полагают, -  сухо  ответил  ВГ,  -  что  Бог  их  велик
настолько, что может позволить себе не проявляться ни в чем.
   Они   разговаривали   об   Уцуми,    настоятеле    самого    известного
дзэнбуддийского монастыря в Японии. Несколько лет  назад  на  церемонии  в
память 50-летия разрушения Хиросимы Уцуми  произнес  речь,  обратившую  на
себя внимание всей  мировой  общественности.  Он  прекрасно  разбирался  в
политической жизни Японии и был чем-то вроде  духовника  правящей  партии,
хотя большую часть времени проводил в монастыре и молитвах.
   - Отец его тоже  был  настоятелем  буддийского  монастыря,  -  заметила
Сукхавати.
   Элли вопросительно подняла брови.
   -  Не  надо  удивляться.  Им  разрешается   жениться...   как   русским
православным священникам. Не правда ли, ВГ?
   - Это было раньше, - рассеянно отвечал тот.
   Ресторан располагался в бамбуковой роще и назывался "Унгецу" - "Луна за
облаком". Вечерело. Месяц  и  впрямь  перебрался  за  тучку.  Их  японские
хозяева устроили так,  чтобы  других  гостей  не  было.  Элли,  как  и  ее
спутники, сняла обувь и в чулках прошла в небольшую столовую  с  видом  на
бамбуковую поросль.
   Бритоголовый настоятель был облачен в  расшитое  серебром  одеяние.  Он
приветствовал гостей на безукоризненном английском, позже  Си  шепнул  ей,
что китайским  настоятель  владеет  не  хуже.  Окрестности  располагали  к
отдыху, шел непринужденный разговор. Каждое блюдо  казалось  произведением
искусства -  настоящие  с®едобные  самоцветы.  Элли  подумала,  что  новая
кулинария планеты многим обязана японской традиции. Если  бы,  по  обычаю,
следовало  есть  с  завязанными  глазами,  вкус  блюд  угодил  бы   самому
взыскательному гостю. И наоборот, если  бы  на  блюда  можно  было  только
смотреть, удовольствие  было  бы  не  меньшим.  Ну  а  видеть  все  это  и
чувствовать небом, думала Элли, просто дар Божий.
   Она  сидела  возле  Луначарского,  напротив  настоятеля.  Ее   спутники
интересовались,  к  какому  виду  или  хотя  бы  царству   живой   природы
принадлежит то или иное  блюдо.  Перед  орешками  гинкго  разговор  принял
серьезный характер.
   - _Почему_ мы общаемся? - спрашивал настоятель.
   - Чтобы обмениваться  информацией,  -  отвечал  Луначарский,  казалось,
полностью поглощенный палочками для еды.
   - Но почему мы _стремимся_ обмениваться информацией?
   - Мы потребляем ее. Информация необходима  для  нашего  выживания.  Без
информации мы погибнем.
   Луначарский  безуспешно  пытался  подцепить  палочками   орех   гинкго,
выскакивавший при любой попытке донести его до рта.  Он  склонился,  чтобы
перехватить орех на полпути.
   - А я думаю, - продолжил настоятель, -  что  к  общению  нас  побуждает
любовь или сочувствие. - Взяв пальцами ядрышко ореха гинкго,  он  отправил
его прямо в рот.
   - Значит, вы ищите в  Машине  сопереживание?  -  спросила  Элли.  -  Не
рискованно ли?
   - Я могу сопереживать и  цветку,  -  продолжал  настоятель.  -  Я  могу
общаться с камнем. Уверен,  у  вас  не  будет  сложностей  при  общении  с
созданиями - я правильно сказал? - из другого мира.
   - Вполне могу поверить,  что  камни  говорят,  -  заметил  Луначарский,
прожевывая орех. Он последовал примеру настоятеля. -  Но  я  сомневаюсь  в
том,  что  камень  способен  понять  вас.   Какие   могут   быть   у   вас
доказательства? Мир и так полон ошибок. Вы  уверены,  что  не  обманываете
себя?
   - Вполне законный научный скептицизм, - улыбнулся в ответ настоятель. С
точки зрения Элли, улыбка была просто неотразима:  невинная,  чуть  ли  не
детская.
   - Чтобы общаться с камнем, надо постараться стать... не таким  занятым.
Следует не столько  думать,  сколько  говорить.  Когда  я  утверждаю,  что
общаюсь с камнем, то имею в виду не слова. Христиане  говорят:  "В  начале
было Слово". Но я говорю об общении предначальном, лежащем в основе основ.
   - О Слове говорится лишь в Евангелии  от  Иоанна,  -  менторским  тоном
заметила Элли и укорила себя в бестактности, еще не  договорив  последнего
слова. -  В  более  ранних,  синоптических  Евангелиях  этого  нет.  Мотив
заимствован из греческой  философии.  Но  о  каком  общении  без  слов  вы
говорите?
   - Ваш вопрос состоит из слов. Вы просите меня словами описать нечто, не
имеющее ничего общего со словами. Попробую.  Есть  такая  японская  сказка
"Сон муравьев". Дело происходит в муравьином королевстве. История  долгая,
я не стану все пересказывать. Но смысл таков: чтобы понять муравья - стань
муравьем.
   - Ну на самом деле язык муравьев имеет химическую  природу,  -  заметил
Луначарский,  проницательно  глянув   на   настоятеля.   -   Они   наносят
определенными молекулами метки, помечающие  дорогу  к  еде.  Чтобы  понять
муравья, нам потребуется газовый хроматограф или же масс-спектрометр.  Так
что нет необходимости становиться муравьем.
   - Возможно, вам под силу стать муравьем только таким вот способом, - не
глядя на него, возразил настоятель. - Об®ясните мне,  зачем  вам,  ученым,
изучать следы, оставленные муравьями?
   - Энтомолог сказал бы, - предположила Элли, - чтобы понять  муравьев  и
их общество. Познание доставляет ученым удовольствие.
   - Это просто другой способ признаться в любви к муравьям.
   Элли слегка подала плечами.
   - Да, но те, кто платит энтомологам,  скажут  иначе.  Они  скажут,  что
хотят управлять муравьями, уметь изгонять их из любого жилья... Или глубже
понять агробиологию почвы.  Биологические  методы  безопаснее  пестицидов.
Едва ли здесь можно усмотреть любовь к муравьям.
   - Скорее нашу заинтересованность, - заметил  Луначарский.  -  Пестициды
ядовиты и для людей.
   - Зачем вспоминать о пестицидах во время такого  обеда?  -  возмутилась
сидевшая напротив Сукхавати.
   - Помечтаем о муравьях в иное  время,  -  негромко  сказал  настоятель,
улыбнувшись Элли той же неотразимой и невозмутимой улыбкой.
   Обувшись с помощью метровой длины рожков, они пошли к маленькой  стайке
автомобилей,  а  официанты  и  хозяин  ресторана  улыбались  и   церемонно
кланялись. Элли и Си смотрели, как настоятель садится в лимузин  вместе  с
кем-то из хозяев-японцев.
   - Я спросил у настоятеля, если  он  способен  разговаривать  с  камнем,
значит, может общаться и с мертвыми? - проговорил Си.
   - И что он ответил?
   - Он сказал, что с мертвыми общаться несложно. Куда труднее - с живыми.



        18. СВЕРХОБ¬ЕДИНЕНИЕ

                                                   Бурное море!
                                                   И Млечный Путь
                                                   Простерся над Садо.
                                                                Мацуо Басе

   Быть может, выбор Хоккайдо и был обусловлен  его  скверной  репутацией.
Здешний климат  пред®являл  к  зданиям  требования,  весьма  необычные  по
японским  понятиям.  Этот  остров  по-прежнему  населяли  айны,  волосатые
аборигены, к которым многие японцы и поныне относились свысока. Зимы здесь
были  ничуть  не  мягче,  чем  в   Миннесоте   или   Вайоминге.   Конечно,
местоположение  Хоккайдо  в  известной  мере  затрудняло  поставки,  но  в
случае... катастрофы остров находился на самом севере Японии, вдали от  ее
густонаселенных районов. Теперь, после  завершения  тоннеля  длиной  в  51
километр, соединившего этот остров с Хонсю, его уже  нельзя  было  считать
изолированным. Тоннель стал самым длинным подводным тоннелем в мире.
   На Хоккайдо можно было без всякого риска испытывать отдельные  агрегаты
Машины. Однако к сборке Машины там поначалу отнеслись  с  сомнением.  Дело
было в том, что окружавшие сборочное предприятие горы несли на себе  явный
отпечаток недавнего вулканизма. Одна из них продолжала бурно  расти  -  со
скоростью один метр в сутки. Даже Советы выразили некоторую  озабоченность
- их Сахалин был всего лишь в 43 километрах, за  мысом  Соя  или  проливом
Лаперуза. Правда, шума подняли немного, так сказать, на  копеечку,  не  на
рубль. Все прекрасно понимали: при соответствующем стечении  обстоятельств
Машина может разнести и всю Землю, даже если будет построена  на  обратной
стороне Луны. Опасно уже просто приниматься за ее изготовление,  а  всякие
там мелочи - _где_ и  _как_  она  расположена  -  можно  не  принимать  во
внимание.
   К началу июля Машина снова начала обретать законченный вид.  В  Америке
продолжению  работ  сильно  мешало  бурление  политических  и  сектантских
страстей,   сооружению   советской   Машины   препятствовали   технические
сложности. Но здесь - на заводе  куда  более  скромных  масштабов,  чем  в
Вайоминге, - уже установили  шпонки  и  целиком  собрали  весь  додекаэдр.
Правда, публичных заявлений об этом делать не стали. Древние  пифагорейцы,
открывшие додекаэдр, сведения об этой фигуре держали  в  строгом  секрете,
угрожая страшными карами болтуну. Так что для нашей планеты не было ничего
необычного в том, что о существовании додекаэдра, пусть и величиной с дом,
знали только немногие люди, хотя и происходило все это 2600 лет  спустя  и
на другом краю света.
   Руководитель японского проекта отправил всех сотрудников  на  несколько
дней в  отпуск.  Обихиро,  единственный  более  или  менее  крупный  город
неподалеку,  располагался  у  слияния  двух  рек  Юбецу  и  Токати.   Одни
отправились кататься на лыжах - по вечным снегам, покрывающим вершину горы
Асахи, другие -  строить  каменные  запруды  и  греться  в  теплых  водах,
подогреваемых энергией  распада  радиоактивных  элементов,  рожденных  при
взрыве какой-нибудь сверхновой за миллиарды лет  до  наших  дней.  Кое-кто
решил посетить гонки в Бамба, там крепкие тяжеловозы тянули груженые санки
по параллельным полосам непаханой земли. Но, чтобы как следует  отдохнуть,
вся пятерка решила отправиться геликоптером километров за 200 - в Саппоро,
крупнейший город Хоккайдо.
   По весьма многозначительному совпадению они попали как раз на  праздник
Танабата [один из пяти народных  праздников  Японии,  отмечаемый  7  июля;
посвящен звездам Веге и Альтаиру, Пряхе и  Пастуху,  покровительствовавшим
любви, портняжному делу и каллиграфии]. Службы безопасности  считали  риск
небольшим:  успех  обеспечивала  Машина,  а  не  эти  пять  человек.  И  в
рациональном мире их будет несложно  заменить  другими,  рассуждала  Элли,
правда,  опять  возникнут  всякие  политические   трудности   при   выборе
приемлемых для всех членов консорциума кандидатур.
   У Си и ВГ оказалось много незавершенной работы,  справиться  с  которой
можно было только за  сакэ.  Так  Элли,  Деви  Сукхавати  и  Абоннема  Эда
оказались на одной  из  боковых  улочек  возле  бульвара  Одори.  Японские
провожатые  вели  их  мимо  бумажных  вымпелов  и  фонарей,  мимо  картин,
изображавших  листья,  черепах,  людоедов,  молодых  мужчин  и  женщин   в
средневековых костюмах; на натянутом  поперек  улицы  куске  парусины  был
намалеван ужасно похотливый павлин.
   Элли поглядела на  Эда  в  длинном,  просторном,  расшитом  одеянии  из
полотна  и  высокой  жесткой  шапочке,  потом  на  Сукхавати  в  очередном
умопомрачительном  шелковом  сари  и  пришла  в  восхищение  от  подобного
общества. Японская  Машина  уже  успела  удачно  пройти  все  предписанные
испытания, а выбранный экипаж не  только  представлял  население  планеты,
пусть и не во всем его многообразии, но и состоял из личностей,  скроенных
отнюдь не по национальному шаблону каждой из  пяти  стран.  Все  они  были
по-своему бунтарями.
   Вот, например, Эда. Великий физик,  создал  теорию  супероб®единения  -
элегантного обобщения, включавшего в качестве частных случаев  всю  прочую
физику - от тяготения и до кварков. Его теорию можно было сопоставить лишь
с трудами Исаака Ньютона и Альберта  Эйнштейна,  и  Эда  с  полным  правом
ставили  в  один  ряд  с  обоими  гигантами.  Он  родился  в  Нигерии,   в
мусульманской  семье  -  случай  достаточно  обычный  в  этих   краях,   -
принадлежавшей к неортодоксальной исламской секте  Ахмадие  [мусульманская
секта, основана в конце XIX в. Мирзой Гуламом Ахмадом,  которого  почитают
как  пророка],  членами  которой  были  суфии  [последователи  суфизма   -
мистико-аскетического течения в исламе, возникшего в VIII в.  (араб.)].  А
суфии, пояснил он всем после вечера, проведенного с настоятелем  Уцуми,  в
исламе играют ту же роль, что дзэн среди буддистов. Последователи  Ахмадие
провозглашали "джихад пера, но не меча".
   Спокойный,  даже,  пожалуй,  кроткий,  Эда  был  яростным   противником
обычного толкования джихада как священной войны и настаивал на интенсивном
и свободном обмене идеями. В этом он противоречил консерваторам от ислама,
и некоторые мусульманские нации возражали против его включения в экипаж. И
не только они. Темнокожий нобелевский  лауреат,  умнейший  из  землян,  не
устраивал  и  тех,  кто  скрывал  закоснелый  расизм  под   цивилизованным
обличьем. Когда четыре года  назад  Эда  посетил  Тайрона  Фри  в  тюрьме,
темнокожие американцы исполнились гордости, видя в  нем  идеал  для  своей
молодежи. В расистах Эда пробуждал худшее, во всех других  людях  -  самые
лучшие чувства.
   - Чтобы делать физику, нужно иметь время для  работы.  Это  роскошь,  -
говорил он Элли. - Многие смогли  бы  заниматься  ею,  будь  у  них  такая
возможность.  Но  когда  тебе  ежедневно  приходится  добывать  на   улице
пропитание, становится не до физики. И я  обязан  улучшить  условия  жизни
молодых ученых в собственной стране.
   В Нигерии он постепенно становился национальным героем. И теперь  часто
говорил о коррупции, о порочной системе распределения, о роли честности  в
науке и не только в ней, а еще о том, какой великой страной могла бы стать
Нигерия. Сейчас ее население равно населению  Соединенных  Штатов  в  20-е
годы,  уверял  Эда.  Нигерия  богата  разнообразным  сырьем,  многообразие
культур  подкрепляет  ее  силу.  Если  бы  Нигерия  смогла  справиться   с
собственными проблемами, говорил он, то стала бы Уаяком для всего мира. Во
всех прочих вопросах он был настроен миролюбиво, и  в  жизни  стремился  к
уединению и тишине... Многие нигерийцы  -  мужчины,  женщины,  мусульмане,
христиане, анимисты, молодые и не очень молодые - серьезно  прислушивались
к нему.
   В  Эда  многое  было  достойно  уважения,  но  скромность  его   просто
потрясала. Он редко высказывал мнение, ограничиваясь лаконичными  ответами
на прямые вопросы. Глубина его мыслей обнаруживалась только в  собственных
трудах, не в разговорах - разве что после долгого знакомства.  Когда  весь
мир спорил о Послании и Машине, о том,  что  случится,  когда  она  начнет
действовать, Эда ограничился маленьким  комментарием:  "В  Мозамбике,  как
рассказывают, обезьяны не говорят потому, что знают: скажи только слово  -
и сразу явится человек и заставит  тебя  работать".  Странно  было  видеть
этого молчальника в  столь  говорливом  экипаже.  Как  и  многие,  Элли  с
особенным вниманием относилась к каждому его слову. Свой ранний, не совсем
удачный вариант теории супероб®единения Эда называл  глупой  ошибкой.  Ему
было за тридцать, Элли и Деви с  глазу  на  глаз  решили,  что  он  просто
неотразим. Элли знала, что он женат и счастлив в браке,  его  единственная
жена вместе с детьми пребывала в Лагосе.
   Праздник  Танабата  в  Японии  посвящен   любви.   Бамбуковая   рощица,
высаженная специально  для  подобных  торжеств,  была  украшена,  увешана,
просто-напросто отягощена тысячами полосок цветной бумаги.  Молодые  люди,
чаще всего девушки, навешивали  на  деревца  все  новые  странные  листья.
Плакаты напоминали содержание  мифа,  рядом  шел  спектакль  на  временной
сцене. Две звезды полюбили друг  друга,  но  влюбленных  разделил  Млечный
Путь. Только раз в год, на седьмой день седьмого месяца лунного календаря,
любовники могли встретиться, правда, если ничто не предвещало дождя.  Элли
глядела в хрустальную синеву горного  неба  и  желала  им  добра.  Молодой
человек, как утверждала легенда, был чем-то  вроде  тамошнего  ковбоя,  он
стал звездой Альтаир - спектральный класс А7. Девушка была  пряхой,  и  ее
символизировала Вега. До включения  Машины  оставались  считанные  месяцы.
Совпадение их поездки с праздником, посвященным Веге, казалось Элли далеко
не  случайным.  Конечно,  решила  она,  человек,   знакомый   со   многими
культурами, найдет в разных странах легенды едва  ли  не  обо  всех  ярких
звездах. Эта легенда родилась в  Китае.  Си  познакомил  с  ней  Элли  еще
несколько лет назад в Париже на первой конференции Всемирного  консорциума
"Послание".
   В больших городах праздник Танабата уже отмирал  понемногу.  Официально
оформленный брак переставал теперь быть нормой, и сочувствие к разлученным
любовникам более не воспламеняло сердца.  В  Саппоро  он  еще  пользовался
популярностью - в связи со все  еще  бытовавшим  неприятием  браков  между
японцами и айнами. На острове подвизались своего рода  частные  детективы,
за плату они уточняли родословную женихов и невест. Наличие в жилах  крови
айнов  считалось  вполне  достаточным  поводом  для  отказа.   Памятуя   о
собственной судьбе, Деви разражалась едкими комментариями. Эда невозмутимо
слушал, хотя, конечно, был знаком с историей небесной пары.
   Празднование Танабата в городе Сендай на Хонсю в тот день было  главным
угощением, которое японское телевидение подносило людям, едва  ли  умевшим
отличить  Вегу  от  Альтаира.  Элли  подумала,  будут  ли  веганцы   вечно
транслировать Послание на Землю?  Поскольку  работы  велись  и  в  Японии,
телевизионные комментаторы во время праздничной передачи уделяли  заметное
внимание  Машине.  Но  Пятерку,  как  их  иногда  называли,  в  студии  не
приглашали, вообще об их присутствии в Саппоро было известно немногим.  Но
Эда, Сукхавати и Элли везде узнавали, так что обратно  по  бульвару  Обори
они  шли  под  разрозненные  аплодисменты  прохожих.   Многие   кланялись.
Громкоговоритель   возле   музыкального    магазинчика    поливал    улицу
рок-н-роллом. Элли узнала песенку "Я от тебя не отлипну" темнокожей группы
под названием "Белый шум". Под вечерним солнышком грелся старый  барбос  с
покрасневшими глазами, слабо завилявший хвостом, когда Элли приблизилась.
   Японские комментаторы толковали о Машиндо, пути  Машины,  полагая,  что
все люди в равной степени отвечают за будущее крохотной планеты.  Подобные
мысли начинали звучать в  некоторых  религиозных  проповедях.  Правоверные
по-прежнему  не  признавали  ни  инопланетных  знаний,  ни  Машины.   Если
воззрения  человечества  относительно  его  места   во   Вселенной   имеют
религиозное значение, думала Элли, значит, Землю  потрясает  теологическая
революция.  Машиндо  уже  успел  оказать  воздействие  на  европейских   и
американских хилиастов. Но что будет,  если  и  Машина  не  заработает,  и
передача закончится? Даже если мы ошиблись при  переводе  и  интерпретации
Послания или в инженерных работах, даже если мы  не  сумеем  ничего  более
узнать о веганцах, все-таки  теперь  нам  известно,  что  мы  не  одни  во
Вселенной и чужаки много мудрее  нас.  На  кое-то  время  понимание  этого
об®единит планету, подумала Элли.
   Она спросила Эда, случалось  ли  тому  хоть  однажды  испытать  чувство
религиозного благоговения.
   - Да, - отвечал он.
   - И когда же? - его приходилось расшевеливать.
   - Когда я впервые взял в руки труды Евклида и  когда  я  в  первый  раз
понял  закон  тяготения  Ньютона,  уравнения  Максвелла  и  общую   теорию
относительности. И еще во время моей  работы  над  супероб®единением.  Мне
посчастливилось - я испытал много религиозных откровений.
   - Нет, - возразила Элли. - Вы знаете, что я имею в  виду...  что-нибудь
не относящееся к науке.
   - Никогда, - мгновенно отозвался он. - Никогда без науки...
   Он кое-что рассказал ей о привычных от рождения верованиях.  Эда  вовсе
не  считал,  что  вера  как-то  ограничивает  ег