смысл! За два пенса  я готов остановить  этот чертов реактор и
последовать за вами!
     -  Нет,  Кинг, не  прямой  смысл. Прямым путем попадешь из  огня  да  в
полымя, чего я как раз и не собираюсь  делать. А  почему бы вам не остаться?
Тогда с помощью Харрингтона вы сможете нагнать на них такого страху!..
     Лицо Штейнке возникло на экране.
     - Шеф, здесь Харпер и Эриксон.
     - Я занят.
     - Они срочно хотят вас видеть.
     - О господи! Ладно, впусти их, -  проговорил  Кинг устало. - Теперь уже
ничего не важно.
     - Они  не вошли,  а влетели.  Харпер  -  первым и  сразу  же заговорил,
сообразив, что генерал-директор не в духе и действительно занят:
     -  Шеф,  мы  нашли,  мы  своего  добились! И все  расчеты  сходятся  до
последней единички!
     - Что вы нашли? Чего добились? Говорите толком.
     Харпер  только  усмехнулся.  Это  был  час  его  триумфа,  и  он  хотел
насладиться им до конца.
     -  Шеф,  помните,  несколько  недель  назад   я  просил  дополнительных
ассигнований, не объяснив, зачем они мне нужны?
     - Да, конечно. Но в чем, наконец дело?
     - Сначала вы заупрямились, но потом выдали деньги, помните? Так вот, за
это мы  вам принесли подарок - вот он,  перевязанный розовой ленточкой.  Это
величайшее достижение в  атомной  физике с тех пор,  как был  расщеплен атом
урана! Это -  атомное горючее, шеф, атомное горючее, безопасное, компактное,
управляемое! Подходящее для  ракет, для электростанций,  для всего, что душа
пожелает!
     Кинг наконец заинтересовался:
     - Вы имеете в виду источник энергии, для которого не нужен реактор?
     - О нет, этого я не говорил. Наш большой реактор нужен для производства
горючего,  но потом  вы  можете  использовать это  горючее  где угодно и как
угодно,  извлекая  из  него до девяноста  двух процентов  энергии.  Но, если
хотите, можете я уменьшить отдачу.
     Дикая надежда,  что,  может  быть,  это  и  есть выход из  безвыходного
тупика, рухнула. Кинг сник.
     - Продолжайте, - сказал он. - Рассказывайте все.
     - Так вот, все дело в радиоактивных изотопах. Как раз перед тем, как мы
попросили дополнительные ассигнования на исследования, Эриксон и я... Доктор
Ленц тоже приложил свою руку,  - добавил  он, благодарно кивнув психиатру. -
Обнаружили   два  взаимно   антагонистичных  изотопа.   То  есть,  когда  их
соединяешь, они  сразу выделяют всю заложенную в них энергию - взрываются ко
всем чертям! Но самое главное в том, что мы брали  ничтожные крохи - реакция
протекает при самой незначительной массе.
     - Не понимаю, как это может быть, - заметил Кинг.
     - И мы не понимаем! Но так оно и есть. Мы молчали, пока сами  в этом не
убедились.  Но  потом мы  начали пробовать...  и нашли еще  дюжину различных
атомных горючих. Возможно,  если попотеть,  мы сможем скомбинировать горючее
для любых целей. Вот здесь все изложено. Это ваш экземпляр, взгляните!
     И  он  протянул  Кингу  кипу  отпечатанных  на  машинке  листов.   Кинг
погрузился  в них.  Ленц, попросив взглядом  разрешения у  Эриксона, который
одобрительно хмыкнул:
     "Ну, конечно!" - тоже начал, читать.
     По  мере  того как  Кинг  просматривая страницу  за страницей,  чувство
издерганного и  обиженного служаки постепенно оставляло  его. Он  становился
тем, чем был на  самом деле, - ученым.  Его охватывал  чистый  и  сдержанный
экстаз беспристрастного  искателя истины. Кровь молчала -  сейчас  ее задача
сводилась  к  тому, чтобы насыщать мозг и  поддерживать в нем холодное пламя
обостренной мысли. Сейчас он был совершенно здоров, и  разум  его был яснее,
чем у большинства людей в самые ясные моменты их жизни.
     Долгое время он лишь изредка одобрительно хмыкал, шелестел страницами и
молча кивал. Но вот Кинг дочитал до конца.
     - Вот  это да! - сказал он. - Вы это  сделали, мальчики! Это здорово! Я
вами горжусь!
     Эриксон густо покраснел и сглотнул слюну; маленький взъерошенный Харпер
встрепенулся, как жесткошерстный фокстерьер, которого похвалил хозяин.
     - Спасибо, шеф! Для нас ваши слова дороже Нобелевской премии.
     - Я  думаю,  вы и ее получите. Впрочем, - гордый блеск  в  глазах Кинга
померк, - я для вас уже ничего не смогу сделать.
     - Но почему, шеф? - недоуменно спросил Харпер.
     - Потому что мне предложили уйти в отставку.
     Мой преемник вскоре прибудет,  а это слишком большое дело, чтобы сейчас
его начинать.
     - Вы - и в отставку? Какого дьявола!
     - Причина  та  же,  по какой  я отстранил тебя от дежурства. Во  всяком
случае, так думает совет директоров.
     - Но  это же чепуха! Со мной вы  были  правы:  я действительно чуть  не
помешался. Но вы совсем другое - мы все вам верим!
     -  Спасибо, Кальвин,  но  дело обстоит именно так, и  тут уже ничего не
изменишь.  Вам  не  кажется,  Ленц, что этот  завершающий  иронический штрих
окончательно превращает  всю мою  деятельность в фарс? Это великое открытие,
оно гораздо значительнее, чем мы сейчас  думаем, и мне  приходится  отдавать
его в чужие руки.
     В голосе Кинга звучала горечь.
     - Ах так? - вспылил Харпер. - Ну ладно же, тогда я  знаю, что делать! -
Он перегнулся  через стол и схватил  рукопись. - Либо вы остаетесь  генерал-
директором, либо компания  может идти ко всем чертям - нашего открытия ей не
видать вовек!
     Эриксон воинственно поддержал его.
     -  Минутку!  -  На  сцену  выступил  Ленц.  -  Доктор  Харпер,  вы  уже
разработали способ производства ракетного горючего?
     - Да, можно сказать так. Оно у нас в руках.
     - И это космическое горючее?
     Все  поняли  сокращение: Ленц  имел в виду горючее,  способное  вырвать
ракету из объятий земного тяготения.
     -  Разумеется!  -  ответил  Харпер.   -   Можно  взять  любую  рейсовую
межконтинентальную  ракету, переделать ее немного и отправлять  экскурсии на
Луну.
     - Превосходно!
     Ленц  попросил  у  Кинга  листок  бумаги  и  принялся  быстро   писать.
Заинтригованные, все смотрели  на  него  с нетерпением. Он писал бегло, лишь
изредка задумываясь, и наконец протянул листок Кингу:
     - Решите-ка эту задачку!
     Кинг  долго смотрел  не  листок, и  постепенно  удивление на  его  лице
сменялось восторгом.
     - Эриксон!  Харпер! -  завопил  он. -  Мы  возьмем ваше новое  горючее,
построим большую ракету,  установим  на  ней  наш реактор и запустим его  на
постоянную орбиту подальше  от Земли!  И  пусть  он там вырабатывает атомное
топливо,  безопасное  топливо  для людей.  Тогда взрыв Большой  Бомбы  будет
угрожать лишь дежурным операторам, да и то до поры до времени. Понимаете?
     Оваций  не  последовало: такую  сложную  идею  нужно  было  переварить.
Наконец Харпер обрел дар речи.
     - А как насчет вашей отставки? Шеф, мы все равно с этим не согласимся.
     - Не беспокойся, - утешил  его Кинг, указывая на листок с  формулами. -
Здесь все предусмотрено.
     - Да, здесь предусмотрено все, - согласился Ленц. - Все, кроме времени.
     - Что?
     - Ну да, посмотрите, оно выражено как неопределенная неизвестная.
     -  В самом  деле... Ну что ж... Все  равно рискнем! И  не будем  терять
времени!

     Председательствующий на совете директоров Диксон попросил тишины.
     - Поскольку это совещание  экстраординарное, - объявил он, - сегодня не
будет ни докладов, ни сообщений. Согласно повестке дня, уходящему в отставку
генерал- директору Кингу предоставляется два часа для прощального слова.
     - Господин президент!
     - Да, мистер Стронг?
     - Я считал, что с этим вопросом покончили!
     -   Вы  не   ошиблись,  мистер  Стронг.  Однако,  учитывая  долголетнюю
безупречную, службу  мистера Кинга,  мы  решили  удовлетворить его просьбу и
сочтем за честь его выслушать. Мистер Кинг, слово предоставляется вам!
     Кинг встал, коротко сказал:  "За меня будет  говорить доктор Ленц" -  и
снова сел.
     Ленцу пришлось подождать, пока в зале утихнет гул.
     Ленц  начал  с  того,  что  Большая  Бомба представляет  собой  грозную
опасность,  пока  находится  на  Земле,  и   сжато  повторил  свои  основные
доказательства. После этого он сразу выдвинул предложение: поместить большой
реактор  в ракетоплан  и  вывести  его на  стационарную  орбиту,  достаточно
удаленную от Земли  -  скажем, на пятнадцать  тысяч миль.  Пусть он работает
там,  на искусственном  спутнике, производя  безопасное  горючее для атомных
электростанций.
     В связи  с этим он сообщил об открытии Харпера-Эриксона, подчеркнув его
коммерческое   значение.   Он  постарался   изложить  все   это   как  можно
убедительнее, пустив в ход все свое обаяние, чтобы, завоевать доверие господ
бизнесменов. Потом сделал паузу, выжидая ответной реакции.
     Она  не  заставила  себя ждать.  Послышались  возгласы:  "Чепуха! Бред!
Бездоказательно! Это ничего не изменит!" Ясно было, что все были рады узнать
о  новом  горючем,  но  должного  впечатления  это  не произвело. Лет  через
двадцать, когда этот проект будет досконально  изучен и коммерческая  выгода
его будет доказана,  они, может  быть, и решат запустить на  орбиту еще один
большой реактор. А пока - время терпит.  Только один из директоров поддержал
Ленца, но явно было, что он не пользуется симпатией остальных.
     Ленц терпеливо  и вежливо опроверг все их возражения.  Он  рассказал об
учащающихся  случаях  профессиональных  психоневрозов  среди   инженеров   и
подчеркнул огромную опасность,  которой они подвергаются, работая  с Большой
Бомбой,  даже с точки зрения официальной теории  Дестрея. Он  напомнил  им о
немыслимо высоких  затратах на страхование и  миллионных  суммах, идущих  на
"подмазку" политиканов.
     Потом он резко изменил тон и обрушился открыто и яростно.
     -  Джентльмены! - сказал он. -  Мы считаем, что это вопрос  -  жизни  и
смерти,  нашей жизни  и - жизни наших  семей, и  не только  их. И если вы не
пойдете на  компромисс, мы будем драться, не считаясь ни с чем и не соблюдая
никаких правил, как борется за свою жизнь загнанный в угол зверь.
     После этого Ленц  перешел в  наступление. Первый его ход  был предельно
прост.  Он  изложил  подготовленный  им  план  пропагандистской  кампании  в
общенациональном  масштабе  -  так  какая-нибудь  фирма предупреждает  своих
конкурентов. План был разработан до последних мелочей.  Тут было все: радио,
телевидение,  порочащие  выступления,  инспирированные статьи  в  газетах  и
журналах, "гражданские комитеты", а самое главное - активное распространение
слухов и бомбардировка Конгресса "письмами избирателей". Любой  бизнесмен по
собственному  опыту знал, что это такое. Цель кампании была одна: сделать из
аризонского реактора  жупел,  но  вызвать не  панику,  а ярость  обезумевших
обывателей, направить ее против совета  директоров и добиться от Комиссии по
атомной энергии решения о немедленной переброске Большой Бомбы в космос.
     - Это шантаж! Мы заткнем вам рот!
     - Вряд  ли, - вежливо  возразил Ленц. -  Вы можете только  закрыть  нам
доступ в некоторые газеты. Вам не удастся нас изолировать.
     Страсти разгорались, и Диксон вынужден был призвать совет к порядку.
     -  Доктор  Лоренц,  -  сказал  он,  путая  имя  и  с  трудом  сдерживая
собственную ярость, - вы хотите выставить нас эдакими кровожадными злодеями,
думающими только о  собственной  выгоде и  готовыми ради  этого пожертвовать
тысячами  жизней.  Но вы  знаете, это  не так:  нас  с вами разделяет только
разница во мнениях.
     -  Но  вы  сами  понимаете,  что  в  глазах  широкой публики вы  будете
выглядеть злонамеренными  преступниками. А что касается разницы  во мнениях,
то ни вы и никто из вас вообще не  смыслит в атомной физике,  а  потому ваше
мнение в счет не идет.
     Единственное, что мне еще неясно,  - продолжал он,  - так это  кто кого
опередит:  Конгресс,  лишив  вас  прав,  или  разъяренная  публика,  которая
разнесет на куски ваш драгоценный реактор!
     И прежде  чем они успели сформулировать достаточно продуманный ответ, -
прежде чем их бессильная злоба перешла в холодное упрямство, Ленц  предложил
им свой гамбит. Он  ознакомил, их с другим планом пропагандистской кампании,
прямо противоположным первому.
     Теперь речь шла  не о  том, чтобы свергнуть  совет директоров, а о том,
чтобы  его  возвеличить.  Техника  осталась  прежней:  выступления  и  тонко
построенные статьи, полные глубокого человеческого  интереса  к деятельности
компании, которая на сей раз  будет представлена  - как  мощное предприятие,
управляемое  бескорыстными  патриотами и  мудрыми  представителями  делового
мира, пекущимися о благе страны. В нужный момент будет обнародовано открытие
Харпера-Эриксона, но не как почти случайный результат личной инициативы двух
молодых  инженеров,  а  как  плод  многолетних  систематических   изысканий,
проводившихся  в  соответствии  с неизменной  политикой  совета  директоров,
человеколюбивой   политикой,  обусловленной   твердой   решимостью  избавить
навсегда  от  угрозы атомного  взрыва  даже  безлюдную  пустыню  Аризоны. Об
опасности нависшей катастрофы не будет даже упомянуто.
     Ленц  обрабатывал  их  со  всех  сторон.  Он  долго  распространялся  о
бесконечной  признательности  благодарного  человечества.  Он  взывал  к  их
благородству  и, незаметно передергивая карты, внушал им, что  они настоящие
герои. Он беззастенчиво играл на самых сокровенных инстинктах представителей
рода человеческого, для которых всегда приятно одобрение себе подобных, даже
если оно незаслуженно.
     И с каждой минутой он выигрывал драгоценное время. Он перебирал одно за
другим  самые веские возражения, убеждал одного за другим самых твердолобых.
Он был мягок с одними и жесток с другими, играя на личных интересах каждого.
Для чувствительных,  религиозных отцов семейств он еще раз, не жалея красок,
обрисовал страдания, смерть и разрушения, которые могли последовать из-за их
слепой веры в бездоказательные  и весьма рискованные  допущения дестреевской
теории. И сразу же вслед за  этим он в самом радужном свете набросал картину
счастливого  мира,  освобожденного  от  страха  и  полностью   обеспеченного
безопасной  энергией,  картину "золотого  века", который они создадут  своей
ничтожной уступкой.
     И великий  психолог выиграл. Они сдались не все сразу, все-таки создали
комитет для  изучения возможности запуска большого реактора в космос. Ленц -
умело подсказывал имена, и Диксон утверждал  их - вовсе не потому, что был с
ним согласен. Но он был захвачен врасплох и, не находя  достаточного  повода
для отвода  того  или иного  кандидата, просто боялся испортить отношения  с
коллегами. А  уж  Ленц позаботился  о том,  чтобы  в комитет  вошли  все его
сторонники.
     О предполагавшейся отставке Кинга  никто даже не заговаривал. Ленц  был
уверен, что никто и не заговорит.
     Ленц выиграл, но дел впереди было  невпроворот. Первые дни после победы
Кинг воспрянул, надеясь, что он будет  избавлен от убийственного постоянного
страха к ответственности. Надежды его рухнули, когда  ему любезно предложили
в дополнение к прежним  взять на себя новые обязанности.  Харпер  и  Эриксон
были  откомандированы в  распоряжение Годдардского центра.  Там они вместе с
ракетчиками должны были проектировать корабль для  вывода  на орбиту Большой
Бомбы.
     Когда возбуждение первого периода после победы прошло, даже перспектива
остановки реактора и его  перемещения  в  космос не смогла спасти  Кинга  от
вполне естественной реакции. Он мог только следить за своей Большой Бомбой и
ждать, пока инженеры из Годдардского центра не справятся со всеми проблемами
и не построят подходящий для реактора космический корабль.
     А там, в Годдардском центре, были свои трудности, за которыми возникали
другие,  все  новые  и новые.  Еще никто  не  сталкивался с такими  высокими
скоростями. Пришлось  перепробовать несчетное  количество вариантов,  прежде
чем  была определена наиболее  подходящая форма  корабля. Когда  с этим было
покончено и успех,  казалось, был уже достигнут,  внезапно во время наземных
испытаний сгорели двигатели.
     И была еще одна проблема, совсем непохожая на проблемы,  вставшие перед
ракетчиками:  что делать  с энергией,  которую  будет  вырабатывать  большой
реактор  на спутнике? Ее разрешили  только в общих  чертах, решив установить
реактор не внутри, а вне спутника, безо всяких ограждений, чтобы он сиял как
маленькая звезда. Ученые надеялись,  что со  временем им удастся обуздать  и
эту лучистую энергию и направить ее к приемным станциям Земли.
     А тем временем генерал-директор Кинг  ждал и от  нетерпения грыз ногти.
Даже  возможность  следить  за работой  Годдардского,  центра  не  приносила
облегчения. И  чем скорее продвигалась работа, тем  насущнее, тем навязчивее
становилась потребность отдавать  все силы, все  внимание большому  реактору
здесь, чтобы он - не дай бог! - не взорвался в последнюю минуту.
     Кинг начал  сам проверять дежурных инженеров, но от этого  ему пришлось
отказаться: его  посещения еще больше  нервировали их, и  двое помешались  в
один день, причем один - во время дежурства.
     Вначале Кинг старался  держать в тайне принятое решение,  но скоро  эта
тайна  стала всеобщим достоянием - видимо,  по вине тех,  кто  участвовал  в
работе комитета. Кинг  признал, что с его стороны  это  было ошибкой, - Ленц
его предупреждал, да  и  сами инженеры чувствовали, что  готовятся  какие-то
перемены.
     В  конце концов Кинг  рассказал  инженерам  все, взяв с  них,  слово не
разглашать секрет. Это действовало  неделю  или  чуть  больше,  пока  длился
подъем.  Потом  наступила  реакция,  и психиатры-наблюдатели начали  снимать
инженеров с дежурств одного за другим почти каждый день. Кроме того, они все
чаще сообщали  о  психологической  неустойчивости  своих  коллег. И  Кинг  с
горьким юмором констатировал, что  скоро  ему будет  не хватать  психиатров.
Теперь  инженеры,  выходившие  на  четырехчасовые  смены, менялись уже через
каждые  шестнадцать часов. Кинг  знал, что, если снимут хотя  бы еще одного,
ему самому придется встать на его место.  И это было бы для него облегчением
- взглянуть наконец опасности в глаза.
     Тем  временем  страшная  тайна  каким-то образом  дошла до кое-кого  из
гражданских  лиц,  не  имевших  к  реактору  прямого  отношения.  Это   было
недопустимо - паника грозила захлестнуть всю  страну. Но что он мог сделать?
Ничего.
     Кинг долго  ворочался в постели, взбивая подушку, старался  уснуть,  но
ничего  не  получалось. Голова  трещала, глаза  болели от  напряжения,  мозг
работал бессмысленно и безостановочно, как испорченная патефонная пластинка,
повторяющая одно и то же.
     О господи!  Это  было невыносимо. Кинг подумал, не сходит  ли он с ума,
если только уже  не сошел. Теперь все было сложнее и страшнее,  в тысячу раз
страшнее,  чем раньше,  когда  он  считал опасность только  возможной, но не
неизбежной.  Реактор  остался  таким  же  -   страшно  было  сознание,   что
пятиминутное  перемирие окончилось, и вот сейчас прогремит залп, и он  перед
ним беззащитен и безоружен.
     Кинг  сел  на постели,  включил ночник  и посмотрел на  часы.  Три часа
тридцать минут.  Хорошенькая примета! Он встал,  пошел  в ванную, высыпал  в
стакан  снотворное  и,  растворив  его  в  виски  пополам  с  водой,  залпом
проглотил.
     Потом он. вернулся в спальню и лег. И наконец уснул.
     Он бежал, он мчался  по длинному коридору. В конце его было  спасение -
он знал это, но был так измучен, что боялся не добежать.
     Опасность была  слишком близка, а он едва передвигал свинцовые, налитые
болью ноги. Опасность настигала, он чувствовал,  что  не  успевает, и сердце
его то  останавливалось, то снова начинало гнать кровь судорожными толчками.
Но он должен был добежать до конца коридора, он знал,  что от этого  зависит
не только его жизнь, а гораздо большее! Он должен был, должен был, должен!
     Ослепительная вспышка  -