коносое.
   - Идти под землей, - сказал я. - Авось куда-нибудь придем.
   - И даже не совсем авось. Я сам удивился, когда узнал, сколько здесь было
вырыто всяческих  шахт  и  штолен.  Что  вы  хотите,  золотоносный  когда-то
участок. Да и сейчас кое-что  попадается.  Слышали,  как  один  американский
сержант нашел самородок?
   - Слышал.
   - Но черт бы с ним, с золотом. Тимофеич, однако, говорит, что знает  вход
в старую шахту. И что этот вход с месяц назад разыскивали какие-то люди.
   - Это я слышал.
   -  Так  вот:  старая  эта  шахта  имеет  коридоры,  проходящие,   видимо,
неподалеку от капониров. Когда эти капониры строили,  дважды  натыкались  на
пустоты. Это мне генерал все-таки сказал. Ублюдок. Ненавижу  таких.  Знаете,
как он вне базы оказался? А, впрочем, черт с ним. Язык  марать  не  хочется.
Должен сказать,  дорогой  мой  Зден  Рышардович,  есть  у  меня  одно  ничем
существенным не  подкрепленное  предположение,  что  новостройка...  вернее,
новокопка американцев с этой старой шахтой напрямую связана.
   - Почему вы так думаете?
   - Ну... например, самородок в отвале. И еще кое-что. Косвенные  признаки.
Всяческие умолчания.  Интуиция,  в  конце  концов.  Да  вы  же  и  сами  все
понимаете...
   Тимоти, подумал я. Ну, конечно.
   - Не все, - сказал я. - Например, не понимаю, почему вдруг именно я...
   Капитан быстро посмотрел на меня, потом вновь уставился на дорогу.
   -  Главным  образом   потому,   что   вы   единственный   специалист   по
вычислительным системам в пределах досягаемости, - сказал он.
   Так, подумал я.
   - Значит, вы всерьез считаете, что мы  имеем  шанс  попасть  в  командный
бункер?
   - А у нас просто нет другого выхода...
   Он сказал это тихо и равнодушно, и я сразу понял  -  да,  другого  выхода
нет.
   Выдра просунулся сзади, навалился грудью на кожух мотора.
   - Щас налево будет - вот там сторожно надо...  Пейзаж  вдруг  переменился
рывком - будто при склейке киноленты. Только что были березы, папоротники по
горло  -  и  вдруг  ковер  жесткого  стелющегося  кустарника,  из   которого
высовываются темные камни. Дорога  пропала  совсем,  "медведь"  закачался  и
запрыгал резче. Во-во-во! - ткнул куда-то в сторону толстым  пальцем  Выдра.
Мы резко свернули и вкатились в лощину, уходящую круто  вниз.  Еще  полсотни
метров - и справа открылось вполне тянь-шанского вида ущелье: серые осыпи  и
черные скалы-жандармы, редкие сосенки... Видно было, как  дорога  уходит  на
самое дно, в буро-зеленую пену, сквозь которую проступает черный  извилистый
пунктир речки.
   Дорога была страшная. Мокрая глина,  мокрый  красноватый  щебень,  мокрые
черные, изъеденные сверху бревна, укрепляющие край. Пешком в хорошую  погоду
- было бы жутковато идти...
   - Проедем ли? - усомнился капитан.
   - А ч„ нам? В гору влезли, под гору скатим.  Позапрошлый  год  на  старом
"косаре" проезжали...
   - Ну, если на "косаре"...
   "Омь-1000", по-простому "косарь", была на редкость неудачной машиной, все
это признавали, однако почему-то в свое  время  их  наштамповали  более  чем
достаточно. Не имея спроса в городах, для которых  вроде  бы  и  создавался,
"косарь" неимоверно упал в цене (как раз до косаря - . одной тысячи  рублей)
и потихоньку был раскуплен  крестьянами.  Они-то,  бедные,  с  ним  потом  и
мучались.
   И все равно - спуск был кошмарный. Вездеходик наш царапал левым крылом  о
каменистую стенку, а правые колеса, по  моим  ощущениям,  временами  шли  по
воздуху. Видит Бог - я бы охотно вернулся под огонь...
 
   31.08.
   17 час. 20 мин.
   Окрестности базы "Саян". Старая шахта
   - Вот, значится, здесь... - Выдра поводил  лучом  фонаря.  -  Было  б  ч„
другое - предложил бы, а так - нет.
   М-да... И капитан, и егеря за моей спиной, и сам я, разумеется, - глазели
молча на эту полураздавленную бревенчатую стену,  в  которой  косо  застряла
такая  же  полураздавленная  дверь.  Пахло  гнилью,  грибами,  еще  какой-то
тревожащей непонятной дрянью... Все было черное, и казалось: только тронь, и
посыплется. Над головой был дощатый настил, на  три  четверти  состоящий  из
дыр. Завал из ржавого железа  доходил  мне  до  плеча.  Здесь  были  свалены
какие-то колеса, бочки, кузова вагонеток, обрезки труб, бухты троса...
   - Канатна дорога была, - сказал Выдра, проследив мой взгляд.  -  Вниз  по
речке запруда стояла, дробилка... Ещо наши мужики на ей молоть пытались,  да
нич„ не намололи.
   - А  что  вы  отсюда  вывозили-то,  Тимофеич?  -  спросил  капитан.  -  В
позапрошлом году?
   - А насос тут паровой хороший оставался, - с готовностью отозвался Выдра.
- Такой насос, сто лет ему в субботу, а качат и качат. Ещо немецкий,  ещо  с
до позатой войны. Вешчь. И хош дровами, хош углем,  хош  мазутой  -  йму  по
барабану.
   - Значит, могло шахту и залить? - спросил капитан. - Без насоса?
   - Не. Пересохло там все. Не зальет, нечем. ~ И  что  же,  ведет  она  под
самую базу?
   - Выходит, так. Скрозь гору проходит, там вглубь сворачиват -  и  аккурат
под американами разветвляется. Вправо широка штольня идет, а потом вниз штук
шесть Малых - местами л„жкой кайлали. - Как же ее так интересно вели...
   - Вели как-то. До меня было. Куды! Табличку медну  отодрал:  одна  тысяча
восемьсот девяносто первый год, купец Бородин. А ч„ диву даваться - за живой
жилой шли, за кварцем. Богата, видать, жила попала...
   - Тимофеич, а когда ты последний раз туда спускался?
   - Да... лет уж вроде пять...
   - Понятно. Надо идти. Итак, боевая группа, слушай команду...
   Как ни странно, сама шахта не производила  такого  руинного  впечатления,
как вход в постройку, прикрывающую ее сверху. Там действительно  было  очень
сухо, а в сравнении с открытым воздухом и тепло: градусов восемь. Мы  начали
спускаться - первым Выдра, потом капитан, потом я -  по  крепкой  деревянной
лестнице, отгороженной решеткой  от  бесконечной  цепи  с  помятыми  ржавыми
ковшами. Не знаю, как все это правильно называется.
   - Командир! - крикнули вдруг сверху. - Господин капитан, тут...
   - Разберитесь, - коротко велел мне капитан. Сам он стоял перед  входом  в
темную штольню. Вход обрамляла арка, сложенная из отесанных каменных глыб. В
этом чувствовалась какая-то особая основательность давних шахтеров.
   В штольню уходили рельсы - похожие на трамвайные,  но  еще  с  продольным
желобом  поверху.  Колея  была  узенькая  -   сантиметров   сорок.   Шахтеры
подкатывали сюда вагонетки, опрокидывали в бункер, а из бункера руда ковшами
выгребалась наверх, на-гора...
   Выдра светил на потолок  -  здесь  достаточно  высокий  -  и  что-то  там
рассматривал.
   Я снова полез по лестнице - теперь вверх. Порогов посторонился, пропуская
меня.
   - Что там? - спросил я.
   - Да вот... бывает, командир. Нервы...
   Нервы оказались у Врангеля. Я только взглянул на  него  -  и  понял,  что
уговаривать и приказывать бесполезно. Такие белые глаза...
   Клаустрофобия. Он рассказывал, а я забыл.  А  он,  наверное,  думал,  что
пересилит...
   - Сережа. Ты меня слышишь? Судорожный кивок.
   - Под землю не пойдешь. Ты и... - поискал глазами, -  курсант  Потылицын.
Возьмите пулемет. Гранаты. Прикрывайте нас отсюда. Но - чтоб железно.
   - Есть.
   - Есть, командир... - и тихо: - Спасибо, Зден...
   - Проблемы? - спросил капитан, когда я вернулся вниз.
   - Никак нет. Оставил прикрытие.
   - Разумно... Вперед. Бегом. Марш. И сам побежал первым.
   Крепко строили пращуры. Лишь в двух местах крепь просела, и там  пришлось
пробираться ползком. После второго завала Выдра велел всем сесть, а сам ушел
вперед и скоро вернулся верхом на дрезине.
   - Жива старуха, - сказал он весело. Я подумал вдруг, что шахта  вовсе  не
так уж заброшена.
   - Хичники лазиют, - сказал он, будто отвечая на незаданный вопрос. -  Вс„
львину голову ищут, не найдут...
   Хищниками, я знал, называли блуждающих старателей, не имеющих участков, а
урывающих там, где удастся. На них приходилась немалая часть преступлений  в
тайге и горах; их же чаще всего находили на дальних тропах с зарядом картечи
в груди или спине...
   Как-то это не совмещалось:  наличие  множественного  числа  "хичников"  и
безуспешный розыск шахты ненастоящими геологами. Но думать я не  мог,  мысли
отбило, и четко ощущалась какая-то крепкая  перегородка,  опущенная  поперек
мозгов... Впрочем, я слышал о подобных вещах: местные знали  о  явлении  или
объекте все, приезжие - ничего. Видимо, в данном случае что-то подобное нами
и наблюдается...
   - Что за львиная голова? - насторожился вдруг капитан. -  Тот  знаменитый
самородок? - Ага, - отозвался Выдра. - На который Бородину наворожили... - и
он рассказал любопытную историю о том, как купцу Бородину наворожил какой-то
старик: найдут на  Бородинском  прииске  знатный  самородок  с  голову  рыси
размером, но после этого перемрут один  за  другим  сыновья  купца,  а  жена
решится умом, а чтобы поверил купец, то вот... -  и  старик  выдал  какое-то
бытовое предсказание, исполнившееся буквально в тот же  день.  На  следующий
месяц доносят купцу: в глыбе кварца самородок найден, поболе кошачьей головы
и на голову льва похожий. Тогда распорядился как-то секретно купец  -  и  не
вынесли из шахты тот самородок, с почестью где-то похоронили...  С  тех  пор
истощилась шахта начисто, кварц и тот не попадается, а все же вот  находятся
люди, желающие поискать пропажу...
   Случилось все это в начале  семнадцатого  года,  а  уже  в  двадцатом  не
осталось у купца ни одного сына,  а  жена  решилась  умом.  Сам  же  Бородин
пережил как-то и горе, и разорение, в сорок втором вернул все имущество,  но
к шахте с тех пор не подходил,  не  подъезжал.  Не  продавал  ее  и  сам  не
пользовал. Умер он совсем недавно, лет шесть-семь назад...
   Потом, передохнув, мы  кое-как  облепили  дрезину,  приспособили  фонари,
Выдра и Самосенок, егерь из звена Поротова, крепкий  квадратный  парень,  на
гражданке путевой рабочий, сели на рычаги, - и мы  скрежеща,  медленно,  все
быстрее, быстрее покатились по глухо отдающим звук рельсам.
   Все это было до .жути нереально. Казалось, я опять смотрю кино.
 
   Год 1991.
   Игорь
   09.06. 02 час.
   Турбаза "Тушино-Центр"
   Уговоров они слушать не хотели,  и  потому  пришлось  употребить  власть:
скомандовать отбой. Быть по местам, уточнил Панин, или?.. Или! - рявкнул  я.
Всем разойтись по бабам! И вести к себе! Чем больше, тем лучше! Пить  водку!
Ничем не  выделяться!  Кру-угом!  Шагом  -  марш!  Они  ушли,  остался  один
Командор. Он потыкался в углы, потом включил телевизор.
   - Выруби, - попросил я. - Ну его на хер.
   - Хорошо, - сказал он,  но  вместо  этого  стал  переключать  каналы.  По
шестому показывали какой-то рисованный фильм. - Может, оставим?  -  попросил
он.
   - Оставь.
   Несколько минут мы  тупо  смотрели  кино.  Краснозадая  макака-сержант  в
фуражке со звездой  обходила  строй  зверей-ополченцев:  кому-то  поправляла
ремень, кому-то картуз, пыталась медведю поставить ноги по-строевому:  пятки
вместе... Пузатому пеликану ткнула кулаком в живот: подбери брюхо!
   Пеликан втянул живот, но выпятил зоб. Невидимая аудитория заржала. Макака
зашипела и пошла дальше...
   - Что там Яков? - спросил я, хотя можно было и не спрашивать.
   Командор молча пожал плечом.
   - Ты заходил к нему?
   - Он меня послал.
   - Но он сможет это сделать?
   - Яков, видишь ли, все может. Дело только в сроке.
   - Об этом я и спрашиваю.
   - Не знаю. Думаю, успеет.
   - Слушай, старый. Давай напьемся.
   - А есть?
   - Как в Греции.
   - Доставай. Что там у тебя?
   - "Тифлис", десятилетний.
   - Издеваешься?
   - Отнюдь. Великолепный коньяк.
   - Так, а стаканы?.. А, вот они. - Мыл? - Плевать.
   - Ладно, поехали.
   - Да здравствует Грузия!
   - Виват! - Правда, хороший.
   - Ты же меня знаешь.
   - Надеюсь...
   - На что?
   - Что знаю.
   - А-а...
   - Давай дальше.
   - Подставляй.
   - За удачу.
   - Будем жить.
   - Чудесная штука.
   - Мне тоже нравится.
   - У меня еще есть.
   - Ну и выпьем тогда весь.
   - М-м...
   На экране теперь была  река.  Львенок,  опоясанный  пулеметными  лентами,
держал в руках черепашку и что-то ей втолковывал. Черепашка  истово  кивала.
Потом он размахнулся и пустил черепашку блинчиками по воде. На другом берегу
ее поймал бегемотик. Черепашка, тыча ручкой вверх, объяснила бегемотику, что
надо делать. Бегемотик кивнул и тем же манером отправил ее обратно...
   - А молодцы наши девчонки, правда? - сказал Командор.
   - Все молодцы, - сказал я.
   - Но девчонки - особо.
   - Особо.
   - А Панин - слюнтяй.
   - Панин - хороший мужик.
   - А тебя ребята не любят, ты знаешь?
   - Знаю.
   - А знаешь, почему?
   - Знаю.
   - Ну, и?
   - А я не девочка, чтобы меня любить.
   - Я тебя тоже не люблю. Это чтоб ты знал.
   - Буду знать. Давай-ка еще по пять капель...
   - Сейчас. Сосед! - крикнул Командор в приоткрытую дверь.  Он  там  увидел
кого-то, а я нет. - Выпить хотите? Вошел наш сосед по домику. Я его  еще  не
видел, не  совпадали  мы  с  ним  в  пространстве  и  времени.  Мужчина  дет
пятидесяти, седоватый, в очках, но с торсом то ли боксера профессионала,  то
ли лейббаумейстера. Был он в белых парусиновых брюках и черной безрукавке.
   - Я с дамой, - сказал он по-русски, но с акцентом. Вряд ли немец, скорее,
прибалт. - Если вы не возражаете против дамы...
   Против дамы мы не возражали, более того, как  нарочно,  у  нас  пропадала
бутылка египетского ликера, не пить же это самим. Даме  было  самое  большее
семнадцать. Командор показал себя с лучшей стороны:  представил  даже  меня,
представился сам, представил нас с соседом  друг  другу:  Игорь  Валинецкий,
инженер, из Томска - Роберт Кайзер, издатель, из  Риги.  Дама  представилась
сама: Стелла, сказала она с прилепленной улыбочкой.  О,  звезда,  воскликнул
Командор, звезда любви, звезда заветная! Она не поняла, причем тут звезда, и
пришлось переводить. Тогда она стала смеяться. В ее личике, манере  говорить
и вести себя было что-то неистребимо малороссийское,  хотя  она  утверждала,
что родом из Петербурга.. Идиотка. Но ликер пила хорошо, и за это  ей  можно
было многое простить.
   Мультик между тем продолжался.  Отряд  зверей  отдыхал.  Спали  обезьяны,
обняв допотопные ружья, спал медведь,  положив  под  голову  пулемет,  спали
львы, тигры и носороги. Догорал костер. Две черепашки, взявшись за руки,  на
носочках прошмыгнули мимо спящего часового -  громадного  орла.  Костер  еле
теплился... погас. И вдруг неожиданно  -  длинная  пулеметная  очередь.  Все
вскакивают, палят в воздух, суета - и вот  все  лежат  в  круговой  обороне,
ожидая врага. Очередь снова гремит. Львенок  уползает  в  темноту,  какая-то
возня, визг... возвращается во весь рост, потрясая смущенными черепашками...
   - А я думал, ты латыш, - сказал  я  Роберту,  когда  мы  свернули  голову
третьей бутылке. - У немцев акцент не такой.
   - А я и есть латыш, - сказал Роберт. - У меня только прадед был настоящий
дейч, все остальные латыши, а вот фамилия держится. Но у нас пока спокойно с
этим делом.
   - У нас тоже, - сказал Командор, и все засмеялись.
   - А здесь, говорят, нет. Многие уже на чемоданах.
   - Не знаю, - сказал я. - Вчера пили в большой и очень смешанной  компании
- ни малейших признаков дискриминации.
   - Так то, наверное, была интеллигенция, - сказал Роберт.
   - Скорее, богема.
   - Страшно далеки они от народа... а на заводах, ребята, скверно.  Да  что
на заводах, я в типографии здешней вижу - скоро-скоро  до  ножей  дойдет.  А
разобраться - зачем? Кому это выгодно?
   - Кому? - спросил я.
   - Большевистскую заразу с корнем не выдрали, - сказал Роберт.  -  Это  вы
молодцы, а тут толстый Герман не дал их на фонарях развешать...
   - Что-то ты путаешь, - сказал я. - Большевики, они же это... "пролетариат
не имеет отечества", "пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - и прочее...
   - Нет, - помотал головой Роберт. - Они  всегда  были  эти...  куда  ветер
дует. Шла мировая война - подводили базу под дезертирство.  Взяли  власть  -
заделались оборонцами и патриотами. Германия в сорок первом  напала  -  всех
готовы были под танки кинуть, лишь бы власть сохранить. Оккупация  -  смерть
коллаборантам, восстановили государственность - так и прут в  правительство,
из штанов выскакивают. Теперь вот объединением с Сибирью  запахло...  У  них
ведь вся их философия в  два  действия  арифметики  укладывается:  отнять  и
разделить. И о чем бы речь ни шла, по этим двум действиям  их,  сук,  всегда
опознать можно. Ну, выгонят они немцев из России - а  дальше-то  что?  Сразу
все проблемы, как рукой?.. А-а, бесполезный это разговор, трата  слов...  За
что хоть пьем-то?
   - Поминки, - сказал я.
   - Вот как...  -  он  покусал  губу.  -  Что  же  вы  не  сказали?  Я  тут
разболтался... По ком поминки?
   - По мне, - сказал я. - То есть?
   - Семь лет назад вот этого парня, - Командор показал на меня, -  убили  в
Туве. Там была небольшая заварушка, а  он  занимался  альпинизмом...  его  и
убили. Тело вывезли вертолетом и только на другой  день  обратили  внимание,
что оно не остывает. А год назад он  еще  раз  умер  -  от  разрыва  сердца.
Натуральный разрыв -  стенка  в  клочья...  Теперь  ходит  с  искусственным.
Говорит, ничуть не хуже. Пан, покажи.
   Я задрал рубаху и показал рубцы: на груди и под ребрами.
   - А сегодня меня чуть не грохнули еще раз, - сказал я.  -  В  мою  машину
врезался грузовик - еле успел выпрыгнуть.
   - Да-а... - с уважением протянул Роберт. - Это надо пить, и пить, и пить.
Такой день... А этот шрам от чего?
   - Тут батарея для сердца. Изотопная. Сидя рядом  со  мной,  вы  получаете
дозу облучения, как от цветного телевизора. По закону я обязан вас  об  этом
предупредить.
   - Тьфу, глупость, - сказал Роберт.
   - Многие боятся, - сказал я.
   - Да, - Роберт помолчал немного. - Давайте выпьем за то, чтобы  людям  не
требовалась такая неимоверная живучесть и чтобы мы все  умерли  один  раз  и
только от старости...
   Потом мы выпили за успех предприятий - Роберта и  нашего.  Стелла  начала
засыпать: клевала носом и вздрагивала. Толку от нее не  было  ни  малейшего.
Командор принялся травить анекдоты:  встречаются  русский,  немец,  хохол  и
еврей, немец несет гуся, хохол свинью, русский два каравая под мышками, а  у
еврея в руках ма-аленький пакетик из газеты... Звук у телевизора мы  убрали,
но на экран я волей-неволей смотрел. Там показывали сожженные  машины  -  на
дороге и  на  стоянке,  внутренность  нашего  гаража,  найденные  в  тайнике
пистолеты и  автоматы:  на  них  обнаружат  отпечатки  пальцев  двух  весьма
известных афинских боевиков, которых еще в январе Командор  очень  элегантно
повязал в  Бухаре,  и  бывшего  кассира  Варшавского  отделения  Рейхсбанка,
пытавшегося пробраться через Сибирь в континентальную Японию; до  Японии  он
не дошел, но об этом мало кто знает. Показали и фотографию убитого Петра.  А
что гепо рванули, так это  правильно,  доказывал  Роберт  мне  и  Командору,
потому что... потому что... а-а, да все вы  понимаете!  Что  правильно,  что
правильно, горячился Командор, это сколько же всего  нужно  взорвать,  чтобы
все было правильно?! А вот столько и нужно! Нет, молодцы эти ребята, что  вы
мне ни говорите! Ну их, эти взрывы, сказал Командор, давай лучше о бабах.  В
дверь развязно заколотили, открыто, крикнул я, и ввалилась  Саша,  пьяная  в
дым, белая блузка расстегнута до пупа и залита вином, с ходу шлепнулась  мне
на колени и впечатала могучий поцелуй в угол рта.  Пойдем  купаться!  Пойдем
купаться! - Командору. Пойдем  купаться!  -  Роберту.  Там  и  познакомимся,
ха-ха! Ой, и  девочка  есть.  Тогда  давайте  групповуху  устроим!  Девочка,
просыпайся, будем устраивать групповуху! С обалдевшей, ничего не  понимающей
Стеллы она начала стягивать юбку. Эй, Саша, полегче, придержал я ее, девочка
испугается. Ребята, мы, навер