олучать за них!
   И в это мгновение зазвонил телефон, за который, кстати, уже три  месяца
не было уплачено.
   - Старина, - сказал Дэвид Гард, - я чувствую, ты, как всегда, чирикаешь
со своей милой супругой? У меня есть к тебе дело...
   Гард ждал  его  в  парке  Майнтрауза,  сидя  на  лавочке,  укрытой  под
плексигласовым навесом. Шел противный, мелкий дождь,  и  место,  выбранное
Гардом, было как нельзя более удачным.
   Фред уже привык к тому, что Дэвид вызывал его, как правило, для совета.
Прежде он был отменным поставщиком сенсационных материалов, но то  золотое
время для Честера благополучно кончилось на деле Миллера, и даже с  самыми
сногсшибательными статьями он не мог появиться в редакциях ведущих  газет.
С другой стороны, Дэвид в последнее время все чаще стал заниматься делами,
не подлежащими огласке.
   - Что стряслось, старина? - спросил Честер, усаживаясь рядом с  Дэвидом
и "беря быка за рога", поскольку он знал, что у  Гарда  обычно  не  бывает
свободного времени.
   - Я не тороплюсь, Фред, - вопреки обыкновению сказал  Гард.  -  В  этом
деле торопливость чревата...
   - Ну что ж, тогда давай поговорим  для  начала  о  том,  как  кормят  в
"Лармене".
   - Ого, не ранее как сегодня утром я вспомнил этот ресторан, когда Луиза
сказала мне о Питере.
   - Старина, - заметил Фред, - я тоже умею говорить загадками, и если  ты
хочешь, чтобы у нас получилась толковая беседа, я напомню тебе  о  Розе  и
Форшдермоте.
   - А это кто такие?
   - Позволь спросить в таком случае: кто из нас кого вызвал на это  милое
свидание? Быть может, лучше ты расскажешь мне, кто такие Луиза и Питер?
   - Дело не в них, Фред. Я хочу спросить тебя:  что  ты  думаешь  о  том,
какой Миллер остался?
   - Я не могу ответить на твой вопрос хотя бы  потому,  что  не  знаю,  с
какой целью он задан. Кроме того, ты уверен,  что  я  вообще  знаю  ответ?
Таратура мог бы быть тебе сегодня полезней...
   - Он человек Миллера и ничего не скажет, даже если бы он  и  знал,  что
сказать, - возразил Гард. - А ты, по крайней мере, больше всех  возился  с
тем делом, и, я уверен, оно мучает тебя еще сегодня.
   - Хорошо, Дэвид. Но при условии: карты наружу.
   - Как всегда.
   Они подняли  правые  руки,  коснулись  своих  левых  плеч,  что  еще  с
незапамятных времен означало у них клятву в безоговорочном доверии друг  к
другу, и Гард в течение получаса подробно излагал  Честеру  все,  что  ему
было известно по делу Чвиза.
   Собственно, знал он не так уж много. Он знал, бесспорно, что  профессор
исчез, как исчезла и папка с секретными  документами,  и  мог  определенно
предположить, что его исчезновение  было  инсценировкой.  Он,  безусловно,
знал, кроме того, что записка написана самим Чвизом и что  он  собственной
рукой передвинул стрелки контрольных часов. Сам ли  он  задумал  исчезнуть
или его заставили, по доброй ли воле написал записку или ему  продиктовали
содержание и, наконец, добровольно  ли  он  передвигал  стрелки  часов,  -
ответить на эти вопросы Гард не мог. Старик скорее всего  жив,  он  где-то
спрятан или прячется сам, но кому это нужно и зачем, остается тайной.
   В конце концов, в этом деле могли быть замешаны совершенно  посторонние
люди, хотя  их  вход  в  институт  и  выход  за  его  пределы  чрезвычайно
усложнены, если сравнивать с возможностями "своих". А "своими" были только
трое: Кербер, Миллер и Луиза, которая в  крайнем  случае  могла  оказаться
лишь орудием в чьих-то руках - ну, предположим, в  руках  некоего  Питера,
своего бывшего мужа, до которого Гард хотел добраться. Кербер тоже вызывал
сначала серьезные  подозрения,  особенно  после  того,  как  он  буквально
изменился в лице, когда в лаборатории были обнаружены контрольные часы. Но
затем  странное  состояние  Кербера  получило  разгадку,  ибо  именно   он
установил несоответствие  стрелок  с  фактической  возможностью  проводить
опыты. Значит, Миллер?  Да,  Миллер.  И  Гард  не  желает  скрывать  своих
подозрений ни от Честера, ни от Дорона, ни  от  самого  Миллера,  который,
зная о них, может предпринять кое-какие действия и тем себя разоблачить.
   Но вот что интересует Гарда на этом этапе  следствия:  мог  ли  Миллер,
если учесть его характер, образ мышления и прочие личные качества,  убрать
Чвиза и выкрасть документы? Мог или не мог?
   - Я понимаю, - сказал Гард Честеру, - что ты  не  располагаешь  точными
данными, но я верил и верю твоей интуиции. Подумай,  Фред,  и  скажи  мне:
какой Миллер остался?
   Честер молчал очень долго, до конца испытав терпение друга. Наконец  он
сказал:
   - Дэвид, что должна была делать эта установка?
   - Какая тебе разница?
   - Удовлетвори мое любопытство.
   - Откровенно говоря, я и сам толком не знаю. И вообще, на кой тебе черт
лезть в это дело, если каждый человек,  знающий  об  установке,  рано  или
поздно попадает в "список" Дорона?
   - Я в этом списке так давно, что одним секретом больше, одним меньше...
   - Хорошо, - сказал Гард. - Я понял так, что она может превращать  людей
в газ, а может и создавать новых.
   - Печатать?
   - У них это называется как-то иначе.
   - Я так и думал. Появление двойника Миллера заинтересовало Дорона в той
истории больше всего, и я еще тогда  понял,  что  старику  Чвизу  придется
туго.
   - А Миллер?
   - Что Миллер? Я иногда смотрю на тебя, Дэвид, и  мне  кажется,  что  ты
появляешься рядом со мной транзитом из потустороннего мира.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Не обижайся, старина,  но  ты  или  делаешь  вид,  или  действительно
наивен, как ребенок, если полагаешь, что от характера Миллера, и только от
него, зависит его же поведение. А Дорон? А общественное мнение?  А  прочие
внешние обстоятельства?
   - Я инспектор уголовной полиции... - начал Гард.
   - Очень приятно познакомиться, - прервал его Честер. - Остальное я могу
сказать за тебя: "И я не лезу в политику. У меня есть труп, и  моя  задача
найти убийцу". Все?
   - Все.
   - А я сейчас нарисую тебе варианты, и ты поймешь, что твоей  страусиной
логике полтора лемма цена. Предположим, остался "плохой" Миллер -  человек
крайне реакционных взглядов, коварный, злой, властолюбивый, завистливый  и
так далее. Ну что ж, вполне логично, если  он  захочет  убрать  конкурента
Чвиза, украсть документы, чтобы они больше никому не достались, получить в
свои руки всю установку, а потом диктовать условия доронам и, может  быть,
всему миру.
   - Согласен, - сказал Гард. - Вот это мне от тебя и было нужно.
   - Ты, кажется, сказал, что торопливость в этом деле чревата? Куда же ты
торопишься?
   - Ты стал ворчлив, как твоя милая Линда.
   - Один - один. Можно дальше?  Так  вот,  представь  себе,  что  остался
"хороший"  Миллер  -  благородный  человек,  с  прогрессивными  взглядами,
честный и справедливый, гуманный и умный. Что может сделать он в  подобной
ситуации? Он тоже может убрать Чвиза -  уговорить  старика  отправиться  в
надежное и тайное место, - ибо понимает, что старик слишком слаб и  мягок,
чтобы сопротивляться Дорону, что он не борец, что он может  под  небольшим
нажимом даже не продать,  а  просто  отдать  Дорону,  все  что  угодно.  И
конечно, может взять при этом документы, чтобы они не попали в чужие руки.
Вывод: "хороший"  и  "плохой"  Миллер  могли  поступить  в  этой  ситуации
одинаково.



        9. ПОД ЗЕЛЕНОЙ КРЫШЕЙ

   Таратура стоял перед Миллером, стряхивая пыль с локтей своего пиджака.
   - Вы все слышали? - спросил Миллер.
   - Иначе зачем бы я там сидел, шеф? Этот тайник надо  расширить.  Душно.
Антисанитарные условия работы.
   - Оставьте ваши шутки, - поморщился Миллер. - Вы  понимаете,  что  этот
инспектор подозревает меня?
   - Я работал с этим инспектором несколько лет, шеф. Вы абсолютно  правы,
он действительно подозревает вас.
   - А что вы думаете обо всем этом? Кого подозреваете вы?
   - Вас, шеф.
   - Так. Прекрасно.  Давайте  начистоту.  Работа  Чвиза  -  очень  важная
работа. Я много думал о  ней  и  понял,  что  должен  помогать  Чвизу.  Мы
работали вместе и достигли важных результатов.  Я  хорошо  знаю  последнюю
модель установки. Многие детали этой модели - мои  детали.  Я  собирал  их
своими руками. Мне не нужно было красть чертежи. Вы верите мне?
   - Допустим.
   - Если так, придется сменить об®ект ваших подозрений. Кто тогда?
   - Видите ли, шеф, есть два  принципиально  разных  пути  поиска.  Можно
искать Чвиза, а через него документы. Но можно искать документы,  а  через
них - Чвиза. Оба исчезновения  связаны  между  собой.  Это  ясно.  Ясно  и
другое: документы похитил не Чвиз. Если бы  он  задумал  бежать  со  своим
изобретением, он должен был бы, простите, пристрелить вас,  шеф.  Ведь  он
знал, что вы понимаете,  как  устроена  эта  машина.  Поэтому  к  короткой
цепочке Чвиз -  документы  цепляется  какое-то  дополнительное  звено  или
несколько звеньев. Они могут цепляться за Чвиза,  могут  за  документы,  а
могут и с двух сторон. Но во всех случаях цепочка остается цепочкой -  все
связано.
   - Это логично, - прокомментировал Миллер.
   - Итак, повторяю, шеф: можно начинать с Чвиза, а можно и с  документов.
Вы, конечно, считаете, что найти человека легче, чем пачку листков бумаги.
Именно так и меня учили в полицейской школе. Но это не  всегда  так,  шеф.
Убейте меня, если в моей башке есть хотя  бы  одна,  пусть  самая  дохлая,
идея, где находится Чвиз. В Париже, в Москве, на  острове  Таити,  на  дне
деревенского  пруда,  в  могиле  или  в  четырех  посылках,  идущих  малой
скоростью в разные города по несуществующим адресам. А может быть,  старик
плюнул на все и валяется четвертый день вон  в  том  доме  напротив  ваших
окон? Другое дело - документы. Они  исчезли  из  института  между  вечером
пятницы и утром понедельника. Доступ в институт открыт очень ограниченному
кругу людей. В лабораторию Чвиза - еще более ограниченному. Круг сужается.
Ближе всего к его центру вы, шеф, Кербер и Луиза. С этих людей и начал  бы
любой грамотный  детектив.  Например,  такой,  как  я.  Фантазия  в  нашей
профессии только вредит. Я бескрылый человек, и я начал бы с вас, шеф.  Но
вы стараетесь убедить меня, что  это  никудышная  затея,  хотя,  простите,
алиби у вас нет. Только рассуждения. А слова, шеф, такой мягкий  материал,
что из них можно вылепить что угодно. Теперь вы спрашиваете: "Кто, если не
Миллер?" Я начал бы с Луизы. Женщина. Конечно, работы больше,  это  верно.
Но знаете, шеф, интереснее! Механизм поведения женщины - это такая  штука,
по  сравнению  с  которой  установка  Чвиза  -  детский  волчок.  Я   хочу
попробовать разузнать что-нибудь интересное о Луизе.
   - Хорошо, - согласился Миллер. - Лишь одна просьба к вам: все,  что  вы
узнаете,  вы  доложите  инспектору  Гарду.  Я  так  хочу.  Он   продолжает
подозревать меня, но я сам даю ему помощника.
   ...Таратура не терял времени даром. Ему удалось быстро установить,  что
Луиза Муллен двадцать восемь лет  назад  родилась  в  маленьком  городишке
Кролле, в  шестидесяти  милях  отсюда,  в  семье  мелкого  лавочника  Жана
Муллена, скончавшегося три года назад. Ее мать  продала  лавку  и  жила  в
Кролле, а брат, сержант морской  пехоты,  служил  где-то  в  Юго-Восточной
Азии.  Живет  Луиза  на  улице  Желтого  Клоуна,  где  снимает   крохотную
квартирку.
   Домохозяйка Луизы сразу сообразила, что на Таратуре можно заработать, и
ее пришлось "размачивать" десятью кларками. В  рассказе  домохозяйки  была
одна любопытная деталь. Никогда никто не видел Луизу  в  обществе  молодых
людей. Подруги были. Болтали, дурачились, бегали в  кино.  Иногда  подруги
приходили со своими кавалерами. Это бывало. Но Луиза - никогда. Правда, не
чаще одного раза в неделю она возвращалась очень поздно. Обычно на  такси.
Ее никто не провожал.
   - Я уверена, что у нее  есть  возлюбленный,  -  сказала  домохозяйка  и
подмигнула Таратуре.
   Даже она  не  знала,  что  Луиза  была  когда-то  замужем.  В  карточке
полицейского управления, к  которой  Таратура  по  старой  дружбе  получил
доступ, удалось установить, что Питер Клаус - торговец скобяными товарами,
довольно средней руки коммерсант - действительно был мужем  Луизы  Муллен.
Расставшись с ней, он женился на дочери покойного Флетчера  Претта,  вдова
которого  держала  небольшой  ресторан  на  углу  Баркен-стрит   и   улицы
св.Франциска. Полгода назад Питер Клаус об®единил свой капитал с  матушкой
Претт, и ресторан буквально расцвел. Никакого отношения  к  научному  миру
Питер никогда не имел, а с Луизой, судя по всему, не встречался.
   "Или   она   таскает   документы   Института   перспективных    проблем
какому-нибудь  шпиону,  -  подумал  Таратура,  -  или  шпион  является  ее
возлюбленным, или Питер еще не забыл дорогу к Луизе и они продолжают тайно
встречаться... Во всяком случае, сейчас  выслеживать  ее  было  бы  глупо.
После всей этой истории она, конечно, понимает, что за ней могут  следить.
Впрочем, я увлекаюсь, как это бывало и в  прежние  добрые  времена.  А  не
проветриться ли мне? Пожалуй, надо навестить старушку..."


   Следующим утром Таратура уже сидел на веранде  крохотного  ресторанчика
со странным  названием  "Розовый  кавалер"  -  единственного  ресторанчика
Кролля, если не считать пивной "Радость"  и  аптеки,  где  подавали  кофе.
Таратура не спеша потягивал пиво и с каждым глотком преисполнялся  мира  и
благодушия. Вся эта суета с пропажей старого профессора, хриплые телефоны,
тайники,  автомобили,  потные,  душные  воротнички   нейлоновых   сорочек,
торопливые обеды - вся эта бессмысленная, шумная, пестрая городская  жизнь
отлетела от него. И он думал о ней так, будто все  это  его  не  касалось,
будто он уже порвал с ней навсегда, а эта веранда, и плетеные креслица,  и
холодное вкусное пиво, и гомон ласточек, и это высокое небо  будет  с  ним
всегда.
   "Как я живу? - вдруг подумал он. - Жизнь - бег, в котором  нет  финиша,
вернее, в котором на финише тебя ждет Бирк. И нет никаких призов,  как  бы
быстро ты ни бежал, а если и дарят цветы, то венки, а не букеты".
   - Не хотите  ли  еще  пива?  -  услышал  он  за  спиной  голос  хозяина
ресторанчика и обернулся.
   - Нет, спасибо. У вас отличное Пиво, и чем больше  пьешь,  тем  труднее
остановиться.
   - Мы варим его сами,  без  всяких  химических  хитростей,  -  засмеялся
польщенный хозяин. - Я вижу, вам понравилось у нас.
   - Да, очень нравится, - просто  сказал  Таратура  и  вдруг  понял,  что
"там", в "той" жизни, он бы не смог так просто ответить.
   - А надолго в наши края?
   - Нет, сейчас  поеду...  Впрочем,  надо  еще  зайти  к  мамаше  Муллен,
передать ей привет от дочки. - И он снова заметил  про  себя,  что  назвал
незнакомую ему женщину "мамашей", чего никогда не сделал бы "там".
   - О, как хорошо! Она будет рада! Обязательно,  обязательно  зайдите!  -
обрадовался хозяин ресторана. - Это же совсем рядом. Вот ее  дом,  зеленая
крыша за зелеными деревьями... Хотите, я провожу вас?
   - Спасибо, - сказал Таратура и опять подумал, что  "там"  никто  бы  не
обрадовался такой крошечной чужой радости и не пошел бы  провожать  его  в
чужой дом.
   Он вошел в зеленый палисадник  и  сразу  увидел  маленькую  старушку  с
лейкой в руках.
   - Простите, могу ли я видеть мадам Муллен? - спросил Таратура.
   - Это я, - отозвалась старушка и поставила лейку на землю.
   - Добрый день. Я от Луизы.
   - Вы Бэри?! - воскликнула мамаша Муллен. -  Ну  конечно,  я  сразу  вас
узнала! Ну конечно же вы Бэри!
   "Черт  возьми,  -  пронеслось  в  голове  Таратуры,  -   этого   я   не
предусмотрел. Однако стоит рискнуть".
   - Да, я Бэри, - сказал  Таратура.  -  Никак  не  ожидал,  что  вы  меня
узнаете.
   - Ну как же! Луиза так много писала о вас! Пойдемте в дом.
   И вот они уже сидят в  чистенькой  гостиной  со  старенькой  мебелью  и
портьерами с бахромой в виде маленьких шариков, какие "там" нельзя  купить
ни в одном универмаге. Они сидят, и  он  рассказывает  ей  о  Луизе  и  ее
работе.
   - О, это так трудно - химия! - вздыхает мамаша  Муллен.  -  Я  знаю,  я
читала в газетах. Скажите, а это не опасно?
   И Таратура рассказывает, что это совсем не опасно, а  она  угощает  его
чаем, советует попробовать джем из слив.
   - Вы тоже химик? - спросила она.
   - Не совсем, - осторожно сказал Таратура.
   - Но ведь Луиза писала, что вы тоже работаете в этом институте?
   - Да, разумеется, - поправился Таратура. - Но  у  нас  в  институте  не
только химики. Я занимаюсь химической физикой. Это, как вам сказать...
   - О, не трудитесь, я все равно не пойму. - Она замахала на него руками.
- Лучше попробуйте вот это. Да, да, засахаренные  вишни.  Из  собственного
сада. О, это очень вкусно и дает прекрасный цвет лица! Впрочем, вы в  этом
не нуждаетесь. С такой целью есть эти вишни вам положительно рано. Никогда
вам не дадут ваших лет! Никто и никогда!
   - А сколько дадите мне вы? - лукаво спросил Таратура.
   - Ну, я не в счет, - заулыбалась мамаша  Муллен,  -  я-то  знаю,  Луиза
писала мне. Я могу вам только польстить.
   - Но,  может,  Луиза  прибавила,  стараясь  показать  вам,  что  у  нее
серьезный и солидный друг? - сказал Таратура.
   - Вы старше ее на двенадцать лет, - с  простодушным  смущением  сказала
мамаша Муллен. -  Ну  что?  Теперь  вы  сами  видите,  что  моя  дочка  не
обманывает свою маму. А?
   - Да, это верно, - улыбнулся Таратура.
   Он досидел до обеда, и они вместе обедали, а потом опять говорили, и он
опять рассказывал, как живет Луиза, где бывает, какие у нее  подруги,  что
купила она себе в последнее время.
   Наконец он собрался уезжать, но матушка Муллен не  отпускала  Таратуру,
просила новых рассказов, и он не мог ей отказать.
   Потом, уже под вечер, она проводила его, и когда они распрощались и  он
уже повернулся, чтобы идти к машине, она вдруг схватила его  за  рукав  и,
заглядывая в глаза, спросила тихим, срывающимся шепотом:
   - Скажите мне, Бэри, вы правда любите мою Луизу? Правда?
   - Да, очень, - выдавил из себя Таратура.
   - Не обижайте ее, Бэри. Она хорошая, моя девочка. Ну,  идите,  идите...
Храни вас Бог.
   ...Никогда еще не было у Таратуры так мерзко на душе.
   Над  редким  мелколесьем,  слева   от   автострады,   уже   поднималось
розовато-пепельное зарево большого города. Таратура увидел  его  и  понял,
что напьется сегодня как самая грязная свинья.
   - Бэри работает в Институте перспективных проблем... Сорок лет, - вслух
повторил Гард, когда Таратура рассказал ему все, что узнал. - Ну  что  же,
старина, это и мало и очень много.
   Через полчаса перед инспектором уже лежала бумага, срочно присланная из
канцелярии института. В институте работало четверо сорокалетних:
   Вильям Слейтер - сварщик, сварочная мастерская.
   Самуэль Гротгус - инженер, лаборатория N 8.
   Мэри Петтерсон - судомойка, бар третьего этажа.
   Отто Кербер - инженер, лаборатория профессора Чвиза.
   - Кер-бер, Бэ-ри. Ясно, - сказал Гард. - Это именно тот  случай,  когда
надо докладывать боссу. Видит Бог, как я не люблю этих случаев...
   Еще через полчаса он был у Дорона.
   - Очень любопытно. Очень, - сказал генерал, выслушав доклад Гарда. - Но
вы идете  по  ложному  следу.  Кербера  не  трогать.  Это  мой  человек  в
институте.



        10. ЧЕРНЫЙ "МЕРСЕДЕС"

   Миллер прочитал телеграмму, поданную горничной,  быстро  свернул  ее  и
нервно положил в бумажник.
   - Что случилось, Дюк? - спросила Ирен.
   - Ничего, - ответил Миллер. - Пустяки.
   Он вышел из комнаты, потом вернулся.
   - Агата, - спросил он у горничной, - где может быть сейчас Таратура?
   - Перед уходом он мне сказал, что с 16:30 до 18:15 будет в "Ветоке",  в
18:30 придет сюда, а в  19:45  пойдет  в  кинотеатр  "Боклан",  где  будет
находиться...
   -  Благодарю  вас,  -  перебил  Миллер.  -  Принесите  мне   телефонный
справочник.
   Перевернув несколько страниц,  Миллер  нашел  кафе  "Ветока"  и  набрал
нужный номер:
   - Прошу п