емя, - сказал доктор  Хаас. -
Всего несколько дней назад закончен монтаж системы ретрансляции. Теперь  нам
не надо надевать скафандры и...
     - ...болтаться в невесомости, - вставил Вика. Доктор Хаас улыбнулся:
     - Как образно выразился Вика, теперь мы действительно редко болтаемся в
невесомости.  Изображения,  получаемые  телескопами,  сейчас  переносятся на
экран.
     Веру усадили в кресло. Обсерватория занимала большой эллипсовидный зал,
напоминавший  ходовую  рубку на  подводном  гидрографическом  судне,  только
несравненно  больше; зато множество приборов на стенах,  компьютеры,  экраны
невольно вызывали  сравнение с  подводным кораблем. И действительно, и там и
здесь  работали  в  герметически  закрытых помещениях  и  только  с  помощью
различных  технических ухищрений  могли наблюдать за тем,  что происходит за
стальной оболочкой.
     Кроме доктора Хааса и Вики,  в  обсерватории находился еще один ученый.
Он настолько углубился в какие-то расчеты, что  только кивнул Вере  и  снова
повернулся к каретке компьютера, выдававшего ровные ряды цифр.
     - Доктор Джозеф Рейда, - представил его доктор Хаас.
     Доктор Джозеф Рейда  еще раз торопливо кивнул, щеки его дернулись, что,
видимо, заменяло ему улыбку.
     - Он на грани величайших открытий, - шепнул Вика  Крубер, усаживая Веру
в кресло против мерцающего экрана.
     -  Вам Вика  покажет  обозримую  Вселенную,  -  сказал  доктор Хаас  и,
извинившись, отошел  в  противоположную часть обсерватории, где, как пояснил
Вика, он просматривает первые снимки пульсара, открытого вблизи центра нашей
Галактики.
     - Пульсар, пульсар... - Вера вопросительно посмотрела на Вику.
     - Ну, пульсирующая звезда, и только.
     В  словах Вики Вера почувствовала неприязнь к  доктору  Хаасу, который,
видимо,  по  мнению  Вики,  занимается пустяками,  вместо  того чтобы дальше
развивать свою гениальную теорию.
     Вика отошел  к  панели со  множеством приборов. Экран  засветился ярче.
Затем  Вере  показалось, что  экран ушел в стену, образовалось окно, и она в
нем увидела Млечный Путь, до того яркий, что прикрыла глаза рукой,
     - Не та фокусировка, -  сказал Вика. - Вот  теперь смотри.  Ну как? - В
голосе Вики звучали торжествующие ноты.
     Действительно,  у  Веры  захватило  дух, когда в черной  бездне засияли
звезды созвездия Орион. Звезды именно  сияли, не лучились, а сияли, казались
меньше, чем на Земле, и неизмеримо дальше. Вера искала, с чем можно сравнить
цвет космоса, и  не  находила сравнения. Вначале ей казалось, что  перед  ее
глазами абсолютно черный цвет. Всматриваясь, она почувствовала, как пробежал
холодок   по   спине:  никакого  цвета  не   было,  перед   ней  разверзлось
пространство, неизмеримое,  бесконечное пространство, не имеющее цвета,  как
не имеет его пустота. Она поняла, что черный цвет - кажущийся, им  заполняет
сознание пустоту, и если бы не эта особенность,  то  перед  ней открылось бы
нечто страшное, немыслимо страшное. Захотелось домой,  на Землю,  под защиту
теплого неба, под защиту облаков,  захотелось  услышать шелест  листьев, шум
волн, ворошащих гальку.
     Вика перешел к метагалактике,  взволнованным  шепотом называл  звездные
острова во Вселенной:
     -   Крабовидная  туманность...   Туманность   Андромеды...   Шаровидная
туманность... - Называл расстояния - миллионы и миллиарды световых лет.
     -  Благодарю.  Достаточно,  Вика, -  наконец сказала Вера,  подавленная
необыкновенным зрелищем.
     - Да ты что? - удивился Вика. - Сейчас мы  пройдемся по нашей Солнечной
системе.
     - В другой раз. Вика.
     Она  поднялась.  Поблагодарила  доктора  Хааса.  Теперь этот  маленький
человек  неожиданно  вырос  в ее  глазах. Она поняла: какую надо иметь силу,
какой  полет  воображения,  чтобы  оторваться от Земли,  проникнуть  в тайны
Вселенной, об®яснить законы ее движения, понять жуткую жизнь звезд!
     Вера пошла к своим растениям и сразу обрела покой и уверенность в себе.
Крохотные зеленые существа храбро  карабкались к свету; особенно ее радовали
ананасы и скороспелые огурцы. В ней крепла уверенность, что с ее легкой руки
возродится космическая плантация. Только Вера никак  не  могла  понять,  что
произошло.  Она придерживалась старого  состава питательной смеси, разве что
применила новый  стимулятор  и чуточку изменила световой режим.  Все  это не
имело  существенного  значения.  Нововведения  не  могли  принести  коренных
изменений.
     Она  вызвала  по  видеофону профессора  Мокимото  и поделилась с  ним и
своими успехами и недоумениями.
     Профессор улыбался, его добродушное лицо из-за помех стало еще шире.
     -  Нельзя ничего  отвергать,  не проверив. Может  быть,  Сюсаку Эндо  в
чем-то прав, -  сказал  он,  - может быть, действительно с  помощью растений
будет  открыт  еще  один  вид  всепроникающей  радиации.  Кто  прав, покажет
будущее.  Ты  не  задерживайся.  Оставь строгие инструкции.  Я  же  говорил,
Вера-сан, что у тебя легкая рука.
     На прощанье он  протянул руку за рамку экрана и жестом фокусника извлек
горшок   из   темно-зеленой   эмали   с   орхидеей:   алые  лепестки  цветов
необыкновенной  формы  были  окаймлены  светлым  золотом,  тычинки,  пестик,
жемчужно-серая пыльца - все поражало в этом необыкновенном создании.
     Вера всплеснула руками:
     - Не может быть!
     - Да, Вера-сан, твоя "Заря  Цейлона". Сегодня ночью  зацвела. Как жаль,
что я не могу передать тебе ее аромат! Все наши друзья приходят взглянуть на
нее, все восхищаются, все поздравляют тебя. Жду тебя, Вера-сан.
     Почтительное "сан"  почему-то растрогало  Веру.  У  них  с  профессором
навсегда  утвердились  простые,  приятельские  отношения.  Сейчас  Мокимото,
видимо,  чрезвычайно  высоко оценил  ее подвиги. Перегнувшись в поклоне, его
изображение растаяло на экране.
     Пегги  застала  Веру  посреди  комнаты.  Та  стоя  покачивалась,  глаза
закрыты, на губах застыла улыбка. Пегги осторожно обошла ее кругом.
     Вера приоткрыла веки:
     - Не тревожься, Пегги, со мной все в порядке. Я "вспоминаю" запах своей
орхидеи,  она  сегодня ночью расцвела,  и ее  только  что  показывал мне мой
учитель. Какая прелесть!
     - Учитель? - спросила Пегги с веселыми огоньками втлазах.
     - И учитель и орхидея.
     - Кто из них прекрасней?
     - О, Пегги! Профессору Мокимото восемьдесят лет, да и он прекрасен, как
может быть прекрасен человек.
     - Прости. Я, кажется, сказала лишнее. Орхидея действительно хороша!
     Они  сели на  тахту,  и Вера  стала рассказывать ей  о своей  работе  в
Институте растениеводства.
     - Профессор считает, что у меня легкая рука.
     Пегги посмотрела на ее руки:
     - Не  знаю,  каков  их вес,  но руки  у  тебя изящны, только  ты их  не
бережешь, все пальцы пожелтели от реактивов.
     - Все забываю надевать перчатки. Мокимото имел в виду не вес моих рук.
     - Какое-то иносказание?
     - Ну  конечно. Это идет от глубокой древности. Считалось, что некоторые
люди обладают магической силой. У  них  все получалось  лучше, чем у других,
они даже лечили болезни наложением рук.
     - Психотерапия?
     -  Нет, сложнее. И Мокимото - не  знаю, в  шутку или всерьез - считает,
что  и я наделена некой таинственной силой.  Поэтому он меня и  послал сюда,
хотя  все  до  обидного  просто решается.  И здесь с  оранжереей, и  с  моей
орхидеей, и даже с движущимися растениями. Все основное  сделал мой учитель.
Я только  переставила их в тень, и они "пошли",  вернее, медленно поползли к
свету. Практически эта их особенность не нужна  в сельском  хозяйстве, важно
научное значение опыта.
     - Я что-то читала или видела в хронике твои ходячие кустики.
     -   Именно  кустики,  гибриды  из  семейства  манговых.   Они  медленно
передвигаются в более освещенную сторону, сами ищут более влажную почву.
     - И только?
     Вера с удивлением посмотрела на Пегги.
     - Как только?
     - Я имела в виду практическую пользу.
     -  Никакой. Только  научное значение. Разве мало  -  заставить растение
ходить?
     - О да... Шаги к познанию жизни?
     Вера обняла ее за плечи.  Они смеялись долго,  до слез.  Затем смотрели
"Обзор  событий".  В конце  передачи  в разделе  "Важные новости" целых  две
минуты уделили нашествию синезеленых водорослей. Вера просияла, увидев Костю
в  его  лаборатории,  дающего  интервью  молоденькому репортеру,  увешанному
самыми совершенными приборами для записи изображения и звука. Затем показали
злосчастные "поля" хлореллы, пораженные  синезеленой водорослью,  и  парящую
над  ней  авиетку  с  инспектором  и   Наташей  Стоун.  Оператор   ухитрился
запечатлеть   крупным  планом  сумрачного   Чаури  Сингха  и  очаровательную
водительницу машины.
     -  Натка уже перелетела  в Лагуну!  - с восхищением воскликнула Вера. -
Она  необыкновенная! Всегда  в  центре событий! Мы  с ней  учились  в  школе
второго цикла. И  тогда Натка отличалась от всех нас  стремлением везде быть
первой. И, представь, преуспевала в этом. Отлично училась. Получила лавровый
венок на  олимпиаде за победу в соревнованиях по  художественной гимнастике.
Ей прочили большое будущее. Но она пока все ищет, ищет и ни на чем  не может
остановиться.
     - Ей не хватает внутренней дисциплины, -  сухо заметила Пегги. - У всех
у  нас   было  влечение  ко  многому.  Но   мы  же  остановились  на  чем-то
определенном, остальное  имеет  второстепенное  значение  или  же  стоит  на
очереди. Вот я, например, сразу увлеклась геологией моря и "утонула" в  нем.
Может быть, лет  через  пять -  десять  переменю профессию. Займусь серьезно
кристаллографией. Сейчас эта наука для меня только хобби, не больше.
     - Нет, я ее не осуждаю, - сказала Вера. - Иногда даже завидую ее  жажде
новизны.  Она всегда  в  центре событий, среди новых людей, ее волнуют новые
идеи. Везде она вносит романтическую приподнятость. Сколько мужчин влюбились
в нее!
     - Да,  она  красива, -  согласилась  Пегги, -  даже,  пожалуй,  слишком
красива. Все же этого мало для заполнения всей жизни. Тебе не кажется?
     - Нет,  Пегги! У нее талант быть красивой, красивой  во  всем. Я только
недавно  узнала,  что все  компьютеры  Космоцентра  говорят  ее голосом. Она
доставляет  радость  нашим  межзвездным  скитальцам.  Вот  только  не  знаю,
счастлива  ли она сама. Пожалуй,  нет.  Она  все  время  ищет. Ей, да  и нам
кажется,  что она  не  устроена, зря  растрачивает таланты. Как  мы неправы!
Такие люди скрашивают монотонность бытия. Они редки, как гении...
     - Вера!
     - Да, Пегги. Эта мысль пришла мне только сейчас, и как она верна! Пусть
Наташа  не  создаст  нового  вида  растения,  не  получит  еще  одного  вида
пластмассы, даже не откроет  нового  физического закона, - существование  ее
оправдано.
     - Не знаю, не знаю. Я бы лично задумалась...
     - Пегги!
     Пегги выжидательно повернула голову.
     - А не посмотреть ли нам передачу о Сером Ушке?
     С лица Пегги сошла  озабоченность, вызванная судьбой Наташи Стоун,  она
улыбнулась.
     -  Ну конечно,  Вера!  Я  сейчас  переключу на  двадцать  первый  канал
Северного полушария.
     Девушки, забыв о размолвке, стали следить за приключениями Серого Ушка,
попавшего на планету, заселенную наивными чудовищами, невероятно страшными и
очень  добрыми; перетрусивший  заяц  не  знает  этого  и попадает из  одного
комичного положения в другое...
     Затем,  выключив экран,  они  несколько  минут  сидели молча, отдавшись
своим думам. Вера посмотрела на погрустневшее лицо Пегги и спросила:
     - Тебе очень хочется домой?
     - Конечно, Вера, очень!
     - Мне нестерпимо хочется. Мне каждую ночь снится, будто я хожу по своим
аллеям  с орхидеей в руках и кого-то ищу, чтобы похвастаться,  какая  у меня
необыкновенная орхидея.
     - Я не вижу снов, - грустно сказала Пегги. - Я даже обращалась к врачу.
Врач еще там, на Земле, сказал, что сны я вижу, но забываю их, что все видят
сны...
     Послышался осторожный стук.
     - Вика, -  сказала Пегги. -  У него одна из особенностей  -  появляться
некстати.
     - Нет, почему же. Пожалуй, он сейчас развеет нашу хандру. Заходи, Вика!
     И Вика вплыл как-то боком, опустился на ковер у ног девушек, спросил:
     - Как у меня походка?
     - Верх изящества, - ответила Пегги.
     - Я все стремлюсь делать изящно. Добрый вечер. Поздравьте меня!
     - Охотно, - сказала Вера. - Только с чем?
     - Видите ли...  Мне  удалось взять параллакс у звезды Арсеньева,  самой
дальней...  ну,  не  совсем,  пожалуй,   все   же  одной  из  отстающих,  на
умопомрачительном расстоянии от Земли. И вот только что, десять минут назад,
компьютер выдал результаты, - он прищурился, лицо залила блаженная улыбка, -
миллиард световых лет!
     Вера и Пегги от души поздравили Вику.
     -  Охотно принимаю ваши  поздравления,  - сказал  Вика,  - не  скрою  -
приятно. Жаль, что закрыт  бар, а не то я бы угостил вас, девочки, коктейлем
"Галактика". Ты, конечно, Вера, еще не пила ничего подобного! Сразу впадаешь
в нирвану...
     Избавившись от Вики, девушки  еще  с полчаса слушали  концерт из  Дели,
затем Пегги  ушла  к  себе, а Вера взяла трубку радиотелефона, назвала зону,
номер.  Компьютер  мгновенно  попросил  подождать  минуту...  Они  давно  не
встречались с Биатой. Сразу после замужества Биата уехала в Москву, работать
в  Институте  имени  Штернберга.  У  нее  родился  сын.  Вначале  они  часто
встречались  у  видеофона,  затем   паузы  между  встречами  удлинились.  На
"Сириусе" Вера все время вспоминала подругу, ей все казалось, что она увидит
ее, "плывущую" по коридору, прильнет к ее плечу...
     Минута  прошла,  на   экране  видеофона  появился  пейзаж  Подмосковья:
клеверное  поле,  обрамленное  с одной стороны  березовой рощей, с другой  -
еловым  бором. Впереди виднелась синяя гладь озера.  По клеверному полю  шла
Биата.  Она  остановилась,  вытащила из  пляжной сумки портативный видеофон.
Взглянула на крохотный экран и крикнула: "Верка! Ты!.."
     Из-под  ног  Биаты  вылетел  жаворонок  и,  набирая  высоту,  торопливо
рассыпал хрустальные рулады...

        ПОЛЕ ХЛОРЕЛЛЫ
     Скоро  из-под темной черты горизонта покажется краешек солнца. Осталось
не больше  минуты  до этого торжественного  мгновения.  Природа настороженно
ждет.  Большие серые чайки сидят на крыше лаборатории, повернувшись  головой
на  восток, чайки  похожи на солнцепоклонников с древней  гравюры, ожидающих
появления своего  владыки.  Вереница  прожорливых  бакланов, торопливо махая
крыльями, пролетела на кормежку к дальним рифам, откуда доносится густой шум
волн.
     В  десяти милях от  крохотного островка, на  котором стоит  мое жилище,
лаборатория  и  гараж для лодки и комбайнов,  рефрижератор,  темнеет высокий
берег, вершины пологих гор, скорее, холмов, уже золотятся в солнечных лучах.
Оттуда тянет пряным настоем из запахов тропического леса.
     Мои друзья дельфины,  подчиняясь моему торжественному настроению, также
ждут восхода солнца. Они находятся  возле причала. Одни  медленно плавают по
кругу,  другие замерли, высунув голову из воды. Только маленький Пуффи шумно
снует  между  взрослыми, теребит  их за плавники,  перепрыгивает  через них,
поднимая  каскады  брызг. Его  не  останавливают.  Ребенок должен оставаться
ребенком. Всему свое время.
     Дельфинов шестеро: Хох,  Протей  - сын Протея,  Гера  - родоначальница,
дочери Геры - Бела и Нинон, Пуффи - сын Нинон.
     Заря пылает,  охватив полнеба. На поверхности  воды отражается небесный
фейерверк.
     Глаза серых чаек вспыхивают, как угли.
     Я, видимо, очень резко взмахнул руками,  приветствуя солнце, потому что
чайки,  все как одна, снялись  с крыши  и полетели, пересекая  Лагуну, как и
бакланы,  в открытое море.  Их перья окрашены  краской  зари,  и они  теперь
похожи на розовых фламинго.
     Вода,  еще в меру  прохладная,  бархатная, как  говорит Костя,  вливает
бодрость в  каждую  клеточку тела. Я погружаюсь в  глубину  медленно,  гребя
одними  перепончатыми  ластами.  Дно у причала всего  на глубине  пятнадцати
метров, я могу  не  дышать более  минуты  и потому не  спешу.  Мое  утреннее
погружение в  воды  Лагуны,  кроме  гигиенических  и  гимнастических  целей,
открывает также начало моих дневных занятий.
     Я - дежурный биолог. У меня множество электронных приборов, следящих за
малейшими изменениями в водной и воздушной среде, автоматические анализаторы
и прочая техника, необходимая для присмотра за полем хлореллы. Все же нельзя
полностью доверяться хитроумной технике.
     Прозрачность  воды  идеальная.  Передо  мною,  внизу, раскинулось  дно,
похожее на изысканный цветник, по сторонам мягкая голубизна. Мимо, тараща на
меня  глаза,  проплыла стайка  макрели;  рыбы  остановились,  провожая  меня
взглядом,  затем  мгновенно  метнулись в  сторону, заметив  пеструю  морскую
лилию, которой вздумалось переменить место на коралловом дне. Лилия медленно
машет  своими  листьями-щупальцами. Среди  рыб  у меня  есть  давние друзья:
большой групер, манта и  китовая акула. Уже полгода, как мы ведем безмолвное
общение, довольные друг другом.  Акулы  сегодня нет - видимо, она завтракает
на  ближней отмели, - не видно  и  манты, а  групер  как будто ждет меня: он
стоит между желтых коралловых кустов,  усеянных  алыми актиниями. У  Чарли -
так я  назвал  групера, -  как всегда, праздничный  вид, чешуя  его отливает
перламутром, глаза похожи  на золотистые бриллианты. Все же Чарли  сразу мне
не понравился: бросалось в глаза его частое  дыхание.  Когда он плыл ко мне,
то движения его были вялы.
     Семейство  дельфинов также  занято исследованием  утренней Лагуны. Хох,
Гера, Протей - сын Протея, Бела вне пределов моего зрения, возле меня только
Нинон и ее сын Пуффи. Вот Пуффи, увидев Чарли, метнулся к нему и потянул его
за хвост. Этим  Пуффи  каждый день начинал свои  проказы. Чарли и сам был не
прочь   поиграть   с   дельфиненком.   Обыкновенно  групер,  завидев  Пуффи,
молниеносно  скрывался  среди  кораллов  и  морских  лилий,  затем  внезапно
появлялся в тылу у Пуффи и уносился  в сторону. Групер считался у  дельфинов
табу. Они  в угоду мне не только  не трогали  его, но и охраняли от огромной
барракуды, которая  жила здесь  в недосягаемых  подводных джунглях.  И Чарли
жирел и хорошел под нашей опекой.
     Сегодня Чарли мне явно не нравился. Я окинул его взглядом, провел рукой
по скользкому  боку.  Дышал  он, судорожно  раскрывая жаберные щели. Я сунул
пальцы под жаберную крышку и вытащил  тусклый  комочек слипшихся синезеленых
водорослей.
     Хронометр на запястье  левой руки  зазвонил - прошла минута,  как я под
водой, пора подниматься на поверхность. Оставив Чарли, я всплыл, поднялся по
лестнице на причал  и, сделав несколько глубоких вдохов, пошел в кабину, где
хранилось  подводное   снаряжение.  Там  я   взял  маску  Рааба,  коробку  с
инструментами.
     Дельфинов я  попросил  внимательно осмотреть окрестности -  нет ли  где
колоний синезеленых водорослей, а Нинон и Пуффи остаться со мной.
     Чарли   ждал  меня.  Он   позволял  делать  с   собой  все,   что   мне
заблагорассудится.  Так, вначале  я  положил его  на  левый бок  и тщательно
очистил   жабры  -  сперва   пинцетом,  потом  специальной  щеточкой.  Затем
перевернул его  на правый бок и проделал ту же процедуру. Теперь Чарли дышал
нормально.  Казалось,   он  остался  очень  доволен  успешным   лечением.  Я
подтолкнул  его в спинной плавник, и он, видимо вспомнив, что сегодня еще не
завтракал, стал подкрадываться к  стайке рифовых рыбок,  что,  как  бабочки,
порхали между коралловых кустов и носились вокруг меня. Нет. Чарли знал, что
ловить  этих  шустрых рыбок  на открытом  месте  безнадежно,  а вот  в  тени
кораллов  - другое дело. Вскоре я потерял  его из виду. Чарли замаскировался
под цвет кораллов  или водорослей.  Теперь он  станет  терпеливо ждать, пока
рыбки подплывут побли