ленькими восьмигранными блоками, плотно пригнанными друг к другу и почти
не поддававшимися разрушительной работе времени. Даже  в  том  месте,  где
стена  обрушилась,  внутренняя  часть  блоков  сохранилась.  Восьмигранные
призмы, сделанные из какого-то очень твердого белого материала, уходили  в
стену на всю ее толщину. Несмотря на необычность кладки, Ротанов отнес  ее
к рэнитовскому периоду, и только когда кибер начал чистить соседнюю стену,
они заметили наконец, что при определенном боковом освещении ровный  белый
цвет блоков начинал меняться...
     Им  потребовалось  не  меньше  часа   для   того,   чтобы   протянуть
дополнительные кабели и установить по бокам стены  все  осветители,  какие
только нашлись на вездеходе. Водитель снаружи замкнул рубильник и спросил,
все ли в порядке. Но ему никто не ответил.  Они  стояли  рядом,  плечом  к
плечу  и  не  могли  произнести  ни  слова.  Казалось,  минуты  текли  как
тысячелетия, смотревшие на них сквозь эту стену... Еще  раньше,  до  того,
как включили освещение,  Ротанов  с  помощью  радиоизотопного  анализатора
определил возраст материала, из которого  были  сделаны  призмы.  Едва  он
нажал кнопку, как в окошечке прибора зажглись цифры: пятьдесят тысяч лет.
     Картина проявлялась постепенно, как фотография,  по  мере  того,  как
водитель  регулировал  свет.  Многое  зависело   от   места   расположения
источников и от силы света каждого из них. Когда  удавалось  найти  нужный
угол и отрегулировать силу  света,  где-то  в  глубине  шестигранников,  а
иногда у самой поверхности их цвет едва заметно менялся,  словно  какой-то
невидимый художник  трогал  их  мягкой  цветной  пастелью.  Границы  между
различными цветовыми оттенками были нечетки, расплывчаты, и потому картина
не имела определенных сюжетных контуров, это  был  просто  набор  цветовых
пятен.  Но  в  их  сочетании  угадывалось  скрытое  настроение,   какой-то
музыкальный, неполно выраженный тон. И чем дольше Ротанов  всматривался  в
эти цветные пятна на стене, тем яснее понимал, что это не абстракция,  что
на стене изображено нечто вполне конкретное. Они просто еще не поняли,  не
нашли способа понять, что именно  хотел  им  поведать  неведомый  художник
через тысячелетия...  Отчего-то  Ротанова  не  покидала  уверенность,  что
картина адресована именно им, что она,  возможно,  несет  какую-то  важную
информацию.  Это  было  нелепое  предположение,  но  совсем   недавно   он
столкнулся на этой планете с еще более невероятным фактом...
     - Мне кажется, картина не в фокусе, - сказал водитель.
     - Как вы сказали? Не в фокусе?!
     - Я хотел сказать, она не резка, размыта, наверно, время...
     - Нет. Вы сказали "не в фокусе"! - Ротанов на  секунду  задумался.  -
Нам нужна планка, линейка, все равно что, нужна достаточно большая  ровная
поверхность!
     Через несколько минут они уже  знали,  что  поверхность  стены  имела
плавную, незаметную для глаза кривизну.  Стена  представляла  собой  часть
огромной правильной сферы, и теперь уже нетрудно было рассчитать ее фокус.
Через час, убрав обломки породы и песок,  они  обнаружили,  что  помещение
удлинилось на добрых четыре метра. Кривизна  была  рассчитана  так,  чтобы
фокус  находился  на   уровне   глаз   человека,   стоящего   вплотную   к
противоположной  стене.  Только  один  человек  одновременно  мог   видеть
картину, словно она несла в  себе  некую  тайну,  не  предназначенную  для
посторонних глаз...
     Почему-то никто не решался первым встать в это  заранее  рассчитанное
бортовым компьютером место. Нечто величественное и тревожное угадывалось в
том, с каким упорством,  последовательностью  и  целеустремленностью  была
задумана неведомыми конструкторами эта стена, задумана так, чтобы пронести
через тысячелетия некий образ, поведать потомкам о чем-то таком, ради чего
стоило создавать все это сооружение...
     Нужно было сделать всего лишь шаг, один шаг. Ротанов вздохнул, провел
по лицу рукой, словно  прогоняя  неведомое  сомнение,  и  шагнул  к  точке
фокуса.
     Картина не была об®емной. В первую секунду Ротанову  показалось,  что
она не была даже цветной, и только потом он различил очень  блеклые,  едва
уловимые цветовые оттенки. Зато здесь, в  точке  фокуса,  картина  наконец
стала  резкой.  Отчетливо  проступили   все   линии,   штрихи,   детали...
Впечатление разбивалось, дробилось  на  отдельные,  не  связанные  сюжетно
части. Вначале он увидел кусок планетного пейзажа, в центре  картины,  то,
несомненно, была Реана. Реана в глубокой древности,  когда  здесь  еще  не
было пустынь. Все пространств заполняли огромные, гордые,  словно  летящие
навстречу небу шары трескучек... Планета трескучек? Кто  же  тогда  создал
это полотно, какой неведомый художник? Вдруг он заметил  в  правом  нижнем
углу картины знакомый холм, на котором они нашли развалины.  Он  сразу  же
узнал его, может быть, потому, что башни и зубчатые стены строений на фоне
блеклого  фиолетового  неба  выглядели  так,  как  он  пытался   их   себе
представить еще там, в пустыне.
     Весь  холм  и  эта  старинная,  защищенная  высокой  стеной  крепость
выглядели в пейзаже чужеродным телом. Они смотрелись как остров в  зеленом
море со странными белыми гребешками волн... Трескучки  окружали  замок  со
всех сторон, жались к стенам, гнездились в расселинах скал. Когда  Ротанов
едва заметно менял угол зрения, часть картины сразу  же  тускнела,  словно
пела, зато высвечивалась новая часть, и он никак не мет найти положения, в
котором мог бы увидеть ее сразу всю целиком. Впрочем,  такое  разбитое  на
отдельные фрагменты впечатление его пока устраивало, оно  помогало  полнее
усваивать информацию.  Неожиданно  для  себя  он  установил,  что  светлое
округлое пятно над поверхностью планеты вовсе не  солнце,  а  человеческое
лицо. Лицо женщины с  огромными,  чуть  разнесенными  глазами,  смотрящими
пристально и тревожно. Чуть позже он увидел ее руки, словно простертые над
планетой в немом призыве, в попытке защитить, спасти раскинувшийся под ней
зеленый мир  от  какой-то  угрозы.  Пожалуй,  это  было  его  собственное,
суб®ективное впечатление. Проследив за направлением ее рук, он заметил  на
поверхности планеты еще одну человеческую фигурку, совсем маленькую и  как
бы устремленную навстречу женщине. Несколько мгновений  Ротанов  никак  не
мог поймать в фокус лицо этой фигуры, по общему облику он  не  сомневался,
что это мужчина, и невольно удивился  диспропорции  в  размерах:  огромное
летящее над планетой лицо женщины, а  на  поверхности  под  ней  крошечная
фигурка мужчины... Он все еще старался поймать в фокус лицо мужчины, когда
заметил у его ног целую шеренгу каких-то загадочных и совсем уж  маленьких
лохматых существ. Он долго старался понять, что они собой представляют.  И
вдруг забыл о них, потому что после какого-то непроизвольного движения вся
картина  стала  наконец  резкой.  Ощущение  тревоги  и  безысходней  тоски
навалилось на Ротанова с неожиданной силой. За  спиной  женщины  появились
пятнышки звезд, они сплелись в  незнакомые  созвездия.  Казалось,  женщина
летит откуда-то из темных глубин космоса, летит к  планете,  хочет  обнять
ее, защитить от неведомой грозной опасности и не успевает...  На  ее  лице
ясно видны отчаяние и почти безнадежная мольба о помощи.  Какие-то  темные
могучие  силы  сминают,  разрушают  перед  ней  поверхность   планеты.   В
открывшуюся взору Ротанова воронку голубоватой грязи рушатся скалы и самые
стены замка, в ней без следа исчезают белые шары трескучек  и  беспомощные
лохматые существа, сбившиеся у ног мужчины. Ротанову казалось,  он  слышит
некую грозную мелодию разрушения. Мелодию, не затерявшуюся в бездне веков,
грозящую неведомой опасностью им самим... Сегодняшнему дню  планеты...  На
самом краю воронки, наполненной голубой грязью, стояла фигурка человека  с
поднятыми  навстречу  женщине  руками.  Но  грязь,  растекаясь   по   всей
поверхности планеты, отделяла их друг от друга.  В  лице  мужчины  Ротанов
ясно видел отчаяние, и вдруг это лицо показалось ему  знакомым...  Ротанов
узнал тяжелый разлет бровей, широкий лоб с характерной сеточкой  морщин...
Картина обладала поразительной способностью передавать мельчайшие  детали.
Но лица людей часто бывают похожи, к тому  же  картина  ничего  общего  не
имела с фотографией, это было прежде всего художественное произведение,  и
все же... Сознание отказывалось принять противоречащий логике факт, упорно
подыскивало  более  правдоподобное  об®яснение.  Хотя  он  больше  уже  не
сомневался в том, что узнал человека, изображенного на картине.


     Пока водитель готовил вездеход к обратной поездке, Ротанов  и  Крамов
спустились метров на сто по склону холма. Они  шли  рядом  молча  довольно
долго. Ротанов был благодарен Крамову  за  то,  что  тот  дает  ему  время
обдумать все происшедшее и не пытается навязать собственных  суждений,  не
задает ненужных вопросов, просто ждет решения, и все.
     Солнце клонилось к закату,  и  в  цвете  пустыни  наступило  странное
изменение. Может быть, оттого, что  лучи  фиолетового  светила  падали  на
землю слишком косо, они окрасили ее в голубоватый цвет, очень  похожий  на
тот, что так поразил Ротанова на картине.
     - Голубая грязь... Вам не кажется, что в почве планеты все  еще  есть
ее остатки, и именно поэтому она так безжизненна?
     - Но ведь анализы...
     - Анализы! Анализы не всегда улавливают нюансы, да и химики не всегда
ищут то, что нужно. Это придется проверить. Во  всяком  случае,  место  то
самое... Где-то здесь прямо под нами был центр воронки.
     - За десятки тысячелетий слишком многое изменилось.
     - Да. Кроме Дуброва, пожалуй. - Они внимательно  посмотрели  друг  на
друга.
     - Вы его хорошо знали? С самого рождения?
     - Да. Мальчишкой он был непоседливым, энергичным, довольно способным,
а взрослым... Даже не знаю, что сказать... Была в нем  одна  черта.  Я  бы
назвал ее повышенным чувством справедливости и еще, пожалуй, замкнутость.
     - Сейчас я хочу знать другое. Были ли  такие  периоды,  когда  Дубров
оставался вне сферы вашего наблюдения? Оставался один на достаточно долгий
срок?
     - Мы здесь не следим друг за другом. Планета безопасна. Такие периоды
бывают у каждого из нас. Конечно, и Дубров вел самостоятельную работу. Мне
кажется, ваша версия ошибочна. Даже сейчас в нем мало что изменилось.
     - Я обязан проверить любые возможные версии, - сухо возразил Ротанов.
- Надеюсь, вы поняли, насколько все стало серьезней  после  этой  картины.
Меня не покидает мысль о самом помещении. Это не зал для демонстрации. Это
вообще не зал. Просто каменный параллелепипед. Он чересчур функционален. С
одной-единственной задачей - нечто вроде почтового ящика...
     - И в нем послание, адресованное именно нам?
     - Вполне возможно... Эвакуацию вашей  колонии  придется  отложить  до
прибытия специальной экспедиции.  Хотя  я  не  буду  настаивать  на  такой
экспедиции.
     - То есть как?
     - Я считаю, что у вас в колонии есть все необходимые специалисты. Вам
просто нужно перестроить работу. Ориентировать людей на  совершенно  новые
задачи и сделать это немедленно, еще до прибытия транспорта со специальным
оборудованием. Меня не покидает мысль, что у нас очень мало времени, может
быть, слишком мало... Мы должны разобраться в  ситуации,  прежде  чем  она
полностью выйдет из-под контроля.
     - Вы предполагаете такую возможность?
     - Во всяком случае, обязан ее учитывать.
     Они надолго замолчали. Ротанов почувствовал, что Крамов что-то  хочет
сказать ему, но почему-то не решается. Наконец он начал, глядя в сторону:
     - Не знаю, поможет ли вам это. Но  после  истории  с  картиной  самые
невероятные вещи кажутся мне заслуживающими внимания.
     - А вы знаете еще что-нибудь из этой серии?
     - Не знаю, из какой это серии. Думаю, вам лучше всего  посмотреть  на
них самому. Это недалеко. Каких-нибудь двадцать километров  в  сторону  от
прямой дороги в поселок. Нам нужно успеть часам к шести.  Раньше  они  все
равно не выходят. Только после заката.
     Двадцать километров в сторону от проложенной колеи вездеход  проделал
за полчаса, и перед самым закатом они очутились в русле сухой речки. Еще в
дороге, сориентировавшись по фотокарте, Ротанов  понял,  что  долина  этой
пересохшей речки тянется от самой рощи трескучек. Отсюда до  поселка  было
всего километров восемь. Крамов  попросил  остановить  вездеход  и  первым
скрылся в нагромождении скал, закрывших долину. Когда Ротанов его  нагнал,
Крамов жестом попросил его не шуметь, хотя сам шел  довольно  неаккуратно,
то и дело задевая толстыми подошвами ботинок за  камни.  Внизу  он  выбрал
большой гладкий валун, уселся на  нем  и  достал  пакетик  с  орехами.  Не
скрывая раздражения от его слишком загадочного  и  несколько  театрального
поведения, Ротанов остановился рядом.
     - Вы бы об®яснили, чего мы здесь ждем?
     Крамов только пожал плечами.
     - Это нужно увидеть самому, наберитесь терпения, до  заката  осталось
всего несколько минут.
     Действительно, Гамма, звезда  этой  далекой  системы,  уже  коснулась
горизонта.  Ее  диск  неправдоподобно  распух,  сплющенный  толстым  слоем
атмосферы. Свет переходил из фиолетового в синий и  постепенно  сходил  на
нет. Наконец звезда скрылась за горизонтом,  и  над  пустыней  во  всю  ее
необ®ятную ширь повисли серые сумерки, полные тишины и  запахов  нагретого
за день песка.
     Можно было подумать, что во всей этой огромной и мертвой пустыне  еще
жили и двигались лишь они двое.  Неожиданно  Ротанов  понял,  что  это  не
совсем так. Прямо на них,  с  той  стороны,  где  был  расположен  лагерь,
двигалась какая-то темная масса. Ротанов,  привыкший  к  тому,  что  любое
непонятное движение на чужих планетах предвещает  опасность,  потянулся  к
оружию, но Крамов остановил его.
     - Они совершенно безопасны. Главное  -  не  двигайтесь,  постарайтесь
подпустить их как можно ближе, иначе  вы  ничего  не  увидите.  -  Сумерки
сгущались, трудно было что-нибудь рассмотреть на таком расстоянии,  и  все
же  Ротанову  казалось,  что  темная  масса,  двигавшаяся   вдоль   русла,
распадается на отдельные пятнышки. Их было не так уж много - штук  десять.
Какие-то движущиеся предметы. Почему-то пятна казались именно  предметами,
а не живыми существами. Позже он понял, что  в  этом  виновата  их  форма.
Сейчас их разделяло всего несколько десятков метров, и Ротанов должен  был
признать, что никогда еще не встречал чего-нибудь более странного, чем эти
движущиеся треножники. Три ноги  соединены  в  одной  точке.  Не  было  ни
головы, ни глаз, ни туловища - только эти три ноги. И по тому,  как  мягко
изгибались эти ноги, как осторожно ощупывали  почву,  прежде  чем  сделать
очередной шаг, Ротанов понял,  что,  несмотря  ни  на  что,  они  все-таки
живые... Ни один механизм не мог бы обладать столькими степенями  свободы,
как эти гибкие лапы, в них не было и намека на шарниры, не было места  для
каких-то скрытых двигателей, вообще  ничего  не  было,  кроме  соединенных
вместе лап... Рост каждого существа не превышал полуметра, лапы толщиной с
человеческую  руку  заканчивались  не  ступнями,  а   какими-то   круглыми
подушечками или присосками.
     Не дойдя до застывших  людей  метров  двадцать,  существа  все  разом
остановились. Но они не стали неподвижно, как это  сделали  бы  механизмы.
Передние существа переминались с ноги на ногу: то делали  маленький  шажок
вперед, то отступали, словно в  нерешительности.  Сейчас  они  производили
трогательное и беспомощное впечатление. Те, что шли сзади, остановились не
сразу. Натолкнувшись на передних, они отступили  назад.  Ротанов  подумал,
что скорее всего они ничего не видят, но все же каким-то  образом  ощущают
присутствие людей. Потоптавшись с минуту, существа  начали  расходиться  в
разные стороны.
     -  Следите  за  каким-нибудь  одним,  -  прошептал  Крамов.  -  И  не
двигайтесь.
     Одно из существ, пробежав совсем рядом, начало карабкаться на  крутой
склон. Ротанов только теперь оценил, как хорошо приспособлено  их  тело  к
движению по неровной поверхности. Живой треножник сплюснулся,  прижался  к
самой земле и, широко расставив  лапы,  цеплялся  за  малейшие  трещины  и
выступы камня. Взобравшись  на  пологую  часть  террасы,  он  остановился,
приподнял одну лапу и вдруг начал быстро вращаться на одном месте, как это
делают  балерины.  Вокруг  него  появилось  облачко  пыли,  одна  из   лап
треножника начала зарываться в мягкую  породу,  образуя  в  ней  небольшую
лунку. Раздался треск, и в том месте,  где  только  что  стоял  треножник,
сверкнула электрическая искра. Существо исчезло.
     - Это все, - сказал Крамов. - Теперь  вы  можете  попытаться  поймать
любого из оставшихся. Бегают они довольно плохо.
     Не дожидаясь повторного приглашения, Ротанов  бросился  к  ближайшему
существу. Оно тут же пустилось от него наутек. Расстояние между беглецом и
преследователем быстро  сокращалось,  и  когда  Ротанову  оставалось  лишь
протянуть руку, раздался  уже  знакомый  треск  электрического  разряда  и
существо рассыпалось у него на глазах, превратилось в  облачко  темноватой
пыли, медленно оседающей на землю. Порыв ветра подхватил часть этой пыли и
унес в пустыню. Пораженный Ротанов обернулся, но  увидел  только  одинокую
фигуру Крамова, неподвижно стоявшего на месте. Нигде не было видно  больше
ни одного треножника.
     - Со всеми произошло то же самое?
     Крамов молча кивнул.
     - Почему вы ничего не сообщали о них в своих отчетах?
     - Они появились недавно, всего несколько  дней  назад.  Их  появление
непосредственно связано с цветением трескучек.
     - Интересно. Каким же образом?
     - Пыль, которая остается после разряда, на самом деле вовсе не  пыль.
Это зрелые споры трескучек. Собственно, все тело  треножников  состоит  из
этих спор, связанных между собой неизвестной  нам  энергией.  Когда  заряд
энергии оказывается израсходованным, они распадаются. То же происходит при
малейшей опасности. Каши биологи предполагают, что эти  образования  несут
одну-единственную функцию - разнести как можно дальше пыльцу трескучки.
     - Ну да, простой и  экономичный  способ.  Как  они  устроены?  Откуда
получают энергию? Как получают и каким образом  перерабатывают  информацию
об опасности?
     - Этого мы не знаем. Никто еще не держал в руках  самого  треножника,
они  всегда  распадаются.  Установлено,  что  образуются  они  в  зарослях
трескучки сразу после взрыва спороноса и тут же пускаются в путь, стараясь
как можно дальше уйти от места рождения. Иногда их встречали в пустыне  за
десятки километров от дома. Это все, что мы о них знаем.
     -  Пусть  этим  займется  специальная  группа  биологов.   Необходимо
выяснить, как они образуются. Единственная ли это форма спороносителя, или
возможны другие, и  самое  главное  вот  что...  Нужно  выяснить  пути  их
миграций. Определить места,  в  которые  они  стремятся,  если  только  их
миграции подчинены какой-то системе... - Ротанов надолго задумался,  стало
уже совсем темно, и Крамов зажег мощный фонарь. Луч света сразу же сгустил
темноту вокруг них и словно прорубил в ней узкий голубой коридор.
     - Вы ничего не заметили знакомого в их облике?
     - Знакомого? Они похожи на штатив, на треножник буссоли.
     - Я имею в виду не это... Мне показалось, что они очень похожи на  те
лохматые существа, что мы видели на картине у ног  Дуброва,  только  здесь
они гладкие.
     - Да. Пожалуй... Дубров. Снова Дубров. Одно из двух: или этот человек
проник в загадки Реаны гораздо дальше любого из нас, либо он...
     - Вы хотите сказать "нечеловек"?
     Ротанов ничего не ответил. Еще с минуту они стояли молча, слушая, как
ветер, усилившийся после  заката,  свистит  в  трещинах  скал  у  них  над
головой.
     - Пойдемте, - сказал Ротанов. - Дубр