ть чай. Но я не вышел к Марье
Петровне, я сидел за шкафом, потому что я сердился на Марью Петровну.
   А она сидела как ни в чем не бывало,  вот что было удивительно! И когда
она напилась своего любимого чаю,  она вдруг ни с того ни с сего заглянула
за шкаф и схватила меня за подбородок.
   - Ты что такой угрюмый?
   - Ничего, - сказал я.
   - Давай вылезай, - сказала Марья Петровна.
   - Мне и здесь хорошо! - сказал я.
   Тогда  она  захохотала,  и  все  на  ней  брякало  от  смеха,  а  когда
отсмеялась, сказала:
   - А чего я тебе подарю...
   Я сказал:
   - Ничего не надо!
   Она сказала:
   - Саблю не надо?
   Я сказал:
   - Какую?
   - Буденновскую. Настоящую. Кривую.
   Вот это да! Я сказал:
   - А у вас есть?
   - Есть, - сказала она.
   - А она вам не нужна? - спросил я.
   - А зачем?  Я женщина, военному делу не училась, зачем мне сабля? Лучше
я тебе ее подарю.
   И  было видно по ней,  что ей нисколько не жаль сабли.  Я даже поверил,
что она и на самом деле добрая. Я сказал:
   - А когда?
   - Да завтра, - сказала она. - Вот завтра придешь после школы, а сабля -
здесь. Вот здесь, я ее тебе прямо на кровать положу.
   -  Ну ладно, - сказал я и вылез из-за шкафа, и сел за стол и тоже пил с
ней чай, и проводил ее до дверей, когда она уходила.
   И  на другой день в школе я еле досидел до конца уроков и побежал домой
сломя голову.  Я  бежал и  размахивал рукой -  в ней у меня была невидимая
сабля,  и  я  рубил и колол фашистов,  и защищал черных ребят в Африке,  и
перерубил всех врагов Кубы.  Я  из них прямо капусты нарубил.  Я бежал,  а
дома меня ждала сабля,  настоящая буденновская сабля,  и  я знал,  что,  в
случае  чего,  я  сразу  запишусь  в  добровольцы,  и,  раз  у  меня  есть
собственная сабля,  меня обязательно примут. И когда я вбежал в комнату, я
сразу  бросился к  своей  раскладушке.  Сабли  не  было.  Я  посмотрел под
подушку,  пошарил под одеялом и  заглянул под кровать.  Сабли не было.  Не
было сабли.  Марья Петровна не сдержала слова. И сабли не было нигде. И не
могло быть.
   Я подошел к окну. Мама сказала:
   - Может быть, она еще придет?
   Но я сказал:
   - Нет, мама, она не придет. Я так и знал.
   Мама сказала:
   - Зачем же ты под раскладушку-то лазил?..
   Я объяснил ей:
   - Я подумал: а вдруг она была? Понимаешь? Вдруг. На этот раз.
   Мама сказала:
   - Понимаю. Иди поешь.
   И  она подошла ко мне.  А я поел и снова встал у окна.  Мне не хотелось
идти во двор.
   А  когда пришел папа,  мама ему все рассказала,  и  он  подозвал меня к
себе. Он снял со своей полки какую-то книгу и сказал:
   - Давай-ка,  брат,  почитаем  чудесную книжку  про  собаку.  Называется
"Майкл - брат Джерри". Джек Лондон написал.
   И  я быстро устроился возле папы,  и он стал читать.  Он хорошо читает,
просто здорово!  Да  и  книжка была ценная.  Я  в  первый раз слушал такую
интересную книжку.  Приключения собаки.  Как ее украл один боцман.  И  они
поехали  на  корабле искать  клады.  А  корабль принадлежал трем  богачам.
Дорогу им указывал Старый Мореход,  он был больной и  одинокий старик,  он
говорил,  что  знает,  где лежат несметные сокровища,  и  обещал этим трем
богачам,  что они получат каждый целую кучу алмазов и  брильянтов,  и  эти
богачи за эти обещания кормили Старого Морехода. А потом вдруг выяснилось,
что корабль не может доехать до места, где клады, из-за нехватки воды. Это
тоже подстроил Старый Мореход.  И  пришлось богачам ехать обратно несолоно
хлебавши.  Старый Мореход этим обманом добывал себе пропитание, потому что
он был израненный бедный старик.
   И  когда мы  окончили эту  книжку и  снова стали ее  всю вспоминать,  с
самого начала, папа вдруг засмеялся и сказал:
   -  А  этот-то хорош, Старый Мореход! Да он просто обманщик, вроде твоей
Марьи Петровны.
   Но я сказал:
   - Что ты,  папа! Совсем не похоже. Ведь Старый Мореход обманывал, чтобы
спасти свою жизнь.  Ведь он же одинокий был,  больной.  А  Марья Петровна?
Разве она больная?
   - Здоровая, - сказал папа.
   - Ну да, - сказал я. - Ведь если бы Старый Мореход не врал, он бы умер,
бедняга,  где-нибудь в  порту,  прямо  на  голых  камнях,  между ящиками и
тюками,  под ледяным ветром и проливным дождем.  Ведь у него не было крова
над головой!  А у Марьи Петровны чудесная комната - восемнадцать метров со
всеми удобствами. И сколько у нее сережек, побрякушек и цепочек!
   - Потому что она мещанка, - сказал папа.
   И  я  хотя и не знал, что такое мещанка, но я понял по папиному голосу,
что это что-то скверное, и я ему сказал:
   - А  Старый Мореход был  благородный:  он  спас  своего больного друга,
боцмана,  -  это раз.  И  ты еще подумай,  папа,  ведь он обманывал только
проклятых богачей,  а Марья Петровна -  меня.  Объясни,  зачем она меня-то
обманывает? Разве я богач?
   - Да забудь ты, - сказала мама, - не стоит так переживать!
   А  папа посмотрел на  нее и  покачал головой и  замолчал.  И  мы лежали
вдвоем на диване и  молчали,  и  мне было тепло рядом с  ним,  и я захотел
спать, но перед самым сном я все-таки подумал:
   "Нет,  эту  ужасную Марью  Петровну нельзя даже  и  сравнивать с  таким
человеком, как мой милый, добрый Старый Мореход!"



ЗАПАХ НЕБА И МАХОРОЧКИ

   Если подумать,  так это просто какой-то ужас: я еще ни разу не летал на
самолетах.  Правда,  один раз я  чуть-чуть не полетел,  да не тут-то было.
Сорвалось.  Прямо беда.  И это не так давно случилось.  Я уже не маленький
был,  хотя нельзя сказать,  что и большой. В то время у мамы был отпуск, и
мы гостили у ее родных,  в одном большом колхозе. Там было много тракторов
и косилок,  но главное, там водились животные: лошади, цыплята и собаки. И
была веселая компания ребят.  Все с  белыми волосами и  очень дружные.  По
ночам, когда я ложился спать в маленькой светелке, было слышно, как где-то
далеко  гармонисты играют что-то  печальное,  и  под  эту  музыку я  сразу
засыпал.
   И я полюбил всех в этом колхозе, и особенно ребят, и решил, что проживу
здесь для начала лет сорок,  а  там видно будет.  Но  вдруг стоп,  машина!
Здравствуйте!  Мама сказала, что отпуск промчался как одно мгновение и нам
надо срочно домой. Она спросила у дедушки Вали:
   - Когда вечерний поезд?
   Он сказал:
   -  А  чего тебе поездом-то телепаться? Валяй на самолете! Аэропорт-то в
трех верстах. Момент, и вы с Дениской в Москве!
   Ну что за дедушка Валя - золотой человек! Добрый. Он один раз мне божью
коровку подарил.  Я его никогда не забуду за это.  И теперь тоже. Он когда
увидел,  как мне хочется лететь на самолете, то в два счета уговорил маму,
и она,  хотя и неохотно, но все-таки согласилась. И дедушка Валя, чтобы не
гонять пятитонку по пустякам, запряг лошадь, положил наш тяжелый чемодан в
телегу,  на сенцо,  и мы уселись и поехали. Я просто не знаю, как сказать,
до чего было здорово ехать,  слушать,  как скрипит тележка, и слышать, как
вокруг пахнет полем,  дегтем и  махорочкой.  И  я  радовался,  что  сейчас
полечу,  потому что Мишка у  нас в  Москве во дворе рассказывал,  как он с
папой летал в Тбилиси, какой у них был самолет огромный, из трех комнат, и
как им давали конфет сколько хочешь,  а  на завтрак сосиски в целлофановом
мешочке и чай на подвесных столиках.  И я так совсем задумался,  как вдруг
наша  тележка  въехала  в  высокие деревянные ворота,  украшенные елочными
ветками.  Ветки были старые,  они пожелтели.  За  этими воротами тоже было
поле,  только трава  была  какая-то  не  пышная,  а  пожухлая и  потертая.
Немножко подальше, прямо перед нами, стоял небольшой домик. И дедушка Валя
поехал к нему. Я сказал:
   - Зачем мы сюда едем? Мне надоело трястись. Поедем поскорее в аэропорт.
   Дедушка Валя сказал:
   - А это чего? Это и есть аэропорт... Иль ослеп?
   У меня просто сердце упало. Это пожухлое поле - аэропорт? Чепуха какая!
А где красота? Ведь никакой же красоты! Я сказал:
   - А самолеты?
   - Вот  войдем в  аэровокзал,  -  он  показал на  домик,  -  пройдем его
насквозь,  выйдем в другие двери,  там и будут тебе самолеты... Покормить,
что ли?..
   И  он  повязал нашей  лошади на  голову мешок с  овсом,  и  она  начала
хрупать.
   А  мы пошли в  этот домик.  В  нем было душно и  пахло щами.  В  первой
комнате сидели люди.  Тут был дяденька с  колесом и  старушка с мешком.  В
мешке  кто-то  дышал  -  наверно,  поросенок.  Еще  была  женщина с  двумя
мальчатами в розовых рубашках и одним грудным. Она его завернула в пеленки
туго-натуго,  и он был похож на гусеничку,  потому что все время корчился.
Тут же был газетный киоск. Дедушка Валя поставил наш тяжелый чемодан возле
мамы и подошел к киоску. Я пошел за ним.
   Но киоск не работал.
   Там в стекле была бумажка, а на ней надпись печатными буквами:
   "Приду через 20".
   Я прочел эту надпись вслух. Дядька, что был с колесом, сказал:
   - Смотрите - читает!
   И все посмотрели на меня. А я сказал:
   - И всего-то шесть лет.
   Они  все  засмеялись.  Дедушка  Валя, когда смеялся, показывал все свои
зубы.  Они  у  него  интересные  были: один вверху направо, а другой внизу
налево.  Дедушка  долго  хохотал.  В это время в комнату заглянул какой-то
толстый парень. Он сказал:
   - Кто на Москву?
   - Мы, - сказали все хором и заторопились. - На Москву - это мы!
   - За мной, - сказал парень и пошел.
   Все  двинулись  за  ним.  Мы прошли длинным коридором на другую сторону
дома.  Там  была  открытая  дверь. Сквозь нее было видно синее небо. Перед
выходом стояли два богатыря - дядьки здоровенные, прямо как борцы в цирке.
У  одного  была  черная  борода, а у другого рыжая. Возле них стояли весы.
Когда  пришла наша очередь, дедушка Валя крякнул и вскинул тяжелый чемодан
на прилавок. Чемодан взвесили, и мама сказала:
   - Далеко до самолета?
   - Метров четыреста, - сказал Рыжий Богатырь.
   - А то и все пятьсот, - сказал Черный.
   - Помогите, пожалуйста, донести чемодан, - сказала мама.
   - У нас самообслуживание, - сказал Рыжий.
   Дедушка  Валя  подмигнул  маме,  закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в
открытую  дверь.  Вдалеке  стоял  какой-то самолетик, похожий на стрекозу,
только на журавлиных ногах. Впереди шли все наши знакомые: Колесо, Мешок с
поросенком,  Розовые  Рубашонки,  Гусеничка. И скоро мы пришли к самолету.
Вблизи  он показался еще меньше, чем издали. Все стали в него карабкаться,
а мама сказала:
   - Ну и ну! Это что - дедушка русской авиации?
   - Это всего-навсего внутриобластная авиация,  -  сказал наш дед Валя. -
Конечно, не "ТУ-104"! Ничего не поделаешь. А все-таки летает! Аэрофлот.
   - Да?  -  спросила мама.  -  Летает?  Это мило! Он все-таки летает? Ох,
напрасно мы  не поехали поездом!  Что-то я  не доверяю этому птеродактилю.
Какие-то средние века...
   - Не лайнер,  конечно!  -  сказал дедушка Валя.  -  Не стану врать.  Не
лайнер, упаси Господь! Куда там!
   И  он стал прощаться с мамой, а потом со мной. Он несильно кольнул меня
своей  голубой  бородой  в  щеку,  и  мне  было  приятно,  что  он  пахнет
махорочкой,  и  потом мы с мамой полезли в самолет. Внутри самолета, вдоль
стен,  стояли  две  длинные скамейки. И летчика было видно, у него не было
отдельной  кабины,  а  была  только легкая дверца, она была раскрыта, и он
помахал мне рукой, когда я вошел в самолет.
   У  меня сразу от этого стало лучше настроение,  и  я уселся и устроился
довольно удобно - ноги на чемодан.
   Пассажиры сидели  друг  против  друга.  Напротив  меня  сидели  Розовые
Рубашонки. Летчик то включал, то выключал мотор.
   И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим. Я даже стал держаться за
скамейку,  но  в  это  время  к  самолету  подъехал  грузовик,  заваленный
какими-то  железными чушками.  Из  грузовика выскочили два  человека.  Они
что-то крикнули летчику.  Откинули у своей машины борт,  подъехали к самым
дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо
в  самолет.  Когда  грузчик бухнул  свою  первую железку где-то  в  хвосте
самолета, летчик оглянулся и сказал:
   - Потише там швыряйте. Пол проломить захотели?
   Но грузчик сказал:
   - Не бойсь!
   Тут его товарищ принес следующую чушку и опять:
   "Бряк!"
   А первый приволок новую:
   "Шварк!"
   А тот еще одну:
   "Буц!"
   Потом еще:
   "Дзынь!"
   Летчик говорит:
   - Эй вы там!  Вы все в  хвост не валите.  А  то я перекинусь в воздухе.
Задний кувырок через хвост - и будь здоров.
   Грузчик сказал:
   - Не бойсь!
   И снова:
   "Бамс!"
   "Глянц!"
   Летчик говорит:
   - Много там еще?
   - Тонны полторы, - ответил грузчик.
   Тут наш летчик прямо вскипел и схватился за голову.
   -  Вы  что?  -  закричал  он. - Ошалели, что ли! Вы понимаете, что я не
взлечу? А?!
   А грузчик опять:
   - Не бойсь!
   И снова:
   "Брумс!"
   "Брамс!"
   От этих дел в нашем самолете образовалась какая-то жуткая тишина.
   Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.
   А тут:
   "Брамс!"
   Летчик скинул с себя фуражку и закричал:
   - Я  вам  последний раз  говорю -  перестаньте таскать!  У  меня  мотор
барахлит! Вот, послушайте!
   И  он  включил  мотор.  Мы  услышали сначала ровное: трррррррррррр... А
потом ни с того ни с сего: чав-чав-чав-чав...
   И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп...
   И вдруг: сюп-сюп-сюп... Пии-пии! Пии...
   Летчик говорит:
   - Ну? Можно при таком моторе перегружать машину?
   Грузчик отвечает:
   - Не бойсь! Это мы по приказу Сергачева грузим. Сергачев приказал, мы и
грузим.
   Тут наш летчик немножко скис и примолк.  Мама стала желтая, а старушкин
поросенок вдруг  завизжал,  как  будто  понял,  что  здесь шутки плохи.  А
грузчики свое:
   "Трух!"
   "Трах!"
   Но летчик все-таки взбунтовался:
   - Вы мне устраиваете вынужденную посадку!  Я  прошлое лето тоже вот так
десять километров не дотянул до Кошкина.  И сел в чистом поле! Хорошо это,
по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять верст?
   - Не подымай паники! - сказал грузчик. - Сойдет!
   - Я  лучше  свою  машину знаю,  сойдет или  нет!  -  крикнул летчик.  -
Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачева за них не
посадят, нет. А меня посадят!
   - Не посадят, - сказал грузчик. - А посадят - передачу принесу.
   И как ни в чем не бывало:
   "Ббррынзь!"
   Тут мама встала и сказала:
   - Товарищ водитель!  Скажите,  пожалуйста,  есть у меня до отлета минут
пять?
   - Идите, - сказал летчик, - только проворнее... А чемодан зачем берете?
   - Я переоденусь,  -  сказала мама храбро, - а то мне жарко. Я задыхаюсь
от жары.
   - Быстренько, - сказал летчик.
   Мама  схватила  меня  под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил
грузчик  и  поставил  на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей
чемодан.  И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила
наш  тяжеленный  чемоданище  на  плечо  и помчалась прочь от самолета. Она
держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя.
Он  только  всплеснул  руками,  когда увидел нас. И он, наверно, сразу все
понял,  потому  что  ни  о  чем  не спросил маму. Все вместе мы, как будто
сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону,
к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я
увидел,  что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут,
спотыкаясь  и  протягивая  руки,  обе Розовые Рубашонки. За ними бежала их
мама  с маленькой, туго запеленатой Гусеничкой. Она прижимала ее к сердцу.
Мы  их всех погрузили к себе. Дедушка Валя дернул вожжи, лошадь тронула, и
я  откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как
вкусно пахло полем, дегтем и махорочкой.



ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОД КРОВАТЬЮ

   Никогда я  не  забуду этот зимний вечер.  На дворе было холодно,  ветер
тянул сильный,  прямо резал щеки,  как кинжалом, снег вертелся со страшной
быстротой.  Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут еще папа и
мама ушли в кино. И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе,
я тотчас же оделся и помчался к нему.  Там было светло и тепло и собралось
много народу,  пришла Аленка,  за нею Костик и Андрюшка.  Мы играли во все
игры, и было весело и шумно. И под конец Аленка вдруг сказала:
   - А теперь в прятки! Давайте в прятки!
   И  мы стали играть в прятки. Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой
все  время  подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким: Костику или
Аленке,  -  а  сами все время прятались и вообще водили малышей за нос. Но
все  наши  игры  проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро
нам  стало  надоедать,  потому что комната была маленькая, тесная и мы все
время  прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов
мы  стали  потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей
игрой большущий длинный коридор квартиры.
   В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли
вешалки,  а  на них висели пальто и шубы.  Это было гораздо лучше для нас,
потому что,  например,  кто водит и ищет нас,  тот,  уж конечно,  не сразу
догадается,  что я  притаился за Марьсемениной шубой и  сам влез в валенки
как раз под шубой.
   И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко
выкрикивать:
   - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!
   Тут  все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться. А Костик
немножко подождал и крикнул снова:
   - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать! Опять!
   Это  считалось  как  бы  вторым  звонком.  Мишка  сейчас  же  залез  на
подоконник, Аленка - за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор. Тут
Андрюшка,  не долго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я все время
прятался,  и  оказалось,  что я остался без места! И я хотел дать Андрюшке
подзатыльник,  чтобы  он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье
предупреждение:
   - Пора не пора, я иду со двора!
   И  я испугался,  что он меня сейчас увидит,  потому что я совершенно не
спрятался,  и я заметался по коридору туда-сюда,  как подстреленный заяц И
тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее.
   Это  была  какая-то  комната,  и  в ней на самом видном месте, у стены,
стояла  кровать,  высокая  и широкая, так что я моментально нырнул под эту
кровать. Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал
сейчас  же их рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много
туфель  разных  фасонов,  но  все  довольно  старые,  а  еще стоял плоский
деревянный   чемодан,  а  на  чемодане  стояло  алюминиевое  корыто  вверх
тормашками,  и  я  устроился  очень  удобно: голову на корыто, чемодан под
поясницей  - очень ловко и уютно. Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы
и  все  время  думал,  как  это здорово я спрятался и сколько смеху будет,
когда Костик меня тут найдет.
   Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до
пола и  закрывало от  меня всю комнату:  я  хотел глядеть на дверь,  чтобы
видеть,  как Костик войдет и  будет меня искать.  Но в это время в комнату
вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка,
но немножко похожая на бабу-ягу.
   Она вошла, вытирая руки о полотенце.
   Я  все  время потихоньку наблюдал за  нею,  думал,  что она обрадуется,
когда увидит,  как Костик вытащит меня из-под кровати.  А  я еще для смеху
возьму какую-нибудь ее туфлю в зубы,  она тогда наверняка упадет от смеха.
Я  был  уверен,  что  вот  еще  секунда  или  две  промелькнут,  и  Костик
обязательно меня обнаружит.  Поэтому я сам все время смеялся про себя, без
звука.
   У меня было чудесное настроение.  И я все время поглядывал на Ефросинью
Петровну. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни
с сего плотно захлопнула ее.  А потом, гляжу, повернула ключик - и готово!
Заперлась.  Ото всех заперлась! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два
оборота.
   В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще