о  которой  я  осмеливаюсь  просить  ваше
высочество, если, конечно,  вы  уже  не  обещали  кому-нибудь  еще  свое
ходатайство перед ее высочеством Луизой Французской.
   - Полковник!
   Вы меня удивляете! - проговорила в  ответ  Мария-Антуанетта.  -  Как,
будучи моим приближенным, можно было скрывать, что вы без  средств!  Ах,
полковник, это дурно с вашей стороны меня обманывать!
   - Я не полковник, ваше высочество, - тихо проговорил Филипп. - Я лишь
верный слуга вашего высочества.
   - Вы не полковник? С каких это пор?
   - Я никогда им не был, ваше высочество.
   - Король в моем присутствии обещал полк...
   - Назначение так и не было отправлено.
   - Но вы же были на службе...
   - Я ее оставил, ваше высочество, впав в немилость его величества.
   - Почему?
   - Не знаю.
   -  Ах,  эти  придворные  интриги!..  -  глубоко   вздохнув,   молвила
принцесса.
   Филипп печально улыбнулся.
   - Вы - ангел, посланный Небом, ваше высочество. Я очень сожалею,  что
не состою на службе при французском дворе и потому не  имею  возможности
умереть за вас.
   Принцесса так сверкнула глазами, что Филипп закрыл  лицо  руками.  Ее
высочество даже не пыталась его утешить или отвлечь от грустных  мыслей.
Замолчав и почувствовав стеснение в груди, она нервным движением сорвала
несколько бенгальских роз и теперь в задумчивости обрывала их лепестки.
   Филипп пришел в себя.
   - Покорнейше прошу меня простить, ваше высочество, - молвил он.
   Мария-Антуанетта ничего не ответила.
   - Ваша сестра может хоть завтра поступить  в  Сен-Дени,  -  отрывисто
проговорила она. - А вы через месяц получите полк. Такова моя воля!
   - Ваше высочество! Прошу вас выслушать мои последние объяснения.  Моя
сестра с благодарностью принимает благодеяние из рук вашего  высочества,
я же вынужден отказаться.
   - Вы отказываетесь?
   - Да, ваше высочество. Я был опозорен при дворе.  Враги,  виновные  в
моем позоре, найдут способ ударить еще  сильнее,  когда  увидят,  что  я
поднялся выше прежнего.
   - Как? Даже несмотря на мое покровительство?
   -  Вот  именно  из-за  вашего   милостивого   покровительства,   ваше
высочество...
   - Вы правы, - побледнев, прошептала принцесса.
   - И кроме того, ваше высочество, нет.., я совсем забыл,  разговаривая
с вами, что на земле больше  нет  для  меня  счастья...  Я  забыл,  что,
возвратившись в тень, я не Должен больше выходить на свет. Оказавшись  в
тени, человек должен молиться и предаваться воспоминаниям.
   Филипп так трогательно произнес эти слова, что принцесса вздрогнула.
   - Придет день; - молвила она, - когда я во всеуслышание скажу  то,  о
чем сейчас могу только подумать. Итак, ваша сестра поступит в  Сен-Дени,
как только пожелает.
   - Благодарю вас, ваше высочество, благодарю.
   - А вы.., можете попросить меня, о чем угодно.
   - Ваше высочество...
   - Такова моя воля!
   Филипп увидел, что принцесса протягивает ему руку в перчатке, застыв,
словно в ожидании. Возможно, это был всего-навсего повелевающий жест.
   Он опустился на колени, взял руку принцессы и припал  к  ней  губами;
сердце его переполнилось счастьем и затрепетало.
   - О чем же вы просите? - спросила принцесса, оставив от волнения свою
руку в руках Филиппа.
   Филипп  склонил  голову.  Горькие  мысли  захлестнули   его,   словно
терпящего бедствие во время бури...  Несколько  мгновений  он  продолжал
стоять не двигаясь и не проронив ни слова. Потом встал и,  побледнев,  с
потухшим взором, проговорил:
   - Паспорт, чтобы иметь возможность покинуть Францию в тот самый день,
как моя сестра поступит в монастырь Сен-Дени!
   Принцесса  отпрянула,  словно  в  испуге.  Видя  страдания   молодого
человека, которые она вполне понимала,  а  возможно,  и  разделяла,  она
могла только выговорить еле слышно:
   - Хорошо. - И скрылась в аллее, обсаженной кипарисами, ветки  которых
оставались вечнозелеными и служили украшением гробниц.

Глава 41

БЕЗОТЦОВЩИНА

   Приближался  день  родов,  день  позора.  Несмотря  на   участившиеся
посещения доктора Луи, несмотря на заботливый уход и  утешения  Филиппа,
Андре час от часу становилась все мрачнее, словно осужденная в  ожидании
смертной казни.
   Несколько  раз  несчастный   брат   заставал   Андре   задумчивой   и
вздрагивавшей от малейшего шума... Глаза  ее  оставались  сухими...  Она
могла по целым дням не проронить  ни  слова,  потом  вдруг  стремительно
вскакивала,  начинала  ходить  по  комнате,  пытаясь,  подобно   Дидону,
отделаться от себя, от изводившей ее боли.
   Наконец наступил вечер. Филипп, заметив, что она  побледнела  сильнее
обыкновения, послал за доктором с просьбой, чтобы  он  зашел  в  тот  же
вечер.
   Это произошло двадцать девятого ноября. Филипп изо всех сил  старался
заинтересовать Андре разговором и как  можно  дольше  ее  задержать;  он
принялся обсуждать с ней не очень веселые  и  весьма  интимные  вопросы,
которых девушка очень боялась, как раненый боится грубого  прикосновения
к своей ране.
   Он сидел у огня.  Служанка,  отправившаяся  за  доктором  в  Версаль,
забыла запереть ставни, и свет от  лампы  И  даже  отблески  пламени  из
камина мягко ложились на снег, засыпавший садовые дорожки с наступлением
первых холодов.
   Филипп  выждал,  когда  Андре  начала  успокаиваться,  и  без  всяких
предисловий спросил:
   - Дорогая сестра! Ты, наконец, приняла решение?
   - Относительно чего? - через силу улыбнувшись, спросила Андре.
   - Относительно.., твоего будущего ребенка. Андре вздрогнула.
   - Приближается критический момент, - продолжал Филипп.
   - О Боже!
   - Я не удивлюсь, если завтра...
   - Завтра?
   - Даже, может быть, сегодня, дорогая. Андре  так  сильно  побледнела,
что Филипп в испуге взял ее за руку и осыпал поцелуями. Андре  пришла  в
себя.
   - Брат! - сказала она. - Я не буду с тобой хитрить - это унизительно.
Представления о добре и зле смешались для меня. Я  не  знаю,  что  такое
"зло", с тех пор как я усомнилась в том, что есть "добро". Так  не  суди
меня  строже,  чем  принято  судить  безумную.  Впрочем,  возможно,   ты
отнесешься серьезно к  мыслям,  которые  я  попытаюсь  изложить;  готова
поклясться, что они прекрасно выражают мои теперешние чувства.
   - Что бы ты ни сказала, Андре, что бы ты ни сделала, ты всегда будешь
для меня самой дорогой и любимой на свете.
   - Благодарю тебя, мой единственный друг. Смею сказать, что я  окажусь
достойной того, что ты мне обещаешь. Я жду ребенка,  Филипп.  Богу  было
угодно, - так я, по крайней мере, представляю  это  себе,  -  покраснев,
прибавила она, -  чтобы  материнство  явилось  для  женщины  состоянием,
сходным с оплодотворением у растений.  Плод  -  следствие  цветения,  во
время которого растение готовится... Для женщины такое цветение,  как  я
это понимаю, - любовь.
   - Ты права, Андре.
   - А я, - с живостью продолжала Андре, - не успела подготовиться. Я  -
аномалия. Мне не дано было познать ни любви,  ни  желаний.  Я  столь  же
чиста сердцем и помыслами, как и телом... И  тем  не  менее.,  печальное
превращение!.. Бог посылает мне то, чего я не желала, о чем  даже  и  не
мечтала... Почему тогда Он не посылает плодов дереву,  которому  суждено
остаться бесплодным?.. Откуда возьмутся во мне чувства,  инстинкты?  Где
мне взять на это силы?.. Женщина, в муках дающая жизнь  своему  ребенку,
знает, ради чего она терпит эти муки; я же ничего не знаю, я трепещу  от
одной мысли об этом, я подхожу к дню родов, словно к эшафоту...  Филипп,
Бог меня проклял!..
   - Андре, сестренка!
   - Филипп, - горячо продолжала она, - я испытываю ненависть  к  своему
будущему ребенку!.. Да, я его ненавижу! Я буду помнить всю жизнь, - если
мне суждено  жить,  Филипп,  -  тот  день,  когда  внутри  меня  впервые
шевельнулся мой смертельный враг, которого я ношу под сердцем. Я до  сих
пор не могу без дрожи вспомнить столь дорогое каждой матери, а для  меня
ненавистное первое движение ребенка;  я  сгораю  от  ненависти,  и  хула
готова сорваться с моих дотоле невинных  губ.  Филипп,  я  дурная  мать!
Филипп, на мне Божье проклятие!
   - Во имя Неба, Андре, успокойся! Не губи свою душу.  Этот  ребенок  -
плоть от твоей плоти, я люблю этого ребенка, потому что он - твой.
   - Ты его любишь? - вскричала она, побледнев от гнева. - Как ты смеешь
говорить это мне, как ты можешь любить мое и свое бесчестье?  Ты  посмел
сказать, что любишь вечное напоминание о преступлении, отпрыска  подлого
преступника!.. Я тебе уже сказала, Филипп, без  страха  и  лицемерия:  я
ненавижу ребенка, я его не просила! Я питаю к  нему  отвращение,  потому
что  он,  возможно,  будет  похож  на  своего  отца...  Отца!..  Я  умру
когда-нибудь от одного  этого  слова!..  Боже  мой!  -  вскрикнула  она,
бросившись на колени. - Я не могу убить ребенка при его рождении, потому
что ты, Господи дал ему жизнь... Я не  могла  лишить  себя  жизни,  пока
вынашивала его, потому что самоубийство запрещено наравне  с  убийством.
Господи! Прошу Тебя, молю  Тебя,  заклинаю  Тебя,  если  Ты  есть.  Боже
правый, если Ты заступник сирых на земле, если Ты  не  хочешь,  чтобы  я
умерла от отчаяния, живя в позоре и  слезах.  Боже  мой,  прибери  этого
ребенка! Господи, убей его! Господи, избавь меня  от  него,  отомсти  за
меня!
   Она в исступлении стала биться головой о мраморный наличник, несмотря
на все усилия Филиппа и вырываясь у него из рук.
   Внезапно  дверь  распахнулась:  вернулась  служанка  в  сопровождении
доктора, которому достаточно оказалось одного взгляда, чтобы понять, что
произошло.
   - Сударыня! - заговорил он присущим лекарям спокойным тоном,  который
одних принуждает к смирению, других - к повиновению. - Сударыня! Не надо
преувеличивать свое представление о предстоящем вам испытании, оно не за
горами Приготовьте все то, о чем я вам рассказал дорогой, - обратился он
к служанке. - А вы, - сказал он Филиппу, -  будьте  более  благоразумны,
чем ваша сестра, и вместо того, чтобы разделять ее страхи или  слабости,
помогите мне ее успокоить!
   Андре, пристыженная, встала. Филипп усадил ее в кресло.
   Больная покраснела, изогнулась  от  боли,  вцепившись  в  бахрому  на
кресле, и из ее посиневших губ вырвался первый крик.
   - Ее страдание, падение и ярость ускорили начало схваток,  -  пояснил
доктор. - Идите к себе, господин де Таверне и.., мужайтесь!
   С затрепетавшим сердцем Филипп бросился к Андре; она  все  слышала  и
дрожала от страха; несмотря на боль, она приподнялась  и  обеими  руками
обхватила брата за шею.
   Она прижалась  к  нему,  прильнула  губами  к  его  холодной  щеке  и
прошептала:
   - Прощай! Прощай! Прощай!
   - Доктор! Доктор! - в отчаянии вскричал Филипп. - Вы слышите?..
   Доктор Луи вежливо, но настойчиво развел двух несчастных, Андре снова
усадил в кресло, Филиппа проводил в его комнату, потом запер на задвижку
Дверь, соединявшую комнату Филиппа с комнатой Андре, задернул занавески,
прикрыл другие двери. Так он словно  решил  похоронить  в  этой  комнате
тайну, которая должна была возникнуть между доктором и  женщиной,  между
Богом и ими обоими.
   В три часа ночи доктор распахнул дверь, за которой плакал  и  молился
Филипп.
   - У вашей сестры родился мальчик,  -  объявил  он.  Филипп  всплеснул
руками - Не ходите к ней, - сказал доктор, - она спит.
   - Спит... Доктор! Неужели она и вправду спит?
   - Если бы дело обстояло иначе, я бы вам сказал:
   "у вашей сестры родился мальчик, но она умерла  от  родов..."  Да  вы
сами можете увидеть.
   Филипп просунул голову в дверь.
   - Послушайте, как она дышит...
   - Да! Да! - прошептал Филипп, обнимая доктора.
   - А теперь, как вы  знаете,  мы  уговорились  с  кормилицей.  Проходя
сегодня по улице Пуэн-дю-Жур, где живет эта женщина,  я  дал  ей  знать,
чтобы она была готова... Однако только вы можете привезти ее сюда,  меня
там не должны видеть... Пока ваша сестра спит, поезжайте за ней  в  моей
карете.
   - А как же вы, доктор?
   -  Мне  нужно  еще  зайти  на  Королевскую  площадь  к  одному  почти
безнадежному больному... Плеврит... Я хочу провести остаток ночи  у  его
изголовья, чтобы понаблюдать за тем, как ему дают лекарства, а заодно  и
за их действием.
   - На улице холодно, доктор.
   - У меня пальто.
   - Время сейчас ненадежное...
   - За последние двадцать лет меня раз двадцать останавливали ночью  на
улице. Я неизменно отвечал: "Друг мой, я - лекарь и  иду  к  больному...
Хотите, я отдам вам свое пальто?  Возьмите,  только  не  убивайте  меня,
потому что если я не приду, больной умрет". И заметьте,  сударь:  пальто
служит мне двадцать лет. Воры ни разу на него не позарились.
   - Милый доктор!.. Вы придете завтра? - Завтра в восемь я буду  здесь.
Прощайте! Доктор объяснил служанке, как надо  ухаживать  за  больной,  и
приказал не отходить от нее ни на шаг. Он хотел, чтобы ребенка поместили
рядом с матерью. Однако Филипп уговорил доктора унести младенца, памятуя
о недавних словах сестры.
   Доктор Луи сам уложил мальчика в комнате служанки, а  потом  быстрыми
шагами пошел по улице Монторгей, в то время как фиакр увозил  Филиппа  в
сторону Руля. Служанка задремала, сидя в кресле у постели хозяйки.

Глава 42

ПОХИЩЕНИЕ

   Во время спасительного  сна,  следующего  за  сильными  потрясениями,
разум словно обретает двойную силу: способность верно оценить  положение
и возможность вернуть силы организму, оказавшемуся в состоянии,  близком
к смерти.
   Словно вернувшись к жизни из небытия, Андре раскрыла глаза и  увидела
неподалеку от себя спящую в кресле служанку. Она  услышала,  как  весело
потрескивают в очаге дрова, и с наслаждением стала вслушиваться в тишину
комнаты, где все отдыхало вместе с ней...
   Ее состояние нельзя было назвать бодрствованием, однако это был и  не
сон. Андре получала  удовольствие  от  того,  что  растягивала  ощущение
неопределенности Дремотной неги; мысли мелькали  одна  за  другой  в  ее
утомленной голове, однако Андре не останавливалась ни на одной  из  них,
словно боясь окончательно проснуться.
   Вдруг издалека до нее донесся  слабый,  едва  уловимый  детский  плач
сквозь стену.
   Этот крик вызвал у Андре  дрожь,  от  которой  она  еще  недавно  так
страдала. Она почувствовала,  как  в  ней  всколыхнулась  ненависть,  та
самая, которая вот уже несколько месяцев смущала ее невинную душу  и  от
которой она подурнела. Это было похоже на то, как от  внезапного  толчка
колышется мутная вода в сосуде, поднимая со дна осадок.
   С этой минуты Андре лишилась сна и покоя; она вспоминала, и ее  опять
захлестнула ненависть.
   Однако душевные силы зависят обыкновенно от физического состояния. На
сей раз Андре не почувствовала в себе прежней ненависти.
   Крик ребенка сначала отозвался в ней болью, потом стал ее  смущать...
Она спрашивала себя: не явился ли Филипп, очень  деликатный  по  натуре,
исполнителем чьей-то отчасти жестокой воли, удалив от нее ребенка?
   Мысленное пожелание кому-либо зла имеет мало общего с тем, когда  это
зло  совершается  на  глазах  того,  кто  его  пожелал.  Андре,  заранее
ненавидевшая еще не родившегося ребенка,  желавшая  ему  смерти,  теперь
страдала, слыша, как плачет несчастное создание.
   "Ему больно, - подумала она и сейчас же ответила себе:
   - почему меня  должны  волновать  его  страдания?..  Ведь  я  сама  -
несчастнейшее из живущих на земле?"
   Младенец закричал еще громче, еще жалобнее.
   Андре  с  удивлением  отметила,  как  у  нее  в   душе   зашевелилось
беспокойство, словно невидимая нить  связывала  ее  со  всеми  покинутым
попискивавшим существом.
   Происходило то,  что  она  заранее  сама  себе  предсказала.  Природа
приготовила ее: перенесенная физическая боль подчинила сердце матери,  в
котором теперь отзывалось малейшее движение ребенка; мать  и  дитя  были
отныне накрепко соединены друг с другом.
   "Бедный сиротка не должен плакать, -  подумала  Андре,  -  он  словно
жалуется  на  меня  Богу.  Господь  наделяет  крохотные  существа,  едва
появившиеся на свет, самым красноречивым из языков...  Их  можно  убить,
освободив тем самым от страданий, но  нельзя  подвергать  их  мучению...
Если бы люди имели такое право. Бог не позволил  бы  детям  так  жалобно
плакать".
   Андре приподняла голову,  собираясь  окликнуть  служанку,  однако  ее
слабый голосок не мог разбудить девушку, спавшую крепким здоровым  сном,
а детские крики стихли.
   "Верно, пришла  кормилица,  -  подумала  Андре.  -  Хлопнула  входная
дверь... Да, кто-то  идет  в  соседнюю  комнату..,  и  малыш  больше  не
плачет.., над ним уже простерлась чья-то заботливая десница и  успокоила
его. Значит, пока для него мать - это тот, кто  о  нем  заботится?..  За
несколько экю.., ребенок, плоть от плоти мое дитя, может обрести мать. А
позже, проходя мимо меня, столько ради него выстрадавшей  и  давшей  ему
жизнь, это дитя даже не взглянет  на  меня  и  назовет  матерью  наемную
кормилицу, более щедрую по отношению  к  нему  в  своей  платной  любви,
нежели я в своей справедливой ненависти...  Нет,  этого  не  будет...  Я
своими страданиями заплатила за право смотреть малышу в глаза... Я  имею
право заставить его любить себя в обмен на свои заботы о нем,  заставить
его себя уважать за мою жертву и мою боль! Она  рванулась,  собралась  с
силами и позвала:
   - Маргарита! Маргарита!
   Служанка с трудом пробудилась, но еще  продолжала  сидеть  в  кресле,
приходя в себя.
   - Вы слышите меня? - спросила Андре.
   - Да, госпожа, да! - отвечала Маргарита, наконец опамятовавшись.
   Она подошла к постели.
   - Прикажете подать воды?
   - Нет...
   - Госпоже угодно узнать, может быть, который час?
   - Нет.., нет...
   Она не сводила глаз с двери в соседнюю комнату.
   - А-а, понимаю... Госпоже угодно знать, вернулся ли ее брат?
   Видно было, как Андре борется всей своей ослабевшей,  но  обуреваемой
гордыней душой с желанием горячего, но щедрого на любовь сердца.
   - Я хочу, - выговорила она наконец, - я хочу... Отворите  эту  дверь,
Маргарита.
   - Да, госпожа... Ох, как дует оттуда...  Сквозняк,  госпожа!  Да  еще
какой!..
   В самом деле: порыв ветра влетел в комнату Андре; и пламя от свечки в
ночнике заколыхалось.
   -  Должно  быть,  кормилица  оставила  открытыми  дверь   или   окно.
Посмотрите, Маргарита, посмотрите... Ребенок может озябнуть...
   Маргарита направилась в соседнюю комнату.
   - Я его укрою, госпожа, - пообещала она.
   - Нет.., нет! - отрывисто пробормотала Андре. - Принесите его сюда.
   Маргарита застыла посреди комнаты.
   - Господин Филипп велел положить ребенка  там...  -  мягко  возразила
она. - Верно, он боялся, что маленький может вам  помешать  или  что  вы
разволнуетесь.
   - Принесите мне моего ребенка!  -  приказала  молодая  мать,  готовая
взорваться: на ее глазах,  остававшихся  сухими  даже  во  время  родов,
заблистали слезы, от которых, наверное,  улыбнулись  на  небесах  добрые
ангелы - хранители маленьких детей.
   Маргарита бросилась исполнять приказание.  Андре  сидела  в  кровати,
закрыв лицо руками.
   Служанка вернулась с выражением недоумения на лице.
   - Что такое? - спросила Андре.
   - Госпожа!.. Кто-то туда заходил?
   - Что значит "кто-то"?.. Кто?
   - Ребенка там нет, госпожа!
   - Я  слышала  недавно  шум,  шаги...  Должно  быть,  пока  вы  спали,
приходила кормилица... Наверное, она не хотела вас будить... А  где  мой
брат? Сходите к нему в комнату.
   Маргарита поспешила в комнату Филиппа. И там никого!
   - Странно! - заметила Андре; сердце ее сильно билось. - Неужели  брат
мог уйти, не заходя ко мне?..
   - Госпожа!.. - вскрикнула служанка.
   - Что такое?
   - Входная дверь отворяется!
   - Бегите скорее, посмотрите, кто там?
   - Это вернулся господин Филипп... Входите, сударь, входите!
   Это  действительно  вернулся  Филипп.  Из-за  его  спины  выглядывала
крестьянка, закутанная в длинную накидку из грубой шерсти в полоску. Она
ул