова помочь.
   - Вы живете одна?
   - Нет, с семьей сына. Но он сейчас на работе. И его  жена  на  работе.  А
ребенок пошел заниматься теннисом. Сейчас, говорят,  это  модно.  А  в  наше
время все ходили на футбол, даже женщины...
   - В воскресенье вы были дома? -  бесцеремонно  перебил  хозяйку  уставший
Демидов.
   - Да, конечно. Я вообще люблю оставаться дома. Наши обычно с утра уезжают
на дачу. Ребенку дома одному скучно.  Сейчас  модно  иметь  одного  ребенка,
никто не хочет взваливать на себя бремя ответственности.
   - В последнее воскресенье вы тоже были одна?
   - Да, - кивнула Софья Ильинична, - наши уехали, а я  осталась  дома.  Вы,
наверное, спрашиваете из-за женщины, что выбросилась из окна? Я  не  видела,
как она открыла окно. А когда на улице стали кричать,  то  сразу  подошла  к
окну и все увидела.
   - На другой стороне улицы, у последнего дома, останавливались две машины,
- сказал Демидов. - Вы их видели?
   - Какие машины?
   - Это я у вас хочу спросить. Может, видели?
   - Там было много машин. И  много  людей.  Потом  приехала  милиция,  ваши
коллеги. И врачи. Там вообще было много людей.
   - Понятно-понятно. А машины вы видели?
   - Ну конечно, я видела все  машины.  Я  как  встала  у  окна,  так  и  не
отходила, пока все не кончилось. Знаете, в  моем  возрасте  это  единственно
доступное развлечение. Иногда следить за людьми так интересно...
   - Так какие же автомобили? - вздохнул Демидов. - Вспомните, у дома стояли
две машины, верно?
   - Стояли, - кивнула Софья Ильинична. - Я же говорю, там было много машин.
   - Вспомните, - подсказал Демидов, - там стояли две машины.  Од