ответствует   уровню    три,    -    пояснял    директор    Центрального
разведывательного управления, - а ваш  потенциальный  противник  опережает
вас и находится на  уровне  четыре  и  с  небес  на  вас  валится  техника
пятнадцатого уровня, вы будете  просто  торжествовать,  получив  доступ  к
достижениям и ресурсам бывшего соперника".  Сторонников  другой  версии  в
американском правительстве почти  не  нашлось,  и  президент  неоднократно
делала  публичные  заявления  о  том,  что  Советы  тут  ни  при  чем,  но
устоявшаяся привычка отмирала с трудом.
   - Никакая кучка безумцев и заговорщиков, никакая тайная организация  не
заставят   человечество   отказаться   от    осуществления    поставленной
исторической цели, - заверяла президент.
   Но на практике  достичь  консенсуса  в  масштабах  страны  теперь  было
гораздо труднее. Диверсия дала новую жизнь прежним  предубеждениям  против
Машины, как разумным, так и дурацким. Но русские могли  первыми  закончить
свою  Машину  -  это  соображение  только  и  поддерживало   существование
американского проекта.


   Жена Драмлина хотела, чтобы похороны мужа остались семейным делом, но и
в данном случае  ее  благим  намерениям  не  суждено  было  осуществиться.
Физики,  дельтапланеристы,  правительственные   чиновники,   аквалангисты,
радиоастрономы,  ныряльщики,  аквапланеристы,   все   мировое   сообщество
исследователей внеземного разума стремились присутствовать  на  похоронах.
Некоторое  время  даже  думали,  что   придется   прибегнуть   к   услугам
Нью-йоркского кафедрального  собора  Иоанна  Евангелиста  -  в  стране  не
нашлось другого храма нужной величины. Но жена Драмлина одержала небольшую
победу, и всю траурную  церемонию  совершили  под  открытым  небом  родной
Мизулы в штате Монтана. Власти согласились, поскольку это упрощало  работу
служб безопасности.
   Хотя Валериан не избежал серьезных травм и  врач  рекомендовал  ему  не
посещать похорон,  тем  не  менее  он  произнес  свой  панегирик,  сидя  в
кресле-каталке. Гений Драмлина, по словам Валериана, особенно проявлялся в
том, что покойный умел задавать  вопросы.  К  проблемам  ПВЦ  он  подходил
критически, но ведь скептицизм - сердце науки. И едва стало  понятно,  что
наконец со звезд получено Послание, Драмлин обратился к его исследованию с
рвением и пылом истинного ученого.
   Заместитель  министра  обороны,  Майкл  Китц,   от   имени   президента
подчеркнул личные достоинства покойного: душевную теплоту, заботу о людях,
блестящий интеллект и выдающиеся атлетические способности. И  если  бы  не
трагическая и подлая диверсия, Драмлин  вошел  бы  в  историю  в  качестве
первого американца, отправившегося к звездам.
   Элли предупредила дер Хиира, чтобы ее не включали в список выступающих.
И никаких интервью, разве что несколько фотографий -  необходимость  этого
она понимала. Она просто не верила, что сумеет сказать все правильно, хотя
и умела выступать перед большой аудиторией, ведь столько  лет  она  делала
доклады и о ПВЦ, и об "Аргусе", а потом о Послании  и  Машине.  Но  сейчас
было иначе. Все это следовало еще пережить.
   Ей было ясно, что Драмлин погиб, спасая ее  жизнь.  Он  успел  заметить
неладное раньше других, и рефлексы  спортсмена  позволили  ему  оттолкнуть
Элли назад за стойку, едва он заметил  падающую  на  них  сверху  эрбиевую
деталь массой в несколько сотен килограммов.
   Дер Хиир, которому она рассказала о своем предположении, возразил:
   - Ну знаешь, скорее всего Драмлин хотел спасти собственную шкуру, а  ты
просто  оказалась  у  него  на  пути.  -  В  голосе  Кена  явно  слышалась
преднамеренная неблагодарность. - Или же, - продолжил дер Хиир, ощутив  ее
недовольство, - возможно, Драмлина подбросило  в  воздух,  когда  эрбиевая
деталь ударила о помост.
   Но Элли была абсолютно уверена. Она же видела все собственными глазами.
Драмлин хотел спасти ее жизнь. И спас. За исключением нескольких  царапин,
Элли не  получила  практически  никаких  повреждений.  Прикрытому  стенкой
Валериану обрушившаяся перегородка переломила обе ноги.  Ей  повезло  и  в
остальном: она даже не потеряла сознания.
   Но первая ее мысль - едва она поняла, что произошло, - была не скорбь о
своем  учителе,  Дэвиде  Драмлине,  раздавленном  у  нее  на  глазах,   не
удивление, не благодарность - ведь Драмлин отдал за  нее  жизнь,  -  и  не
беспокойство  о  недостроенной  Машине.  Колоссальным  звоном   в   голове
отдавались слова: "_Теперь лечу я, теперь им придется послать меня, больше
некого, я лечу_!".
   Она   мгновенно   осадила   себя,   но   слишком   поздно.   Эгоизм   и
самовлюбленность,  неуместные  в  столь  трагический  миг,  поразили   ее.
Неважно, что Драмлин иногда вел себя не  лучшим  образом.  Элли  с  ужасом
поняла, пусть и на мгновение, что в ее душе - только суета, планы,  работа
и никого, кроме себя самой. Но хуже всего было то, что  весь  этот  эгоизм
уже не осознавался, она ощутила отвращение к себе. Ее эго  не  чувствовало
за собой вины - только хотело пользоваться  правами...  Это  было  ужасно.
Элли понимала, что вырвать с корнями подобный жуткий  эгоизм  не  удастся.
Придется потрудиться над собой, решила она, пристыдить, даже припугнуть.
   Когда явились следователи, она не была расположена к разговорам.
   - Боюсь, я не  смогу  вам  сообщить  много.  Мы  шли  втроем,  и  вдруг
произошел взрыв... все взлетело на воздух. Сожалею, я не сумею помочь вам.
Право, мне бы очень хотелось.
   Коллегам Элли сказала, что не желает даже разговаривать о  случившемся,
и надолго заперлась в собственной  квартире;  им  пришлось  послать  целый
отряд разведчиков, чтобы узнать о ее самочувствии. Она пыталась припомнить
каждый нюанс: содержание разговора перед тем, как они  вошли  в  сборочный
цех; их беседу с Драмлином по пути в Мизулу и каким был Драмлин, когда она
познакомилась с ним в самом начале научной карьеры. Постепенно она поняла,
что  некоторой  своей  частичной,  не  осознавая  того,  желала   Драмлину
смерти... еще до этого соперничества за место в  экипаже.  Она  ненавидела
Драмлина за то, что он унижал ее перед другими студентами, за  его  борьбу
против "Аргуса"... и за те слова, которые он произнес, увидев  изображение
Гитлера. Она хотела его смерти. И он _умер_. Так что в известной мере  она
считала себя виновной в его смерти, хотя в целом  эта  мысль  казалась  ей
неискренней и притянутой за уши.
   А попал бы он сюда, не будь ее на свете? Конечно.  Послание  все  равно
обнаружили бы, и Драмлин не смог бы оставаться в стороне. Да, так. Но стал
бы Драмлин глубоко  интересоваться  Машиной,  если  бы  не...  ее  научная
беззаботность? Шаг за шагом перебирала  она  все  возможности.  Неприятные
старалась обдумать тщательнее: за ними что-то таилось.  Элли  вспомнила  о
мужчинах,  которые  по  тем  или  иным  причинам  восхищали  ее.  Драмлин,
Валериан, дер Хиир, Хадден... Джосс, Джесси... Стогтон?.. Ее отец.
   - Доктор Эрроуэй?
   Размышления Элли, пожалуй  к  ее  собственному  удовольствию,  нарушила
плотная блондинка средних лет в платье с голубым  узором.  Опознавательный
ярлычок на обширной груди гласил: "Х.Борк. Гетеборг".
   - Доктор Эрроуэй, у вас... у нас такая потеря. Дэвид мне рассказывал  о
вас.
   Конечно же! Легендарная Хельга Борк,  напарница  Драмлина  в  подводных
экскурсиях,  которую  не  одно  поколение  учеников  Драмлина   знало   по
диапозитивам. Кто же, впервые  подумала  Элли,  фотографировал  их?  Какой
фотограф сопровождал эту парочку на подводные свидания?
   - Он говорил мне, что вы были очень близки...
   Что она хочет этим сказать?  Или  же  Драмлин  и  ей  успел  наговорить
всякого?.. На глазах Элли выступили слезы.
   - Извините, доктор Борк, я себя еще не очень хорошо чувствую.
   Опустив голову, Элли поспешно отошла в сторону.
   На похороны прибыли многие из тех, с кем ей хотелось бы  повстречаться:
ВГ, Архангельский, Готридзе, Баруда, Юй,  Си,  Деви.  И  Абоннема  Эда,  в
котором все чаще видели пятого  члена  экипажа  -  если  у  представителей
участвующих стран хватит ума поддержать его  кандидатуру,  думала  она,  и
если эту Машину суждено  наконец  построить.  Взрыв  разнес  в  клочья  ее
выносливость, на долгие собрания  и  речи  не  было  сил.  Она  не  хотела
выступать, потому что не знала, в какой  мере  ее  слова  могут  послужить
благу проекта, а не собственным амбициям. Все вокруг выражали сочувствие и
понимание. В конце концов именно она  оказалась  ближе  всех  к  Драмлину,
когда эрбиевая шпонка расплющила его тело.



        16. ОЗОНСКИЕ МУДРЕЦЫ

                   Бог, которого  признает  наука,  должен  быть  Владыкой
                всеобщих законов  -  и  только.  Такой  Бог  занят  общими
                делами,  а   не   мелкими   подробностями.   Ему   некогда
                приспосабливаться к отдельным личностям.
                   Уильям Джеймс. "Разнообразие религиозного опыта" (1902)

   С высоты в  несколько  сотен  километров  Земля  заполняет  полнеба,  и
синева, протянувшаяся от филиппинского острова Минданао до Бомбея, которую
нетрудно охватить одним взглядом, может разорвать сердце  своей  красотой.
Дом, думаешь ты. Дом. Вот мой мир. Я родом отсюда. И все, что я  видела  и
слышала, родилось там, под этой безжалостной и роскошной синевой.
   И ты мчишься на восток к убегающему горизонту от зари до зари,  облетая
планету за полтора часа. А потом уже начинаешь различать подробности на ее
поверхности. Невооруженным глазом можно  столько  увидеть.  Вот-вот  внизу
вновь появится Флорида. Успел ли тот тропический ураган,  что  бушевал  на
просторах Карибского моря, добраться до Форт-Лодердейла?  Интересно,  хоть
одна вершина в Гиндукуше освободилась этим летом  от  снега?  И  потом  ты
восхищаешься аквамаринами рифов в Коралловом море. Или глядишь на  ледяную
шапку Западной Антарктиды и думаешь: неужели, если она растает, потоп и  в
самом деле погубит все прибрежные города планеты?
   Впрочем, днем отсюда трудно заметить следы  человеческой  деятельности.
Но в ночное время,  за  исключением  полярных  сияний,  все,  что  мигает,
моргает и светится на Земле, -  дело  рук  человека.  Вот  залитая  светом
Северная Америка, световое пятно протянулось  от  Бостона  до  Вашингтона,
образуя на деле, не по названию, огромный мегаполис. Вот факелы природного
газа над  ливийской  пустыней.  Ясные  огоньки  флотилии  японских  ловцов
креветок в Южно-Китайском море. На  каждом  витке  Земля  открывает  перед
тобой новую повесть. И ты  видишь  столб  дыма  над  одним  из  Камчатских
вулканов, унесенное бурей с просторов Сахары песчаное облако возле берегов
Бразилии, не ко времени охватившие Новую  Зеландию  холода.  И  вся  Земля
предстает перед тобой живым и единым телом. И о ней хочется  беспокоиться,
ухаживать за  ней...  делать  ей  только  добро.  Границы  между  странами
невидимы - словно параллели и меридианы, как тропики Рака и  Козерога.  Но
границы эти произвольны. А реальна - планета.
   Потому-то космические полеты  и  подрывают  устои.  Все  побывавшие  на
орбите счастливцы после недолгих раздумий приходят  к  одинаковым  мыслям.
Государства создавали космические аппараты ради своего престижа,  так  что
есть некая ирония судьбы в том, что вступившему  в  космос  Земля  кажется
единым миром.
   Нетрудно  представить  то  время,  когда  человек  будет  провозглашать
верность этому хрупкому голубому  миру,  может  быть,  даже  всей  россыпи
миров, кружащих вокруг той желтой карликовой звезды, которую люди, еще  не
подозревая, что каждая звезда - это солнце, именовали  Солнцем  с  большой
буквы. И только теперь, когда в  космосе  побывало  столько  людей,  когда
длительное пребывание на орбите оставило им время и на размышления,  стало
проступать это грядущее планетное единство. Так уж вышло - многие из  тех,
кто кружил над  планетой  по  невысоким  орбитам,  оказались  влиятельными
людьми.
   Первыми, еще до людей, здесь побывали животные. Космос успел привыкнуть
к амебам, плодовым мушкам, крысам,  собакам,  человекообразным  обезьянам.
Полеты становились более  длительными  и  давали  неожиданные  результаты.
Впрочем, плодовые мушки и всякие микроорганизмы были тут ни при  чем.  Как
оказалось,  нулевая   гравитация   увеличивала   продолжительность   жизни
млекопитающих на 10-20%. Причина этого в том, что в  условиях  невесомости
на тело не действуют силы тяготения и окисление  в  клетках  идет  не  так
быстро, как на Земле, а значит, человек живет  дольше.  Врачи  утверждали,
что эффект будет сильнее проявляться на людях, чем на  крысах.  В  воздухе
запахло бессмертием.
   Вероятность заболевания раком на орбите оказалась на 80%  ниже,  чем  в
контрольной группе животных, оставшихся на Земле. Вероятность  лейкемии  и
лимфатических карцином снизилась на 90%. Некоторые признаки, пусть  и  без
достаточной   статистической   аргументации,   указывали,   что   скорость
спонтанной   ремиссии   новообразований    в    невесомости    значительно
увеличивается.  Полвека  назад  германский  химик  Отто  Варбург  высказал
мнение, что окислительные процессы в клетках порождают многие случаи рака,
и низкое потребление  клетками  кислорода  в  условиях  невесомости  стало
сулить  многообещающие  перспективы.  Люди,  которые   десятилетия   назад
предприняли  бы  паломничество  в  Мексику  за   летрилом   [левовращающий
гликозиднитрил; растительный продукт, извлекаемый из  косточек  миндаля  и
абрикоса, считающийся эффективным средством против многих  случаев  рака],
теперь требовали билет в космос. Цены  оставались  чудовищными,  а  потому
профилактика и лечение в космосе были доступны немногим.
   И  вдруг  началось.  В  постройку  орбитальных   станций   медицинского
назначения стали вкладываться  неслыханные  до  сих  пор  суммы.  К  концу
второго  тысячелетия  в  космосе  в  нескольких  сотнях   километров   над
поверхностью Земли  появились  первые  лечебницы  для  пенсионеров.  Кроме
дороговизны у орбитальных приютов нашлись  и  другие  недостатки:  люди  с
прогрессирующими остеологическими и  сосудистыми  заболеваниями  не  могли
вернуться на поверхность Земли. Впрочем, для богатых старцев это  не  было
помехой. В расчете на лишние десять лет жизни они охотно  отправлялись  на
покой в небеса... чтобы умереть там.
   Некоторые считали подобные приюты  чистым  мотовством,  ведь  богатства
планеты далеко не безграничны:  у  бедняков  еще  слишком  много  насущных
потребностей, чтобы богатые и могущественные могли позволить себе беситься
с жиру. Это просто глупость, заявляли  они,  так  когда-нибудь  вся  элита
эмигрирует в космос, а массы останутся на Земле... планета  лишится  своих
землевладельцев.  Другие  видели  в  этом  знаменье:  класс  собственников
наконец собирает пожитки... там, наверху, им не удастся причинить  столько
вреда.
   Едва ли можно было предвидеть главный эффект: судьбы планеты перешли  в
руки тех, кто способен творить  добро.  Через  несколько  лет  на  орбитах
вокруг Земли почти не стало националистов. Глобальная ядерная конфронтация
не сулила хорошего тем, кто претендовал на бессмертие.
   Среди них были японские промышленники, крупные греческие судовладельцы,
саудовские  принцы,  один  экс-президент,  бывший  Генеральный  секретарь,
китайский каучуковый барон и короли героина. На  Западе,  кроме  некоторых
государственных деятелей, правом пребывать на орбите обладал  всякий,  кто
мог  заплатить.  В  Советском  космическом  приюте  подход  был  иным,  он
именовался космической станцией, и бывший Генеральный  секретарь  пребывал
там на "геронтологическом обследовании". Но в  целом  массы  не  горевали.
Однажды, верили все, придет и наш черед.
   Люди на орбите становились внимательными, осторожными и спокойными.  Их
семьи и  слуги  тоже.  К  отдыхавшим  наверху  внимательно  приглядывались
могущественные и богатые люди, пока еще остававшиеся на  Земле.  Публичных
заявлений не делали, но повсюду на  планете  все  стали  мыслить  почти  к
одинаково. Почтенные старцы  из  космоса  поощряли  дальнейшее  сокращение
ядерных вооружений всех пяти обладающих атомным оружием держав. Поощряли и
сооружение Машины - в ней видели залог грядущего единства мира.  Время  от
времени националисты разражались в печати негодованием по  поводу  некоего
заговора, охватившего из космоса  Землю,  -  о  том,  как  эти  слабоумные
добряки торгуют  отечествами.  По  рукам  ходили  памфлеты,  об®являвшиеся
стенографическими записями  совещания  на  борту  "Мафусаила"  с  участием
представителей частных орбитальных станций, с®ехавшихся ради общего  дела.
Перечень намеченных действий способен был вселить ужас в  любое  осененное
патриотизмом сердце. По мнению "Таймс уик", памфлеты были подложными,  она
окрестила их "Протоколами озонских мудрецов".


   Перед полетом Элли попыталась проводить некоторое время,  обычно  самые
первые утренние часы, на Кокосовом пляже. Она приносила  с  собой  хлеб  и
бросала  его  чайкам.  Птицы  подхватывали  куски  на  лету  с   легкостью
профессионала  высшей  бейсбольной  лиги.  Случалось,  что  двадцать   или
тридцать чаек зависали в воздухе  в  одном-двух  метрах  над  ее  головой.
Раскрыв клювы, они трепетали крыльями, ожидая  чудодейственного  появления
пищи. То одна,  то  другая,  явно  случайным  образом,  время  от  времени
срывалась вперед, но облачко птиц  тем  не  менее  казалось  застывшим  на
месте.  Возвращаясь,  на  самом  краю  песка  Элли  заметила  небольшую  и
совершенную в своей простоте пальмовую ветвь. Она подняла  ее  и  принесла
домой, тщательно смахнув по дороге песок.
   Хадден пригласил ее в  свой  уединенный  дом,  расположенный  вдали  от
прочих домов, в свой космический замок.  Он  дал  ему  имя  "Мафусаил".  О
приглашении знали только члены правительства.  Хадден  стремился  избежать
внимания публики. И в самом деле, пока еще мало кому  было  известно,  что
теперь  он  живет  в  космосе  и  удалился  на  покой  на  небеса.   Члены
правительства дружно советовали ей согласиться. Дер Хиир просто сказал:
   - Перемена обстановки пойдет тебе на пользу.
   Президент явно одобряла этот визит, поскольку на следующем  же  шаттле,
стареющем  МТКК  "Интрепид",  немедленно  обнаружилось  свободное   место.
Постояльцев и гостей в орбитальные  дома  отдыха  доставляли  коммерческие
аппараты. Проходила последние испытания новая одноразовая ракета-носитель,
но флот стареющих  шаттлов  по-прежнему  вытягивал  всю  правительственную
космическую программу США, военную и коммерческую.
   - А мы только счищаем после посадки  сгоревшие  плитки  и  потом  клеим
новые, - об®яснял ей один из пилотов-астронавтов.
   Лететь мог любой практически здоровый человек,  специальных  требований
не было предусмотрено. В  коммерческих  рейсах  набивался  полный  аппарат
пассажиров, обратно машины возвращались пустыми. Шаттлы  же,  напротив,  и
взлетали, и садились полными. Перед своей последней  посадкой  на  прошлой
неделе "Интрепид" состыковался с "Мафусаилом", чтобы вернуть на Землю двух
пассажиров. Имена их были знакомы Элли: один  -  ракетчик,  специалист  по
двигателям, другой - криобиолог. Что они делали на "Мафусаиле"?
   - Вот увидите, - сулил ей пилот,  -  такое  ощущение,  будто  с  бревна
свалился... многим даже нравится, редко кому неприятно.
   И она увидела. Совместно  с  пилотами,  двумя  бортинженерами,  строгим
военным  и  чиновником  Налоговой   службы   она   бестрепетно   перенесла
безукоризненный взлет и  почувствовала  приятное  возбуждение  от  впервые
испытанной невесомости - куда более заметной, чем при спуске в  скоростном
лифте Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.  Через  полтора  витка  они
состыковались  с  "Мафусаилом".  А  уже   через   два   дня   коммерческий
транспортный корабль "Нарния" доставит Элли обратно на Землю.
   Замок - Хадден настаивал на этом -  медленно  вращался,  совер