ирокое разводье уже покрылось  тонким
льдом,  по которому человек пройти не  мог -- он неминуемо бы  провалился. И
тогда  доктор вспомнил  про  Жульку. Он  присел рядом  с собакой, обнял ее и
сказал:
     -- Жуленька, Жуля,  ты ведь полярница, надо выручать друзей, понимаешь?
Ты должна пойти на ту сторону, больше некому, очень тебя просим, понимаешь?
     И Жулька пошла. К ней привязали провод, и она, осторожно ступая, шаг за
шагом  преодолела разводье,  покрытое  микроскопически тонким ледком.  Связь
была  восстановлена,  и  весь  день  героиню так  баловали,  что она  не без
основания  задрала свой короткий  нос.  Было отчего: собаки боятся разводий,
чувствуют их издали и / добровольно близко к ним не подойдут. Значит, Жулька
(заставила  себя преодолеть  инстинктивный страх  перед  океаном, а победить
инстинкт может лишь собака с более совершенной, чем у ее собратьев, духовной
организацией, умом. И Жулька действительно очень умна, недаром один из ребят
сказал, что "ей даже в  глаза стыдно смотреть -- они как человечьи, а  шкура
собачья". Жулька  всегда  чувствовала, когда  она  приятна,  а  когда  нужно
скромно  отойти в сторону; ей  можно  было рассказывать разные  истории, она
была благодарным слушателем, смотрела внимательно и вдумчиво.
     Меня собаки проводили до самого самолета, ибо каждый их шаг был оплачен
куском рафинада. Последние два куска полетели в их  симпатичные пасти, когда
Саша  Лаптев уже  высунулся  из окна, чтобы крикнуть: "От винта!" Поняв, что
больше из  меня ничего  не выжмешь,  Жулька  и Пузо с превеликим равнодушием
потрусили обратно  к  лагерю  --  о,  неблагодарные твари! Так что  из  окна
самолета я увидел лишь гордо задранные хвосты...


РЫЦАРЬ МОРЗЯНКИ БЕЗ СТРАХА И УПРЕКА


     Люди по своей природе  легкоранимы. Часто они не  подозревают  об этом,
считают  себя  твердыми и волевыми, пока жизнь не обнаруживает  в их нервной
организации одну брешь за другой. "Ты просто -- ты, ты просто -- человек",--
как  сказал поэт, имея в  виду приведенное выше обстоятельство. Один человек
нежданно для себя открывает, что без табака жизнь теряет все краски, другого
повергает  в состояние  тихого  маразма  проигрыш  любимой команды, а третий
впадает в  устойчивую меланхолию,  когда  ничем  с  виду  не  примечательное
курносое  существо  высказывает  бессмертные  лирические  мысли  не  ему,  а
четвертому, который мечтает  лишь об  одном:  поскорее снять  ботинки, жмут,
проклятые.,. '
     Но  ничто  так глубоко не  ранит человека, как  мысль о  том,  что  его
забыли.  Я знал одного  могучего, побывавшего во. всяких переделках  моряка,
который постыдно бросал свою вахту и по пять раз в день вползал, как побитый
щенок,  в радиорубку  --  нет  ли радиограммки. Он терял аппетит  и  таял на
глазах, засыхал, как дуб  без воды, но стал самим собой в ту секунду,  когда
прочитал: "Все здоровы купила тебе собаку целую твоя Колючка".
     Отсюда  ясно,  что   своевременная  доставка   почты  не  менее  важное
профилактическое мероприятие, чем, скажем, прививка от оспы.  Если эта мысль
приведет к созданию в медицине новой отрасли, я буду вполне удовлетворен. По
праву первооткрывателя называю ее почтотерапией.
     О радистах писали много, и я не стану повторять общих рассуждении об их
благородной работе. Скажу только, что роли радиста на дрейфующей льдине и на
судне  в  открытом  море  совпадают  в  деталях:  и  здесь  и  там  эфир  --
единственная  и, бывает,  спасительная  связь между горсточкой блуждающих  в
океане людей и остальным человечеством. Легко понять,  что  полярники, как и
моряки, относятся к радистам с огромным и вполне ими заслуженным уважением.
     -- Добавьте два момента, и я  подпишусь под этой мыслью,  -- сказал мне
Яков  Павлович, Яша Баранов.-- Уважение  -- не к личности  радиста,  а к его
работе. Это разные вещи.  Я бы не стал уважать человека только за то, что он
занимает данную  должность.  Я бы посмотрел еще, что он  собой представляет.
Мало ли ослов сидит в креслах красного дерева? И второе: радист на траулере,
даже если он сверхвысокого класса, передает по эфиру не  выловленную рыбу, а
сводки  о  ней;  мы же  переправляем  на  радиоволнах  всю добытую на льдине
научную продукцию.
     Мне повезло: на  станции "СП-15"  оказались двое  известных  в  Арктике
радистов, Яша  Баранов и меняющий его на годичной  вахте  Олег  Брок. Многие
полярные начальники мечтают засадить в свои радиорубки одного из этих друзей
и ради этого  идут на всякие хитрости. И вот они один за другим оказались на
одной  и  той же льдине.  Старые  друзья, больше пятнадцати лет  кочующие по
Северу,  они почти  ежедневно  встречались в эфире, но уже  давно  не  имели
возможности  похлопать  друг друга  по плечам. Все-таки морзянка при всех ее
достоинствах  не позволяет видеть собеседника, выражение его  лица  -- одним
словом,  живое  общение  лучше.  Какой  подлинный  болельщик  футбола,  имея
возможность пойти на футбол, станет слушать его по радио?
     Кроме высочайшего  профессионального мастерства,  Яша  и  Олег мало чем
похожи.  Более того--  я  редко  видел  столь различных  людей.  Баранов  --
флегматичный,  коренастый  крепыш,  с широкой  грудью  и  спокойными  серыми
глазами, которые кажутся насупленными из-за нависших бровей. Не  по возрасту
располневший,  он медлителен  и  размерен-- до  тех пор, пока  не садится за
рацию.  Здесь  Яша  преображается: кажется, что его  чуткие и гибкие, как  у
виртуоза пианиста,  пальцы  играют на  рации,  не делая  ни  одного  лишнего
движения.  Но сеанс  окончен,  и в  тот  же миг  Яша словно  снимает  с себя
напряжение: стрелка падает, агрегат недвижен.
     Олег  --  крупный,  спортивного   склада  сангвиник,  веселый  и  шумно
общительный,  с высоко закатанными рукавами свитера, обнажающими мускулистые
руки  с мастерской татуировкой. Подтянутый,  стремительный  парень,  энергия
которого явно не  растрачивается в радиорубке. Так и  кажется, что он сейчас
наденет боксерские перчатки или поднимет неслыханного веса штангу,  лишь :бы
освободиться от избытка силы. Он зимовал  на станции "Восток" в  Антарктике,
этом расположенном на высоте 3500 метров над уровнем моря полюсе холода, где
соляр превращается в кисель, металл становится хрупким,  как  стекло, а люди
-- твердыми, как железо.  И на "Востоке", где люди долго не могут привыкнуть
к  недостатку кислорода, Олег  Брок  запросто  играл  в  настольный  теннис.
Красивый, могучий парень,  на него  приятно просто смотреть  -- даже когда у
Олега нет времени с вами разговаривать.
     Олег прибыл на  станцию всего лишь за несколько дней до моего отлета, и
познакомиться  с  ним  как следует не  удалось.  Зато  с  Яшей  Барановым  я
встречался и беседовал много раз. Яша быстро располагает к себе -- и манерой
общения, и внешностью он напоминает доброго  детского доктора, которому куда
приятнее вручить своему пациенту конфету,  чем предложить горькое лекарство.
Когда  кому-либо  прибывала  радиограмма,  Яша  торопился ее  вручить; а  на
вопросы других,  нет ли им чего-нибудь, он не любил  отвечать  отрицательно.
Куда обнадеживающе звучала такая дипломатическая фраза:
     "Сегодня я еще три раза буду выходить на связь".
     А  на  связь Яша  вместе  со  вторым радистом  выходил двенадцать раз в
сутки. Тяжелая нагрузка, оставлявшая  "на себя" минимум свободного  времени.
Как-то  я восхитился скоростью  его работы  на ключе, и  Яша улыбнулся -- он
припомнил случай из самой ранней практики, когда еще был начинающим радистом
в Тикси. Однажды ему пришлось принимать радиограммы с острова, где за рацией
сидел старый  и опытный  радист. Старик работал так быстро, что Яша не успел
разобрать  нескольких слов. но переспросить не решился -- хотя по инструкции
следовало  поступить  именно  так.  Когда прием  закончился,  Яша  запросил:
"Повторите в такой-то  радиограмме такие-то  слова".  Ответ был великолепен:
"Повторит вам серый волк".
     -- С тех  пор, --  сказал Яша, -- я не считаю  скорость  самоцелью и не
стесняюсь переспрашивать.
     Эфир  Яша  любит  страстно--  такую  фанатичную  привязанность к  своей
профессии  я наблюдал  лишь  у Степана  Ивановича. Более того,  если  повар,
накормив  ребят, все же покидал камбуз, то Яша  и в свободные часы продолжал
странствовать  по эфиру,  беседуя с - такими  же одержимыми фанатиками. Одни
путешественники оставляют  на  память  наклейки  на  чемоданах,  -другие  --
пепельницы из гостиниц. В коллекции Яши
     Баранова  --  тысячи   визитных  карточек  радиобродяг  из   Квебека  и
Сан-Франциско, Осло и Стокгольма,
     Токио и Мельбурна,  которые обмениваются  с Яшей сведениями о здоровье,
погоде и отметках сына по  математике. А  когда  Олег был  в Антарктике, Яша
частенько  беседовал  со своим  антиподом,  получая  ни с  чем  не сравнимое
удовольствие  от  сознания того,  что  две земные  макушки связаны невидимой
эфирной нитью.
     О  домашних  новостях  Яша  узнает  по  мере  их  появления--  об  этом
позаботился  его  ленинградский  коллега,  который  ежедневно  посылает  ему
положенную порцию морзянки.  Это не мешает Яше  наслаждаться письмами  -- за
год он получает несколько  штук коробок  с  магнитофонными пленками. Одну из
них я с интересом  прослушал.  Шла вариация на домашние  темы -- жена. сын и
дочь, перебивая друг друга, рассказывали мужу и папе про свое житье-бытье.
     -- Он ленивый, -- жаловалась на сына мама.
     --  Подумаешь,  разок  в магазин не  пошел,--  оправдывался  ломающийся
басок. -- Рабочему человеку и отдохнуть можно.
     Жена тут же поясняла, что речь идет о заслуженном отдыхе после практики
в школьных мастерских.
     -- Про получку скажи,-- напоминал басок.
     -- Он теперь у  нас  кормилец,  --  хвасталась жена,  --  заработал  на
практике  четыре рубля двадцать копеек, из них три  рубля  отложил до твоего
возвращения. Догадываешься на что?
     И папа счастливо смеялся.
     У  меня уже  давно  вертелась  на  языке  одна просьба. Как-то,  улучив
момент, я сказал:
     --  Яков Павлович, вы  работаете волшебником, вы -- всемогущий человек.
Сделайте меня навеки своим должником -- свяжите с островом Врангеля.
     Яша рассмеялся.
     -- Но ведь это...
     "Невозможно",--  уныло  подумал  я.  -- ...совершенно  простое дело! --
закончил Яша. И  не  успел  я сочинить радиограмму,  как на  рации  замигала
лампочка: бухта  Роджерса сообщала, что она готова к  переговорам. Коллектив
полярной станции представлял старший радист Толя Мокеев. Он сообщил, что все
ребята  живы-здоровы, слушали посвященные им  радиопередачи, что жена Марина
стоит рядом,  такая  же румяная и  симпатичная,  что Сережа  Чернышев больше
бананами  не бросается  и что все полярники Врангеля  желают станции "СП-15"
счастливого    дрейфа.   Монолог   был   довольно   патетическим,   и   весь
неизрасходованный  запас юмора  Толя  вложил в концовку: "Берегите  Санина!"
(повторено три раза).
     Разумеется,  такую просьбу Яша  не  мог  оставить  без ответа. И Мокеев
узнал,  что  Санина  по  возможности  оберегают.  Например,  от  скуки:  ему
разрешено по утрам чистить для камбуза картошку, растапливать печку и пилить
снег. Доктор заботливо  следит,  чтобы  Санин как  можно больше дышал свежим
воздухом  --  особенно  во  время  погрузочно-разгрузочных  работ,  а  повар
сочувственно относится к постоянным жалобам гостя на волчий аппетит.
     Так  я вновь  встретился  с  друзьями-полярниками острова Врангеля. Эта
встреча окончательно убедила меня в том,  что  могуществу Яши нет предела. Я
верил, что,  если  мне захочется поболтать с английской королевой, через три
минуты  в эфире  прозвучит: "Королева на  проводе. Хау ду  ю ду?  Какого  вы
мнения  о последнем футбольном матче моих  подданных?" Да что королева! Этот
маг  эфира может  устроить даже разговор с женой, если дома есть  телефон,--
когда  доктор Лукачев позвонил в  Псков своей  супруге, та  никак  не хотела
верить, что ее муж находится на льдине в шести тысячах километрах.
     Вот так работал  на станции полярный радист  Яков Баранов.  Каждые  три
часа  --  днем  ли,  ночью  --  он передавал  в  Центр  последние сведения о
настроении  Арктики.  Он  не помнит, когда ночью спал, как все люди,-- часов
шесть-семь, не вставая.
     -- Даже дома  месяца два  не могу стать  человеком,-- жаловался  Яша.--
Каждые три часа вскакиваю с  постели, словно  пружина  подбрасывает,  и шарю
руками в поисках рации. Жена смеется и плачет-- спать не даю...
     Однажды, когда радист антарктической станции  "Молодежная" Яков Баранов
ухитрился в один день переговорить со всеми континентами, приятель сказал:
     -- Я бы вашему брату не только не  платил  за работу, а, наоборот, брал
бы деньги с вас. Потому что вы не работаете, а наслаждаетесь, черти эфирные.
     И это говорилось человеку, который ел, спал-- жил у рации, не отходя от
нее.
     Хорошо, когда на свете есть такие одержимые!

ИНТЕРВЬЮ НАД БЫВШЕЙ ТРЕЩИНОЙ

     Я сижу в домике метеоролога-- в том самом, под которым два месяца назад
прошла   трещина.  Сейчас   ее   не  видно,  она   заделана  швом   покрепче
хирургического,  но мысль о  том, что внизу все-таки  трещина, пусть бывшая,
этакой занозой расположилась где-то в районе селезенки. Когда под  тобой три
с  половиной  километра  холодной  воды,  от  которой  тебя  отделяет  такая
ненадежная субстанция,  как лед (тоже вода, кстати, один черт),  попробуй об
этом не  думать! "И разверзнулся лед, и в  пучину  морскую  все, что было на
нем,  без  остатка   ушло",--   вспоминаются  ободряющие   строки  полярного
фольклора.
     -- Значит, трещина...-- третий раз спрашиваю я.
     --  Заросла,  нет  ее,--  напоминает  Кизино.--  Так, интересующая  вас
актинометрия занимается изучением  прихода и распределения солнечного тепла.
Она...
     -- А не может она вдруг... того?
     -- Актинометрия?
     -- Нет, трещина.
     --  Может,--  успокаиваетГеоргийИосифович.--  Как  и  во  всяком другом
месте. В последнее время я уделяю ей много внимания.
     -- Трещине?
     -- Актинометрии, -- задумчиво говорит Георгий Иосифович.-- Если  вы еще
один раз упомянете о трещине...
     -- Зачем?-- удивляюсь  я.-- Раз вы говорите, что она заросла, -- значит
так оно и есть. Кстати,  поскольку вы  завели разговор  о трещине, интересно
было бы узнать, какова вероятность ее разрыва на прежнем месте.
     --  Кто ее знает,-- зевнув,  отвечает  Кизино.-- Может, она  уже сейчас
разошлась.  Итак,  Арктика получает в  летний  период  тепла не  меньше, чем
субтропики, и если бы снег не отражал  девяноста процентов  солнечяых лучей,
мы бы здесь выращивали виноград.
     Сегодня Георгий Иосифович согласился уделить мне два  "аса времени, и я
знакомлюсь с хозяйством  метеорологов. На  площадке  у домика стоят  мачты с
флюгерам, и  на подставках--  деревянные ящики, похожие на пчелиные ульи. На
первый взгляд-- вещи бесхитростные. Зато внутри домик оборудован как научная
лаборатория.  Со  всех сторон он опоясан кабелями, многие  из которых скрыты
под снегом (через несколько дней, откапывая домик Кизино, я чуть не разрубил
один  кабель  лопатой). Вместе  с  приборами  на  площадке мерзнут  датчики,
которые  круглые  сутки  регистрируют  поступление   тепла--  для   изучения
теплового      баланса      Арктики.      Добытые      сведения      датчики
великодушнопередаютрегистратору -- электронному прибору, который вычерчивает
кривые на диаграммной ленте. Эти кривые и позволяют вычислить, сколько тепла
поступило за отрезок времени.
     Кизино   ведет  и  оперативные   наблюдения   за  погодой,   составляет
синоптические  сводки для института прогнозов -- те самые, из-за которых Яша
Баранов  не  может  выспаться, --  регистрирует  силу  и направление  ветра,
влажность,  температуру и давление воздуха. И все эти данные можно получить,
не  выходя  из  домика, благодаря  датчикам--  отличное  название  для  этих
бескорыстных приборов. Но сообщать человеку о видимости и облачности датчики
еще  не  научились,  и  это  обстоятельство не  позволяет метеорологу  стать
законченным домоседом.
     Кизино  подвергает  материалы   первичной  обработке   и  отдает  их  в
распоряжение  прогнозистов.  Кстати, именно  по их  рекомендациям выбирается
наиболее  подходящее  время для  экспедиций,  начала навигации  по Северному
морскому пути.
     --  Как вы думаете,-- продолжает Кизино,--  каковы  основные  источники
тепла в наших широтах?
     -- Солнце,-- догадался я,-- и эти... газовые плиты на камбузе.
     -- Два основных источника вы назвали правильно,-- похвалил Кизино,-- но
забыли  еще  об  одном:  о  теплых водах  Гольфстрима.  Вот мы  и  подошли к
интереснейшей проблеме: можно ли будет в Арктике выращивать виноград и какие
мероприятия  для  этого необходимы.  Солнечную энергию  примем  за  величину
постоянную -- ну,  на  ближайшие сто тысяч лет.  Значит, решение проблемы --
либо  в  установке на камбузе дополнительной плиты,  что крайне сложно из-за
ограниченности  площади  камбуза,  либо-- в  Гольфстриме.  .Можно,  конечно,
поставить цепочку людей с ведрами, которые будут черпать из Гольфстрима воду
и лить ее в Ледовитый  океан, но потребуется  несколько десятков тысяч ведер
--  бухгалтерия на такой расход не пойдет. Имеется более рентабельный проект
инженера Борисова: Берингов пролив перегораживается плотиной,  мощные насосы
перекачивают  воду Ледовитого  океана  в  Тихий, и  тогда Гольфстрим  начнет
заполнять вакуум более  интенсивно. Есть  и  другой проект,  по которому лед
Арктики  можно  засыпать  угольнойпылью. Просто и логично:  почерневшие льды
будут жадно поглощать солнечные лучи -- себе на погибель. Проводились опыты:
отдельные льдины в  проливах посыпались пылью,  и вскрытие  льда происходило
действительно  на  несколько  дней  раньше,  чем в  других  местах.  Но  для
растопления таким  способом всех льдов  Арктики  разведанных мировых запасов
угля маловато. Кстати, а представляете ли вы себе, что произойдет, если  все
льды будут растоплены?
     -- Думаю,  -- осторожно  сказал я,  -- что нам с вами  грозит опасность
промочить ноги. Придется спасаться на клиперботах.
     -- Безусловно,-- согласилсяКизино,-- насморком мы будем обеспечены. Ну,
а что произойдет с климатом на земном шаре?
     -- А  хватит  ли у нас клиперботов?--  поинтересовался  я.--  На всякий
случай, знаете ли. Трещины, то, се...
     --  Хватит,--  успокоил  Кизино.--  Так  с  климатом  произойдут  самые
чудесные   превращения,   о   коих   ученые   .придерживаются   диаметрально
противоположных  взглядов. Когда закончится  всемирный  потоп, Сахара,  быть
может,   станет  житницей  Земли,   а  летний  Киев  станет  центром  зимних
Олимпийских  игр. Загорать и принимать солнечные ванны жители сурового Крыма
поедут  на  таймырские курорты, а снабжать Ташкент  персиками будет  знойный
Якутск.
     -- Так, может, не будем торопиться растапливать льды? -- попросил я.
     --  Подождем, --  великодушно  согласился  Кизино. Георгий Иосифович на
льдине один  из  самых старших  по возрасту  людей, ему  44 года.  С мнением
опытного   полярника,  зимовавшего  в  Антарктике  и  на  многих  дрейфующих
станциях, ребята  очень  даже считаются: оно  почти всегда необычно и потому
интересно. Панов мне сказал, что Кизино для него -- великолепный стимулятор:
он  редко  когда  соглашается  на.  совещаниях  с  предложениями  начальника
станции, и разгорается спор, в котором и рождается правильное решение. Когда
я спросил Панова, не подрывает ли такой демократизм авторитет  руководителя,
он ответил:
     "Лучше поссориться, поспорить и найти истину,  чем дружно проголосовать
и  ошибиться". Афоризм, который  неплохо  бы вызубрить  наизусть руководящим
товарищам  --  разумеется,  отдельным,   некоторым,  иным  (упаси  меня  бог
обобщать!).  В  самом  деле,  мне  рассказывали  про  отдельных,  нетипичных
товарищей,  которые относились к  своему