х  опередили  ребята  из  бригады
техобслуживания, которые увезли Элизабет в больницу. Тогда они  быстренько
отыскали другой джип, немного его помяли и подменили им джип мисс Элизабет
Рофф до того, как на место аварии прибыли полицейские.
     - Вы все время говорите "они", - заметил Рис.
     - Тот, кто стоял за всем этим, имел сообщников.
     - Но кому надо убивать меня? - спросила Элизабет.
     - Тому, кто убил вашего отца.
     На  какую-то  долю   секунды   ее   охватило   чувство   нереальности
происходящего, словно все это происходило не с ней. Словно кошмар  вот-вот
рассеется как дым.
     - Вашего отца убили, - продолжал Макс. - Ему  подсунули  провожатого,
который и убил его. Ваш отец поехал не  один  в  Шамони.  С  ним  был  еще
кто-то.
     Когда Элизабет заговорила, голос ее звучал глухо, как из гроба.
     - Кто?
     Макс взглянул на Риса и сказал:
     - Ваш муж.
     Слова, казалось, долетали до нее откуда-то издалека, звуча то громче,
то угасая совсем, и ей показалось, что она сходит с ума.
     - Лиз, - сказал Рис, - в день смерти Сэма меня там не было.
     - Вы были в Шамони вместе  с  ним,  господин  Уильямз,  -  настойчиво
повторил Макс.
     - Это правда, - Рис теперь обращался только к Элизабет. - Но уехал  я
до того, как они двинулись в горы.
     Элизабет взглянула на него.
     - Почему ты мне не говорил об этом?
     Он засмеялся, но затем, казалось, приняв какое-то решение, продолжал:
     - Я ни с кем не решался говорить об этом. В течение  последнего  года
кто-то целенаправленно и упорно саботировал "Роффа  и  сыновей".  Делалось
это весьма хитроумно и на поверку выглядело как цепь случайных инцидентов.
Но мне показалось, что за всем этим просматривается определенная  система,
и я поделился своими соображениями с Сэмом, и  он  решил  нанять  частного
сыщика для проведения независимого расследования.
     Элизабет знала, что последует за  этими  словами,  и  одновременно  с
чувством невероятного облегчения к ней пришло чувство глубокой вины  перед
Рисом. Оказывается, ему все было известно о тайном отчете.  Ей  надо  было
сразу ему все рассказать, а не таиться.
     Рис повернулся к Максу.
     - Сэму был предоставлен отчет о расследовании, который подтвердил мои
подозрения. Он попросил  меня  приехать  в  Шамони,  чтобы  обсудить  план
действий. Я поехал. Мы решили, что, пока не найдем  виновника,  будем  все
держать в тайне, -  в  его  голос  закралась  горечь,  -  однако  кому-то,
очевидно, что-то стало известно об этом. Вероятнее  всего,  Сэм  и  погиб,
потому что этот "кто-то" понял, что мы вот-вот доберемся до него. Отчет же
исчез.
     - Он попал ко мне, - сказала Элизабет.
     Рис вопросительно посмотрел на нее.
     - Он был среди личных вещей Сэма, - ответила она на его немой вопрос,
затем сказала, обращаясь к  Максу:  -  В  отчете  утверждается,  что  этот
"кто-то" являлся одним из директоров Совета "Роффа и сыновей". Но  ведь  у
каждого из них большой пакет акций концерна.  Никак  не  пойму,  зачем  же
ставить палки в собственные колеса?
     - Затем, миссис Уильямз,  -  пояснил  Макс,  -  чтобы  спровоцировать
панику, которая заставит банки затребовать обратно свои кредиты. Тем самым
они хотели заставить вашего отца решиться на свободную продажу акций. Тот,
кто стоит за всем этим, пока так  и  не  достиг  желаемого  результата.  И
потому ваша жизнь все еще находится в опасности.
     - Тогда необходимо,  чтобы  полиция  охраняла  ее  днем  и  ночью,  -
потребовал Рис.
     Макс захлопал глазами и ровным голосом сказал:
     - На вашем месте я не стал бы так беспокоиться, господин  Уильямз.  С
тех пор как она вышла за вас замуж, полиция не спускает с нее глаз.



               47. БЕРЛИН. ПОНЕДЕЛЬНИК, 1 ДЕКАБРЯ - 10.00

     Боль была невыносимой, и в течение месяца он стоически переносил ее.
     Доктор оставил ему какие-то таблетки, но Вальтер боялся их принимать.
Он должен все время быть начеку, чтобы Анна не попыталась вновь убить  его
или сбежать.
     - Вам необходимо лечь в больницу, - сказал ему врач. - У вас  большая
потеря крови...
     - Ни в коем случае!
     Вальтер не мог позволить себе лечь в больницу. Ведь тогда о характере
его ранения станет известно полиции. Он вызвал надом врача своего филиала,
зная, что тот все сохранит в тайне. Полиции в его доме делать  нечего!  Во
всяком случае, не сейчас,  еще  не  время.  Доктор,  внутренне  сгорая  от
любопытства, молча зашил зияющую рану. Кончив свое дело, спросил:
     - Может, мне прислать сюда сиделку, господин Гасснер?
     - Нет, не надо. За мной присмотрит моя жена.
     Это было месяц  тому  назад.  Вальтер  позвонил  своему  секретарю  и
сказал, что приболел и будет безвыездно находиться дома.
     В  памяти  всплыло  то  ужасное  мгновение,  когда  Анна   неожиданно
попыталась убить его. Он  обернулся  как  раз  вовремя,  и  вместо  сердца
ножницы вонзились ему в плечо. От боли и шока  он  чуть  было  не  лишился
сознания, но все же нашел в себе силы оттащить Анну в спальню  и  запереть
ее там на ключ. А она все время кричала:
     - Что ты сделал с детьми? Что ты сделал с детьми?!
     С этого времени Вальтер держал ее в спальне взаперти. Сам готовил  ей
пищу. Приносил поднос к двери, открывал ее и  входил  к  Анне  в  комнату,
плотно прикрыв дверь за собой. Забившись от него в самый дальний угол, она
всегда шептала одно и то же:
     - Что ты сделал с детьми?
     Иногда, когда он открывал дверь спальни,  то  заставал  ее  у  стены.
Приложив к ней ухо, она стояла не шелохнувшись, вслушиваясь, не  донесутся
ли какие-либо звуки, свидетельствующие о присутствии  в  доме  их  сына  и
дочери. Вальтер понимал, что времени у него оставалось в обрез. Вдруг  его
мысли перебил едва слышимый  звук  шаркающих  ног.  Он  прислушался.  Звук
повторился. "Наверху кто-то расхаживал по комнатам. Но в  доме  не  должно
было быть никого. Он сам позакрывал все двери".


     Фрау Мендлер убирала наверху. Она была поденщицей и только во  второй
раз пришла прибраться в этом доме. Работа здесь была  ей  не  по  душе.  В
прошлую среду во время уборки герр Гасснер ходил за ней по  пятам,  словно
боялся, что она что-нибудь украдет. Когда  она  попыталась  пойти  наверх,
чтобы навести там чистоту, он не позволил ей это  сделать,  быстро  с  ней
расплатился и отослал ее восвояси. Его  манера  и  тон  здорово  ее  тогда
напугали.
     Сегодня, Gott sei Dank, его нигде не было видно. Фрау Мендлер открыла
дверь ключом, который ей был выдан на прошлой неделе, и  пошла  наверх.  В
доме было неестественно тихо, и она решила, что хозяева куда-то ушли.  Она
навела порядок в одной из спален и нашла валявшуюся там на бюро  мелочь  и
золотую коробочку для пилюль. Пройдя чуть дальше по  коридору,  попыталась
открыть дверь в другую спальню. Дверь была заперта. Странно. Может, у  них
там хранится что-нибудь ценное?  Она  снова  повернула  ручку,  как  вдруг
услышала изнутри женский голос:
     - Кто там? - прошептал он.
     Фрау Мендлер испуганно отдернула руку.
     - Кто это? Кто там?
     - Фрау Мендлер, уборщица. Прибрать у вас в спальне?
     - Увы, я заперта снаружи. - Голос звучал громче и оттенком истерии. -
Помогите мне! Пожалуйста! Вызовите полицию. Скажите им, что мой  муж  убил
наших детей. И убьет меня. Поспешите! Постарайтесь  успеть  выйти  отсюда,
пока он...
     Опустившаяся на плечо фрау Мендлер рука резко развернула  ее,  и  она
очутилась лицом к лицу с герром Гасснером. Он был бледен как полотно.
     - Что вы здесь все шныряете да подглядываете? - до  боли  стиснув  ей
руку, спросил он.
     - Я... я не подглядываю, - дрожащим голосом ответила она.  -  Сегодня
мой уборочный день. Агентство...
     - Я же сказал им, что нам никто не нужен. Я... - он оборвал  себя  на
полуслове.
     Действительно ли он позвонил  в  агентство?  Он,  видимо,  хотел  это
сделать, но боль была такой острой, что не помнил, сделал он это или  нет.
Фрау Мендлер снизу вверх посмотрела на него, и то, что она  прочла  в  его
взгляде, ужаснуло ее.
     - Но мне никто ничего не говорил, - сказала она.
     Он стоял, внимательно прислушиваясь  к  звукам  за  запертой  дверью.
Тишина. Тогда он снова обернулся к фрау Мендлер.
     - Убирайтесь отсюда. Чтобы я вас здесь больше не видел.
     Ее не надо было долго упрашивать. Он забыл с ней расплатиться,  но  у
нее в кармане была золотая коробочка для пилюль  и  кое-какая  мелочь.  Ей
было жаль бедную женщину, оставшуюся взаперти  в  спальне.  Она  бы  очень
хотела ей помочь, но не смела ввязываться в это дело, так  как  уже  давно
состояла на учете в полиции.


     В  Цюрихе  инспектор  Макс  Хорнунг  читал  полученный  из   главного
управления Интерпола в Париже телекс:
     "Счет  на  пленку,  использованную   для   съемок   фильма-"гасилки",
перечислен на банковский счет главного оперативного управляющего "Роффа  и
сыновей". Непосредственный  покупатель  больше  в  концерне  не  работает.
Пытаемся  выяснить  его   местонахождение.   Сообщим   немедленно.   Конец
сообщения".


     В Париже полиция выудила из Сены голое тело утопленницы.  На  вид  ей
было 18-19 лет. Она была блондинкой, и вокруг ее шеи была повязана красная
лента.


     В Цюрихе Элизабет Уильямз была взята  под  круглосуточное  наблюдение
полиции.



                                    48

     Ярко вспыхнула белая лампочка,  означавшая,  что  звонят  по  личному
телефону. Номер этот знали всего несколько человек. Рис поднял трубку.
     - Алло.
     - Доброе утро, милый.
     Четкий, с хрипотцой голос трудно было не узнать.
     - Тебе бы не следовало мне звонить.
     Она засмеялась.
     - Раньше тебя не очень беспокоили эти вещи. Никогда  не  поверю,  что
Элизабет сумела приручить тебя за столь короткое время.
     - Что тебе от меня нужно? - спросил Рис.
     - Хочу повидаться с тобой сегодня вечером.
     - Это невозможно.
     - Не зли меня, Рис. Мне приехать в Цюрих или...
     - Нет, только не в Цюрихе, - он замялся. - Я приеду сам.
     - Так-то оно лучше. Тогда на старом месте, как обычно, cheri.
     И Элена Рофф-Мартель повесила трубку.
     Рис медленно опустил трубку на рычаг и задумался. С его  стороны  это
было только краткое увлечение красивой и зажигательной женщиной.  Все  это
уже в прошлом. Но избавиться от Элены было  не  так-то  просто.  Шарль  ей
надоел до чертиков, и теперь она хотела Риса.
     - Мы прекрасно подходим друг другу, - говорила она.
     Элена Рофф-Мартель всегда знала,  чего  хочет.  И  перечить  ей  было
небезопасно. Рис решил, что правильнее будет все же съездить в Париж. Надо
дать ей понять, что между ними все кончено.
     Несколькими минутами позже он уже входил в кабинет Элизабет. При виде
его глаза ее просияли. Она обвила его шею руками и прошептала:
     - Я как раз думала о тебе. Давай улизнем с работы и поедем домой.
     Он улыбнулся.
     - Ты становишься сексуальным маньяком.
     Она теснее прижалась к нему.
     - Знаю. Правда, здорово?
     - Боюсь, что сегодня вечером должен лететь в Париж, Лиз.
     Она даже не сумела скрыть своего разочарования.
     - Хочешь, я полечу с тобой?
     - Нет смысла. Маленькая деловая встреча. Чуть  позже  вернусь.  И  мы
вместе поужинаем.


     Когда Рис вошел в  знакомую  крохотную  гостиницу  на  Левом  Берегу,
Элена, усевшись за столиком,  уже  ждала  его  в  ресторане.  Сколько  Рис
помнил, она никогда не опаздывала. Всегда собранна, деятельна, удивительно
красива, умна, превосходная любовница, и все же  чего-то  ей  недоставало.
Элена не ведала чувства сострадания. В  ее  безжалостности  просматривался
холодный расчет неумолимого убийцы. Она сметала всех и вся со своего пути.
Рису вовсе не хотелось попасть в список ее  жертв.  Он  подсел  к  ней  за
столик.
     - Ты неплохо выглядишь, милый, - сказала она. - Женитьба тебе явно на
пользу. Хороша в постели Элизабет?
     Он только улыбнулся, пытаясь сгладить ее бестактность.
     - Тебя это не касается.
     Элена наклонилась вперед и взяла его руку в свою.
     - Ах, cheri, еще как касается. Это касается нас _о_б_о_и_х_.
     Она начала мягко поглаживать его руку, и он мысленно представил ее  в
постели. Тигрица, необузданная, дикая, искусная и ненасытная. Он  тихонько
высвободил руку.
     Глаза Элены стали холодными.
     - Как тебе в роли президента "Роффа и сыновей", Рис?
     Он почти забыл, какой тщеславной и  жадной  она  была.  Память  вновь
воскресила их нескончаемые разговоры на одну и ту же тему.  Она  буквально
бредила идеей стать во главе концерна. "Ты и я,  Рис.  Если  убрать  Сэма,
какой у нас с тобой откроется простор для деятельности".
     И даже в постели: "Это моя фирма, милый. В  моих  жилах  течет  кровь
Сэмюэля. Моя. Я так хочу. О, люби меня сильнее, Рис".
     Власть  была  самым  сильным  половым  стимулятором  для   Элены.   И
опасность.
     - Зачем я тебе понадобился? - спросил Рис.
     - Мне кажется, настала пора подумать о будущем.
     - Не понимаю, о чем это ты.
     - Я тебя слишком хорошо знаю, дорогой, - сказала она со злобой. -  Ты
так  же  честолюбив,  как  и  я.  Думаешь,  мне  неизвестно,  зачем   тебе
понадобилось столько лет быть только тенью Сэма, когда у тебя  была  масса
предложений возглавить любую фирму? Потому что ты был уверен, что  в  один
прекрасный день именно ты станешь во главе "Роффа и сыновей".
     - А тебе не кажется, что я мог оставаться в фирме, потому  что  любил
Сэма?
     Она ухмыльнулась.
     - Конечно же, cheri. И потому ты  теперь  женился  на  его  маленькой
очаровательной девочке.
     Из своего кошелька она достала тонкую черную сигару и поднесла к  ней
платиновую зажигалку.
     - Шарль говорит, что контрольный пакет  акций  Элизабет  оставила  за
собой и что она против того, чтобы пустить акции в свободную продажу.
     - Да, это верно, Элена.
     - А тебе не  приходило  в  голову,  что,  случись  с  ней  что-нибудь
непредвиденное, именно ты унаследуешь все ее состояние?
     Не отвечая, Рис уставился на нее долгим взглядом.



                                    49

     У себя дома на Олгиата Иво Палацци случайно выглянул из окна гостиной
и обомлел от ужаса. По подъездной аллее к дому медленно катила Донателла с
их сыновьями. Симонетта  была  наверху,  отдыхала  после  обеда.  Кипя  от
негодования, готовый на все, даже  на  убийство,  Иво  опрометью  выскочил
навстречу своей второй семье. Он был так щедр к этой  женщине,  так  добр,
так любил ее, и вот теперь она намеренно пытается разрушить  его  карьеру,
расстроить его брак, испортить всю  жизнь.  Донателла  вылезла  из  "ланча
флавиа", которую он собственноручно подарил ей. До чего  же  она  все-таки
хороша! Вслед за ней из машины выскочили мальчики и бросились ему на  шею.
О, как любил их Иво! О, как было бы здорово, чтобы Симонетта еще не успела
проснуться!
     - Я приехала поговорить с твой женой, - решительно сказала  Донателла
и, повернувшись к мальчикам, приказала: - Мальчики, за мной.
     - Нет! - вспылил Иво.
     - Как ты меня остановишь? Не увижу ее сегодня, увижу завтра.
     Иво был прижат к стене. Все пути к бегству были отрезаны.  И  тем  не
менее он понимал, что ни она, ни кто-нибудь другой не смеют уничтожить то,
что он с таким трудом добыл своими собственными руками.  Иво  считал  себя
порядочным  человеком  и  не  желал  делать  то,  на  что  его   вынуждали
обстоятельства, и даже не столько ради  себя,  сколько  ради  Симонетты  и
Донателлы, ради всех своих детей.
     - Ты получишь свои деньги, - пообещал Иво. - Дай мне пять дней.
     Донателла посмотрела ему прямо в глаза.
     - Пять дней, - сказала она.


     В Лондоне сэр Алек Николз принимал участие в парламентских дебатах  в
палате общин. Он должен был выступить с  основным  докладом  по  решающему
вопросу о волне рабочих  забастовок,  грозившей  нанести  серьезный  ущерб
британской экономике. Но ему было трудно сосредоточиться. Мысли  его  были
заняты телефонными звонками, которые в течение нескольких последних недель
не давали ему покоя. Где бы он ни находился - в клубе,  у  парикмахера,  в
ресторане, на деловой встрече, - они неизменно его доставали. И всякий раз
Алек просто вешал трубку. Он понимал,  что  их  требование  -  это  только
начало. Захватив над ним власть, они доберутся до его  акций  и  завладеют
частью  гигантской   фармацевтической   корпорации,   производящей   любые
лекарства и наркотики. Этого он не  мог  допустить.  Они  звонили  ему  по
четыре, а то и по пять раз в день, и нервы его были на пределе. Сегодня же
его беспокоило то,  что  они  _в_о_о_б_щ_е  _н_е  _п_о_з_в_о_н_и_л_и_.  Он
думал, что они позвонят во время завтрака, затем ждал их звонка  во  время
ленча в клубе. Но телефоны молчали, и  молчание  это  казалось  ему  более
зловещим, чем телефонные  угрозы.  Теперь,  обращаясь  с  речью  к  членам
парламента, он пытается не думать об этом.
     - У рабочих нет более верного друга, чем я. Наш рабочий класс  -  это
основа государства. Именно рабочим страна и все мы, ее  граждане,  обязаны
своим прогрессом. Они - истинная элита государства, его  стальной  хребет,
держащий на себе благосостояние  и  процветание  могущественной  и  доброй
старой Англии. - Он сделал паузу.  -  Однако  в  судьбах  нации  наступает
время, которое требует определенных жертв от ее народа...
     Он говорил чисто механически, даже не вдумываясь в смысл произносимых
им слов. Может быть, думал он, ему все же удалось отпугнуть их тем, что он
не поддался  на  их  шантаж.  В  конце  концов,  они  были  только  мелкой
преступной шайкой. А он был  сэром  Николзом,  членом  парламента.  Скорее
всего,  они  теперь  навсегда  оставят  его  в  покое.  Речь  сэра   Алека
закончилась под гром аплодисментов рядовых членов парламента.
     По пути из зала заседаний его перехватил служащий парламента.
     - У меня к вам поручение, сэр Алек.
     Алек обернулся.
     - Слушаю вас.
     - Вам надлежит срочно ехать домой. Произошел несчастный случай.


     Когда он приехал, Вивиан уже заносили в карету "скорой помощи". Рядом
с ней суетился врач. Алек, даже не успев как следует  притормозить,  пулей
выскочил из машины. Он взглянул в обескровленное, побелевшее лицо лежавшей
на носилках без сознания Вивиан и повернулся к врачу.
     - Что случилось?
     Доктор беспомощно развел руками.
     - Не знаю, сэр Алек. Кто-то мне  позвонил  и  сказал,  что  произошел
несчастный случай. Когда я приехал, обнаружил леди Николз на полу спальни.
Ее... ее колени были гвоздями прибиты к полу.
     Алек  закрыл  глаза,  пытаясь  совладать  с   внезапно   подступившей
тошнотой. Во рту уже чувствовался привкус желчи.
     - Мы, естественно, сделаем все, что в наших силах, но думаю, вам надо
быть готовым к худшему. Леди Вивиан вряд ли когда-нибудь сможет ходить.
     Алек почувствовал, что у него перехватило  дыхание.  Пошатываясь,  он
направился к "скорой помощи".
     - Мы впрыснули ей большую дозу болеутоляющего, - сказал врач.  -  Она
вас может не узнать.
     Алек, казалось, даже не расслышал его слов. Он тяжело вскарабкался  в
"скорую помощь", уселся на откидное сиденье и уставился на свою  жену,  не
заметив, как закрыли задние дверцы, как  взревела  сирена  и  как  "скорая
помощь тронулась в путь. Он взял холодные руки Вивиан  в  свои.  Глаза  ее
открылись.
     - Алек, - невнятно прошелестело в воздухе.
     Глаза его наполнились слезами.
     - Родная моя, родная моя...
     - Двое в... в масках... прижали меня к полу...  сломали  мне  ноги...
теперь никогда больше не смогу  танцевать...  навсегда  останусь  калекой,
Алек... Ты не бросишь меня?
     Он ткнулся головой в ее плечо и заплакал. Это были  безутешные  слезы
отчаяния, но было в этих слезах и то, в чем он сам себе боялся признаться.
В  них  было  облегчение.  Сделавшись   калекой,   Вивиан   теперь