бежден.
   Однако вид голых бетонных стен, унылый отзвук собственных шагов, низкий
потолок, как и всегда, подействовали на Дитриха давяще. Он поспешил пройти
коридор, без задержки проманипулировал с очередным циферблатом и  очутился
на дне тесного, как в  средневековой  башне,  спирального  хода.  Сотня  с
лишним ступеней наверх, затем прикосновение к еле заметной кнопке, и  круг
потолка над головой уплыл в сторону, открывая проколотый  звездами  зрачок
неба. Дитрих поспешно выскочил наружу, и люк колодца сам собой задвинулся.
Капельки росы слабо поблескивали  на  траве,  там,  где  только  что  было
отверстие.
   Это был городской парк, расположенный на площади  Вознесения,  у  самой
ратуши, что в трех кварталах от дороновского  особняка.  Озираясь,  Дитрих
перешагнул изгородь, как хорошо  тренированный  спортсмен,  и  зашагал  по
тротуару - запоздалый прохожий, отрезанный от дома бездействием городского
транспорта. Луна, к счастью, снова была  за  облаками,  и  мрак  скрыл  бы
бесшумный прыжок Дитриха от любого, кто стоял бы даже в десяти  метрах  от
ограды парка.
   Гард жил неподалеку, всего полчаса ходьбы, но Дитрих скоро  понял,  что
спокойно дойти до жилища Гарда будет не так-то  просто.  Едва  он  пересек
Центральную улицу, как в одном из переулков раздался душераздирающий  крик
женщины, зовущей на помощь. Дитрих мгновенно нырнул в ближайший под®езд, и
очень скоро мимо протопали,  тяжело  дыша,  какие-то  люди,  запихивая  за
пазуху только что награбленные вещи. Прошло минут пять, в течение  которых
не хлопнула ни одна дверь и не донесся звук ни одного голоса. Дитрих вновь
вышел на улицу, но пошел в сторону, прямо противоположную той, что вела  в
зловещий переулок: его следов на месте ограбления быть не должно.
   Сделав крюк, он остановился на углу какой-то улочки, достал  фонарик  и
зажег его, чтобы выяснить, где он находится. Но тут же на  свет  фонарика,
как бабочки на луч, сбежались  какие-то  жалкие  существа,  трясущиеся  от
страха, - две молодые  женщины,  мальчишка  лет  пятнадцати  с  порванными
брюками и здоровый парень  спортивного  вида,  у  которого  зуб  форменным
образом не попадал на зуб. Дитриху пришлось солгать, сказав,  что  он  уже
пришел домой и потому не может  сопровождать  перепуганных  людей,  и  они
разочарованно поплелись дальше, кроме здорового парня, который сказал:  "Я
останусь в вашем под®езде: я не могу, здесь на каждом шагу грабят".
   С трудом отделавшись от него, Дитрих зашагал вперед, думая о  том,  как
это страшно - одиночество. Именно о нем он думал, потому что не боялся  ни
темноты, ни мрачных переулков, ни  грабителей,  ни  даже  смерти,  которая
может явиться сейчас из-за любого угла. Он думал об  одиночестве,  которое
преследовало его даже в самых освещенных залах дороновского особняка в  те
вечера, когда генерал давал обед многочисленным гостям.
   Дитрих был до такой степени одинок, что не принадлежал даже себе, боясь
сам с собой разговаривать, чтобы не сболтнуть лишнего. Он потерял  все  на
свете, когда пришел работать к Дорону, хотя были у него и мать, и  сестра,
и какие-то друзья. Все это исчезло, все это пришлось  забыть,  стереть  из
памяти. Ему было, вероятно, немало лет, хотя  он  выглядел  человеком  без
возраста. Худой, остроносый, весь  состоящий  словно  из  пружин,  которые
могли натягиваться в минуты опасности и сжиматься,  когда  он  существовал
рядом с Дороном, всегда покорный ему и беспощадный.
   Сказать, что жизнь потеряла для него смысл, было  нельзя,  потому  что,
получая много денег, он зачем-то копил их, вероятно  надеясь  на  какие-то
изменения в своей судьбе. Но откуда они могли прийти,  эти  изменения,  не
знал сам Господь Бог.
   Итак, он шел по ночному городу без  всякого  страха,  заботясь  о  том,
чтобы  точно  и  быстро  выполнить  приказание  Дорона.  Он  понимал,  что
случилось что-то сверхисключительное, если генерал в собственном  доме  не
может говорить вслух, но не хотел и не умел связывать неприятности шефа  с
отключением электроэнергии  во  всем  городе,  с  погруженными  в  темноту
улицами  с  вспыхнувшими,  как  эпидемия,  грабежами,  с  хаосом,  который
подкрадывался к его стране огромными шагами. У него была  цель,  четкая  и
ясная, и он шел к своей цели, как амок, не способный сбиться с  пути,  как
бы и кто бы его ни сбивал.
   ...Гард спал без сновидений - вероятно, потому, что у него были крепкие
нервы,  хотя  и  очень  нервная  работа.  Еще  покойный   учитель   Гарда,
небезызвестный  Альфред-дав-Купер,  говорил:  "Сыщику  по  горло   хватает
реальных кошмаров, чтобы еще видеть их во сне!"
   В прихожей маленькой квартирки Гарда, состоящей всего из  трех  комнат,
стоял упакованный чемодан, который оставалось только взять в  руки,  чтобы
выкинуть из головы всякие мысли о службе, заботах  и  кошмарах.  Все,  что
делал Гард, он делал обстоятельно, и потому он предпочел  заранее  уложить
чемодан, хотя утром у него было бы достаточно времени до  самолета.  Билет
был в кармане, такси подали бы точно в указанное время, а спать позже семи
утра Гард все равно не мог, даже если ложился глубокой ночью.
   "Ах, черт возьми! - подумал он за минуту до того, как заснуть.  -  Черт
возьми, дождался-таки первого дня отпуска!.." - и  блаженство,  разлившись
по всему телу, окончательно освободило Гарда от служебных  дум.  Когда  он
погасил свет и закрыл глаза, ему тут же замерещилось  море,  и  аккуратная
вилла на самом берегу, и безмятежность, и счастье неведения, и  желанность
безделья.
   Проснулся он  от  осторожного  стука  в  дверь  и  тут  же  понял,  что
проснулся: во сне ему никто постучать не мог, так как Гард  не  знал,  что
такое сновидения. Он прислушался. Стояла мертвая тишина, и  первой  мыслью
его было: "Неужели служба?" - хотя странно, что посыльный стучит в  дверь,
вместо того чтобы позвонить. Померещилось? Увы, всегда,  когда  мы  только
произносим это слово, все стуки немедленно повторяются,  чтобы  услышавший
их мог сказать сам себе: "Нет, не померещилось".
   "И вряд ли со службы", - еще  подумал  Гард,  поскольку  в  полицейском
управлении прекрасно знали его телефон.
   Он дернул шнурок бра, но свет почему-то не  зажегся.  Тогда  он  встал,
ощупью добрался до  выключателя,  но  лампа  под  потолком  все  равно  не
зажглась. А стук уже стал более резким и настойчивым.
   Тогда Гард достал из письменного  стола  браунинг,  набросил  на  плечи
халат, сунул оружие в карман и уже  перед  тем,  как  двинуться  к  двери,
глянул на фосфоресцирующие  стрелки  часов.  У  Гарда  давно  выработалась
привычка смотреть на часы всякий раз, когда он просыпался ночью:  а  вдруг
потом для кого-нибудь это окажется важным, и когда тебя спросят, что  было
в три часа ночи, когда ты проснулся, и ты ответишь, что  ничего  не  было,
кроме тишины, кто-то сделает вывод, что убийство произошло не в это время,
а раньше или позже, и это поможет уличить убийцу.
   Итак, часы показывали  начало  четвертого.  Гард  подошел  к  дверям  и
повернул замок. Спрашивать "кто там?" было бессмысленно. Грабители  обычно
не стучат, а открывают дверь отмычкой. Убийцы стреляют в окна,  а  достать
окно гардовской квартиры,  находящееся  на  втором  этаже,  им  ничего  не
стоило, если взобраться на любое из трех деревьев,  растущих  прямо  перед
домом. Полиция была Гарду  не  страшна,  друзьям  он  был  всегда  рад,  а
просители так поздно не приходят по пустякам. Наконец, на случай ошибки  в
кармане халата лежал браунинг, пользоваться которым Гард умел.
   Дверь  открылась,  в  переднюю  стремительно  вошел   человек,   быстро
произнес: "Закройте дверь, пожалуйста" - и щелкнул фонариком, направив его
не на Гарда, а на свое лицо.
   - Я Дитрих, секретарь Дорона. Простите за беспокойство,  Гард.  У  меня
поручение от генерала.
   - К сожалению, - сказал Гард, - в квартире перегорели пробки...
   - Вы ошибаетесь, - прервал его Дитрих. - Электричество выключено везде.
   - Вот как?!
   - Гард, Дорон хочет вас видеть.
   Комиссар полиции ничего не ответил, а лишь молча взял Дитриха под  руку
и провел в гостиную. Фонарь, который Гард взял  из  рук  Дитриха,  осветил
кресло.
   - Присядьте, мне неловко говорить с вами в таком виде.
   Через три минуты, наскоро одевшись. Гард вошел в комнату к Дитриху. Сев
в кресло напротив, он прикрыл глаза и произнес:
   - Так я вас слушаю, Дитрих.
   - Я уже сказал, комиссар, - повторил Дитрих, - генерал...
   - Он не мог прислать за мной хотя бы завтра днем?
   - Вероятно, нет.
   - Очень жаль, - сказал Гард. -  Завтра  днем  я  был  бы  отсюда  очень
далеко...
   Дитрих не оценил шутки и серьезно сказал:
   - Я думаю, Гард, мне пришлось бы ехать за вами даже на край света.  Как
я понял, вы так нужны Дорону, что мне ведено без вас не возвращаться.
   Гард закурил предложенную Дитрихом сигарету и задумался. Было похоже на
то, что отпуск повисает на волоске: от Дорона пока еще  никто  не  получал
пятиминутных заданий, если они  не  сводились  к  производству  одиночного
выстрела из-за угла.
   - Хорошо, - сказал Гард. - Мне нужно  переодеться.  Мое  управление  не
должно знать об этой встрече?
   - Нет, - коротко ответил Дитрих.
   - Отлично, - сказал Гард.
   В спальне, где он переоделся, все осталось нетронутым  -  ни  раскрытая
постель, ни пижама, небрежно брошенная на спинку стула, ни  теплые  ночные
тапочки, стоящие у кровати. Ко всему прочему Гард быстро написал на листке
бумаги: "3:15 ночи. Дитрих от Дорона. Иду" -  и  сунул  его  под  подушку.
Когда имеешь дело с людьми типа Дорона, предосторожность необходима.
   Еще через минуту они молча шагали по темному городу. За все время  пути
и даже тогда, когда Дитрих привел Гарда в парк, открыл  колодец,  а  затем
провожал до самого бункера, комиссар не задал ни одного вопроса, прекрасно
понимая, что с ответами все равно придется подождать до встречи с Дороном.
   Генерал ждал их  в  бункере,  стоя  на  середине  крохотного  кабинета,
скопированного с того большого, в котором Гарду уже приходилось бывать.
   - Я рад, - сказал Дорон, движением руки приглашая Гарда сесть в кресло.
- Я рад. - Он помолчал, затем кивком отпустил  Дитриха  и  неожиданно  для
Гарда сказал: - Я буду играть с вами в открытую. Это  тоже  маневр,  но  я
хочу одного: поймите, Гард, что откровенность с  вами  -  моя  единственно
выигрышная тактика.
   Затем он  спокойно  и  неторопливо  рассказал  Гарду  о  всех  событиях
сегодняшнего дня, не утаив ни одной мелочи, даже  того,  что  член  Совета
Саймак-младший кричал на него: "Не прикидывайтесь  дурачком,  генерал!"  С
невольным уважением Гард смотрел на Дорона, который  ухитрился  не  терять
достоинства и ума в такой опасный момент.
   Когда генерал умолк, Гард сказал:
   - Вам нужен Миллер?
   - Да, - сказал Дорон.
   - Его должен найти я?
   - Да, - сказал Дорон.
   - Вы понимаете, генерал, что это чрезвычайно трудно сделать?
   - Я не беспокоил бы вас, комиссар, если бы думал, что это легко. Задача
по плечу лишь талантливому человеку.
   И Гард понял, что Дорон  не  льстит  ему,  что  это  не  комплимент,  а
истинное убеждение генерала.
   - Благодарю вас, - сказал Гард.
   - Вы, конечно, понимаете, - продолжал Дорон, - что после вашего  успеха
я буду неоплатным должником...
   - Задача не просто трудная, - как бы размышляя вслух, сказал Гард, - но
и опасная.
   - Знаю, - подтвердил Дорон. - И потому дело не в том миллионе  кларков,
которые вы получите. Они не окупят риска. Но  согласитесь:  более  важной,
интересной и ответственной операции у вас до сих пор не было.
   - Что вы хотите сделать с Миллером? - спросил Гард.
   - Надежно спрятать. Эти ученые не умеют скрываться. День, ну, два  его,
может, и не найдут, а потом...
   - Но Чвиз, генерал...
   - Случайность. И потом, Чвиза я искал в тысячу раз менее  усердно,  чем
теперь ищу Миллера.
   - Допустим, я найду Миллера и вы его перепрячете. А потом?
   - Я уверен, он поймет, что нам нужно стать союзниками.
   - Зачем?
   - Затем, чтобы реальная власть в государстве оказалась в наших руках.
   - Диктатура?
   - Да. Но диктатура двоих.
   - Вы уберете Миллера, когда достигнете цели, генерал?
   - Нет. Без него я бессилен.
   - А если он откажется?
   - Разумный человек отказаться не должен.
   - Вы уверены, генерал, что Миллер именно такой?
   - Надеюсь.
   - Значит, я должен помочь вам сесть в седло?
   - Да.
   - И спасти?
   - Да.
   - Разрешите подумать?
   - Конечно.
   ...Это крупная игра, в которой ничего не стоило сломать себе шею. Дорон
откровенен, он умный  человек  и  прекрасно  понимает,  что  сейчас  иначе
говорить нельзя. Миллион кларков получить, конечно, можно, но что будет со
страной потом? Предусмотреть, как поведет  себя  Дорон,  став  диктатором,
невозможно. Как поведет себя Миллер - тоже. Это зависело  от  того,  какой
Миллер из тех двух остался. Судя по всему. Двойник, но все может быть... С
другой стороны, отказаться от  его  поисков  сейчас  уже  невозможно:  нет
гарантии, что тогда удастся выбраться из этого убежища живым. Кроме  того,
судьба страны  Гарду  тоже  не  безразлична,  а  его  вмешательство  может
привести к существенным коррективам плана Дорона.
   - Генерал, - сказал Гард, - гарантировать успех, как вы понимаете, я не
могу.
   - Понимаю.
   - Но Миллера я искать буду.
   - Спасибо.
   Дорон встал и пожал комиссару полиции  руку.  Потом  вынул  из  кармана
толстую пачку банкнотов:
   - У вас будут расходы.
   - Конечно.
   Гард взял деньги:
   - Сроки?
   Дорон развел руками:
   - В идеале - час назад. - Дорон нашел в себе силы улыбнуться.
   И тут же бесшумно появился Дитрих.



        13. ЗОЛОТАЯ КОРОНКА

   - Фред, нам лучше выйти на улицу, - сказал Дэвид Гард. - У меня к  тебе
очень сложное дело, и чрезвычайной секретности.
   - Если ты мне скажешь,  что  расследуешь  преступление  самого  Господа
Бога, я не удивлюсь, - сказал Честер. - Сегодня очень странный день...
   - Чем же?
   -  Днем  я  удостоился  чести  разговаривать  с  нашим  президентом   в
"Указующем персте", а ночью ко мне является сам комиссар полиции. Разве не
странно?
   - Ты прав, Фред. Выйдем.
   Кромешная тьма окружила их, и только над  ратушей,  в  восточной  части
города, чуть-чуть обозначился рассвет. Это было время самого крепкого  сна
и самых кровавых преступлений.
   Они сделали несколько шагов по улице, и Честер сказал:
   - Ты уверен, что мы не налетим на столб?
   - Ты действительно видел президента? - спросил, останавливаясь, Гард.
   -  Как  тебя  сейчас,  -  ответил  Фред,   хотя   лица   Гарда   он   в
действительности разглядеть не мог.
   - Это был, Фред,  один  из  пяти  президентов,  существующих  сейчас  в
стране.
   - Что-что? - сказал Честер. - Ты серьезно?
   - Работа Миллера, - ответил Гард. - Слушай, старина, внимательно.
   И Гард коротко изложил Фреду свой разговор с генералом Дороном.
   - Дэвид, - выслушав, сказал Честер и коснулся рукой плеча Гарда, - я  в
полном твоем распоряжении. Что мне делать?
   - Я думаю, - сказал Гард, - у Миллера могло быть лишь  две  цели:  либо
захват власти, либо желание наказать сильных мира сего...
   - А может, он просто шутник? - сказал Честер.
   - Так не шутят, Фред. Если бы Миллер хотел посмеяться, он сделал бы  не
пять президентов, а пять Линд.
   - Убедил! - воскликнул Честер. - Но я потерял нить рассуждении.
   - Сейчас восстановим. У Миллера могут быть две цели. Какую  из  них  он
преследует, зависит от того, каков сам Миллер. Мы пришли,  Фред,  к  тому,
что остается для нас извечной загадкой...
   Они помолчали, сделав несколько шагов по тротуару. Затем Честер сказал:
   - Предположим, действует настоящий Миллер. Если  ты  его  найдешь,  его
нельзя передавать в руки Дорона. Тебе это ясно, Дэвид?
   - Так же, как и то, что нельзя передавать Дорону Миллера-двойника.
   - Об®ясни.
   - Они же мгновенно сговорятся!
   - Это не так просто, Дэвид, - сказал Честер. - Если они не договорились
прежде, почему ты думаешь, что найдут общий язык теперь?
   - Потому, что прежде они не были равными.
   - Тогда Миллер сам найдет путь к Дорону, став  ему  равным.  Без  твоей
помощи. О, это будет хорошая пара коней в одной упряжке!
   - И тогда, Фред, моей задачей должна стать задача помешать их единению.
   - Пожалуй, ты прав.
   - Подводим итог: если я нахожу Миллера, я должен  начинать  собственную
игру. Верно?
   - Ты крепко рискуешь, Дэвид.
   - Нет! Посуди сам, Фред: если Миллера найдут без меня, Дорон  не  может
иметь ко мне претензий. А если я найду Миллера и перепрячу его от  Дорона,
генералу - крышка и он ничем не сможет мне угрожать.
   Фред с уважением посмотрел на Гарда.
   - Теперь я понимаю, - сказал он,  -  почему  ты,  оставаясь  порядочным
человеком, все же ухитряешься делать  карьеру,  старина.  У  меня  так  не
получается... Как ты будешь искать Миллера?
   - К сожалению, в этом деле ты мне плохой советчик... Но помощником быть
можешь, одному мне вообще не справиться.
   - А может, Миллер совсем не спрятался, а удрал?
   - Все может быть, старина, все может быть...
   - Тогда ищи ветра в поле.
   - Попробую. Придется для начала выяснить, где его жена, где Таратура...
   - Он в городе, - сказал Честер. - Вчера я говорил с ним по телефону.
   - Ну-ка, ну-ка! - оживился Гард.
   - Он разыскал меня в "Указующем  персте",  когда  я  мило  беседовал  с
президентом, и обещал прийти, но не пришел.
   - Почему?
   - Не знаю. Гард. Я прождал его лишних полчаса, а потом понял, что он не
придет.
   - Таратура сказал что-нибудь такое, что заострило твое внимание?
   - Нет, Гард, ничего особенного. Он очень удивился, что я сижу  рядом  с
президентом.
   - Странно... И про Миллера ничего?
   - Ни единого слова.
   - Жаль. Там, где Таратура - там и Миллер...  Как  ты  думаешь  все  же,
остался двойник или настоящий?
   - Ну, Дэвид, ты всегда был мастер задавать вопросы.
   - Но что подсказывает твоя интуиция?
   Честер задумался:
   - Иногда мне кажется, что двойника вообще не было. Был просто кошмарный
сон. И все.
   - Но ты же видел одного из них в гробу? Там, у Бирка! - сказал Гард.
   - И это могло быть сном.
   - Знаешь, Фред, я все понимаю умом, однако никак не  могу  смириться  с
тем, что двойники похожи друг на друга, как  близнецы.  Даже  у  настоящих
близнецов могут быть разные глаза, рябинки не там... А  тут  -  копия?  Ты
уверен, что тот, в гробу, был копией?
   - Это было страшно, Дэвид, - признался Честер. - Прошло уже  три  года,
но физиономия покойника стоит  перед  моими  глазами,  хотя,  наверное,  в
действительности он давно уже сгнил.
   - Сгнил? - сказал Гард и вдруг остановился как вкопанный.  -  Фред,  ты
дал сейчас великолепную мысль! Если Миллеров  действительно  было  двое  и
если один из них - химический,  то  процесс  разложения  трупа,  возможно,
происходит  как-то  иначе!  Нейлон,  например,  остается  целехонький,   а
полотняная рубашка сгниет дотла, - так и тут, и мы можем...
   - Ты хочешь сказать, что Двойник из нейлона?
   - Нет, Фред, я хочу сказать, что Двойник - химический и что ему от роду
всего три года, а не под сорок, как настоящему Миллеру!
   - Ах, Дэвид, чтобы строить гипотезы, надо быть специалистом. А  что  мы
понимаем с тобой в химии?
   - Да  ошибаешься,  старина,  -  это  дело  не  столько  химии,  сколько
криминалистов. Не будем терять времени.
   ...Хозяина фирмы "Спи спокойно, друг!" мучила бессонница.  В  последние
дни хоронили довольно влиятельных в  столице  людей,  и  он  был  вынужден
присутствовать на всех церемониях. Теперь  же,  едва  закрыв  глаза,  Бирк
видел им же придуманные факелы, слышал траурную музыку и не мог отделаться
от красных фейерверков, букетом расцветавших в небе, когда  гроб  медленно
опускали в землю.
   Потом,  когда  праздник  похорон  заканчивался,  из  темноты  выплывало
плачущее лицо старшего смотрителя. Он рыдал  так