Анна
все еще очень сильно любила Вальтера и, пытаясь  как-то  ослабить  чувство
вины, убеждала себя, что в какой-то мере дети  были  ведь  и  его  частью.
Ночами,  едва  Вальтер  засыпал,   Анна   выскальзывала   из   постели   и
прокрадывалась в детскую, садилась и неотрывно смотрела на  спящих  детей.
Едва брезжили первые лучи рассвета, она быстро возвращалась в  постель  до
того, как успевал проснуться Вальтер.
     Однажды ночью  в  детской  неожиданно  появился  Вальтер:  застав  ее
врасплох.
     - Какого черта ты здесь торчишь?
     - Я хотела... я просто...
     - Марш в постель!
     Таким тоном он никогда с ней не разговаривал.
     За завтраком Вальтер сказал:
     - Думаю, мы оба заслужили отдых. Нам необходимо  поехать  куда-нибудь
развеяться.
     - Но, Вальтер, дети еще слишком малы, чтобы путешествовать.
     - Я говорю о нас с тобой.
     Она отрицательно покачала головой.
     - Я не смогу оставить их одних.
     Он взял ее руку в свои и сказал:
     - Забудь о детях.
     - Забыть о детях? - голос ее дрогнул.
     - Анна, - с мольбой взглянув в ее глаза, сказал Вальтер,  -  помнишь:
как нам  было  хорошо  до  того,  как  ты  забеременела?  Как  здорово  мы
развлекались? Как чудесно нам было вдвоем, только ты да я, и  никого,  кто
бы мог нам помешать?
     Вот тогда она поняла: Вальтер ревновал ее к детям.


     Быстро летели недели и месяцы. Вальтер все более сторонился детей. На
дни рождения Анна покупала им чудесные подарки. Вальтер в эти дни старался
вообще не бывать дома, подолгу  засиживаясь  на  работе.  Анна  больше  не
желала сама себя обманывать. Дети - и в этом  она  уже  не  сомневалась  -
Вальтера вообще не интересовали.  Анна  винила  во  всем  себя,  так  как,
видимо,    _с_л_и_ш_к_о_м_    интересовалась    ими.    Буквально     была
о_д_е_р_ж_и_м_а_ ими, как выразился Вальтер. Он же посоветовал ей по этому
поводу обратиться к врачу, и она, чтобы не обидеть  его,  согласилась.  Но
доктор ей не понравился. Едва  он  открыл  рот,  как  Анна  перестала  его
слушать и очнулась, только когда он сказал:
     -  Наше  время  истекло,  миссис  Гасснер.  Надеюсь  увидеть  вас  на
следующей неделе?
     - Несомненно.
     Больше она там не появилась.
     Сердцем, однако, Анна чувствовала, что часть вины несомненно  ложится
и на Вальтера. Ее ошибка состояла в том, что она  чрезмерно  любила  своих
детей, его же - в том, что он их вообще не любил.
     В присутствии Вальтера она теперь избегала даже упоминать о детях, но
едва могла дождаться момента, когда  он  уйдет  на  работу,  чтобы  тотчас
поспешить в детскую к своим крошкам. Они  уже  отпраздновали  свой  третий
день  рождения,  и  Анна  ясно  представляла,  какими  они  станут,  когда
вырастут. Питер был крупным и сильным мальчиком,  атлетического  сложения,
точь-в-точь как его отец. Анна, держа его на коленях, тихонько мурлыкала:
     - Ах, Питер, сколько же слез прольют из-за тебя бедные фройляйн. Будь
с ними поласковей, сыночек.
     А Питер только улыбался и ласкался к ней.
     И тогда Анна брала на руки Бергитту. Золотоволосая, с  нежной  кожей,
Бергитта хорошела с каждым днем. В ее наружности, однако, не  было  ничего
от Анны и Вальтера. Питер  унаследовал  характер  и  темперамент  отца,  и
частенько Анне приходилось легонько шлепать его за непослушание,  Бергитта
же была ангелом во плоти. Когда Вальтера не было  дома,  Анна  ставила  им
различные пластинки или читала вслух. Больше всего они любили слушать "101
Marchen". Им  очень  нравились  сказки  о  великанах-людоедах,  домовых  и
ведьмах, и они готовы были слушать их без конца.  Укладывая  детей  спать,
она часто пела им колыбельную:

                       Schlaf, Kindlein, schlaf,
                       Der Vater hut't die Schaf...

     Всей душой Анна надеялась, что время  изменит  отношение  Вальтера  к
детям, и ночами молилась об  этом.  И  время  действительно  изменило  его
отношение к ним, сделав его еще более  злым.  Он  стал  просто  ненавидеть
малышей.  Вначале  Анна  убеждала  себя,  что  Вальтер  хочет,  чтобы  она
принадлежала только ему, что он не желает  делить  ее  ни  с  кем.  Но  со
временем она поняла, что о любви к ней и речи быть не могло.  Скорей  дело
было в ненависти к ней. Отец оказался прав. Вальтер женился  на  ней  ради
денег. Но на пути к ним встали дети. Ему необходимо было от них избавиться
во что бы то ни стало. Все чаще и чаще стал он убеждать Анну продать  свою
долю акций.
     - Сэм не имеет права мешать нам! Возьми деньги и махнем отсюда. Ты  и
я, больше нам никто не нужен.
     Она молча смотрела на него.
     - А дети?
     Глаза его лихорадочно блестели.
     - При чем  здесь  дети?  Разговор  о  нас  с  тобой.  Нам  необходимо
избавиться от них. Мы должны это сделать ради самих себя.
     Вот  тогда  она  в  полной  мере  осознала,  что  он  сумасшедший.  И
ужаснулась. Вальтер к  этому  времени  уволил  всю  домашнюю  прислугу  за
исключением уборщицы, приходившей к ним прибирать один раз в неделю.  Анна
и дети остались одни в доме, полностью в его власти. Его  необходимо  было
изолировать от  семьи.  Вылечить  его  уже,  видимо,  было  невозможно.  В
пятнадцатом  веке  сумасшедших  обычно  собирали   вместе   и   сажали   в
своеобразный плавучий дом, Narrenschiffe, корабль дураков, но в наше время
у современной медицины не могло не быть средств как-нибудь все  же  помочь
Вальтеру.


     И вот в этот сентябрьский день Анна, съежившись, сидела на полу своей
спальни, в которой Вальтер запер ее, и ждала его возвращения.  Она  знала,
что ей делать. Ради него, ради себя и ради своих детей.  Пошатываясь,  она
встала и направилась к телефону. Помедлив,  решительно  подняла  трубку  и
стала набирать 110, номер экстренного вызова полиции.
     В ушах зазвучал незнакомый голос:
     - Hallo. Hier ist der Polizei. Kann ich Ihnen helfen?
     - Ja, bitte! - голос ее дрожал. - Ich...
     Рука, вдруг неожиданно появившаяся из ниоткуда, вырвала у нее  трубку
и с силой бросила на рычаг.
     Анна в ужасе отпрянула.
     - Пожалуйста, - отступая захныкала она, - не бей меня.
     Вальтер с горящими, бешеными глазами медленно  надвигался  на  нее  и
вкрадчиво тихо, так, что она едва различала слова, говорил:
     - Либхен, я и пальцем не трону тебя. Я люблю тебя, ты же знаешь!
     Он прикоснулся к ней,  и  от  его  прикосновения  кожа  у  нее  пошла
мурашками.
     - Никакой полиции нам ведь не надо, правда?
     Она утвердительно кивнула, не смея от ужаса раскрыть рта.
     - Во всем виноваты дети, Анна. Мы избавимся от них. Я...
     Внизу зазвенел дверной колокольчик. Вальтер застыл на  месте.  Звонок
повторился.
     - Жди меня здесь, - приказал он. - Пойду узнаю, в чем дело.
     Боясь шевельнуться, она молча смотрела, как он вышел из комнаты,  как
с силой захлопнул за собой дверь, слышала, как с наружной стороны  щелкнул
замок.
     В ушах назойливо звучало:
     "Жди меня здесь"!
     Вальтер Гасснер сбежал вниз, подошел к входной двери и открыл ее.  На
пороге стоял человек в  серой  униформе  посыльного.  В  руках  он  держал
большой конверт.
     - Я обязан передать это лично в руки господину и госпоже Гасснер.
     - Давайте, - сказал Вальтер. - Я - Вальтер Гасснер.
     Он закрыл дверь, посмотрел на конверт,  затем  вскрыл  его.  Медленно
прочитал содержащееся в нем сообщение:

     С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ, ЧТО СЭМ РОФФ ПОГИБ ПРИ  ВОСХОЖДЕНИИ.
ПРОСИМ ПРИБЫТЬ В ЦЮРИХ В ПЯТНИЦУ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ  ДНЯ  ДЛЯ  ЭКСТРЕННОГО
СОВЕЩАНИЯ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ.

     Внизу стояла подпись: "Рис Уильямз".



                  3. РИМ. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 СЕНТЯБРЯ - 18.00

     Иво Палацци стоял посреди спальни с залитым кровью лицом.
     - Mamma mia! Mi hai rovinato!
     - Губить тебя, паршивый figlio di putana?  Да  это  только  маленький
задаток, - кричала ему в лицо Донателла.
     Разговор этот происходил  в  огромной  спальне  их  квартиры  на  виа
Монтеминайо; они стояли друг против друга  нагишом.  Более  чувственной  и
более пьянящей плоти, чем тело Донателлы, Иво Палацци никогда не видел,  и
даже сейчас, когда кровь сочилась с его оцарапанного Донателлой  лица,  он
почувствовал, как у него привычно-сладостно заныло между ногами. Dio,  она
воистину   была   красавицей!   Целомудрие   и   порочность,   непостижимо
сочетавшиеся  в  ней,  сводили  его  с  ума.  У  нее  было  лицо  пантеры,
широкоскуло, с косо посаженными глазами,  полные,  алые  губы,  целовавшие
его, сосавшие его и... нет, лучше сейчас об этом не думать. Он схватил  со
стула какую-то белую материю, чтобы  вытереть  кровь  с  лица,  и  слишком
поздно сообразил, что это его рубашка. Донателла стояла прямо в центре  их
огромной двуспальной кровати и во все горло орала:
     - Так тебе и  надо,  паршивец!  Подыхай  от  потери  крови,  потаскун
вонючий!
     В сотый раз уже Иво Палацци задавал себе вопрос, как он мог оказаться
в таком дурацком положении. Он считал себя самым счастливым  человеком  на
земле, и все его друзья в один голос  соглашались  с  ним.  _Д_р_у_з_ь_я_?
В_с_е_! Потому что у Иво не было врагов. До женитьбы  он  был  бесшабашным
римлянином,  беспутным  малым,  беззаботным  прожигателем   жизни,   доном
Джиованни, которому завидовала половина мужского населения Италии. Вся его
философия укладывалась в одну фразу: "Fast onore con una donna!" - "Стяжай
себе честь женщиной!" Этим он и занимался большую часть  времени.  Он  был
истинным  романтиком.  Без  счета  влюблялся,  и   каждую   новую   любовь
использовал как таран, чтобы избавиться от прежней. Иво обожал женщин, все
они  были  прекрасны,  от  низкопробной   putane,   занимавшейся   древней
профессией  на  виа  Аппиа,  до  ультрасовременных  манекенщиц,  горделиво
вышагивающих по виа  Кондотти.  Единственными,  на  кого  Иво  не  обращал
внимания, были американки. Его коробила их независимость. Да и  что  можно
ждать от нации, язык которой был столь  неромантичным,  что  имя  Джузеппе
Верди они переводили как Джо Зеленый?
     У Иво всегда водилось с дюжину девиц в различной степени  готовности.
Стадий готовности  было  пять.  В  первой  стадии  находились  девушки,  с
которыми он только что познакомился. Он одаривал их  ежедневными  звонками
по телефону, цветами и тонкими  томиками  эротической  поэзии.  Во  второй
стадии они получали скромные  подношения  в  виде  шарфиков  и  фарфоровых
коробочек,  наполненных  шоколадками.  В  третьей  стадии  он   им   дарил
драгоценности и одежду и приглашал на обед в "Эли  Тулу"  или  в  "Таверну
Флавиа". В четвертой стадии они попадали к нему в постель  и  наслаждались
его  непревзойденным  искусством  любовника.  К  свиданию   Иво   подходил
творчески. Его изысканно отделанная квартира на виа  Маргутта  наполнялась
цветами, garofani или papaveri, музыкальное сопровождение: классика, опера
или рок - зависело от вкуса той или иной избранницы. Иво был  великолепным
поваром, и щедевром его кулинарного искусства был pollo  alla  cacciatora,
цыпленок  по-охотничьи.  После  обеда  бутылка  охлажденного   шампанского
подавалась прямо в постель... О, Иво обожал четвертую стадию!
     Но  самой   деликатной   была   пятая   стадия.   Она   состояла   из
душещипательной  прощальной  речи,  дорогого  подарка  и  полного  слез  и
стенаний arrivederci.


     Все это теперь уже позади. А в настоящем Иво Палацци  бросил  быстрый
взгляд на свое кровоточащее,  сплошь  расцарапанное  лицо  в  зеркале  над
кроватью  и  ужаснулся.  Такое  впечатление,  будто  на  него  набросилась
взбесившаяся сенокосилка.
     - Смотри, что ты наделала! - завопил он. - Сага, я знаю, ты этого  не
хотела.
     Он придвинулся ближе к  кровати  и  попытался  обнять  Донателлу.  Ее
мягкие руки обвились вокруг него, и, когда он стал прижимать  ее  к  себе,
она, как дикая кошка, яростно вонзила ему в спину свои длинные ногти.  Иво
заорал от боли.
     - Ори! - крикнула Донателла. - Будь у меня нож, я  бы  отрезала  твой
cazzo и воткнула бы его тебе в глотку!
     - Ради бога, тише, - умолял ее Иво. - Дети же рядом!
     - Ну и пусть! - не унималась она. - Пора им знать, каков  подонок  их
любимый папочка...
     Он шагнул к ней.
     - Carissima...
     - Не прикасайся ко мне! Я скорее отдамся первому  встречному  пьяному
сифилитику, чем позволю тебе прикасаться к себе.
     Иво выпрямился, задетый за живое.
     - И это говорит мать моих детей!
     - А что ты хочешь, чтобы я тебе говорила?  Как  еще  мне  говорить  с
таким подонком, как ты? - голос Донателлы перешел на визг. - Хочешь иначе,
д_а_й _м_н_е _т_о_, _ч_т_о _я _х_о_ч_у_!
     Иво с опаской посмотрел на дверь.
     - Carissima - не могу. У меня его нет!
     - Так достань его! - крикнула она. - Ты же клялся, что достанешь!
     С ней опять началась истерика, и Иво решил, что самое  лучшее  -  это
поскорей убраться отсюда, пока соседи снова не вызвали карабинеров.
     - Чтобы достать миллион долларов, нужно время, - мягко сказал он. - Я
постараюсь. Я достану тебе миллион.
     Он быстро стал натягивать трусы, брюки, носки и ботинки, а  Донателла
в это время  как  фурифы  носилась  по  комнате,  и  в  воздухе  реяли  ее
прекрасные упругие груди. "Боже мой, что за женщина! Я же с ума  схожу  по
ней!" - подумал про себя  Иво.  Он  схватил  свою  окровавленную  рубашку.
Придется надевать как есть.  Натягивая  рубаху,  он  чувствовал  спиной  и
грудью ее липкую прохладу. Последний раз взглянул на себя  в  зеркало.  Из
царапин, оставленных ногтями Донателлы на его лице, кое-где  еще  сочилась
кровь.
     - Carissima, - взмолился Иво, - как я теперь смогу все это  объяснить
жене?


     Женой Иво Палацци была Симонетта Рофф, наследница  итальянской  ветви
семьи Роффов. Он познакомился с ней, когда  архитектор  был  послан  своей
фирмой руководить работами по  перестройке  части  виллы  Роффов  в  Порто
Эрколе. С того самого момента, когда взгляд Симонетты упал на Иво, дни его
холостяцкого существования были сочтены. С ней Иво добрался  до  четвертой
стадии в первую же ночь, а немного времени спустя оказался уже  ее  мужем.
Симонетте нельзя было отказать ни в красоте, ни в  решимости.  Она  знала,
чего хотела: а хотела она Иво Палацци. И не успел Иво и  глазом  моргнуть,
как из беспечного холостяка он  превратился  в  мужа  молодой  и  красивой
наследницы. Он забросил свои архитектурные устремления и стал работать  на
"Роффа и сыновей", получив великолепный  офис  в  Эуре,  той  части  Рима,
строительство которой с помпой началось  при  бесславно  почившем  в  бозе
злосчастном дуче.
     В фирме  Иво  с  самого  начала  сопутствовал  успех.  Он  был  умен,
талантлив, схватывал все на лету, и все души в нем не  чаяли.  Иво  нельзя
было не любить. Всегда улыбчив, вежлив, обаятелен. Друзья  завидовали  его
веселому нраву и удивлялись, как это ему удавалось. Ответ был до  простого
банален. Ифо умел скрывать темные стороны своей души.  В  действительности
же он был чрезмерно  эмоционален,  подвержен  быстро  подходящим  вспышкам
лютой ненависти, способным в этот миг убить человека.
     Совместная жизнь с Симонетой оказалась необременительной. Сначала  он
боялся, что женитьба свяжет его по рукам  и  ногам,  но  страхи  оказались
напрасными. Он просто стал осторожен в выборе подружек, несколько сократив
их количество, и все вернулось на круги своя.
     Отец Симонетты купил им в двадцати пяти километрах к северу от Рима в
предместье  Олгиата  прекрасный  дом  в   частное   владение,   охраняемый
огромными, вечно закрытыми воротами и стражами в униформах.
     Симонетта была прекрасной женой. Она любила Иво и обращалась  с  ним,
как с королем, что он считал вполне нормальным.  Если,  однако,  Симонетта
ревновала, то превращалась в фурию. Однажды она заподозрила Иво в том, что
он поехал в Бразилию с одной из  клиенток  фирмы.  Он  в  праведном  гневе
отрицал это. По завершении ссоры в доме не осталось ни одной  целой  вещи,
причем большинство из них было поломано о голову Иво.  Вконец  осатаневшая
Симонетта бросилась на Иво с кухонным ножом, и, чтобы  отобрать  его,  Иво
пришлось применить силу. В пылу схватки они упали на  пол,  и,  когда  Иво
наконец удалось сорвать с нее одежду, он постарался сделать все возможное,
чтобы она  забыла  свой  гнев.  Но  после  этого  случая  Иво  стал  более
осторожным. Он сообщил клиентке, что не сможет теперь  сопровождать  ее  в
поездках, и постарался, чтобы этот эпизод был окончательно забыт. Он знал,
что в жизни ему ужасно повезло. Симонетта была  молода,  красива,  умна  и
богата. Им нравились одни и те же вещи и одни и те же люди.  Их  брак  был
образцовым, и Иво часто задавал себе вопрос,  переводя  одну  подружку  из
второй стадии в  третью,  а  другую  из  четвертой  стадии  в  пятую,  что
заставляет его изменять жене? И неизменно, философски пожимал плечами, сам
себе отвечал: "Кто-то же должен делать этих женщин счастливыми!"


     На третьем  году  женитьбы  во  время  командировки  на  Сицилию  Иво
познакомился с Донателлой Сполини. Их встреча  более  походила  на  взрыв,
словно столкнулись две пролетавшие  друг  мимо  друга  планеты.  Там,  где
Симонетта была  хрупкой  и  женственно-юной,  словно  статуэтка,  вышедшая
из-под резца Манзу, Донателла своей чувственной полнотелостью  вызывала  в
памяти образцы женщин, сошедших с полотен Рубенса.  Она  была  изумительно
красива, и ее зеленые, полные тлеющей страсти, глаза мгновенно  испепелили
Иво. Уже через час после их первой встречи они оказались в постели, и Иво,
всегда гордившийся своим мастерством непревзойденного любовника, обнаружил
себя несостоявшимся школяром  в  любви  по  сравнению  с  Донателлой.  Она
заставила его подниматься до таких высот, которых он никогда и ни с кем не
достигал, а тело ее творило такие вещи, о которых он и  мечтать  не  смел.
Она была рогом изобилия удовольствий, и Иво, лежа в  постели  с  закрытыми
глазами и сгорая от немыслимого  блаженства,  понимал,  что  если  упустит
Донателлу, то никогда себе этого не простит.
     И Донателла стала его  любовницей.  Она  поставила  ему  единственное
условие - он должен избавиться от всех других женщин, кроме  жены.  Иво  с
радостью согласился. Это было восемь лет тому назад, и с тех  пор  Иво  ни
разу  не  изменял  ни  своей  жене,  ни  своей  любовнице.   Необходимость
удовлетворять сразу  двух  ненасытных  женщин  могла  бы  истощить  любого
мужчину, но не Иво. Дело обстояло  как  раз  наоборот.  Когда  он  спал  с
Симонеттой, то думал о пышнотелой Донателле и зажигался страстью от одного
только прикосновения к жене. Когда же он ложился в постель  с  Донателлой,
то в памяти его возникала юная прелестная грудь Симонетты и  ее  крохотная
culo, и тогда его страсти уже не было предела. С кем бы из них обеих он бы
не  спал,  ему  казалось,  что  он  изменяет  другой.  И  это  многократно
увеличивало его удовольствие.
     Иво купил Донателле роскошную квартиру на виа Монтеминайо и  старался
бывать там, как только выдавалась свободная минутка. Он  организовал  себе
неожиданные командировки  и,  вместо  того,  чтобы  отправиться  по  месту
назначения оказывался в постели Донателлы. Он заезжал к ней перед  работой
и отдыхал у нее после обеда. Однажды Иво отправился на "Квин Элизабет-2" в
Нью-Йорк с Симонеттой и захватил с собой Донателлу, купив ей каюту палубой
ниже. Это были самые трудные и самые счастливые пять дней в его жизни.


     В тот вечер, когда Симонетта сообщила, что беременна, счастью Иво  не
было границ. Неделю спустя Донателла объявила ему, что и она  беременна  и
он захлебнулся от счастья. "За что? - в который раз уже спрашивал он себя,
- боги так милостивы ко мне?"  Полный  смирения,  он  чувствовал,  что  не
заслужил такого благоволения.
     В положенный срок Симонетта родила девочку, а неделю спустя Донателла
родила мальчика. Что еще  может  желать  мужчи