Он
шел медленно и с каждым шагом словно все глубже погружался в воду. Сначала
в тумане исчезли выступы пещер, площадка,  на  которой  стояли  колонисты.
Потом не стало видно корабля, исчезли его бортовые огни, долго провожавшие
каждый его шаг, словно глаза живого существа. А внизу из белесого  марева,
в которое он погружался, доносились протяжные  вопли.  Это  орали  цыки  -
гигантские перепончатые мухи, похожие на летучих  мышей.  Всегда  они  так
орут накануне сезона туманов.
     Формально синглиты выполнили  свое  обещание.  Наверно,  с  их  точки
зрения, ему не на что обижаться. Он и  не  обижался.  Не  чувствовал  даже
гнева. Только тоску и горечь. И еще  с  каждым  шагом,  удалявшим  его  от
людей, все сильней наваливалось одиночество...




         * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СПИРАЛЬ * 


        1

     Никто не остановил Филина ни в городе, ни потом, в  лесу...  На  этот
раз ему удалось выйти к реке. Отсюда уже рукой было  подать  до  базы.  Он
пошел вдоль берега вверх по течению. Река  блестела  под  солнцем,  словно
зеркало, она то  и  дело  меняла  направление,  пробираясь  сквозь  густые
заросли и завалы. Совершенно неожиданно, выбравшись к широкой  заводи,  он
наткнулся на кучи  белья,  разложенные  на  берегу...  Филин  остановился,
чувствуя, что от волнения кружится  голова.  В  реке,  в  каких-то  десяти
шагах, купались его недавние товарищи. Он узнал  Гэя  и  Рона.  Забыв  обо
всем, что с ним произошло, он побежал к ним, крича  что-то  неразборчивое,
нелепое, и вдруг  остановился,  словно  налетел  на  стену.  Они  от  него
медленно пятились в ледяную воду все глубже и глубже, и в глазах у них был
ужас.
     - Оборотень! - крикнул кто-то. - Это же оборотень!
     Так они называли синглитов, не прошедших целого цикла и больше других
походивших на людей.
     - А ну пошел отсюда!
     Они махали на него, плескали воду, словно он был курица, и теперь уже
он медленно пятился от них, а они так же медленно, осторожно наступали,  и
он видел взгляды, которые они  бросали  на  лежащее  у  берега  оружие,  и
понимал, что, как только они смогут дотянуться до него,  сразу  же  начнут
стрелять. Понимал это и тем не менее  продолжал  отступать  все  дальше  и
дальше, позволяя им с каждым шагом  приближаться  к  оружию.  Наверно,  он
заплакал, если бы мог, но в глазах не было ничего, кроме сухого жжения.  И
вдруг голос в его голове, молчавший с тех пор, как он  сбежал  из  города,
впервые пробудился и шепнул: "Беги!" Он повернулся и побежал. Почти  сразу
за его спиной раздались первые выстрелы. Стреляли они неточно, и,  убегая,
он успел заметить и навсегда запомнил, как постепенно страх  в  их  глазах
переходил в брезгливое, почти животное отвращение.
     Оно было хуже всего... Филин бежал по лесу, механически  путая  след,
петляя, как бегал совсем еще недавно,  когда  его  преследовали  синглиты.
Острые иголки кустарников  рвали  одежду,  вонзались  в  тело,  но  он  не
чувствовал боли, не чувствовал усталости и мог  увеличивать  скорость  все
больше и больше, словно не было пределов  возможностям  его  нового  тела.
Ноги мелькали так быстро, что он не замечал уже отдельных движений.  Ветер
свистел в ушах, густой кустарник он пробивал с ходу, и долго еще в воздухе
кружились обрывки веток  и  листьев.  "Как  же  сердце  выдерживает  такое
напряжение?" - подумал он, прислушался и не услышал его ритмичных ударов -
у него попросту не было сердца. "А легкие? Почему они  не  разрываются  от
натуги, силясь протолкнуть очередную порцию воздуха?" И тут же понял,  что
дышит по привычке, что может вообще не  дышать.  "Неудивительно,  что  они
испугались. Я бы и сам испугался, встретив такого монстра..."
     - Ты не монстр, - сказал голос.
     - Кто же я? Я ведь мыслю так, как будто я и  есть  прежний  Филин,  у
меня его память, его желания. Но Филина нет. Он погиб,  уничтожен  люссом.
Так кто же я?
     - Ты - это ты, и не надо забивать голову чепухой. Тебе хочется жить?
     - Да.
     - Ну вот и живи. Радуйся жизни. У тебя будет долгая жизнь.
     - Но  ведь  этого  мало,  чувствовать  себя  здоровым  и  неутомимым,
радоваться солнцу и жизни... - сказал он, и сам усомнился в том, что этого
так уж мало. Но голос не стал возражать.
     - У тебя будет не только это.
     - Что же еще?
     - У тебя будет искусство, недоступное  людям.  У  тебя  будут  друзья
настолько близкие, что в человеческом обществе ты не мог об этом  мечтать.
Люди всю жизнь стремятся к близости и  вечно  выдумывают  себе  барьеры  -
одиночество, тоску, ничего этого не будет у тебя теперь. Ты  сможешь  жить
равным среди своих братьев. Будешь знать все, что знают они.
     - Вы отпустили меня к людям специально, чтобы я сам убедился  в  том,
что возврата нет?
     - Ты можешь поступать так, как хочешь. Я могу лишь советовать.
     - Кто ты?
     - Твой наставник. Через много циклов, когда твое знание сравняется  с
моим, ты сам сможешь стать наставником.
     - Что такое цикл?
     - Ты хочешь знать все сразу. Цикл - это рубеж времени. Ты не поймешь,
если я стану об®яснять словами, но очень скоро, как только наступит  сезон
туманов, ты сам узнаешь, что такое цикл.
     Голос  умолк.  С  удивлением  Филин  вспомнил,  что  почти  забыл   о
преследователях, перестал думать о направлении, так  увлекла  его  беседа.
Теперь он был далеко от реки. Кустарник  встречался  все  реже,  местность
стала знакомой. Он знал, что за низкими холмами вскоре откроется город...
     "В городе мы работаем и воюем, но живем мы не здесь",  -  сказал  ему
голос невидимого наставника. И вот теперь он  ехал  в  странном  подземном
поезде, о существовании которого раньше не подозревал. Прямой  как  стрела
туннель пронизывал планету по хорде и  выходил  на  поверхность  за  много
тысяч километров от города, построенного когда-то людьми  и  превращенного
многолетней войной в груду унылых развалин. Закрыв глаза. Филин мог видеть
схему туннеля, устройство этого необычного  поезда,  не  нуждавшегося  для
своего движения ни в какой энергии, кроме притяжения планеты.  В  машинном
отделении управляющий поездом потянул  тормозной  рычаг.  Поезд  тронулся,
несколько суток он будет теперь лететь в безвоздушном пространстве туннеля
все быстрее и быстрее, чтобы потом, минуя середину, ту точку, где он будет
ближе всего к центру планеты, начать замедляться, и совсем  остановится  у
противоположного  выхода,  словно  гигантские  качели,  завершившие   свой
единственный мах. Но стоит отпустить тормоза, и он поедет  обратно,  вновь
постепенно набирая скорость.
     Самым  необычным  в  его  путешествии  была,   пожалуй,   способность
участвовать в разговорах  с  различными  собеседниками  в  противоположных
концах поезда. В любой момент  он  мог  отключиться,  замкнуться  в  себе,
обдумать услышанное или какую-то собственную мысль. Еще он научился видеть
все, что видели его собеседники, как бы смотреть на окружающее их глазами.
Отраженная  картина  увиденного  транслировалась  непосредственно  из   их
зрительных центров. Однако, попытавшись расширить  сферу,  в  которой  мог
присутствовать, Филин понял, что она ограничена поездом. Только слова  его
наставника проникали к нему, словно бы откуда-то извне. Но сам он  не  мог
ни увидеть его, ни даже обратиться к нему без того, чтобы  тот  первым  не
начал разговор. Способность видеть  окружающее  чужими  глазами  забавляла
Фила, он не сразу освоился с этой новой  особенностью  своего  существа  и
развлекался путешествиями по вагонам всю дорогу.
     Поезд, вылетев на небольшую эстакаду, резко  затормозил.  С  коротким
шипением открылись автоматические двери вагонов.  Путешествие  окончилось.
Фил  с  любопытством  огляделся.  Первое,  что  бросалось  в  глаза,   был
ослепительно сверкавший на солнце полупрозрачный купол  какого-то  здания,
единственного в этом месте. Здание казалось огромным и занимало,  наверно,
не меньше нескольких квадратных километров. Длинная белая дорожка вела  от
него к эстакаде.  Еще  десятки  других  дорожек  ответвлялись  в  стороны,
терялись в зарослях незнакомых ему мясистых деревьев  голубоватого,  почти
синего цвета. Здание расположилось на самом берегу моря. Фил  долго  стоял
неподвижно,  пораженный  красотой  открывшейся  ему  местности,  он  и  не
подозревал, что на этой планете могут быть такие уголки. Золотистый  песок
пляжа, упругое журчание  набегавших  волн,  солнце,  высоко  висевшее  над
горизонтом и обдававшее кожу ласковыми сытными лучами.
     "Ну вот, даже о солнце я начал думать словами  синглитов,  -  подумал
Фил с горечью. - Скоро я совсем забуду, что недавно был человеком. К этому
они меня и ведут, словно за руку. Наверно, и этот  райский  уголок  создан
специально для этого. Они контролируют все мои мысли..."
     - Ты не прав. Можно научиться полностью закрывать свой мозг от всяких
воздействий, у нас считается невежливым надоедать занятому или ушедшему  в
себя человеку, а  на  того,  кто  закрылся,  вообще  не  принято  обращать
внимания. И ты уже не человек. Чем скорее забудешь о прошлом, тем лучше.
     - А если я не хочу забывать? - с вызовом спросил Фил.
     - Я выразился неточно. Мы так устроены, что ничего не  можем  забыть,
но сейчас воспоминания о твоей утраченной человеческой  сущности  занимают
слишком много места в сознании,  приводят  его  в  болезненное  состояние,
из-за которого ты не способен  об®ективно  воспринимать  действительность.
Позже эти воспоминания займут подобающее им место, ты будешь вспоминать  о
своем прошлом с легким сожалением, как иногда вспоминаешь о том, что  было
в детстве. Помнишь, как ты открыл мальчишкой новый цветной мир,  посмотрев
сквозь осколок стекла? Он ждет тебя здесь.
     - Ты и об этом знаешь?..
     - Я буду знать о тебе  все,  пока  ты  не  научишься  закрывать  свое
сознание от посторонних воздействий, а это  случится  не  скоро,  и  будет
означать, что ты стал взрослым в нашем, новом для тебя мире.
     - Оставь меня сейчас, я хочу посмотреть и подумать, оценить все,  что
здесь увижу без твоей помощи.
     - Хорошо, - коротко сказал голос. Мысленно он позвал его, но голос не
отозвался. Фил усмехнулся. Правила игры соблюдались полностью, но  он  все
равно не верил в то, что наставник ушел совсем.
     Мимо него не спеша шли пассажиры, только что сошедшие с  поезда.  Они
шли отдельно друг от друга, не было веселых компаний, никакой разбивки  на
отдельные группы, как это обычно случается в большой  человеческой  толпе.
Фил подумал, что у них нет необходимости близко подходить  к  собеседнику,
чтобы  перекинуться  парой  фраз.  Еще  его  поразило,  что  в  толпе   не
встречались дети и старики.
     Филин дождался, пока поезд не спеша втянулся  в  туннель,  и,  только
убедившись, что вокруг никого нет, медленно побрел по дорожке. Большинство
приехавших исчезли в бесчисленных дверях гигантского здания.  Филин  решил
здание оставить напоследок и свернул в парк.
     Казалось,  парку,  раскинувшемуся   вдоль   побережья,   нет   конца.
Кустарников не было, не было и колючих,  похожих  на  проволочные  матрацы
деревьев. Мясистые сочные  стволы  здешних  растений  походили  скорее  на
абстрактные статуи, чем на деревья. Листья на них отсутствовали, очевидно,
деревья  обходились  бугристой  морщинистой  поверхностью  самих  стволов.
"Людей в парке немного". Он все никак не мог привыкнуть называть синглитов
иначе. Они ходили по дорожкам, лежали на солнцепеке, сидели под деревьями.
Больше всего его поражало отсутствие всяких предметов, которыми так любили
окружать себя люди даже на отдыхе. Не было ни зонтиков, ни  полотенец,  ни
шезлонгов, ни даже книг... "Где они  живут?  Неужели  все  вместе  в  этом
огромном здании?" И тут он подумал, что приехавший на новое место  человек
прежде всего ищет место, где он может приткнуться, какой-то своей  конуры,
пусть небольшой, но его собственной. Место, где можно положить  вещи,  где
есть кровать, чтобы отдохнуть с дороги. "Но мне не нужна  кровать,  потому
что я не устал, и вряд ли когда-нибудь устану. У меня нет  вещей,  похоже,
их больше не будет. И значит, дом мне не нужен... Дом для человека  -  это
не только место, где он укрывается от непогоды и растит детей... Дом - это
нечто большее - кусочек пространства, принадлежащий тебе одному, крепость,
защищающая от  врагов,  основа  семьи..."  Дом  вплетался  в  человеческую
психологию тысячами незримых нитей, обрастал  традициями  и  неистребимыми
привычками, нельзя было человека  лишить  дома,  не  нанеся  ему  глубокой
психологической травмы. А раз так, то либо он чего-то  не  понимает,  либо
они не все учли в этой хорошо продуманной системе превращения  человека  в
синглита... А может, наоборот, может быть, как раз отсутствие собственного
дома составляет основу этой системы?
     Он  вышел  на  берег,  волны  накатывались  на  песок,  обдавали  его
брызгами. Краем глаза он заметил, что слева под большим скрученным  узлами
деревом расположилась компания из  нескольких  синглитов.  Никогда  нельзя
было понять, чем они  заняты.  Сосредоточенные  лица,  блуждающие  улыбки,
сидят словно лунатики, каждый сам по себе... Он уже знал, что это не  так,
что таков их способ общения. И ничего не мог с собой поделать,  все  время
отыскивал в них чужое, враждебное себе. Это получалось само  собой.  Вдруг
женщина из этой группы поднялась и  пошла  к  нему.  Она  была  высокой  и
стройной. Фил боялся высоких  женщин,  может  быть,  потому,  что  сам  не
отличался особым ростом, и поэтому же, наверно, только такие женщины ему и
нравились. У нее были  рыжие,  почти  огненные  волосы  и  огромные  глаза
неправдоподобного изумрудного оттенка. "Как кошка, - подумал Фил. -  Рыжая
кошка с зелеными глазами".
     - Ну, спасибо! - сказала женщина, не разжимая губ.
     И он ощутил мучительную неловкость оттого, что каждый мог заглянуть в
его черепную коробку, словно она была стеклянной.
     - Ладно уж, не стесняйтесь. Я не сразу догадалась, что вы новичок.  -
Она остановилась рядом, совсем близко от него и, прищурившись, смотрела на
море. Ветер шевелил ее волосы. Фил изо всех сил старался не думать о  ней,
вообще ничего не думать и, чтобы  справиться  с  этой  непростой  задачей,
быстренько стал повторять первую пришедшую на ум детскую песенку: "Жили  у
бабуси два веселых гуся..."
     - Да будет вам! - сердито сказала женщина и вдруг лукаво  улыбнулась:
- Слушайте, "бабуся", хотите посмотреть наше море?
     - Как это "посмотреть", что я его не вижу, что ли?
     - Ничего вы еще не видели! - Она схватила его за руку и  потащила  за
собой прямо в воду. Он инстинктивно сопротивлялся, но это было  все  равно
что пытаться остановить трактор. Его ноги прочертили по песку две глубоких
борозды, и почти сразу же он по пояс очутился в воде. Потом их  с  головой
накрыла прибойная волна, женщина нырнула, и, чтобы хоть  как-то  сохранить
остатки своего мужского достоинства, он нырнул вслед  за  ней.  Фил  плохо
плавал и знал, что дыхания надолго не хватит, а она уходила  от  него  все
дальше в синеватую глубину, я тут он вспомнил, что ему не нужен воздух...
     Погружение, стоившее ему на специальных занятиях по плаванию стольких
усилий, теперь проходило на редкость свободно... То ли вода здесь не такая
плотная, то  ли  его  тело  стало  тяжелее.  Раскинув  руки,  он  медленно
погружался. "Вот  сюда,  левее,  здесь  карниз!"  -  сказала  женщина,  не
оборачиваясь, и он подумал, что прямой способ  обмена  информацией  иногда
может быть удобен. Опустившись рядом  с  ней  на  карниз,  он  осмотрелся.
Зрение сохранило под водой свою обычную четкость, словно он нырнул в маске
для подводного плавания.
     В его комнатке, в далеких и навсегда чужих теперь пещерах,  хранилась
маленькая старинная статуэтка  из  прозрачного  цветного  стекла.  Никогда
нельзя  было  точно  определить,  какой  оттенок  таился  в   глубине   ее
стеклянного тела. Согретая в ладонях, она становилась темно-желтой,  почти
золотой, прямые лучи солнца рождали в ней глубокий синий цвет, пламя свечи
или костра - фиолетовый... Он вспомнил о ней сейчас, чтобы  зацепиться  за
что-то знакомое в этом фантастическом  водопаде  красок,  обрушившемся  на
него из хрустального волшебного сада, в котором они очутились.
     Он так и не понял, были то прозрачные водоросли или минералы. Длинные
полупрозрачные ленты, нити и целые колонны этих  удивительных  образований
сверкающей анфиладой закрывали все дно перед ним и полыхали всеми  цветами
радуги. Как только вверху проходила волна,  тональность  окраски  резко  и
ритмично менялась, словно на экране цветомузыки. Но никогда не  мог  экран
дать этого ни с чем не сравнимого ощущения огромного простора, по которому
гуляли цветные протуберанцы.
     Они стояли молча, забыв обо всем. Женщина взяла его  за  руку,  и  не
нужно было вспоминать этих глупых гусей, потому что в голове у него ничего
не осталось, ни одной  мысли,  кроме  безмерного  восхищения  совершенной,
никогда не виданной красотой. Он не знал, сколько прошло времени - час или
два? Ритмичность огненного цветного  калейдоскопа  завораживала,  таила  в
себе почти магическую, колдовскую силу.
     Когда вышли на берег, их уже связало это совместно пережитое глубокое
восхищение, слова были бедны по сравнению с их чувствами...
     "Стоп, - сказал себе Фил. - Остается встать на четвереньки  и  завыть
от восторга. Довольно".
     - Что с тобой? - удивленно спросила женщина.  -  Что  тебя  тревожит,
чего ты все время боишься?
     - Я хотел бы остаться человеком, - тихо сказал Фил,  -  понимаешь  ты
это?
     Она внимательно посмотрела на него.
     - Я слышала, что такое бывает. Очень редко, но  все  же  бывает.  Был
случай, когда тоска по утраченной человеческой сущности не оставила одного
из нас и после третьего цикла...  Мой  наставник  об®яснял  это  тем,  что
многие из нас слишком рано становятся синглитами, гораздо  легче  проходит
переходный период, если человек приходит к нам в пожилом возрасте. С тобой
это случилось слишком рано. Но тоска скорей всего пройдет после первого же
цикла. Ты о ней забудешь.
     - А если  нет?  Ты  говоришь  об  этом  так,  словно  перестать  быть
человеком - это всего лишь сменить одежду. И потом этот цикл... Я  столько
о нем слышал... Можешь ты об®яснить, что это значит?
     - Почему бы тебе не спросить о нем своего наставника?
     - Я попросил его удалиться. Вежливо попросил.
     Она улыбнулась.
     - Я бы с удовольствием... Здесь нет никакой  тайны,  но  это  так  же
трудно описать словами, как то, что мы с тобой только что почувствовали на
дне моря. Через месяц начнется сезон туманов, и ты все ухаешь  сам.  Зачем
спешить? Пойми пока лишь одно - никто здесь не собирается тебе  навязывать
ни своей воли, ни чужих мыслей.
     - Да, конечно... Только вот забыли меня спросить,  хочу  ли  я  стать
синглитом...
     Она повернулась и молча пошла прочь, словно  он  ее  оскорбил.  Филин
долго смотрел ей вслед, стараясь узнать ее мысли, и ничего не  чувствовал,
кроме глухой стены. "Придется и мне научиться выращивать эту  стену,  -  с
раздражением подумал он и медленно пошел прочь. - Вы подождите,  ребята...
Я научусь... Я здесь многому научусь... Это ничего, что вы меня испугались
там у реки, это совсем неважно. Пусть  так.  Будем  считать,  что  у  меня
задание без права на возвращение... Я  должен  найти  их  слабое  место...
Должно быть такое место, не может его не быть, точка, на которой  держится
вся конструкция. Жаль, не успел спросить,  что  случилось  с  тем  парнем,
который не захотел стать предателем и после этого их третьего  цикла.  Где
он сейчас? И вообще неплохо было бы найти среди них тех,  кто  думает  так
же, как я..."



        2

     Ротанов заметил люсса секунды за две до броска. Наверняка он успел бы
за это время вскинуть пульсатор и нажать спуск. Но  что-то  его  удержало.
Люсе выглядел как клу