Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
улом и портфелем.
- Тут вот какое дело, - продолжал он, ставя стул и садясь. - Тут
довольно смешное дело. Вам Потапов про удава рассказывал?
- Да, - ответил я.
Он юмористически сморщился.
- И наверное, вы еще и в газете что-нибудь читали про него?
- Читал.
- А видеть его не видели? Нет, конечно. Ну а человека, который видел
этого удава, вы встречали?
- Ну да, Потапов, - сказал я. - Он даже стрелял в него раз.
- Но промахнулся. Отлично! Запомним... А еще кто видел этого удава?
Какие-то пионеры, которых так и не разыскали. Да? Пастушонок Петька,
которому двенадцать лет и который, когда его стали расспрашивать, ничего
путного рассказать не мог. Стрелял в кого-то дядя Потапов, а в кого -
разглядеть не смог. А еще кто?
Я молчал.
- Вы понимаете, о чем я говорю?
- Да, откровенно говоря, нет, - ответил я.
- Да неужели нет? - удивился он. - Фантастика все это... Никакого удава
в горах нет и никогда не было. Зоологи нас просто на смех подняли. Удав
перезимовал в сугробах! Да это все равно что сказать:
у меня в подполье завелась щука.
- Постойте, постойте, - сказал я, - так, значит, Потапов врет?
- Значит, брешет наш Потапов как сивый мерин, - ответил мой собеседник
ласково, - вводит, как говорится, в заблуждение общественное мнение и
советскую печать.
Я молчал и смотрел на него.
- Вижу, вы все еще сомневаетесь, - покачал он головой, - тогда прочтите
вот это. "Социалистическая Алма-Ата" за вчерашнее число.
Я взял газету. Наверху страницы были изображены обезьяны, карабкающиеся
по решетке, попугаи на кольце, лев с гневно занесенным хвостом - и все это в
окружении больших вертлявых букв.
- Да читайте, читайте, - сказал Михаил Степанович. - Вслух читайте.
- "Уж много дней свежевыкрашенное здание на колхозном базаре привлекает
к себе любопытных..." - прочитал я первые строчки и перевернул газету, чтоб
посмотреть, когда она вышла.
- Номер сто шестнадцать от двадцать восьмого числа этого месяца, -
услужливо подсказал Михаил Степанович. - Открылся новый зверинец: львы,
тигры, крокодилы, страусы, удавы. А вы тут сидите в горах и ничего не
знаете. Прочитайте вот тут отчеркнутое красным карандашом.
"Демонстрируя удава, - писала газета, - директор напомнил, что летом
этого года в одной из Алма-Атинских газет появилось фантастическое сообщение
о сбежавшем из зверинца удаве, будто поселившемся в садах колхоза и даже
перезимовавшем в прошлую особенно суровую зиму. Тропический гость никак не
может акклиматизироваться в Алма-Ате. Он погиб бы через несколько дней при
нашем климате. Да вдобавок удав и не сбегал.
Вся история с удавом - выдумка досужего, не очень грамотного любителя
желтеньких сенсаций".
- Да, но к чему ему все это? - вырвалось у меня.
- Вот, - удовлетворенно сказал Михаил Степанович. - Вот наконец-то вы
задали совершенно дельный вопрос. К чему подняли весь этот шум? А шум поднят
действительно немалый. В республиканской газете - одна статья, в вечерней
газете - другая. А затем эта история вынырнула за границей и появилась
знаете где? В фашистской Германии. В газете "Фелькишер беобахтер"
опубликована большая статья о всей этой фантастике. Интересно?
- Чрезвычайно, - воскликнул я, - но все-таки до меня еще не полностью
доходит, что все это значит.
- А надо, чтоб дошло, надо, - строго сказал Михаил Степанович. - Для"
вас это просто необходимо. Я пытался дать вам это понять, но вы... Давайте
зададим себе вопрос: кто мутит воду, кто распускает слухи? Бригадир Потапов.
Ну а что собой представляет этот Потапов, кто он такой, а?
Я молчал.
- Ну кто он такой - скажите?
- Бригадир шестой бригады, - ответил я.
- Точно! - обрадовался Михаил Степанович. - Бригадир шестой бригады
колхоза "Горный гигант". Но это сейчас он бригадир, а кем он был раньше? Вот
стали мы дознаваться и дознались. Оказывается, был он белоказаком,
участвовал в мятеже девятнадцатого года. Потом бежал из города Верного в
Кульджу, то есть на китайскую границу. Доходит это до вас? Брат Потапова в
прошлом году арестован и осужден за вредительство, он находился в связи с
консулом одной из враждебных держав и получал задания от иностранной
разведки. Во всем этом он сознался. Вот вам вторая и, так сказать,
неожиданная сторона бригадира Потапова. Вы всего этого, конечно, не знали, -
улыбнулся он.
- Про брата знал, - сказал я неожиданно для самого себя.
Он удивленно посмотрел на меня.
- Откуда же?
- Он рассказывал.
- Да? - Секунду Михаил Степанович молчал, а потом воскликнул: - Ловко!
Вот подлец! Прет напролом! Ну, раз вам это уже известно, то и дальнейшее не
удивит. Вот. - Он вынул из портфеля и положил передо мной почтовый конверт,
адрес был напечатан на машинке. - Обратите внимание - обратного адреса нет.
Так что сразу не поймешь что откуда. - Он вынул из конверта письмо,
отпечатанное на машинке, подал его мне и сказал: - Читайте!
"Германская Империя,
Министерство Иностранных дел,
Консульский отдел
Уважаемый г. Потапов
Обращаемся к вам по поручению Немецкого общества акклиматизации
животных. Означенное общество, существующее с 1848 года и объединяющее
виднейших ученых Германии, обратилось к нам с просьбой выяснить все
обстоятельства, связанные с появлением удава в горах Алма-атинского Алатау.
"Самый факт, - пишет нам секретарь общества проф. Фохт, - что столь
теплолюбивое животное, каковым является удав, могло провести суровую
континентальную зиму, заслуживает всяческого внимания и детального
изучения". Он надеется, что вы поймете, какое значение для науки имеют
наблюдения, подобные тем, которыми вы располагаете, и поэтому просит не
отказать нам в информации. В случае получения подобных сведений президиум
общества перешлет вам диплом почетного члена-корреспондента, дающий право на
посещение всех заседаний, выставок и мероприятий общества. Адрес общества...
...Если это вас устроит больше, вы можете сноситься с нами прямо через
Германское консульство.
С почтением..."
- Ну, что вы скажете? - спросил Михаил Степанович, когда я положил
бумагу на стол.
- Оригинально.
- Оригинально, - вздохнул он. - Хорошо, если бы это было только
оригинально. Теперь вспомните шум, который был поднят, статьи в газетах, это
самое отношение, и вы поймете смысл и содержание следующей бумаги, которую я
вам сейчас предъявлю. На этот раз она исходит из советского учреждения и
советских людей. Бумага эта, конечно, строго секретная. Но уж если говорить,
то говорить начистоту. Вот с этого места.
И он достал из портфеля другой конверт - большой, глянцевитый, без
всяких надписей, вынул из него какую-то журнальную вырезку на немецком языке
и отложил в сторону, потом бумагу, напечатанную на машинке, загнул ее начало
и конец, дал мне и сказал:
- Читайте, доверять так доверять.
Я стал читать. Это были вопросы. Некоторые из них я запомнил. Вот
примерное их содержание. Вопрос первый: прошлое бригадира Потапова, его
политические убеждения. Вопрос второй: что именно могло заинтересовать
фашистскую печать в сообщении об удаве, напечатанном в "Казахстанской
правде" (перечислить все соображения). Вопрос третий: какую цель
преследовала молодежная газета, пытаясь повторно опубликовать заметку на эту
же тему. Кто является ее автором. Зачем потребовалось указывать на тайник
(пещеру), находящийся в горах, в которой якобы мог перезимовать удав. Где
находится этот тайник, обследован ли он органами государственной
безопасности. Вопрос четвертый: есть ли какие-нибудь основания считать, что
заметки эти являются кодированным сообщением фашистской разведки. Вопрос
пятый: чем занимается археологическая экспедиция, работающая в районе
мнимого появления удава. Какую роль в работе экспедиции играет археолог
Корнилов, ранее репрессированный органами НКВД. Что вы можете сообщить о...
(дальше стояла моя фамилия).
Пока я читал, Михаил Степанович следил за мной глазами.
- Вот видите, и о вас тут! - сказал он, когда я дошел до последнего
вопроса, и отобрал у меня бумагу. - Вы понимаете, - продолжал он, - что
такие документы являются секретнейшими, в особенности для лиц, затронутых в
этом документе. А я взял и показал этот документ вам. Вы учитываете, что это
серьезнейшее служебное нарушение? Так как, по-вашему, зачем я на него пошел,
а?
Я пожал плечами.
- Но должна же быть причина! Не знаете? - Михаил Степанович не спускал
с меня ясных, чуть насмешливых глаз. - Потому что доверяю я вам, вот почему.
По-видимому, вся эта история с удавом - хитро задуманная диверсия.
Он снова улыбнулся, и это была какая-то особая улыбка - тонкая,
загадочная, чуть высокомерная. И сам он как-то сразу и мгновенно изменился.
Из радушного, веселого хозяина дома вдруг незримо превратился в почти
официальное лицо. Не говорил уже, а приступал к допросу. Но голос его был
по-прежнему тих, и смотрел он на меня, тонко улыбаясь. А у меня уже голова
шла кругом.
- Слушайте, но зачем и кому все это нужно? - воскликнул я.
- Зачем шпионам нужно шпионить? - спросил он, тщательно подчеркивая
свое удивление. - Ну, наверно, просто потому, что они шпионы. Другой причины
нет. - И он спрятал оба конверта в портфель.
- Но если Потапов шпион, почему вы его не арестуете? - спросил я.
- Есть основания, - сказал он ласково. - Почему шпиона далеко не всегда
берут сразу? Во всяком случае мы хотим вас предупредить. - Он встал. - К
Потапову не заходить! Если же встретите в горах, то держитесь с ним
по-прежнему, но сразу же известите нас. Вот сюда придете! А теперь пошли
обедать!
Домой я шел в обход, косогорами.
Уже наступило утро - холодноватое, ясное, с высоким небом и прозрачной
далью. С вершины прилавков можно было охватить глазом верст десять. И
впервые я увидел в это утро ту синеву, которой всегда в этих местах
означается осень. Сизыми были склоны гор, поросшие лесом: сиреневыми - камни
и глинистые обнажения оврагов; совсем синими - низ снежных шапок и заросли
терновника. Чем дальше, тем этот цвет крепчал, наливался и где-то вверху
переходил в фиолетовый и просто темный - летом его скрывала зелень, а
осенью, когда все обнажалось, он становился основным фоном гор и сливался с
небом. На этом фоне мерцали красные, оранжевые, золотые, светло-зеленые
пятна. Стоило прищурить глаза - и предметы исчезали, а вся долина
представлялась огромной мозаикой или панно из разноцветных камешков. Ночью
прошел дождик, и пахло землей, мокрым щебнем и листьями.
Я шел по высокой росистой траве, нес узелок, и колени у меня уже были
мокрые, а башмаки хлюпали. Но я думал только о бригадире Потапове. Теперь
мне многое представлялось в ином виде: прежде всего то, что он сильно
переменился, таскается по целым дням в горах и перестал обращать внимание на
колхозные дела. Вилы же и топор после сегодняшнего разговора приобрели в
моих глазах совершенно особое значение. Хотя к чему они - я все-таки
объяснить не мог. Непонятно казалось и все остальное: эта ночная встреча с
Софой, шоссейная дорожка в гору, здание на горе, разговор в комнате с видом
на заколоченный забор, неведомые и непонятные мне люди. Во всем этом было
что-то и от настоящей тайны, и от чего-то совсем иного, раздутого,
надуманного и несерьезного. Но ложь об удаве! Но статья в немецкой газете!
Но письмо германского консула! Ведь все это действительно печаталось,
писалось, существовало.
Я шел, думал... И вот уже стали видны наши палатки и даже потянуло
речной свежестью. Вдруг кто-то сзади осторожно дотронулся до моего плеча. Я
обернулся. Незнакомая девушка в красном платке стояла передо мной. На ней
была блузка защитного цвета, узкая юбка и тапочки на босу ногу.
- Здравствуйте, - сказала девушка.
- Здравствуйте, - ответил я, с некоторым даже страхом оглядывая ее
небольшую статную фигуру.
- Вы меня не знаете? - спросила она. Голос у нее был глубокий, грудной.
- Нет, - сказал я. - Но что-то как будто...
- Я племянница бригадира Потапова, - объяснила она.
- А-а, - засмеялся я. - Помню, помню. Это вы, вместо того чтобы
работать, хохочете? Она засмеялась.
- Ну вот, вспомнили. А меня за вами прислал дядя, - сказала она, - вы
ему очень нужны.
- Бригадир Потапов? - воскликнул я. - Пойдемте, пойдемте.
И, честное слово, сразу отлетели все раздумья, предположения и вопросы.
Так все это не вязалось с ясным, солнечным утром, с открытым круглым лицом
этой девушки, с беззаботностью тона, тем, что на груди ее был комсомольский
значок, а на голове красная косынка. (Так в те годы на плакатах изображался
комсомол.)
Я повернул было на дорогу, но она меня остановила.
- Не домой, - сказала она, - он вас в щель просит.
- А почему в щель? - снова насторожился я.
- Да тут близко, - успокоила она меня. Знал я, что это близко. Я был
даже несколько раз в этой щели. Боже мой, до чего там было сыро и темно!
Огромные желтые камни цвета ржавой воды, каменистые пещеры по склонам.
Большие желтые, оранжевые, белые глыбы, продолговатые, как лошадиные черепа.
Вот-вот и сам дракон пожалует из пещеры. И особенно тоскливо было глядеть на
нависшие и набрякшие груды песка (они, кажется, могли ухнуть каждую
секунду), на кустики осины с горькими зелеными побегами, на крошечные
чахоточные березки. "Что ж там потребовалось Потапову?" - подумал я и
вспомнил о тайнике.
Девушка шла впереди, перескакивая с камня на камень, нащупывая ногой
невидимые мне тропинки и уступы. И было видно, что в этих местах она как
дома.
- Не упадите! - крикнула она мне, когда под ногой у меня обвалился
камень и я было поехал под откос.
- Держите меня за плечи, - приказала она в другой раз, когда мы стали
спускаться.
Потапова я увидел сразу. Он сидел на большой глыбине, рядом лежало
что-то накрытое серой мешковиной, валялись вилы, топорик и ружье.
- Ну вот, молодец, Дашка, - похвалил он мою спутницу, - а я уж думал,
если не дождусь, то поеду сам. Ты что, был у меня вчера? - обратился он ко
мне.
- Нет, - ответил я.
- Не дошел, - усмехнулся он. - Встретили и завернули. Куда же они тебя
повели, в органы, что ли?
- Да нет, - ответил я, не зная, что сказать. - В пограншколу.
- Тоже неплохо, - сказал он. - А насчет змея говорили, что нет, мол,
никакого змея? Его Потапов выдумал. - Он сжал кулаки. - У, нечистая сила!
Всю работу у меня отбили. Яблоки собирать надо, а я с ними пять дней как в
котле киплю. - Он посмотрел на меня и вдруг сообщил: - А меня ведь вчера
арестовывать приезжали.
- Да что ты! - воскликнул я, соображая, к чему все это идет и как мне в
случае чего надлежит поступить.
Наверное, на моем лице выразилось что-то подобное, потому что он вдруг
посмотрел на меня, грубо усмехнулся и вдруг ударом сапога сбросил мешковину.
На срезанных лопухах лежало что-то черное, скрученное, чешуйчатое, кольца
какой-то довольно большой, как мне показалось - метра полтора, змеи. Она
была еще жива: кольца вздрагивали, сокращаясь, по ним пробегала длинная
дрожь, чешуя блестела мельчайшими чернильными капельками, словно исходила
предсмертным потом.
- Да что же это такое? - спросил я очумело. - Откуда эта змея? Ведь это
совсем даже не...
Потапов искоса посмотрел на меня, зло усмехнулся и опять накрыл
мешковиной умирающее чешуйчатое тело.
- Вот и весь сказ, - сказал он твердо и скорбно. - Только всего и было,
что вот эта гадючка. Вот она тут и ползала. А когда она ползет, знаешь,
какой она кажется?.. Написал этот дурак четыре, а мне подумалось: нет, мало,
метров шесть в ней будет.
"Да, да, - подумал я. - Правильно, правильно... Как же это мне сразу не
пришло в голову? Об этом и профессор Никольский пишет: когда змея ползет в
траве, она кажется раза в два, а то и в три длиннее, чем есть... Да, так
всегда бывает".
Я приподнял концом сапога мешковину, разбросал лопухи - и тогда
показалась голова, небольшая, плоская, с широко открытыми, пристальными
синими глазами.
- Черный полоз, - сказал я. - Самый обыкновенный черный полоз. Но
только большой-большой. У нас стоят два в банках на выставке, но такого я
еще не видел.
- Я мерил - метр шестьдесят сантиметров, - сказал Потапов. - Вот,
дорогой товарищ, и все, что было. Признаешь теперь, какие у страха глаза? В
газету попал, себе на шею петлю надел, здесь уже пять суток сижу, а из-за
чего? Эх! - Он махнул рукой.
- Да, но при чем же тут ты? - сказал я. - Нет-нет, ты лишнего на себя,
бригадир, не бери. Не ты эту анафему выдумал, и писать ты о нем тоже не
писал. Подписи твоей нигде нет. А что другие там от твоего имени...
- Эх, кабы попался мне тот артист, что с аппаратом приезжал. Уж я б
его... - алчно покачал головой Потапов. - Но как я мог в нем эти метры
насчитать? Как? Ведь явственно, явственно видел- громаднейший змей ползет.
Или наваждение такое? А то говорят, что они отвод глазам такой делают.
Ползет змеючка, а ты видишь дракона. Может, правильно так.
Я засмеялся.
- Какой там к черту отвод? Нет, это со всеми бывает, бригадир. Вот и
Брем такие случаи подробно разбирает. Это, говорит он, самая обычная ошибка
наших воспринимающих и оценивающих способностей. Так что не бойся.
- Воспринимающих... - улыбнулся бригадир и покачал головой. - Да ведь
не будут они твоего Брема спрашивать. Никогда не будут! Да что ты? Они в
случае чего его сразу из города вышлют. Им дело нужно. Вот что! Разве они
теперь со мной когда расстанутся?
- Да зачем ты им, зачем? - сказал я.
- Будто не понимаешь. Один брат расстрелян за вредительство, другой
схвачен как шпион, что же им еще надо? Они и во сне такое дело не видели.
- Ну ладно, ладно, - сказал я сурово. - Не говори что не надо. Бери
его, пойдем.
- Пойдем, - устало вздохнул Потапов. - Конечно, пойдем. У меня теперь
только один путь - являться. Вот с этой самой штуковиной и пойду. Эх, не
сумел я тогда отстоять брата Петьку. Не сумел. Оробел, струсил. Думал свою
шкуру спасти. А вон видишь, что вышло. - Он снова наклонился, взял змея и
стал засовывать его в мешок. - Всю жизнь он мне взбаламутил, из-за него
покой потерял. Ведь знаешь всех, всех рабочих перетаскали на допросы. И что
им надо? Ведь я снес бумагу, что мне германцы прислали. Поблагодарил этот
длинный, что со мной водку трескал! Сначала ты, говорит, "советский
человек", а потом: "Расскажи, с какой целью агитируешь население насчет
Бовы-конструктора. Скажешь - простим. Нет - пеняй на себя. Значит, сколько
тебе ни говори, ты все равно ведешь свою линию". - "Да какую такую свою
линию я веду, какая такая линия? Зачем она мне нужна?" - "Хорошо! А брат у
тебя где?" - "А это вам лучше знать! Вы его забрали". - "А ты как будто
ничего уже и не знаешь. Мужичок-серячок! Брат он тебе, мать твою, или нет?"
- "Брат! Брат, единокровный брат он мой, Петька! И знаю - ничего он не
делал, никаких клещей в банке с собой не носил, и хлеб им не заражал, и к
к