еликатность задачи?
Кальтенбруннер лично следит  за  работой  радиооператоров,  нацеленных  на
перехват всех сообщений с востока и запада.  Если бы вам, Мюллер, сказали,
что противник коллаборирует с сотрудником гестапо, как бы вы  отнеслись  к
этому? Будучи честным человеком, вы бы оборвали собеседника, обвинив его в
клевете.  Я ведь не допускаю мысли, что вы намеренно можете держать  подле
себя врага...
     Штирлиц улыбнулся:
     - Ну отчего же...  С точки зрения нашей профессии,  рейхсляйтер,  это
порою даже выгодно: отличная возможность начать игру.
     Борман поднялся:
     - Вот вы мне и докажите, что Кальтенбруннер ведет игру втемную, а  не
расчетливо и коварно покрывает врага в своем доме! Вот вы и принесете  мне
на стол доказательства абсолютной надежности вашего шефа! Но если в  ваших
сердцах шевельнется хоть тень сомнения в его честности, вы  немедленно  же
сообщите об этом мне. Лично. Сюда или в рейхсканцелярию.
     И Штирлиц тогда задал вопрос, который позволил ему вырваться  вперед,
обогнать Мюллера, освободиться от его опеки, никак не обижая его при этом,
оставляя за ним право на окончательное решение:
     - Как отнесется к такого рода особому положению  прибывшего  человека
гауляйтер Айгрубер? Ревность, опека, желание дать мне указание, как должно
поступить, - такого рода коллизия исключается?
     - Я пошлю ему радиограмму,  что  вы  действуете  автономно,  согласно
моему указанию.  Увы, ревность гауляйтера я не исключаю.  Если  результаты
проверки кончатся благополучно - связывайтесь со мной,  поставив  его  обо
всем в известность...  Если же вы обнаружите  трагедию,  если  вам  станет
очевидна неверность Кальтенбруннера,  ничего  не  говорите  Айгруберу,  не
надо, выходите прямо на меня...
     Мюллер заметил:
     - Спасибо, рейхсляйтер, теперь нам будет легче думать об этом деле.
     Он понял, как обошел его Штирлиц на крутом  вираже,  он  снова  отдал
дань уму и точности этого человека, поэтому решил сейчас выложить на  стол
свою козырную карту, которая, по его мнению, могла бы  заставить  Штирлица
остаться в Берлине или, на крайний случай, как  можно  скорее  вернуть  из
Линца к ноге, подобно охотничьему псу, вкусившему сладкого  запаха  теплой
крови.
     - И последнее, рейхсляйтер, - сказал Мюллер. - Гелен передал мне  все
те документы по России, Югославии, Польше, частично по Франции, которые  я
у него просил.  Это - уникальные материалы, слов нет. Если ценности "музея
фюрера" в Линце  исчисляются  сотнями  миллионов  марок,  то  дела  Гелена
попросту не имеют товарной стоимости.  Я  был  намерен  поручить  Штирлицу
работу по подбору и учету этой кладези информации по  тем  высоко  стоящим
людям в Париже, Москве, Белграде и Варшаве, к которым мы  -  в  будущем  -
сможем подходить.  Папки с бумагами Гелена  надо  превратить  в  пятьдесят
страниц; я убежден, что Штирлиц справился бы с этим делом лучше других...
     - Посадите на этот узел кого-то из тех, кто  сможет  провести  первую
прикидку, предварить начало обстоятельной работы, систематизировать ее.
     - Я не хочу хвалить Штирлица в глаза, но лучше его  никто  не  сможет
охватить это дело.  Если кто-то  начнет  предварять  и  систематизировать,
потом будет трудно раскассировать дело по секторам: армия, промышленность,
идеология...
     Мюллер лениво глянул на Штирлица, словно бы ожидая, что  тот  поможет
ему, скажет "я готов начать предварительную  работу  немедленно,  а  после
первой прикидки сразу же отправлюсь в Линц", но Штирлиц молчал, не отрывая
глаз от  Бормана,  словно  бы  показывая  этим,  что  он  лишен  права  на
окончательное решение.
     - Нет, - сказал Борман, - все-таки туда надо ехать  именно  Штирлицу,
потому что, по мнению  экспертов  Айгрубера,  передачи  сориентированы  на
Даллеса, на его центр...  На фронте пока  еще  спокойно,  хоть  военные  и
пугают нас возможностью русской  атаки.  Штирлиц  -  со  свойственным  ему
тактом - проведет работу в  Линце  за  три-пять  дней  и  вернется,  чтобы
готовить материалы Гелена...
     И снова Штирлиц обошел Мюллера, ибо поднялся с кресла  первым,  давая
этим понять, что он считает разговор оконченным - приказ Бормана ему  ясен
и принят к исполнению.
     Мюллеру ничего не оставалось, как сказать:
     - Простите, дружище, не сочли бы вы возможным подождать в приемной? У
меня конфиденциальный вопрос к рейхсляйтеру.
     Штирлиц вышел.
     -  Рейхсляйтер,  -  снова  кашлянув,  сказал  Мюллер.   -    Витлофф,
подготовленный  доктором  Менгеле  для  внедрения  в  русский  тыл,    уже
переброшен вашими людьми?
     - Нет еще.  Отчего вас это интересует? От кого  пришла  информация  о
нем?
     - От ваших же людей. Там, в охране "АЕ-2", есть мой знакомец с времен
Мюнхена, не браните его, для него я не что иное, как  маленький  слепок  с
вас...  Интересует меня Витлофф потому, что  та  игра  против  русских,  о
которой я вам недавно говорил, входит в завершающую  стадию  и  мне  нужны
верные люди, верные не  кому-либо,  но  именно  вам,  партии...  Мой  план
выверен, уточнен; пора идею обращать в дело...
     ...Дожидаясь Мюллера в приемной,  прислушиваясь  к  тишине,  царившей
здесь, - налетов не было, телефоны имели только три  выхода:  на  Гитлера,
Гиммлера и Кейтеля, ни с кем другим рейхсляйтера не соединяли,  -  Штирлиц
сказал себе: "Надо уходить, поездка в Линц  -  последний  шанс.  Все,  что
можно было понять, я понял, выше головы  не  прыгнешь.  Слова  Бормана  об
изменнике, работающем возле Мюллера, были, конечно, случайностью,  но  эта
случайность едва не стоила мне сердечного приступа.  А  про  то,  что  они
хранят в штольнях, я не имею права передавать в Центр,  и  так  приходится
ломать голову, где ложь, а где правда, и связника нет и, видимо, не будет,
я стал об®ектом двусторонней игры, но  если  я  хоть  как-то  могу  понять
наших, то здешних я вообще перестал понимать.  Или же  они  больные  люди,
лишенные способности понимать происходящее. Из Берлина мне не уйти, думать
про то, чтобы пробиться отсюда на восток, - безумие,  меня  схватят  через
день, - как бы я ни менял внешность...  А  Линц  -  это  горы,  там  можно
отсидеться, можно, в конце концов, идти по тропам  на  восток;  Мюллер  не
сможет послать за мною слежку, он будет их инструктировать в  том  смысле,
чтобы была обеспечена моя безопасность, а это развязывает мне  руки:  "еду
по оперативной надобности, будьте от меня в ста  метрах",  -  пусть  потом
ищут...  Я не верю Мюллеру, когда он  сказал  про  документы  Гелена.  Это
крючок для меня, он хочет, чтобы я заглотнул этот крючок, он  и  в  машине
станет  ждать,  что  я  проявлю  интерес  к  этим    материалам    Гелена,
действительно бесценным для любой разведки. А я не проявлю к ним интереса,
не проявлю, и все тут!"
     Тем не менее, вернувшись в гестапо, Мюллер достал  из  сейфа  плоский
чемодан и положил его перед Штирлицем:
     - Это лишь один из материалов Гелена... Здесь - данные по людям науки
во  Франции,  чьи  родственники  тайно  коллаборировали    с    нами    на
оккупированных территориях.  Приглядитесь, подумайте,  как  это  вернее  и
короче записать, рассчитывая использование агентуры  на  будущее  в  наших
целях. Имейте в виду, что другие материалы, в частности по России и Чехии,
составлены по другой  методе.  Придумайте  -  пока  будете  добираться  до
Австрии, - как свести все это пухлое многообразие  к  тоненьким  листочкам
бумаги, напечатанным на рисовой бумаге, переданной  мне  нашими  японскими
коллегами... Когда вернетесь, я поселю вас на одной из моих конспиративных
квартир, дам пару стенографисток - хорошенькие. Возьмете на себя Югославию
и Францию... Это - дорого стоит, больше, чем картины всяких там Тинторетто
и Рафаэля, вы уж мне поверьте...
     ...Резко зазвонил телефон, связывавший Мюллера с Кальтенбруннером.
     - Да, - ответил Мюллер, - я слушаю, обергруппенфюрер...  Да...  Да...
Хорошо...  Иду... -Мюллер поднялся, покачал  головой:  -  Что-то  срочное.
Ждите меня в приемной. Шольц угостит чаем, я вернусь через двадцать минут.
     ...Штирлиц пил чай, сидя возле  окна,  рассеянно  слушая,  как  Шольц
отвечает на лихорадочные  звонки  и  -  в  самой  глубине  души,  тайно  и
сладостно, - надеялся, что в Линце к нему подойдет высокий парень, который
знает, как сейчас курят сигареты  на  Западе,  назовет  нужные  пять  слов
пароля, выслушает отзыв и скажет: "Товарищ Исаев, я прибыл для того, чтобы
обеспечить вашу отправку на Родину".
     - Может быть, я мешаю  вам?  -  спросил  Штирлиц  Шольца.  -  Я  могу
подождать в своем кабинете.
     - Группенфюрер сказал, - сухо ответил тот, - что вы нужны ему  именно
здесь.



        ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ - VII                            (Генерал Гелен')
__________________________________________________________________________

     Он теперь каждый день вспоминал давешний визит Мюллера; в глазах  его
то и дело возникало  лицо  группенфюрера;  он  т о ч е ч н о  видел  седые
волоски на левом виске, плохо выбритом "папой-гестапо"; Гелен был мастером
"детали"; он любил повторять:
     - Как в кинематографе мелочь определяет уровень талантливости, так  и
в  нашем  деле  сущий  пустяк  может  оказаться  поворотным  моментом    в
грандиозной операции. Если бы адмирал Канарис не обратил внимания на ножки
Мата Хари, не пригласил ее в ресторан "Максим", а потом не  отвез  в  свою
загородную квартиру - кто знает, как  бы  развивались  события  на  театре
военных действий и  сколько  немецких  жизней  оказались  бы  погубленными
англо-французскими мерзавцами в мокрых и грязных окопах... Вспомните фильм
большевистского режиссера Эйзенштейна про матросский бунт в Одессе:  я  не
знаю, намеренно или случайно покатилась коляска по лестнице на набережную,
однако если это была задумка - то, значит, Эйзенштейн никакой не  русский,
а настоящий немец.  Если же это оказалось случайностью,  недоработкой  его
ассистентов, то и тогда честь ему и хвала, значит  он  умеет  и  в  мелочи
заметить главное...

_______________

     ' Рейнгард Гелен умер в 1980 году. Являлся создателем и руководителем
секретной службы ФРГ.


     Как это ни странно, именно небритое лицо Мюллера заставляло Гелена то
и дело возвращаться в своих раздумьях о будущем к чему-то  очень  важному,
что смутно им чувствовалось, но покуда еще не было до конца понято.
     Он понял все, вернувшись с доклада  Йодлю.  Картина  будущих  решений
предстала перед ним абсолютная - в своей завершенности.
     "Если такой аккуратист, - сказал себе Гелен, - как  Мюллер,  не  смог
тщательно выбриться, то он будет так же невнимателен ко всему тому, что не
укладывается в его схему жизни на то время, которое отпущено всем нам - до
того момента, когда настанет крах. Тотальную слежку он сейчас осуществлять
не может. Он сохранил за собою лишь самые  главные  н а п р а в л е н и я;
все, что по бокам, а тем более за спиною - он уже не может  охватить.  Чем
резче и неожиданнее будет мой п о с т у п о к, тем больше шансов на успех,
на то, что я смогу вырваться отсюда на Запад".
     Гелен долго готовился к  д е й с т в у,  но уж, когда  он  заканчивал
обдумывание всех поворотов предстоящей операции, его  поступки  отличались
холодной стремительностью.
     ...Он не сразу пришел к мысли стать кадровым военным,  хотя  вся  его
семья относилась к числу тех, которых называли "прусской костью"; впрочем,
сам он пруссаком себя не считал, а мать и вовсе родилась в Голландии.
     Однако же,  вступив  в  ряды  армии  после  того,  как  был  подписан
Версальский договор, когда Германия была практически  лишена  права  иметь
воинские  формирования.  Гелен  выполнил  свой  долг  истинного  патриота:
империя без войск невозможна, необходимо сделать все, что в силах  каждого
немца, дабы вернуть стране могучую армию; будущее решает не станок и плуг,
считал он, но штык и орудие.
     В  1923  году   юный    Гелен    стал    обер-лейтенантом;    окончив
привилегированную школу  кавалерии,  он  сделался  ад®ютантом  заместителя
начальника генерального штаба; отец, один из  идеологов  великогерманского
национализма,  выпускал  учебники  истории,  в  которых  звал  молодежь  к
реваншу: "Мы - нация без жизненного  пространства!"  Он  же  первым  начал
печатать карты для генерального штаба; сыну карьера была обеспечена.
     А когда Гитлер пришел к власти, издательство Гелена-отца  было  -  за
заслуги  перед  движением    -    провозглашено    "образцовым    народным
национал-социалистским предприятием".
     Во время вторжения в Польшу Гелен был одним из самых молодых  майоров
вермахта; именно там он стал офицером связи между генералами Манштейном  и
Гудерианом.
     Именно здесь, в Варшаве, после победы он познакомился с флегматичным,
постоянно сморкающимся полковником Кинцелем,  возглавлявшим  особый  отдел
генерального штаба "Иностранные  армии  Востока".  Гелен  тогда  уже  стал
личным ад®ютантом начальника генерального штаба Гальдера; именно тогда  он
по-настоящему ощутил  с л а д о с т н о е  чувство службы на сильного.
     Кинцель нежно перебирал папки с донесениями от  русской  резидентуры,
работавшей под руководством заместителя военного атташе в Москве  генерала
Кребса,  долго  и  тщательно  сморкался,  говорил  простуженно,  постоянно
покашливая:
     - Я даю большевикам два месяца на то, чтобы они откатились  за  Урал.
Колосс на глиняных ногах обречен на то, чтобы удобрить поле для германских
колонистов. Дни Сталина сочтены.
     Гелен придерживался иной точки зрения: он любил читать, отец выпускал
книги и по  истории.  Где-где,  а  в  истории  парадоксов  хоть  отбавляй.
Впрочем, зная, что  Кинцель  тесно  связан  со  службой  обергруппенфюрера
Гейдриха, стремительно растущий Гелен (он уже стал подполковником)  молчал
и поддакивал.
     Лишь после того как войска вермахта откатились от Москвы,  он  понял,
что настало время действовать.
     ...Отец Гелена, директор издательства "Фердинанд Хирт,  типография  и
книжная торговля", записался на прием к гауляйтеру Бреслау и был принят на
следующий  же  день,  вечером,  после  окончания  работы  -  знак  особого
уважения.
     -  Я  должен  просить  вас,  уважаемый  партайгеноссе,  -  сказал  он
руководителю окружной организации НСДАП, сидевшему под огромным  портретом
Гитлера, - чтобы  наша  беседа  осталась  тайной,  ибо  я  никак  не  хочу
причинить зло моему сыну, Рейнгарду, а речь пойдет именно о нем.
     - Вы знаете, - ответил гауляйтер, - что слово партийного  функционера
национал-социалистской рабочей партии тверже камня и крепче  стали.  Могли
бы говорить, не предваряя такого рода просьбой.
     - Мой сын служит у генерал-полковника Галь...
     - Я знаю, - перебил гауляйтер, -  пожалуйста,  существо  дела,  фюрер
учит нас экономить время, я даю вам пять минут, извольте уложиться с вашим
вопросом...
     - Речь идет о том, что  подразделение  разведки  генерального  штаба,
работающее против русских, находится в руках человека, связанного родством
со славянами.
     - Вы сошли с ума, - лениво откликнулся гауляйтер,  но  в  глазах  его
вспыхнул быстрый холодный огонь. - Такого рода пост может быть занят  лишь
кристально чистым арийцем.
     - Тем не менее, - упрямо повторил Гелен-старший, - у жены  полковника
Кинцеля есть какой-то родственник  польской  крови...  Нет,  нет,  Кинцель
прекрасный офицер, он  делает  все,  что  должен  делать,  и  наше  зимнее
выравнивание фронта под Москвой никак не может быть поставлено ему в вину:
кто мог предполагать такие морозы?! Но, тем не менее,  когда  я  узнал  об
этом от Рейнгарда, то я счел своим долгом сообщить вам.
     Родство со  славянами,  как  и  простое  знакомство  с  коммунистами,
предполагало лишь одно: немедленное  увольнение  со  службы  -  до  начала
разбирательства; есть сигнал, и  достаточно;  если  потом  выяснится,  что
человека "оклеветали" - ему найдут другое место; рейх прежде всего; личные
обиды не имеют права на существование.
     Кинцель  был  снят  со  своего  поста  через  три  дня;   это    было
беспрецедентно долго, но за него вступался лично Гальдер,  однако  это  не
помогло,  хотя  полковник  просидел  лишние  два  дня   в    штабе;    без
заступничества начальника генерального штаба его бы  вывели  за  ворота  в
течение двадцати четырех часов.
     Проверкой было установлено, что у его жены нет  родственников  низкой
расы, компрометирующих истинного арийца, однако  дело  было  сделано  -  в
кресле Кинцеля уже сидел полковник Рейнгард Гелен; генерал Гальдер  вручил
ему серебряные погоны лично, через час после назначения на высокий пост.
     На следующий же день Гелен собрал своих помощников и сообщил им,  что
он - по согласованию с начальником РСХА Гейдрихом  -  меняет  весь  состав
офицеров армейской секретной службы, начиная с полков, причем, если первый
и второй отделы фронтовой,  корпусной,  дивизионной  и  полковой  разведок
будут по-прежнему  заниматься  своими  обязанностями  по  сбору  секретных
данных, саботажу и диверсиям, то работу третьих отделов  -  контрразведка,
наблюдение за личным составом штабов вермахта - он, Гелен, отныне  намерен
координировать с шефом РСХА Гейдрихом.
     После этого Гелен покинул генеральный штаб и  совершил  стремительный
вояж из Винницы - где он расположился по соседству со ставкой фюрера  -  в
Берлин, Белград, Софию и Гамбург.
     Здесь  он  встретился  с  ветеранами  германской  разведки,   которые
говорили по-русски так же свободно, как рейхсляйтер Альфред Розенберг; все
они были  выходцами  из  Петербурга  и  Москвы,  провели  свое  детство  в
поместьях под Рязанью и Нарвой, п о м н и л и  былое, мечтали о том, чтобы
это прекрасное былое вновь обрело  реалии  настоящего  и  -  особенного  -
будущего.
     Первым, кого посетил Гелен,  был  генерал  Панвитц;  он  состоялся  в
девятнадцатом  году,    когда    возглавлял    вооруженные    подразделия,
расстреливавшие немецких радикалов; его беспощадность Адольф Гитлер ставил
тогда в пример руководителям СА.
     - Колебания в период кризисов невозможны; поколения простят ту кровь,
которая прольется на нивы, где зацветут всходы  после  того,  как  плевела
будут уничтожены!
     Поскольку фон  Панвитц  командовал  казачьими  соединениями  генерала
Шкуро, расквартированными в Югославии,  Гелен  провел  с  ним  пятичасовую
конференцию, наметил план работы по созданию крепкого штаба, составленного
из  царских  офицеров,  готовых  на  все,  лишь  бы  повалить  большевизм,
договорился  об  откомандировании  к  нему  десяти  наиболее   проверенных
казачьих вождей и отправился к Вильфриду Штрик-Штрикфельду, майору запаса,
работавшему по изучению  и  систематизации  тех  данных,  которые  передал
нацистам генерал-лейтенант Власов.
     Поскольку в годы первой мировой войны  Штрик-Штрикфельд  был  царским
офицером, служил в белой армии и Россию знал  великолепно,  Гелен  поручил
ему осуществлять все контакты с рейхсляйтером Розенбергом  и  рейхсфюрером
Гиммлером, которые к Власову относились ревниво и передавать его  вермахту
пока что намерены не были.
     После этого Гелен встретился с  генералом  Кестрингом,  работавшим  в
аппарате Кребса, когда тот курировал военный атташат в Москве, и предложил
ему возглавить формирования "патриотов русской национальной идеи,  которые
готовы строить свое государство восточнее Урала".
     И, наконец,  Гелен  нанес  визит  вежливости  бригадефюреру  Вальтеру
Шелленбергу, попросил его советов,  выслушал  молодого  шефа  политической
разведки с восхищенным вниманием, хотя знал  куда  как  больше,  чем  этот
красавчик, только вида не показывал, а уж потом посетил Мюллера.
     - Группенфюрер,  без  вашей  постоянной  помощи  я просто-напросто не
смогу функционировать:  русские  -  люди  непредсказуемых  поворотов,  мне
важно,  чтобы  именно ваши сотрудники пропускали через свое сито всех тех,
кого отберет Штр