ность  ситуации,  в
которой вы находитесь, просим выходить на связь по возможности чаще".
     Штирлиц передал радисту шифровку, написанную им только что; она  была
первым шагом в рискованной и сложной контригре; он  решил  начать  ее,  не
дожидаясь связника, присылка которого подразумевалась сама собой, в случае
если Дагмар отправит его телеграмму:
     "Дагмар Фрайтаг я переправляю завтра на пароме в Швецию в 19.04.  Она
служит Шелленбергу по идейным соображениям; для вас  она  может  исполнять
роль маяка,  с в е т и т ь  тех людей, с которыми ей предписано  общаться.
Вальтер Рубенау,  которого  мне  предстоит  отвезти  в  Швейцарию,  должен
наладить дублирующие контакты с экс-президентом Музи в целях поиска  путей
для спасения узников концлагерей.  Я пробуду с ним два  дня  в  Базеле,  а
затем  выйду  на  связь  с  вами  уже  из  рейха;  в  силу    чрезвычайной
конспиративности переговоров и страха Гиммлера, что об этом  могут  узнать
большевики, связника в Швейцарию во время моей  первой  поездки  прошу  не
посылать.  Деньги, которые вы должны  перевести  на  мой  текущий  счет  в
Асунсьоне, отправьте в тот банк, который назван вами в Мадриде. Юстас".
     Последняя фраза - так же как  и  слова  об  "идейности"  Дагмар  и  о
предстоящем  "возвращении  в  рейх"  -  была  главным  в  игре;  пассаж  о
"перечислении денег в Асунсьон" не был  заранее  оговорен  с  Центром,  но
смысл  этих  слов  будет  разгадан  руководством;  к   Дагмар   в   Швеции
п о д с я д е т  человек из Москвы, и она на словах ему передаст  то,  что
должна передать, он, Исаев, решил поверить ей до конца...


     ...Однако  Дагмар  ничего  не  передала  тому    человеку,    который
действительно был отправлен в шведский порт на встречу с ней.  Паром ждали
три полицейские машины и карета скорой помощи; Дагмар вынесли на носилках:
она была  мертва.  Полиция  обнаружила  на  стакане,  в  котором  был  яд,
отпечатки пальцев человека, не проходившего по картотекам "Интерпола".  Из
этого стакана пил Штирлиц, когда провожал Дагмар в каюту первого класса, -
и это было зафиксировано людьми гестапо. Как только Штирлиц и Дагмар вышли
из каюты на палубу прощаться, туда, в первый класс, проскользнул  быстрый,
маленький человечек из спецгруппы Мюллера, стакан этот взял с собою; через
полчаса туда будет влит грамм смертельного яда; таким образом,  Штирлиц  -
если он решит бежать из рейха - будет передан в руки "Интерпола"  в  любом
уголке земного шара как садист и убийца...


     ...Однако  назавтра,  ровно  в  назначенное  время,  от  "Дагмар"  из
Стокгольма  на  имя  Штирлица  поступила  телеграмма  о  начале  работы  с
окружением Бернадота; "С самим графом контакт невозможен,  ибо  он  только
что инкогнито выехал  в  рейх  на  встречу  с  высшими  чинами  рейха  для
обсуждения условий перемирия на западном фронте".


     ...Сообщение это, переданное в Москву (Штирлиц о гибели Дагмар ничего
не  знал,  а  Центр,  понимая,  что  телеграммы  могут  быть  расшифрованы
противником, об этом ему не сообщил, начав свою, особую  и г р у),  тем не
менее соответствовало действительности; советская разведка получила точные
данные, что именно в тот день, когда пришла  шифровка  от  "Дагмар",  граф
Бернадот действительно встретился с Генрихом Гиммлером в здании  шведского
консульства в Любеке.



        ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ - IV              (Директор ФБР Джон Эдгар Гувер)
__________________________________________________________________________

     Директор ФБР несколько раз прочитал запись разговора "дикого Билла" с
адвокатом из конторы  Даллеса  Дэйвом  Лэнсом,  которую  его  люди  смогли
зафиксировать, оборудовав  аппаратурой  тот  столик,  за  которым  ужинали
друзья; поскольку Лэнс заранее заказал хозяину ресторана отменную  еду,  а
все аппараты друзей Донована  прослушивались  ФБР  (конечно  же,  в  целях
"охраны государственных интересов  США  и  личной  безопасности  директора
ОСС"), наладить  д е л о  не составляло труда для "особой команды" Гувера,
занимавшейся выполнением его наиболее секретных поручений.


     ...Поскольку Гувер переживал сейчас такие же  тревожные  дни,  как  и
Донован,  он  должен  был  знать  все,  что  происходит  в  хозяйстве  его
могущественного конкурента - а потому возможного союзника -  в  борьбе  за
выживание; впрочем, президент пока еще открыто не  обсуждал  его,  Гувера,
увольнение с этим паршивым социалистом Гопкинсом, но,  тем  не  менее,  на
порог Белого дома вход ему был последнее время заказан;  Рузвельт  обладал
уникальной памятью; он, как никто другой, всегда помнил, на чем  состоялся
Гувер.


     ...Каждая  страна  обычно  являет  собою  некое  двузначие:   потомки
недоуменно вопрошают себя, как в одних и тех  же  географических  границах
могли соседствовать  да,  в  общем-то,  и  определять  лицо  страны  столь
полярные тенденции, как Гитлер и генерал Людендорф - с  одной  стороны,  и
Эрнст Тельман, Томас Манн и Альберт Эйнштейн - с другой;  Муссолини  -  на
одном полюсе, Антонио Грамши, Пальмиро Тольятти, Ренато Гуттузо и Альберто
Моравиа - на другом; как могли существовать  в  одном  историческом  срезе
Бисмарк и Маркс, Толстой  и  "серый  кардинал"  Победоносцев,  Плеханов  с
Халтуриным и лидеры грязного черносотенства; как в республиканской Франции
на одной и той  же  улице  могла  соседствовать  штаб-квартира  фашистских
кагуляров гитлеровского ставленника де ля Рокка  и  мастерские  Арагона  и
Пикассо;  как,  наконец,  связать  воедино  такие  несовместимости,    как
Хемингуэй, Драйзер, Фитцджеральд, Гершвин, Армстронг - по одну сторону,  и
Гувер, Форестолл и вожди Ку-клукс-клана - по другую?!
     Ситуация, сложившаяся в Америке после окончания первой мировой войны,
была столь любопытной, что  кое-какие  проекции  на  последующие  повороты
политики вполне возможны и оправданны.
     ...Американские солдаты вернулись тогда из  Европы  победителями,  но
ведь вернулись домой далеко не все: часть молодых парней,  воспитанных  на
лозунгах  демократии,  продолжали  служить  в    оккупационных    войсках,
расквартированных Белым домом на  захваченных  территориях  большевистской
России; они, эти  американские  парни,  впервые  покинувшие  свою  родину,
стояли  под  одними  знаменами  с  агрессорами,  вторгшимися  в  Советскую
Республику  по  указу  королевской  Британии,    милитаристской    Японии,
янычарской Турции - да мало ли еще кто рвал измученное тело  России  в  те
лихие годы?!
     Однако доктрина великих свободолюбцев Джорджа  Вашингтона  и  Авраама
Линкольна не была тогда пустой фикцией в Штатах; многие люди  верили,  что
именно право каждого человека, а  уж  тем  более  государства  на  свободу
выбора обязано быть подтверждено законом, то есть не только словом,  но  и
делом.
     Именно  поэтому  рабочая  Америка  активно  и  открыто   поддерживала
большевистскую Россию, провозгласившую - подобно Джорджу Вашингтону в свое
время - свержение ига монархии и  создание  республики  под  понятным  для
каждого американца девизом: "Свобода, равенство и братство".
     "Руки прочь от Советской России!" - был не просто лозунг  в  Америке;
это  было  действо,  сопровождавшееся  забастовками,  пикетами  рабочих  и
демонстрациями полулегальных тогда профсоюзов.
     Банки и монополии, провозгласившие, что "большевизм - хуже войны",  а
потому финансировавшие оккупационную армию  за  счет  снижения  заработной
платы трудящихся, не могли далее терпеть то,  что  рабочий  класс  Америки
открыто и недвусмысленно заявил свою  позицию  по  отношению  к  Ленину  и
Советам.
     Интересы  правящего  класса,  как    правило,    воплощаются    через
честолюбивые интересы отдельной личности; так получилось и в Америке.
     ...Министром юстиции в кабинете Вудро  Вильсона  был  директор  банка
"Страудсбург нэшнл" Митчел Пальмер; он также состоял председателем  совета
директоров концернов  "Ситизенс  гэс",  "Интернэшнл  бойлер"  и  "Скрэнтон
траст".
     Получая  сводки  о  состоянии  здоровья  президента  Вудро  Вильсона,
страдавшего тяжелым недугом, Пальмер мечтал не только о том,  чтобы  стать
героем правой Америки, разделавшись с левыми; ему  навязчиво  и  изнуряюще
виделось кресло в Белом доме; на гребне той операции, которую он  задумал,
Пальмер мечтал сделаться новым лидером заокеанского колосса, который затем
он был намерен превратить в бастион мирового антибольшевизма.
     Как и в любой операции, планируемой  с в е р х у,  успех дела  решает
конспиративность, деньги и подбор верных людей, готовых на все.
     Самая  природа  министерства   юстиции    предполагала    секретность
мероприятий; вопросы финансирования задуманного были решены  загодя  -  во
время  тайной  встречи  Пальмера  с  двенадцатью  его   единомышленниками,
хозяевами  крупнейших  банков  и  корпораций,  недовольных    "мягкотелой"
политикой либерала Вильсона; что касается людей, готовых на  все,  то  эту
команду  возглавил  давний  друг  Пальмера,  директор  бюро  расследований
министерства Вильям Флинн и начальник вновь созданного  секретного  отдела
общей информации Джон Эдгар Гувер.
     Гуверу тогда было двадцать пять лет; на войну он  не  был  отправлен,
поскольку устроился мелким клерком в министерство юстиции; его болезненная
ненависть к неграм и левым открыла ему быструю дорогу вверх.
     Именно он вошел к Пальмеру с предложением завести учетные карточки на
радикалов, то есть на тех, кто пишет,  говорит  или  думает  не  так,  как
в с е.
     Пальмер долго передвигал на своем огромном столе чернильные  приборы,
раздражающе-педантично ровнял быстрыми, суетливыми  пальцами  разноцветные
папки, а потом, наконец, сказал:
     - Джон, но ведь это - антиконституционная мера.
     - Она станет ею, если мы начнем давать интервью щелкоперам, - ответил
Гувер.  -  До  тех  пор,  пока  м о я  работа   будет   внутренним   делом
министерства, стоящего на страже конституции, никто, нигде  и  никогда  не
сможет упрекнуть нас в нарушении основного закона.
     Пальмер закурил свой медовый солдатский "честерфилд" и  ответил  так,
как был обязан ответить министр, думающий о президентстве:
     - Наша страна  исповедует  принцип  доверия  к  гражданину.  Если  вы
полагаете, что ваше дело не  нанесет  урон  святым  постулатам  свободы  -
начинайте  с в о е  предприятие.  Надеюсь, вы понимаете, что я не потерплю
ничего такого, что пойдет во вред конституции Штатов?
     Через четыре месяца Гувер собрал первую в истории  США  картотеку  на
инакомыслящих, на все  те  ассоциации,  клубы,  союзы,  общества,  которые
выступали за мир с Россией, демократию в Штатах и расовую терпимость;  две
комнаты в министерстве были забиты двумястами тысячами  карточек  на  тех,
кого Гувер посчитал врагами устоев.
     Затем  он  оборудовал  тайную  типографию,   где    наладил    выпуск
"Коммунистического  манифеста"  и  работ  Ленина,  то  есть  провокационно
печатал запрещенную литературу; ее хранение и распространение  было  тогда
чуть ли не подсудным делом.
     Адреса, куда надо будет подбросить эти  издания,  хранились  в  сейфе
Гувера; важно наметить день; все дальнейшее было тщательно срепетировано.
     После этого Гувер поручил своему секретарю, человеку,  фанатично  ему
преданному, провести три  тайные  встречи  с  лидерами  двух  гангстерских
групп, чьи  дела  тогда  проходили  в  министерстве  юстиции;  контрабанда
наркотиками и продажа запрещенного алкоголя позволила сотрудникам Пальмера
арестовать  пять  наиболее  мобильных  мафиози,  отвечавших  в  подпольном
синдикате за  о п е р а т и в н у ю  работу.
     - Я готов освободить ваших людей под залог, - сказал посланец  Гувера
шефам гангстерского подполья. - Залог будет не очень большим, хотя, как  я
понимаю, вы не постояли бы и перед более  серьезными  затратами,  лишь  бы
взять ваших ребят из тюрьмы.  Но за эту любезность вы обязаны будете стать
моими добрыми друзьями - отныне  и  навсегда.  А  чтобы  эта  дружба  была
реальной и нерасторжимой, нужно действо.  И оно обязано быть жестоким.  Вы
готовы к этому?
     Собеседники  переглянулись.  -  предпочитали  не  говорить,  согласно
кивнули.
     Посланец Гувера раз®яснил:
     - Нужно, чтобы вы  провели  пару  взрывов  бомб  -  следует  пугануть
некоторых людей, потерявших голову от  растерянности...  Красные  лезут  к
власти... Входите в дело?
     Через два месяца неизвестные взорвали бомбу на Уоллстрите.
     Пальмер встретился с журналистами:
     - Кровавый террор планируют эмиссары, тайно засланные сюда  красными.
Нам навязывают гражданскую войну, что ж, мы к ней готовы...
     А седьмого ноября, в день, когда трудовая Америка праздновала  вторую
годовщину большевистской революции в России, агенты  министерства  юстиции
ворвались в те клубы, общества  и  ассоциации,  которые  были  занесены  в
картотеку Джона Эдгара Гувера; людей избивали резиновыми дубинками, а то и
просто деревянными длинными палками, в тюрьмы были брошены сотни левых.
     Это была "проба сил".
     А истинная операция прошла в начале января двадцатого года; Гувер  не
спал всю ночь, сидел у телефонов: в его кабинете  установили  девятнадцать
аппаратов, и все "тревожные" штаты докладывали ему о ходе  операции  через
каждые два часа.
     Массовые аресты - схватили более пяти тысяч человек - были  проведены
в штатах Калифорния, Нью-Джерси, Иллинойс, Небраска.
     Людей заковывали в кандалы  и  связывали  одной  цепью;  именно  так,
словно рабов в былые времена, их провели по  улицам  городов  на  вокзалы,
куда уже заранее были подогнаны тюремные вагоны без окон.
     В  стране  начался  шабаш  беззакония.  Когда  первая  фаза    облавы
окончилась, один из ведущих чиновников  штата  Массачусетс  мистер  Лангри
заявил журналистам:
     - Ребята, вы меня знаете, я всегда говорю  правду,  я  вам  и  сейчас
скажу то, что думаю: будь моя воля, я бы каждое утро расстреливал во дворе
нашей тюрьмы партию красных, а уж на следующий день  разбирал  их  дела  в
суде, чтоб все было оформлено по закону, как полагается...
     Обезумевший на почве расизма и антибольшевизма  писатель  Артур  Эмпи
(его мучили кошмары по ночам, пил сильно действующее  снотворное,  поэтому
не мог сдерживать дрожь в руках) начал турне по Америке.
     - Славяне и евреи, а также негры  с  мексиканцами  являются  дрожжами
нового большевистского бунта! Люди чужой крови готовятся устроить кровавое
побоище истинным американцам! Поэтому запомните: лекарство от  большевиков
продается не в больнице,  а  в  ближайшей  оружейной  лавке!  Мой  лозунг:
"Против красных только один способ - высылка или расстрел на месте!"
     Гувер к тому времени получил под свою картотеку еще  три  зала;  вход
охраняли моряки, вооруженные кольтами и ножами;  количество  подозреваемых
составляло  теперь  пятьсот  сорок  семь   тысяч    американцев;    каждая
шестидесятая семья страны подлежала - победи точка зрения Эмпи  -  высылке
из страны или расстрелу.
     В тюрьмах начались пытки: арестованных зверски избивали, вызывали  на
очные ставки жен и детей; мучили в их  присутствии,  требуя  признаться  в
том, что они участвовали в  большевистском  заговоре  в  целях  "свержения
законно избранного правительства".
     В тюремные больницы искалеченных  не  отвозили;  часть  выбросили  из
окон, чтобы скрыть следы побоев -  "самоубийство",  другие  сошли  с  ума;
третьи, не перенеся пыток, умерли.
     Помощник министра труда Луис Пост не выдержал; он собрал  журналистов
и сказал им:
     - Мы перестаем быть страною свободы! Мы превращаемся в олигархическое
государство под лозунгом  борьбы  против  "анархии".  Сейчас  "анархистом"
считается каждый, кто выступает против бесконтрольной власти финансистов и
тупых консерваторов, которые не желают или не умеют думать  о  будущем,  о
наших детях, а ведь им предстоит жить в ином мире, совсем не  в  таком,  к
какому привыкли мы, старики.
     Луис  Пост  отправил  своих  сотрудников  в  тюрьмы,  где    томились
арестованные "анархисты". Его люди вернулись в ужасе: они увидели ни в чем
не повинных, истерзанных и замученных американцев, закованных в кандалы.
     Пост  обратился  с  открытым  призывом  к  нации  за  содействием   в
прекращении "правого безумия".
     Его  немедленно  обвинили  в  государственной  измене  и  потребовали
предать суду; Гувер лихорадочно выбивал показания,  чтобы  доказать  связь
семидесятилетнего патриота Америки с эмиссарами Москвы; дело было передано
в  конгресс;  Пост  тем  не  менее  вышел  победителем;  облавы,   однако,
продолжались, тюрьмы были по-прежнему переполнены.
     Автомобильный король Генри  Форд,  поддерживавший  и  финансировавший
этот шабаш, купил ряд газет и начал печатать цикл статей  под  заголовком:
"Заговор международного еврейства". Русские черносотенцы, эмигрировавшие в
Нью-Йорк, подготовили  публикацию  антисемитской  фальшивки  -  "Протокола
сионских мудрецов"  (копия  с  комментариями  была  отправлена  в  Мюнхен,
Альфреду Розенбергу, молодому помощнику германского националиста  Гитлера,
который  по-настоящему  громко  и  звонко    провозгласил    необходимость
физического уничтожения большевизма, как главной еврейской силы мира).
     Ку-клукс-клан провел кампанию избиений негров, "купленных  на  корню"
Москвою.
     Ведущие газеты улюлюкали, требовали  еще  более  жестких  мер  против
красных, мексиканцев, русских, украинцев.
     ...Позже Гувер подготовил для министра Пальмера текст выступления  на
встрече с представителями прессы.
     - Я не стану извиняться  за  действия  людей  моего  министерства,  -
сказал Пальмер собравшимся. - Я не считаю нужным выгораживать  их,  потому
что  горжусь  их  работой.  Если  кто-то  из  моих  агентов  был  груб   с
арестованными, то это извиняется той пользой, которую они сделали  во  имя
демократии и свободы в  этой  стране...  Я  вообще  намерен  обратиться  в
конгресс с предложением ввести смертную казнь для  тех,  кто  призывает  к
мятежу...  Двух таких мы уже знаем - это марксистские террористы  Сакко  и
Ванцетти, их ждет электрический стул, как бы ни вопили об их  невиновности
большевистские комиссары.
     ...Вот именно тогда, во время  безумного  шабаша  ультраправых,  мало
кому известный сенатор Гардинг бабахнул свое заявление:
     - Мы живем в такое время, когда Америке нужны не герои, но  целители,
не таинственные чудодейственные средства  от  недуга,  но  последовательно
конституционный образ правления...
     Через несколько месяцев именно  этому  человеку  было  суждено  стать
президентом США.
     Гувер никогда не забывал, как ему работалось под Гардингом.
     Он просто-напросто не имел права забыть это, потому что именно ему  -
вновь назначенному директору ФБР - пришлось не только охранять Гардинга  и
его министров, но и заниматься  исследованием  обстоятельств  таинственной
гибели американского лидера; впрочем, Гувер отвел от себя руководство этим
делом, и он имел все основания для того, чтобы держаться в стороне...


     ...И вот сейчас Гувер снова и снова листал те маленькие  странички  с
грифом "совершенно  секретно,  напечатано  в  одном  экземпляре,  подлежит
уничтожению", на которых был зафиксирован разговор  Донована  с  Лэнсом  о
том, что Рузвельт делается опасным для Америки.
     Да, это так.
     Да, именно Рузвельт сделал  то,  что  было  ненавистно  и  Гуверу,  и
Доновану, как и всем тем, кто стоял за ними: он признал Советы, он  открыл
в Москве посольство, он сел за  один  стол  со  Сталиным,  он  признал  за
большевиками право на равноправное участие в делах послевоенного мира,  он
мешает людям большого бизнеса предпринять необходимые шаги для того, чтобы
сохранить Германию для Запада, он позволяет  себе  апеллировать  к  народу
через головы тех, кто - по-настоящему -  за  этот  народ  отвечает,  через
голову Уолл-стрита и Далласа, Бостона  и  Огайо;  президента  занесло,  о