кто вы по специальности? - вместо  ответа  сказал  Грейчер,
прочитав, однако, бумагу.
   - Криминалист.
   - Н-да.
   Этим "н-да" профессор словно бы воздвиг между собой и комиссаром стену,
с высоты  которой  мог  снисходительно  наблюдать  за  стараниями  жалкого
дилетанта, карабкающегося по головокружительной крутизне.
   - Вы все равно ничего не поймете.
   - Пускай вас это не волнует, профессор.
   - Ну  хорошо,  -  согласился  Грейчер.  -  Моя  лаборатория  занимается
проблемами трансфункций биоимпульсов тета-ритма и реформацией организма по
конгруэнтным параметрам.
   "Успокоился? - как бы сказал насмешливый взгляд профессора. - А  теперь
иди спать!"
   Гард проглотил слюну и через силу спросил:
   - Что это значит?
   - Чтение лекции, надеюсь, не входит в мою обязанность?
   - Но вы не можете отказывать полиции в помощи, - сухо сказал Гард. -  Я
могу расценить ваш отказ как умышленный.
   - Зачем  же?  -  добродушно  произнес  Грейчер.  -  Если  позволите,  я
представлю себе, что передо мной сидит первоклашка, и в течение пяти минут
популярно об®ясню то, что любому студенту давно известно.
   - В вопросах криминалистики вы были бы тоже новичком,  -  не  удержался
Гард.
   - Возможно, возможно, - с улыбкой сказал Грейчер. - Итак, вы что-нибудь
слышали о биополе?
   - Нет.
   - Похвальная откровенность. Биополе - это, в крайнем примитиве,  это...
Не знаю, как и об®яснить!  Ладно,  попробую.  Итак,  механическим  остовом
организма служит скелет.  Информационным  же  костяком  является  биополе.
Представьте себе, что организм - это здание. Кирпичи его  связаны  друг  с
другом цементом. Но кирпичи образуют здание не только благодаря цементу, а
еще и благодаря чертежам архитектора. Понятно?
   Гард кивнул, подумав  при  этом,  каким  великолепным  панцирем  служит
ученому его специальность. Такой панцирь проницаем  лишь  для  специалиста
же. Но в глазах профана внешняя оболочка ученого  кажется  величественной,
независимо от того, что под ней скрывается: гений или ничтожество,  мудрец
или... преступник.
   - Я спрашиваю: понятно? - повторил Грейчер.
   Гард вновь кивнул.
   - Слава Богу. Так вот, и у организма должен быть  свой  чертеж,  как  у
здания, и свой цемент, скрепляющий клетки  воедино.  Вначале  думали,  что
"чертеж" - это только генетический код клеток... Простите, вы знаете,  что
такое генетический код?
   - Пожалуйста, продолжайте.
   - Отлично. Что же касается "цемента", то  прежде  полагали,  будто  это
электрохимические связи молекул. Но еще в тридцатых годах нашего  столетия
возникла идея биополя,  которое  одновременно  является  и  "чертежом",  и
"цементом" организма. Впрочем, не  совсем  так...  -  Грейчер,  увлекшись,
встал и принялся ходить по кабинету, как ходят профессора по кафедре.  Его
определенно занимала роль учителя,  поскольку  комиссару  полиции  в  этой
ситуации  отводилась  роль  ученика.  -  Да,  не  так.  Листы  чертежа  не
тождественны овеществленному чертежу: построенное здание  есть  здание,  а
чертеж на бумаге остается чертежом. Это понятно? Прекрасно.  Примерно  так
же относится генетический код к биополю.
   - То есть биополе - это организм? - тупо спросил Гард.
   - Да нет же! - поморщился Грейчер. - Это нечто вроде... ну, вроде...
   - Я понял вас так, профессор, что вы работаете над  уяснением  сущности
биополя?
   - Вы полагаете, что сам себе я эту сущность пока не  уяснил?  Благодарю
вас, вы очень любезны!
   Они отвесили друг другу джентльменские поклоны.
   "Один - один", - не без ехидства подумал Гард.
   - В сущности, вы правы, комиссар, - неожиданно согласился профессор.  -
Изучение всего биополя не под силу даже целому институту. Моя  лаборатория
занята определением некоторых его функций, лишь некоторых.
   - Прекрасно, - сказал Гард, меняясь с профессором ролью, как это бывает
в хоккее, когда обороняющиеся вдруг переходят в нападение так стремительно
и неожиданно, что даже забывают сами об обороне.  -  Частный  интерес  Лео
Лансэре тоже лежал в области биополя?
   - Господин комиссар, я уже прошлый раз  об®яснял  вам,  что  в  частные
увлечения своих сотрудников я не вмешиваюсь.
   - То есть вы не знаете, чем занимался Лансэре?
   - Не знаю.
   - Это ложь, профессор.
   - Что вы хотите этим сказать?
   Они стояли посреди кабинета, чуть наклонившись друг к другу.
   - Мне известно, профессор Грейчер, - четко  произнес  Гард,  -  что  вы
знали о сигма-реакции при отрицательном режиме.
   Профессор упал в кресло.
   - Откуда вам известен этот термин, комиссар?!
   - По долгу службы мне приходится узнавать даже то, что я предпочитал бы
не знать никогда в жизни.
   - Но... Впрочем, это не важно, - быстро сказал Грейчер. - Ко мне  часто
обращаются сотрудники за советом. Лео Лансэре не был исключением.
   - Почему вы прежде отрицали это обстоятельство? Каковы резоны  скрывать
от полиции ваше знакомство с работой ассистента? Я слушаю  вас,  профессор
Грейчер!
   - Надеюсь, комиссар, все это не дает вам основания подозревать меня...
   - Почему же не дает? - спокойно перебил Гард. - Не исключено,  что  эти
резоны как-то связаны с гибелью вашего ассистента.
   - Ну знаете...
   Грейчер  по-прежнему  восседал  в  кресле,  по-прежнему  был  похож  на
английского джентльмена, но он уже был не целым  джентльменом,  а  как  бы
собранным из осколков. Он любезно предложил Гарду сесть, но в  голосе  его
уже исчезли нотки превосходства и бесстрашия.
   - Ладно, - сказал он устало. - Я все об®ясню. Я  действительно  знал  о
работе Лансэре. И я скрыл это намеренно. Возможно, это моя  ошибка,  но  в
ней виноваты вы, комиссар. Каково невинному  человеку  оказаться  в  шкуре
подозреваемого убийцы?  Вы  тогда  напугали  меня,  комиссар  Гард,  своим
неприкрытым  подозрением.  В  такой  ситуации  пойдешь  на  все,  лишь  бы
откреститься от обвинения. Какое счастье, что в тот злополучный вечер меня
угораздило быть в клубе!
   - Да, это ваше счастье, - сказал Гард. - Но вы заявили мне  тогда,  что
незнакомы с работой Лансэре, еще не зная, что он убит! Да, профессор!  Как
это понимать?
   Грейчер отшвырнул ручку, она с треском прокатилась по столу.
   - Потому что Лансэре взял с меня слово, что я никому и никогда не скажу
о его работе! Ясно? Когда я не  знал,  что  он  убит,  я  молчал  из  этих
соображений, а когда узнал - из  других.  Вы  довольны  моим  об®яснением,
господин криминалист?
   "Крепкий ответ!" - с невольным уважением подумал Гард.
   - Извините, профессор, я не хотел вас оскорбить ("Отступаю,  отступаю",
- тоскливо подумал комиссар), но моя  обязанность  проверить  все  ходы  и
варианты.
   Оба умолкли не  сговариваясь,  чтобы  передохнуть  после  первого  тура
борьбы. То, что они защищают разные  ворота,  что  от  количества  забитых
голов зависит судьба нераскрытого преступления,  понимали,  вероятно,  они
одинаково. И как только раздался неслышный удар гонга,  они  вновь  заняли
свои места, едва успев  залечить  полученные  раны.  Второй  тайм  начался
атакой комиссара Гарда:
   - Вернемся к работе Лео Лансэре. Итак, в чем ее сущность?
   -  Дорогой  комиссар,  в  науке  есть  вещи,  о  которых  постороннему,
неподготовленному человеку, как вы правильно  заметили,  лучше  не  знать.
Спокойней спится.
   - Я не из пугливых.
   Грейчер пропустил замечание мимо ушей:
   - Работа Лансэре в числе именно таких  работ.  Если  я  изложу  вам  ее
сущность, вы откроете дверь не из лабиринта, а в лабиринт.
   - Об этом я догадывался и прежде,  профессор.  Не  стесняйтесь,  я  вас
слушаю.
   - Хорошо. Я постараюсь быть точным и искренним.  Когда  имеешь  дело  с
таким проницательным умом, как ваш, понимаешь, как опасна неискренность. -
Грейчер улыбнулся, видимо надеясь вызвать ответную улыбку.
   Но Гард не ответил.
   - Позвольте  задать  вам  вопрос:  что  вы  делаете,  когда  вам  нужно
переписать магнитофонную запись с одной ленты на другую?
   - Подключаю магнитофон к магнитофону, - как школьник, ответил Гард.
   - Правильно, - учтиво похвалил Грейчер. - В этом и заключается сущность
поистине великого открытия Лео Лансэре. Да, да, комиссар, великого! И  оно
умерло вместе с ним... Такая трагическая, нелепая смерть! К  сожалению,  я
знаю о его открытии лишь в общих  чертах.  О  многих  важнейших  тонкостях
Лансэре благоразумно умолчал. Благоразумно  ли,  комиссар?  Не  исключено,
если бы он посвятил всех нас в тонкости своего изобретения, ему не было бы
смысла умирать? Впрочем, я, кажется, касаюсь не своей области знаний...
   - В чем же сущность открытия Лансэре? - перебил Гард.
   Профессор наклонился к комиссару:
   - В перевоплощении одного человека в другого.
   Голос Грейчера звучал глухо. Гард вздрогнул,  и  профессор  уловил  это
движение.
   - Вот так же и я реагировал в первое мгновение, - понимающе сказал  он.
- Я тоже подумал, не  сходит  ли  бедняга  с  ума...  Так  вот,  когда  вы
подключаете магнитофон к магнитофону, вы тем самым переводите  информацию,
содержащуюся в одном аппарате, в  другой.  Но,  как  я  уже  говорил,  вся
информационная  совокупность  человеческого  организма,  определяющая  его
физический облик, заключена в биополе. Лансэре, примитивно говоря, удалось
осуществить перезапись этой информации с одного организма на другой. Точно
так же, как если бы запись нашего первого магнитофона переходила на  ленту
второго магнитофона, а запись второго - одновременно на ленту первого.
   - То есть двое людей как бы меняются биополями?  -  Голос  Гарда  снова
выдавал его волнение.
   - Не как бы, - поправил профессор, - а именно меняются!  Ваш  организм,
если в него вложить мое биополе, перестроится  так,  что  вы  примете  мой
облик, а я - ваш.
   - А сознание останется прежним, - сказал Гард утвердительно.
   - Откуда вы знаете? - удивился профессор.
   Гард не удостоил его ответом.
   -  Скажите,  Грейчер,  -  сказал  он,  -   идея   Лансэре   практически
осуществима? Или это гениальная догадка?
   - Клянусь, мне неизвестно, достиг ли он успеха. Думаю,  на  современном
этапе развития науки и техники...
   - Я могу догадаться, что вы  хотите  сказать,  но  тут  уж  можете  мне
поверить: Лансэре был близок к осуществлению задуманного. - Гард встал  со
стула, закурил, подошел к окну. Не оборачиваясь, спросил:  -  И  если  это
действительно так, то  прикиньте,  пожалуйста,  профессор  Грейчер,  какую
форму могла бы иметь установка, осуществляющая перезапись биополя?
   - Я не знаю множества важных деталей...
   - Это я уже слышал. Но  пофантазируйте,  пофантазируйте!  Ученые  любят
фантазировать, не правда ли?
   - Какую форму? - переспросил Грейчер.
   - Ну да, займет ли установка целое здание или поместится в комнате  или
в портсигаре?
   - Полагаю, размеры комнаты будут наиболее реальными...
   - Благодарю вас.
   Грейчер промолчал. Перед уходом Гарда он еще раз попробовал улыбнуться:
   - Я же говорил вам, комиссар, что вы открываете дверь в лабиринт.
   - Я попытаюсь найти и выход из него, - серьезно сказал Гард.
   Покидая кабинет профессора, он подумал еще о том, что  они  проговорили
не менее часа и все это время их странным образом ни разу не  побеспокоили
ни  телефонными  звонками,  ни  приходом  сотрудников.  Впрочем,   желание
избежать свидетелей и необходимость сосредоточиться могли быть у  Грейчера
вполне естественными...
   "Размером с комнату, - думал Гард, садясь в машину.  -  Ах,  профессор,
все  же  неважный  вы  психолог!  Я  бы  на  вашем   месте   для   большей
убедительности поместил бы всю установку на острие иглы!"


   - Луиза, опишите мне подробно  часы,  которые  пропали  вчера  вечером.
Кроме того, заметили ли вы, чтобы ваш муж собирал какой-нибудь аппарат?
   У Гарда уже не было возможности учитывать состояние  Луизы,  измученной
допросами. Решительность  и  властность,  с  которых  он  начал  разговор,
применялись  им  даже  в  тех  случаях,  когда  он  добивался  ответов  от
умирающих, торопясь обогнать смерть.
   Вероятно, тон комиссара был  столь  непререкаем,  что  Луиза  мгновенно
оценила важность обстановки. Она ответила сразу и четко:
   -  Никаких  аппаратов  Лео  дома  не  собирал,  комиссар.   Часы   были
серебряными, перешли по наследству от деда Лео. Большая луковица. Механизм
испорчен... Что-нибудь случилось, комиссар?
   В последней фразе уже звучал испуг.
   - Нет, Луиза, все идет как надо. Когда вы видели часы в последний раз?
   - Дней пять назад. Да, дней пять... Лео спал, Юл играл  в  его  комнате
часами. Я вошла, разбудила Лео, он увидел часы в руках сына и рассердился,
и на меня тоже: почему я недоглядела. Потом...
   - Потом?
   - Он убрал часы в ящик стола... Нет, не убрал. Сделал движение,  словно
хочет туда их положить, а положил ли, я не помню... Это важно, комиссар?
   - Больше вы часы не видели?
   - Нет.
   - А сын?
   - Не знаю.
   - Спросите, Луиза.
   - Сейчас?
   - Да. При мне.
   - Юл! - позвала Луиза. - Юл, иди сюда!
   За Юлом все же пришлось сходить. Он оказался не по возрасту  длинным  и
тощим мальчиком, очень похожим на Лео Лансэре, если судить по фотографиям.
Когда Юл предстал перед комиссаром, Гарду на мгновение стало не  по  себе:
он  подумал  о  том,  что  должна   была   почувствовать   Луиза,   увидев
перевоплощение отца в сына.
   Юл исподлобья глядел на комиссара.
   - Скажи, сынок, - мягко произнесла Луиза, чуть наклонившись к Юлу, - ты
не видел папины часы? Помнишь, после того как папа отобрал их у тебя.
   - Вчера, - сказал мальчуган.
   - Что - вчера? - быстро спросил Гард.
   Юл вцепился в юбку матери и испуганно посмотрел на Гарда.
   - Не мешайте, пожалуйста, комиссар, - тихо сказала Луиза.  -  Ты  видел
часы вчера, Юл?
   - Ага.
   - Где?
   - У папы. Он показал мне их и сказал...
   - Что? - в один голос спросили Гард и Луиза.
   - Мама, а что такое "слава"?
   - Папа сказал это слово?
   - Ага.
   - А еще что он сказал?
   - А еще он показал мне часы.
   Гард с Луизой переглянулись.
   - Мам, а папа скоро придет?
   Гард поморщился, увидев слезы на лице  Луизы.  Он  с  трудом  переносил
мелодраматические сцены, даже если для них был повод.
   Спустя пять минут, сидя в "ягуаре", он чуть ли не  вслух  произнес:  "К
черту! Аппарат был вмонтирован  в  часы?  Часы  похищены?  Алиби  Грейчера
непробиваемо. Пропади все пропадом, надо выспаться!"
   Выход из тупика пока не находился.



        5. ЛОГИКА И ИНТУИЦИЯ

   Пожалуй, в профессии сыщика Гарда более всего привлекала  та  блаженная
пора, когда можно было подводить итоги. Сидение в засадах, ночные бдения в
чужих домах, где только-только произошли убийства,  допросы  и  погони,  -
разве все это могло идти в сравнение с тишиной гардовской квартиры, когда,
лежа одетым на тахте, комиссар связывал и развязывал узелки противоречий и
доказательств,  совершая  в  уме  многочисленные  построения,   сложностью
могущие поспорить с абстракциями математиков.  Гард  никогда  не  славился
действием, он  плохо  стрелял,  неважно  правил  автомобилем,  не  обладал
феноменальной физической силой и  способностью  валить  противника  с  ног
одним ударом. Но для своих подчиненных и для начальства он был  человеком,
обладающим таинственной способностью догонять не догоняя и попадать в цель
без единого выстрела.
   В наш современный век борьба с преступным миром уже немыслима без  ума:
схватить преступника за руку можно лишь в тех случаях, когда убийца  бывал
глуп или когда сыщик бывал  удачлив.  И  так  же  как  преступники  научно
разрабатывали свои действия, так же научно их следовало расшифровывать.
   Вот почему злые языки утверждали, что  у  Гарда  есть  какая-то  тайная
агентура, какие-то свои "глаза и уши", рассованные всюду и  везде,  всегда
приносящие ему успех. Никто из ближайшего окружения комиссара, кроме разве
верного Таратуры, не мог понять, что период накопления фактов  сменялся  у
Гарда периодом обдумывания и размышления, где логика окрылялась интуицией,
которая, в сущности, та же логика, но только  более  своенравная  и  менее
осознанная.
   А поскольку изыскания Гарда совершались "при закрытых дверях", в полном
одиночестве и, как правило, в ночные часы, его коллеги и пустили  слухи  о
гардовской агентуре, так как в мистику сегодня никто уже не верил. В самом
деле, вечером,  уходя  из  управления,  комиссар  оставлял  полицейских  в
состоянии прострации и полной беспомощности, а утром мог  прийти,  собрать
всех в своем рабочем кабинете и спокойно дать точный адрес убийцы или,  по
крайней мере, верный путь поиска.
   Обычно, как и на этот раз, Гарда поднимал на ноги будильник. Он  ставил
его на три часа ночи, чтобы до этого времени слегка освежиться сном, и  по
первому звону вскакивал на ноги, лихорадочно одевался, застегивался на все
пуговицы, выпивал чашку холодного кофе, приготовленного еще  с  вечера,  и
садился за письменный стол.
   На столе не должно было лежать ни  одной  бумажки.  Мыслить,  пользуясь
записями. Гард не умел. Он считал,  что  лишь  тогда  возможен  эффект  от
размышлений, когда все детали и факты преступления "отлежались", "осели" в
голове, обеспечивая ту легкость перетасовок и  перестановок,  без  которых
невозможно построить ни одной версии.
   Горела настольная лампа, и еще над кроватью, у самого изголовья,  мягко
светило бра. Шторы на окнах были приспущены, так что свет уличного фонаря,
расположенного напротив комнаты Гарда,  не  отвлекал  внимания  комиссара.
Всеобщий покой и тишина были как бы внешней оболочкой, не  пропускающей  в
мозг Гарда ничего постороннего, но и не  выпускающей  из  него  ни  единой
мысли.
   "Два загадочных убийства  подряд,  -  думал  Гард,  -  это  уже  третья
загадка!"  Пожалуй,  эта  мысль  была   ключевой   ко   всем   последующим
рассуждениям комиссара. Действительно, практика показывала, что в  среднем
из двенадцати убийств, совершаемых в  городе  за  неделю,  почти  все,  за
исключением,  быть  может,  какого-нибудь   одного,   раскрываются   почти
немедленно. Или  преступник  не  успевал  далеко  уйти  и  его  хватали  в
ближайшем кабачке, где он пропивал  награбленные  деньги,  или  оставались
четкие следы, указывающие направление  поиска,  или  всевидящие  свидетели
давали точные приметы, или...
   А тут в один вечер - две загадки!
   Такого не было давно.
   Наиболее загадочным Гард считал убийство Лансэре. Все было  бы  просто,
если бы не алиби Грейчера. Кому,  кроме  профессора,  могла  потребоваться
смерть Лансэре? И часы? Никому. А раз никому -  значит,  преступником  мог
быть кто угодно. Тут хоть бери кофейную гущу:  она  подскажет  тебе  ровно
столько вариантов, сколько может подсказать реальная действительность.
   Если исключить Грейчера, то Лансэре могли убить ВСЕ  -  самая  страшная
для криминалиста версия. В  число  подозреваемых  включались  и  Луиза,  и
полицейский, первым вошедший в дом, и даже  Таратура,  и  любой  прохожий,
которого можно было остановить на  улице  и  с  равным  успехом  проводить
допрос, и  предводитель  гангстеров  Эрнест  Фойт.  И  лишь  два  человека
наверняка оставались вне подозрения: Пит  Морган,  который  погиб  на  час
раньше  гибели  Лансэре,  и  сам  комиссар  Гард,  который  мог  за   себя
поручиться.
   Ну а если бы Гарда вызвал на допрос другой комиссар  полиции?  Где  был
Гард в момент убийства Лео? Пожалуйста: он был в  квартире  Пита  Моргана.
Морган был убит в семь вечера, комиссар прибыл туда час спустя, а в девять
тридцать пальцы сомкнулись на шее Лансэре. Алиби Гарда - налицо. "Нате-ка,
выкусите!" -  неожиданно  подумал  Гард,  представив  себя  на  допросе  у
комиссара полиции.
   Но - стоп! Эрнест Фойт не мог убить Пита Моргана, потому что с шести до
семи тридцати сидел в кафе. Профессор Грейчер не мог  убить  Лео  Лансэре,
потому что с девяти до десяти тридцати был в клубе "Амеба". Но что  первый
делал через час после гибели Моргана, а второй за час до  смерти  Лео?  На
это