Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
ой половине дня...
Президент обмяк.
- О Господи! - вырвалось у него. - Воскресенье! А что я делал с тех
пор, как выступил на митинге филателистов?
- Определенно могу сказать: не лечился, Кен, хотя неплохо было бы
подлечиться.
"А вот сейчас я расскажу ему про философов, - подумал Джекобс, - и
подам воды, и мы славно потолкуем о проекциях моего "я", а то, чего
доброго, бедняга и вправду подумает, что я сошел с ума".
- Джек, - президент взял себя в руки, - суббота сегодня, воскресенье
или понедельник, и пусть хоть весь мир спятил, но это еще не дает тебе
права мешать мне работать. Уходи и соедини меня с Дороном.
- А врача не надо?
- Не надо.
- И вы никуда не поедете?
- Никуда.
Джекобс чуть не рассмеялся:
- И не надо присылать вам Арви?
- Я занят! - взорвался президент. - Ты что, не понимаешь, что я
работаю?
- А в дурака мы еще будем с вами играть? - не сдавался Джекобс, давясь
от еле сдерживаемого смеха.
- Вон! - заорал взбешенный президент.
- Ну как знаете, Кен, - невозмутимо ответил Джекобс. - А то я могу
принести вам сигару.
Состояние духа Джекобса было теперь непробиваемо, как железобетон.
Этого, однако, нельзя было сказать о Таратуре. Час шел за часом, в
канаве оглушительно стрекотали кузнечики, солнце раскалило кузов машины,
над пустынным шоссе заструились серебристые переливы марева. А из усадьбы
никто не выезжал.
"Четыреста восемьдесят семь... Четыреста восемьдесят восемь...
Четыреста восемьдесят девять..." - считал Таратура, вывинчивая и снова
завинчивая запальную свечу. Когда счет достиг пятисот, Таратура не
выдержал.
- Шеф, - крикнул он в микрофон рации, - с пятым, похоже, осечка! Его до
сих пор нет! Прием.
- Черт с ним, - после секунды молчания ответил Миллер. - Хватит и
четырех. Возвращайтесь.
4. ВЫЗОВ ДОРОНУ
По воскресеньям первую половину дня Дорон работал.
Это не значило, что Дорон не умел отдыхать. Напротив. В воскресенье он
позволял себе встать на час позже, не торопясь - за стаканом черного кофе,
- перечитывал ночные донесения, перелистывал утренние газеты и тем самым
сразу включался в ритм жизни планеты. Дорон был и мудр и равнодушен; в
донесениях он видел смысл и содержание истории, к творцам которой
причислял и себя.
Программу второй половины воскресенья готовил Дитрих, который точно
угадывал желания и фантазии своего генерала. Поэтому вечером Дорону
предстояла либо стрельба из лука по летучим мышам, либо поездка в варьете,
ужин при свечах с певицами, развлечения в духе Борджиа, пасторальные
танцы. В одном он был уверен твердо: Дитрих не ошибается и вечер будет
приятным, интересным, запоминающимся.
В этот день все шло, как и всегда. До обеда было еще далеко. В углу
кабинета то и дело раздавался пулеметный стук телетайпа, и Дитрих неслышно
клал на угол стола бумаги с нулями и единицами. Дорон, погруженный в
обдумывание, не замечал своего секретаря. В эти часы Дорон оставался
сверхточной и сверхлогичной вычислительной машиной.
- Осмелюсь побеспокоить, господин генерал. - Дитрих воспользовался
секундным перерывом в размышлениях Дорона, точно им угаданным. - Сейчас
об®явили, что по радио будет выступать президент.
- Стоит ли слушать эту болтовню? - вслух спросил себя Дорон. - Ладно,
включи.
Дорон гордился своим умением делать сразу несколько дел: думать,
писать, слушать. Гай Юлий Цезарь, говорят, тоже обладал таким качеством.
Мурлыкающую речь президента он слушал вполуха, но сразу отметил
некоторое своеобразие выступления: президент много и с жаром говорил о
регби. Мысли генерала текли параллельно, не мешая друг другу. "Если
Ла-Ронг действительно осуществит операцию на гене, то это открытие должно
принадлежать нам..."; "Чего этот старик так напирает на регби? Нет ли тут
тайного политического хода?"; "Ла-Ронг работает в нищей стране. Переманить
его, вероятно, не составит большого труда. Но если он патриот..."; "Надо
было сразу догадаться. Президент - умница. Какой тонкий ход: привлечь
перед выборами на свою сторону болельщиков регби!.."; "...тогда нужно
будет организовать против Ла-Ронга газетную кампанию. Подрыв религии,
связи с коммунистами. Ему уже некогда будет заниматься наукой. Не грубо
ли?"; "Да, у президента надо поучиться. Как заливается!"; "Нет, другой
план лучше. Надо будет устроить Ла-Ронгу видный административный пост.
Если патриот, клюнет. Благо народа, благо страны... и все время уйдет у
него на совещания, заседания, председательство, руководство. Это хорошо.
Изящно и действенно"; "Можно подумать, что от правил регби зависит ход
государственной политики. Интересно, сам президент всерьез принимает свои
речи?"
На пульте перед Дитрихом зажегся огонек. Секретарь снял трубку:
- Господин генерал, вас просит президент.
"Ну конечно, выступление было записано на пленку", - подумал Дорон.
- Поздравляю с отличной речью, господин президент. Я в восторге от
вашего тонкого хода. Какого хода? С регби! Что? Терпеть не можете регби?
Это естественно, я тоже. Грубая игра. Но народ... "Хлеба и зрелищ", как
говорили римляне. Перед выборами надо польстить народу... Да, да, полон
внимания, господин президент.
- Генерал, - донеслось из трубки, - настоятельно прошу форсировать
опыты по дублированию. Я только что подписал распоряжение о выделении вам
из секретного фонда пяти миллиардов кларков. Результаты должны быть
получены за месяц до выборов.
- Слушаюсь! - воскликнул Дорон.
- Поскольку мы принадлежим к одной партии, я раскрою вам смысл этого
требования. Успех опытов повлияет на финансирование кампании. Боюсь, что и
противном случае трудно будет одолеть Ярборо. А Ярборо, как вы знаете,
ненавидит интеллигенцию и всех, кто с ней связан. Прошу понять, что мой
успех будет и вашим успехом, генерал.
- Это я прекрасно понимаю. И могу вас заверить... ("Как бы не так!
Ярборо тоже не кретин и в случае победы не закроет передо мной кассу. Но
лучше иметь дело со стариком, тем более что сейчас он зависит от моих
работ, а не мои работы от него".) Могу заверить, что вы можете быть
спокойны, господин президент. Я был и остаюсь вашим верным... - на
мгновение Дорон запнулся, подыскивая нужное слово, - генералом!
- Вот и отлично. Вы знаете, я не забываю своих друзей. Уверен в успехе.
Всего хорошего, генерал.
- Дитрих, откуда он звонил? - спросил Дорон.
Дитрих взглянул на пульт:
- Из усадьбы, генерал.
- Я так и понял, - сказал Дорон. - Это была пленка.
Ну что ж, все складывается превосходно. До обеда еще оставалось время,
чтобы обсудить ситуацию с Ла-Ронгом. А там уже скоро вечер...
Хм, еще пять миллиардов кларков, без которых, откровенно говоря, уже
вполне можно обойтись. Чистейший подарок! Шальные деньги. Президент,
вероятно, здорово боится этого Ярборо. Ну и отлично! Деньги можно
употребить... на того же Ла-Ронга! На десяток Ла-Ронгов! Превосходная
мысль!
- Дитрих, сегодня хороший день.
- Так точно, господин генерал. Разрешите обратить внимание вот на это
донесение?
- Что такое? Хм... "Незапланированный расход энергии в Институте
перспективных проблем". В воскресенье?
- Прикажете дать взбучку?
- Зачем? Миллер просто усердствует, зря я в нем сомневался. Работает
даже в воскресенье! Судя по расходу энергии, у него сегодня серьезные
успехи. Поистине день чудес. Соедини меня с "Миллером, Дитрих.
Пока секретарь набирал номер, Дорон успел отключиться, чтобы уточнить
план обработки Ла-Ронга. Генерал терпеть не мог непоследовательности. Что
бы ни происходило, а начатое дело должно быть закончено.
- Ни в лаборатории, ни дома телефон Миллера не отвечает, господин
генерал.
- Странно. Не хочет, вероятно, отрываться от работы. Хорошо, успею
поздравить его завтра.
И все же Дорону трудно было сосредоточиться на текущих делах. Каким-то
внутренним чутьем он инстинктивно почувствовал, что именно сегодня
вздымается гребень событий, влекущих его вверх. И потому он не удивился,
когда Дитрих положил на стол экстренный выпуск газеты. Экстренный?! Дорон,
торопливо пробежав полосы, с некоторым разочарованием отложил газету.
Всего-навсего утренняя речь президента на благотворительном собрании. "Ну
и энергия у старика!" - подумал он. Внезапно он снова схватил газету.
Какое-то несоответствие, какая-то нелогичность... Так и есть. Он еще раз
перечитал это место. "С печалью я гляжу на бурные проявления низменного
инстинкта непросвещенных масс, которые так ясно проявляются в
оглушительном реве толпы на регби, этой грубой, отталкивающей игре,
достойной только пьяниц. Я поднимаю этот бокал (Дорон иронически
улыбнулся) за то, чтобы у нас было больше больниц, церквей и школ - и
меньше пьяниц! Больше воздержания от порока - и меньше упоения грубыми
зрелищами!"
Дорон с досадой отшвырнул газету. Когда только эти политики научатся
быть логичными! Впрочем, это в их характере: сегодня говорить одно, а
завтра - нечто прямо противоположное. Но чтобы в один и тот же день!
Старик явно теряет чувство меры.
- Господин генерал, вас просит президент.
- Как?
- Вас просит президент.
Дорон вытер вспотевший лоб. Что, если телепатия действительно
существует, и стоит подумать о президенте, как он тотчас...
- Слушаю вас, господин президент.
- Генерал, сегодня весь день я думаю о вашем богопротивном дублировании
и молю Бога, чтобы он простил мне мой грех.
В трубке трещало, и Дорон еле слышал голос президента.
- Господин президент! - заорал Дорон. - Я не понимаю вас! Плохо слышно!
- И я решил... - Голос наконец прорвался сквозь треск помех и зазвучал
так громко, что Дорон отвел трубку от уха. - ...решил с Божьей помощью
прекратить ваши пагубные опыты впредь до... - Голос опять пропал.
- Господин президент, господин президент! Но ведь четверть часа назад
вы твердо обещали... Алло, не слышу! Можно подумать, что вы говорите из
автомата!
- Я говорю из своей машины. Четверть часа назад я не видел этих бедных
мартышек...
- Каких мартышек?! - Дорон сел.
- ...которые как две капли воды похожи друг на друга, и даже родная
мать не может их различить. Но если Богу позволено так делать, то для нас
это грех!
- Господин президент! Что с вами? Откуда вы говорите?
- Из зоопарка. Здесь так хорошо светит солнце, поют птички, и как я
подумаю о том, что у нас творится... Я твердо решил. Прощайте.
- Алло, алло!
Но трубка уже безмолвствовала.
- Безумие какое-то! - Дорон был бледен. - Откуда президент звонил
первый раз?
- Из усадьбы. Это точно. Показал пульт, и, кроме того, я узнал голос
его секретаря Джекобса.
- Быть не может! За пятнадцать минут доехать до... зоопарка?! Я ничего
не понимаю! Дитрих, Мартенса мне! Срочно!
Мартенс, доверенное лицо Дорона в охране президента (благородный
псевдоним шпиона), к счастью, оказался на месте.
Дорон выхватил трубку из рук Дитриха и заговорил с Мартенсом сам:
- Где сейчас президент?
- Простите, это вы, господин генерал? Докладываю. Президент сегодня
встал как обычно, то есть поздно, у него был отличный стул...
- Вы получите сто кларков, если без лишних слов точно и коротко скажете
мне, где сейчас президент!
- В данную конкретную минуту?
- О Боже!!!
- В данную минуту господин президент находится у себя в кабинете.
- Вы в этом уверены?
- Господин генерал, я не пьян, и если вы думаете, что я пьян...
- Нет, нет! Он точно в кабинете?
- Так же точно, как то, что вы обещали мне сто кларков.
"Подонок!" - выругался про себя Дорон.
- И он не уезжал в зоопарк?
- В зоопарк? Президент сроду не бывал в зоопарке. Болтают, будто утром
он уезжал на радио, но чтобы в зоопарк...
- Болтают или выезжал?
- Болтают. А то бы я знал. Президент сидит в своем мягком кресле и...
Но Дорон уже повесил трубку.
- Дитрих! Во-первых, выдать этому дураку сто кларков. Во-вторых, найти
среди охраны человека поумней. В-третьих... Нет, во-первых! Немедленно
выяснить, где Миллер.
Когда секретарь вышел, Дорон схватил со стола пустотелую гипсовую копию
статуи Неповиновения и изо всех сил запустил ею в стену. Она с грохотом
разлетелась на мелкие осколки. Генерал недаром изучал научную информацию.
Он знал, что психологи рекомендуют нервам именно такую разрядку.
Ла-Ронг мог еще неделю спать спокойно. Дорону было теперь не до него.
- Выяснили? - встретил он Дитриха вопросом, как только тот переступил
порог.
- Прислуга отвечает, что профессор не был дома со вчерашнего вечера.
Его супруга третьего дня уехала к своим старикам в Паркинсон и вернется
только в субботу.
- Достать из-под земли!
- Да, генерал, - поклонился Дитрих.
- Целым и невредимым!
И тут на пульте снова зажегся желтый огонек. Дорон покосился на него со
страхом.
- Вас слушают, - сказал Дитрих, щелкая рычажком. - Даю.
Он зажал ладонью микрофон:
- Господин генерал, это он сам.
- Президент?
- Миллер.
"Надо обратить серьезное внимание на телепатию, - машинально подумал
Дорон. - Она существует!"
- Профессор Миллер, хорошо, что вы позвонили. - Голос Дорона звучал
почти спокойно. - У меня к вам всего один вопрос, я ищу вас с самого утра.
- Насчет президента? Ставлю вас в известность, генерал, что мной
синтезировано три новых. Вместе с оригиналом в стране сейчас четыре
президента.
- Что-о?! Где вы находитесь?!
- Хотел бы я знать, господин генерал.
- Зачем вы так шутите? Вы понимаете...
- А вы, господин генерал?
- Вы рискуете многим.
- Вы тоже, если сообразите, что вас тоже можно дублировать.
Дорон окаменел. Трубка выскользнула из его рук, но Дитрих сумел
подхватить ее. На безмолвный вопрос генерала он тихо ответил:
- Звонит из автомата. Район Строута.
- Миллер, - прошептал Дорон, - вы меня слышите?
- Да.
- Чего вы от меня хотите?
- Узнаете немного позже. Всего хорошего.
Телефон дал отбой.
5. ЗА КРУЖКОЙ ПИВА
"Денег у меня на одну маленькую кружечку, а выпить я хочу минимум две
больших", - рассуждал Фред Честер. Что же предпринять? Клуб прессы? Там не
хотелось брать в кредит: надо держать марку. Занять у знакомых? Странное
дело: у тех, которые бы дали, нет денег, а у тех, у кого они есть, не
хочется занимать. Бар в "Скарабей-паласе"? Дорого. "Титанус"? Это не
пивная, а какой-то конвейер по изготовлению пьяных людей. Значит,
"Указующий перст". Милый и добрый "Указующий перст", где ему. Честеру, без
особых переживаний всегда давали несколько кружек в кредит.
Честер и сам не заметил, что уже шагает по направлению к "Указующему
персту". Это была маленькая пивная, простая пивная без модернистских
выкрутасов и стилизации под океанский корабль или море. Сюда снобы не
ходили.
В "Персте" Фред взял газету, кружку пива и, дожидаясь, пока осядет
пена, принялся читать.
Речь президента на благотворительном обеде. "Наш папа плодовит, как
лабораторная мышь, - подумал Фред. - Час назад старик говорил по радио о
регби и вот уже успел..." Он пробежал статью:
"Мы слишком внимательны к телу, забыв о духе... Спорт и косметика,
автомобили и авиация, целые отрасли промышленности заняты телом... даже
пластические операции... где эквивалент духа?.. Вознесет ли авиация наши
принципы?.. Устранит ли косметика из®яны морали?.. Кто и чем сможет
сделать пластические операции наших нравов?.. Сейчас, перед лицом
воинствующего атеизма Ярборо и его единомышленников, мы обязаны прежде
всего в интересах нации подумать о горизонтах процветания духа..."
До чего же гнусный старик! Ведь час назад он кричал по радио о том, что
нация погрязла в мелком самокопании, порицал культ узкогрудых грамотеев,
этих лазутчиков туберкулеза, агитировал за регби как за наиболее полное
выражение национального здоровья и политического здравомыслия и упрекал
Боба Ярборо в строительстве библиотек вместо стадионов.
Честер опустил газету, чтобы взять свою кружку и... остолбенел. За его
столиком сидел президент с женой...
- Свежее пиво? - учтиво осведомился президент у безработного репортера.
"Неужели моя прелестная Линда права и я действительно допрыгался до
белой горячки?" - пронеслось в голове Честера, но на всякий случай он
ответил:
- Здесь всегда свежее пиво.
- Разрешите представиться: Карл Бум, коммерсант. Моя жена.
"Может, и в самом деле Бум?" - подумал Честер, но тут же заметил, как
президент слегка подтолкнул свою супругу локтем. "Ну, погоди, старый
лицемер, - решил тогда про себя Честер. - Я отучу тебя корчить
Харун-аль-Рашида и бегать "в народ"!
И он воскликнул:
- Не может быть!
- Уверяю вас, - растерянно сказал президент, оглянувшись на Клару.
- Значит, мы однофамильцы.
- То есть?
- Я тоже Бум, - представился Честер. - Феликс Бум, зубной техник.
- Очень приятно. - "Коммерсант" и его супруга натянуто улыбнулись.
- Как вам нравится вот это? - Честер протянул газету с "горизонтами
процветания".
- А что? - осторожно спросил президент.
- А то, что теперь уже всем ясно, что старый болван в глубоком маразме!
- Вы кого имеете в виду? - с некоторым беспокойством спросила Клара.
- Одного нашего общего знакомого, - не моргнув глазом, ответил Честер.
Журналист ликовал. Он понял, что ему представился наконец тот
фантастический, лишь в сновидениях доступный случай, когда он может
сказать самому президенту все, что о нем думает. В состоянии большого
душевного под®ема Фред осушил кружку пива, тут же потребовал вторую и,
навалившись грудью на липкий столик, начал:
- Об®ясните мне, пожалуйста, кого мы поселили в Доме Власти? Кто это
такой? Нет, нет, не надо мне перечислять знаменательные даты его биографии
с предвыборного плаката, от которого тошнит каждого приличного гражданина,
- надеюсь, вас тоже. Что он за человек? Каковы его взгляды?
- Ну, как же... - смущенно сказала жена президента. - Он истинный
христианин, любящий муж и отец...
- Отцом может быть любой негодяй, - перебил Честер, даже не
догадываясь, какую глубокую травму он нанес жене президента. -
Согласитесь, мадам Бум: чтобы стать президентом, недостаточно быть всего
лишь отцом, как недостаточно быть только президентом, чтобы превратиться в
отца!
Клара, по лицу которой пронесся весь спектр существующих в природе
цветов, чуть не упала со стула.
- Наш президент - демократ! - сказал президент, очнувшись от
потрясения. - Он тонкий политический стратег, теоретик в области
финансов... - И президент напряг склеротическую память, вспоминая сведения
из предвыборных агитброшюр.
- И гуманист, - добавила жена.
- И гуманист, - согласился президент.
- Этот зажравшийся сноб - демократ? - воскликнул Честер. - За всю жизнь
он не пожал руку ни одному рабочему человеку, за исключением тех случаев,
когда его фотографировали. Этот демократ за все свое президентство не
преодолел по земле и мили собственными ногами. А зачем демократу целая
шайка телохранителей, вооруженная огнеметами, газами и лазерами?
- Но политические враги... - начал было робко президент.
- Какие враги? - горячо перебил Честер. - Вы верите в эти сказки? Как,
по-вашему, господин Бум, можно ли всерьез говорить о вражде кукол в театре
марионеток?
- Вы забываетесь! - выдохнула Клара.