.  Но тут я подумал, что это
она заперлась не надолго,  а  на минутку,  и  сейчас отопрет дверь,  и все
пойдет как по маслу,  и опять будет смех и радость,  и Костик будет просто
счастлив,  что вот он в таком трудном месте меня отыскал! Поэтому я хотя и
оробел,  но  не  до  конца,  и  все  продолжал  посматривать на  Ефросинью
Петровну, что же она будет делать дальше.
   А она села на кровать,  и надо мной запели и заскрежетали пружины,  и я
увидел ее ноги.  Она одну за другой скинула с  себя туфли и  прямо в одних
чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.
   Я был уверен,  что она сейчас отопрет замок,  но не тут-то было. Можете
себе представить,  она -  чик!  -  и погасила свет. И я услышал, как опять
завыли пружины над  моей головой,  а  кругом кромешная тьма,  и  Ефросинья
Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью.
Я  понял,  что  попал в  скверную историю,  что теперь я  в  заточении,  в
ловушке.
   Сколько я буду тут лежать? Счастье, если час или два! А если до утра? А
как утром вылезать?  А  если я  не  приду домой,  папа и  мама обязательно
сообщат в милицию. А милиция придет с собакой-ищейкой. По кличке Мухтар. А
если в нашей милиции никаких собак нету?  И если милиция меня не найдет? А
если  Ефросинья Петровна проспит до  самого утра,  а  утром пойдет в  свой
любимый сквер сидеть целый день и снова запрет меня,  уходя? Тогда как? Я,
конечно,  поем немножко из ее буфета,  и,  когда она придет,  придется мне
лезть под кровать,  потому что я  съел ее  продукты и  она отдаст меня под
суд!  И  чтобы избежать позора,  я  буду жить под кроватью целую вечность?
Ведь это самый настоящий кошмар!  Конечно,  тут есть тот плюс,  что я  всю
школу просижу под кроватью,  но как быть с аттестатом, вот в чем вопрос. С
аттестатом зрелости!  Я  под кроватью за двадцать лет не то что созрею,  я
там вполне перезрею.
   Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором
лежала моя голова!  Раздался ужасный грохот!  И в этой страшной тишине при
погашенном свете и  в  таком моем жутком положении мне этот стук показался
раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня.
   И  у  меня  сердце  замерло  от испуга. А Ефросинья Петровна надо мной,
видно,  проснулась  от  этого  грохота.  Она, наверное, давно спала мирным
сном,  а  тут  пожалуйте  - тах-тах из-под кровати! Она полежала маленько,
отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:
   - Ка-ра-ул?!
   Я хотел ей ответить:  "Что вы,  Ефросинья Петровна, какое там "караул"?
Спите дальше,  это я,  Дениска!"  Я  все это хотел ей  ответить,  но вдруг
вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да еще с хвостиком:
   - Апчхи! Чхи! Чхи! Чхи!..
   Там,  наверное,  пыль поднялась под  кроватью ото  всей этой возни,  но
Ефросинья  Петровна  после  моего  чиханья  убедилась,  что  под  кроватью
происходит что-то  неладное,  здорово перепугалась и  закричала уже  не  с
вопросом, а совершенно утвердительно:
   - Караул!
   И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже
подвыванием чихнул, вот так:
   - Апчхи-уу!
   Ефросинья Петровна как  услышала этот  вой,  так  закричала еще  тише и
слабей:
   - Грабят!..
   И видно,  сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно. А
вот если... И тут она довольно громко завопила:
   - Режут!
   Вот какое вранье!  Кто ее режет?  И за что? И чем? Разве можно по ночам
кричать неправду?  Поэтому я решил,  что пора кончать это дело,  и раз она
все равно не спит, мне надо вылезать.
   И все подо мной загремело,  особенно корыто,  ведь я в темноте не вижу.
Грохот стоит  дьявольский,  а  Ефросинья Петровна уже  слегка помешалась и
кричит какие-то странные слова:
   - Грабаул! Караулят!
   А  я  выскочил,  и  по  стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо
выключателя  ключ,  и  обрадовался,  что  это  дверь.  Я повернул ключ, но
оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог
этой  двери,  и  стою,  и  тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на
голову разное барахло падает.
   Ефросинья Петровна пищит,  а  я  совсем онемел от страха,  а тут кто-то
забарабанил в настоящую дверь!
   -  Эй,  Дениска! Выходи сейчас же! Ефросинья Петровна! Отдайте Дениску,
за ним его папа пришел!
   И папин голос:
   - Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?
   Тут  вспыхнул  свет.  Открылась  дверь. И вся наша компания ввалилась в
комнату.  Они  стали  бегать  по  комнате, меня искать, а когда я вышел из
шкафа, на мне было две шляпки и три платья.
   Папа сказал:
   - Что с тобой было? Где ты пропадал?
   Костик и Мишка сказали тоже:
   - Где ты был, что с тобой приключилось? Рассказывай!
   Но я молчал.  У меня было такое чувство,  что я и в самом деле просидел
под кроватью ровно двадцать лет.



ДЕВОЧКА НА ШАРЕ

   Один  раз  мы  всем  классом пошли в цирк. Я очень радовался, когда шел
туда,  потому  что  мне  уже скоро восемь лет, а я был в цирке только один
раз,  и  то очень давно. Главное, Аленке всего только шесть лет, а вот она
уже успела побывать в цирке целых три раза. Это очень обидно. И вот теперь
мы всем классом пошли в цирк, и я думал, как хорошо, что уже большой и что
сейчас,  в этот раз, все увижу как следует. А в тот раз я был маленький, я
не  понимал,  что  такое  цирк. В тот раз, когда на арену вышли акробаты и
один полез на голову другому, я ужасно расхохотался, потому что думал, что
это они так нарочно делают, для смеху, ведь дома я никогда не видел, чтобы
взрослые  дядьки  карабкались  друг  на  друга.  И  на улице тоже этого не
случалось. Вот я и рассмеялся во весь голос. Я не понимал, что это артисты
показывают свою ловкость. И еще в тот раз я все больше смотрел на оркестр,
как  они  играют  -  кто  на  барабане,  кто  на  трубе, - и дирижер машет
палочкой,  и  никто  на  него  не смотрит, а все играют как хотят. Это мне
очень  понравилось, но пока я смотрел на этих музыкантов, в середине арены
выступали  артисты. И я их не видел и пропускал самое интересное. Конечно,
я в тот раз еще совсем глупый был.
   И  вот мы  пришли всем классом в  цирк.  Мне сразу понравилось,  что он
пахнет чем-то особенным,  и  что на стенах висят яркие картины,  и  кругом
светло,  и  в  середине лежит красивый ковер,  а  потолок высокий,  и  там
привязаны разные блестящие качели.  И  в это время заиграла музыка,  и все
кинулись рассаживаться,  а  потом накупили эскимо и  стали есть.  И  вдруг
из-за  красной занавески вышел  целый отряд каких-то  людей,  одетых очень
красиво -  в  красные костюмы с  желтыми полосками.  Они  встали по  бокам
занавески,  и между ними прошел их начальник в черном костюме. Он громко и
немножко непонятно что-то  прокричал,  и  музыка  заиграла быстро-быстро и
громко,  и на арену выскочил артист-жонглер,  и началась потеха.  Он кидал
шарики,  по  десять или по сто штук вверх,  и  ловил их обратно.  А  потом
схватил полосатый мяч и  стал им играть...  Он и  головой его подшибал,  и
затылком,  и лбом,  и по спине катал, и каблуком наподдавал, и мяч катался
по  всему его  телу как примагниченный.  Это было очень красиво.  И  вдруг
жонглер кинул этот мячик к  нам в  публику,  и  тут уж  началась настоящая
суматоха, потому что я поймал этот мяч и бросил его в Валерку, а Валерка -
в  Мишку,  а  Мишка вдруг нацелился и ни с того ни с сего засветил прямо в
дирижера,  но  в  него не  попал,  а  попал в  барабан!  Бамм!  Барабанщик
рассердился и  кинул мяч обратно жонглеру,  но  мяч не долетел,  он просто
угодил одной красивой тетеньке в прическу, и у нее получилась не прическа,
а нахлобучка. И мы все так хохотали, что чуть не померли.
   И  когда жонглер убежал за занавеску, мы долго не могли успокоиться. Но
тут  на  арену выкатили огромный голубой шар, и дядька, который объявляет,
вышел  на середину и что-то прокричал неразборчивым голосом. Понять нельзя
было  ничего,  и оркестр опять заиграл что-то очень веселое, только не так
быстро, как раньше.
   И  вдруг  на  арену  выбежала маленькая девочка.  Я  таких  маленьких и
красивых никогда не видел. У нее были синие-синие глаза, и вокруг них были
длинные ресницы.  Она была в серебряном платье с воздушным плащом, и у нее
были длинные руки;  она  ими  взмахнула,  как птица,  и  вскочила на  этот
огромный голубой шар,  который для  нее выкатили.  Она стояла на  шаре.  И
потом  вдруг  побежала,  как  будто  захотела  спрыгнуть с  него,  но  шар
завертелся под ее ногами,  и  она на нем вот так,  как будто бежала,  а на
самом деле ехала вокруг арены.  Я таких девочек никогда не видел.  Все они
были обыкновенные,  а  эта какая-то  особенная.  Она бегала по шару своими
маленькими ножками, как по ровному полу, и голубой шар вез ее на себе: она
могла ехать на нем и прямо,  и назад,  и налево, и куда хочешь! Она весело
смеялась,  когда так  бегала,  как  будто плыла,  и  я  подумал,  что она,
наверно,   и   есть  Дюймовочка,   такая  она  была  маленькая,   милая  и
необыкновенная.  В  это время она остановилась,  и  кто-то ей подал разные
колокольчатые браслеты, и она надела их себе на туфельки и на руки и снова
стала медленно кружиться на шаре,  как будто танцевать.  И оркестр заиграл
тихую музыку,  и  было  слышно,  как  тонко звенят золотые колокольчики на
девочкиных длинных руках.  И это все было как в сказке. И тут еще потушили
свет,  и оказалось,  что девочка вдобавок умеет светиться в темноте, и она
медленно плыла по кругу, и светилась, и звенела, и это было удивительно, -
я за всю свою жизнь не видел ничего такого подобного.
   И  когда зажгли свет, все захлопали и завопили "браво", и я тоже кричал
"браво".  А  девочка  соскочила  со  своего  шара и побежала вперед, к нам
поближе,  и вдруг на бегу перевернулась через голову, как молния, и еще, и
еще  раз,  и  все  вперед  и  вперед. И мне показалось, что вот она сейчас
разобьется о барьер, и я вдруг очень испугался, и вскочил на ноги, и хотел
бежать  к ней, чтобы подхватить ее и спасти, но девочка вдруг остановилась
как вкопанная, раскинула свои длинные руки, оркестр замолк, и она стояла и
улыбалась.  И  все захлопали изо всех сил и даже застучали ногами. И в эту
минуту  эта девочка посмотрела на меня, и я увидел, что она увидела, что я
ее  вижу и что я тоже вижу, что она видит меня, и она помахала мне рукой и
улыбнулась.  Она  мне  одному  помахала  и  улыбнулась.  И я опять захотел
подбежать  к  ней,  и  я  протянул  к  ней  руки. А она вдруг послала всем
воздушный  поцелуй  и  убежала  за  красную  занавеску,  куда  убегали все
артисты.  И на арену вышел клоун со своим петухом и начал чихать и падать,
но  мне  было не до него. Я все время думал про девочку на шаре, какая она
удивительная и как она помахала мне рукой и улыбнулась, и больше уже ни на
что  не хотел смотреть. Наоборот, я крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть
этого  глупого  клоуна  с  его красным носом, потому что он мне портил мою
девочку: она все еще мне представлялась на своем голубом шаре.
   А  потом объявили антракт,  и  все  побежали в  буфет пить ситро,  а  я
тихонько спустился вниз и подошел к занавеске, откуда выходили артисты.
   Мне хотелось еще раз посмотреть на эту девочку, и я стоял у занавески и
глядел - вдруг она выйдет? Но она не выходила.
   А  после  антракта выступали львы, и мне не понравилось, что укротитель
все время таскал их за хвосты, как будто это были не львы, а дохлые кошки.
Он  заставлял  их  пересаживаться с места на место или укладывал их на пол
рядком  и  ходил по львам ногами, как по ковру, а у них был такой вид, что
вот  им  не  дают  полежать спокойно. Это было неинтересно, потому что лев
должен  охотиться  и  гнаться  за бизоном в бескрайних пампасах и оглашать
окрестности  грозным  рычанием,  приводящим в трепет туземное население. А
так получается не лев, а просто я сам не знаю что.
   И  когда кончилось и  мы пошли домой,  я все время думал про девочку на
шаре.
   А вечером папа спросил:
   - Ну как? Понравилось в цирке?
   Я сказал:
   - Папа!  Там в цирке есть девочка.  Она танцует на голубом шаре.  Такая
славная,  лучше всех!  Она  мне  улыбнулась и  махнула рукой!  Мне одному,
честное слово!  Понимаешь,  папа? Пойдем в следующее воскресенье в цирк! Я
тебе ее покажу!
   Папа сказал:
   - Обязательно пойдем. Обожаю цирк!
   А мама посмотрела на нас обоих так, как будто увидела в первый раз.
   ...И  началась длиннющая неделя,  и  я  ел,  учился,  вставал и ложился
спать, играл и даже дрался, и все равно каждый день думал, когда же придет
воскресенье,  и мы с папой пойдем в цирк, и я снова увижу девочку на шаре,
и  покажу ее папе,  и,  может быть,  папа пригласит ее к нам в гости,  и я
подарю ей пистолет-браунинг и нарисую корабль на всех парусах.
   Но  в  воскресенье папа  не  смог  идти.  К  нему пришли товарищи,  они
копались в каких-то чертежах,  и кричали,  и курили,  и пили чай, и сидели
допоздна, и после них у мамы разболелась голова, а папа сказал мне:
   - В следующее воскресенье... Даю клятву Верности и Чести.
   И  я так ждал следующего воскресенья, что даже не помню, как прожил еще
одну  неделю.  И  папа сдержал свое слово: он пошел со мной в цирк и купил
билеты  во  второй  ряд,  и  я  радовался,  что  мы  так  близко  сидим, и
представление  началось,  и я начал ждать, когда появится девочка на шаре.
Но  человек, который объявляет, все время объявлял разных других артистов,
и  они  выходили и выступали по-всякому, но девочка все не появлялась. А я
прямо  дрожал  от нетерпения, мне очень хотелось, чтобы папа увидел, какая
она необыкновенная в своем серебряном костюме с воздушным плащом и как она
ловко  бегает по голубому шару. И каждый раз, когда выходил объявляющий, я
шептал папе:
   - Сейчас он объявит ее!
   Но он, как назло, объявлял кого-нибудь другого, и у меня даже ненависть
к нему появилась, и я все время говорил папе:
   - Да ну его! Это ерунда на постном масле! Это не то!
   А папа говорил, не глядя на меня:
   - Не мешай, пожалуйста. Это очень интересно! Самое то!
   Я  подумал,  что папа,  видно,  плохо разбирается в цирке,  раз это ему
интересно.  Посмотрим, что он запоет, когда увидит девочку на шаре. Небось
подскочит на своем стуле на два метра в высоту...
   Но тут вышел объявляющий и своим глухонемым голосом крикнул:
   - Ант-рра-кт!
   Я  просто ушам своим не  поверил!  Антракт?  А  почему?  Ведь во втором
отделении будут только львы! А где же моя девочка на шаре? Где она? Почему
она не выступает?  Может быть, она заболела? Может быть, она упала и у нее
сотрясение мозга?
   Я сказал:
   - Папа, пойдем скорей, узнаем, где же девочка на шаре!
   Папа ответил:
   - Да,  да!  А  где же твоя эквилибристка?  Что-то не видать!  Пойдем-ка
купим программку!..
   Он был веселый и довольный. Он огляделся вокруг, засмеялся и сказал:
   - Ах, люблю... Люблю я цирк! Самый запах этот... Голову кружит...
   И мы пошли в коридор.  Там толклось много народу, и продавались конфеты
и  вафли,  и  на  стенках висели  фотографии разных  тигриных морд,  и  мы
побродили немного и нашли наконец контролершу с программками. Папа купил у
нее одну и стал просматривать. А я не выдержал и спросил у контролерши:
   - Скажите, пожалуйста, а когда будет выступать девочка на шаре?
   - Какая девочка?
   Папа сказал:
   - В программе указана эквилибристка на шаре Т. Воронцова. Где она?
   Я стоял и молчал. Контролерша сказала:
   -  Ах,  вы  про  Танечку  Воронцову? Уехала она. Уехала. Что ж вы поздно
хватились?
   Я стоял и молчал.
   Папа сказал:
   -  Мы  уже две недели не знаем покоя. Хотим посмотреть эквилибристку Т.
Воронцову, а ее нет.
   Контролерша сказала:
   - Да она уехала...  Вместе с  родителями...  Родители у  нее "Бронзовые
люди - Два-Яворс". Может, слыхали? Очень жаль. Вчера только уехали.
   Я сказал:
   - Вот видишь, папа...
   -  Я не знал, что она уедет. Как жалко... Ох ты боже мой!.. Ну что ж...
Ничего не поделаешь...
   Я спросил у контролерши:
   - Это, значит, точно?
   Она сказала:
   - Точно.
   Я сказал:
   - А куда, неизвестно?
   Она сказала:
   - Во Владивосток.
   Вон  куда.  Далеко.  Владивосток.  Я  знаю, он помещается в самом конце
карты, от Москвы направо.
   Я сказал:
   - Какая даль.
   Контролерша вдруг заторопилась:
   - Ну идите, идите на места, уже гасят свет! Папа подхватил:
   -  Пошли,  Дениска!  Сейчас  будут  львы!  Косматые, рычат - ужас! Бежим
смотреть!
   Я сказал:
   - Пойдем домой, папа.
   Он сказал:
   - Вот так раз...
   Контролерша засмеялась.  Но мы подошли к гардеробу, и я протянул номер,
и  мы оделись и  вышли из цирка.  Мы пошли по бульвару и  шли так довольно
долго, потом я сказал:
   - Владивосток -  это на самом конце карты.  Туда,  если поездом,  целый
месяц проедешь...
   Папа молчал.  Ему,  видно,  было не до меня. Мы прошли еще немного, и я
вдруг вспомнил про самолеты и сказал:
   - А на "ТУ-104" за три часа - и там!
   Но папа все равно не ответил.  Он крепко держал меня за руку.  Когда мы
вышли на улицу Горького, он сказал:
   - Зайдем в кафе-мороженое. Смутузим по две порции, а?
   Я сказал:
   - Не хочется что-то, папа.
   - Там подают воду, называется "Кахетинская". Нигде в мире не пил лучшей
воды.
   Я сказал:
   - Не хочется, папа.
   Он не стал меня уговаривать.  Он прибавил шагу и  крепко сжал мою руку.
Мне стало даже больно.  Он шел очень быстро,  и я еле-еле поспевал за ним.
Отчего  он  шел  так  быстро?  Почему  он  не  разговаривал со  мной?  Мне
захотелось на него взглянуть. Я поднял голову. У него было очень серьезное
и грустное лицо.



РАССКАЖИТЕ МНЕ ПРО СИНГАПУР

   Мы  с  папой поехали на  воскресенье в  гости,  к  родным.  Они  жили в
маленьком городе под Москвой, и мы на электричке быстро доехали.
   Дядя Алексей Михайлович и тетя Мила встретили нас на перроне.
   Алексей Михайлович сказал:
   - Ого, Дениска-то как возмужал!
   А тетя Мила сказала:
   - Иди, Денек, со мной рядом. - И спросила: - Это что за корзинка?
   - Здесь пластилин, карандаши и пистолеты...
   Тетя Мила засмеялась, и мы пошли через рельсы, мимо станции, и вышли на
мягкую  дорогу: по бокам дороги стояли деревья. И я быстро разулся и пошел
босиком,  и  было  немного щекотно и колко ступням, так же как и в прошлом
году,  когда я в первый раз после зимы пошел босиком. И в это время дорога
повернула  к  берегу,  и в воздухе запахло рекой и еще чем-то сладким, и я
стал  бегать  по  траве,  и  скакать,  и кричать: "О-га-га-а!" И тетя Мила
сказала:
   - Телячий восторг.
   Когда  мы пришли, было уже темно, и все сели на террасе пить чай, и мне
тоже налили большую чашку.
   Вдруг Алексей Михайлович сказал папе:
   - Знаешь,  сегодня в  ноль  сорок к  нам  приедет Харитоша.  Он  у  нас
пробудет целые сутки, завтра только ночью уедет. Он проездом.
   Папа ужасно обрадовался.
   - Дениска,  -  сказал он,  -  твой двоюродный дядька Харитон Васильевич
приедет! Он давно хотел с тобой познакомиться!
   Я сказал:
   - А почему я его не знаю?
   Тетя Мила опять засмеялась.
   -  Потому  что  он  живет  на Севере, - сказала она, - и редко бывает в
Москве.
   Я спросил:
   - А кто он такой?
   Алексей Михайлович поднял палец кверху:
   - Капитан дальнего плавания - вот он кто такой.
   У  меня  даже  мурашки  побежали по спине. Как? Мой двоюродный дядька -
капитан дальнего плавания? И я об этом только что узнал? Папа всегда так -
про самое главное вспоминает совершенно случайно!
   - Что ж ты не говорил мне, папа, что у меня есть дядя, капитан дальнего
плавания? Не буду тебе сапоги чистить!
   Тетя  Мила снова расхохоталась.  Я  уже  давно заметил,  что  тетя Мила
смеется кстати и некстати. Сейчас она засмеялась некстати. А папа сказал:
   - Я тебе говорил еще в позапрошлом году, когда он приехал из Сингапура,
но ты тогда был еще маленький.  И ты, наверно, забыл. Но ничего, ложись-ка
спать, завтра ты с ним увидишься!