собой...  Римский  крест  для  распятия,  изготовленный  по  всем
правилам, не так уж прост: там и блок для поднятия  перекладины,  к  которой
приколачивают руки, там и специальный колышек, на котором  распятый  как  бы
сидит - потому что иначе, виси он только на руках, дыхание остановится через
три-четыре часа - слишком быстро, по мнению римлян... Плотники  сделали  то,
что от них требовалось. Комендант посмотрел, остался доволен и велел  хорошо
заплатить за работу: по десять серебряных  тетрадрахм  за  крест.  Мальчиков
распяли. Они мучились несколько суток - как и положено по римской  процедуре
казни... Иисусу было четырнадцать лет. Он  рос  -  и  вдруг  обнаружил,  что
случай этот растет вместе с ним. Проходили  годы,  а  из  памяти  ничего  не
стиралось.  Хуже  того:  стиралось  все  остальное,   а   это   -   занимало
освободившееся место. Иисус не мог больше смотреть на плотницкий инструмент.
Братья и сестры раздражали его. Мать казалась мелочной мещанкой. Отец - чуть
ли не преступником. Стоило немного побыть в тишине, и в  ушах  возникал  тот
звук, который исходил от распятых мальчиков и который мог  бы  быть  стоном,
если бы у них оставались силы стонать. Он пытался пировать с друзьями -  это
было еще тяжелее. Он просил совета у раввинов - они не понимали  его.  Тогда
он уходил в пустыню - специально,  чтобы  слушать  этот  звук.  Он  понял  в
пустыне, что Бог избрал этот способ, чтобы говорить  с  ним.  И  понял,  что
именно он должен делать... потому что - и это он  тоже  понял  в  пустыне  -
каждый из живущих отвечает за все. За все, что происходит в этом  мире.  Да,
он должен собрать у людей их грехи, предстать перед Богом и  сказать:  Боже,
мы ведь не просили Тебя создавать нас, Ты сделал это по собственной прихоти,
так почему же теперь Ты отвращаешь лицо свое от  нас?  Мы  -  образ  Твой  и
подобие, значит, наши грехи - это и Твои грехи, и Ты, когда смотришь в  нас,
смотришься в зеркало; так на, возьми себе грехи наши, ибо люди виноваты лишь
в том, что пришли в этот мир такими, какими Ты сотворил их. И Иисус ходил  и
проповедовал среди людей самых низких,  среди  бродяг,  мытарей  и  блудниц,
чтобы собрать на себя их грехи, и многие ходили с ним, и среди  всех  -  его
двоюродный брат Иуда и Симон по прозвищу Петр, то есть Камень. Помните,  что
все вы есть образ и подобие Божие, говорил Иисус,  так  будьте  же  достойны
того: прощайте врагов ваших, не противьтесь насилию, ибо волос не  упадет  с
головы без воли Божьей, и не блудите даже в помыслах ваших...  Так  он  шел,
приближаясь к Иерусалиму, где и должен был завершиться путь его. Была Пасха,
день освобождения из египетского плена, день, когда следовало  ждать  нового
мессию. И тогда Иисус открыл свой страшный план тем, кому верил, как  самому
себе: Иуде и Петру. Ему долго пришлось убеждать их  и  доказывать,  что  без
этого последнего, смертного шага все  прочее  -  напрасно.  Наконец,  он  их
убедил. Иуда пошел и донес, что Иисус называет себя царем иудейским, а  Петр
свидетельствовал о том перед судом синедриона, потому что по закону никто не
может быть обвинен, если против него не  будет  двух  свидетелей.  Остальное
известно. Иисус взошел на крест и принял  ту  смерть,  которой  желал,  Иуда
отправился вслед за ним, а Петр сумел  избежать  подозрений  и  проповедовал
именем Иисуса еще много  лет...  Бог  принял  искупительную  жертву  Иисуса,
назвал его своим приемным сыном и пообещал потом, когда в мире все придет  к
концу, разобраться с каждым в отдельности и каждому воздать по делам и  вере
его. Пока же, сказал Бог,  вмешательство  нежелательно,  потому  что  каждый
случай проявления Божественной воли лишь усугубляет  страдания  людей,  и  с
этим уже ничего нельзя поделать, так
   ова структура этого мира; а потом Иисус -  если  у  него  сохранится  это
желание - может создать свой новый и прекрасный мир - такой,  каким  он  его
себе представляет. Бог поможет ему в этом деле...
   Гордая история, сказал  я.  Да,  так  оно  и  было...  Так  оно  и  было,
подтвердила княжна, я вздохнул, гордая история...
 
 Не было никакой ночи, вечерние сумерки, утренние сумерки, и ничего между ними, солнце, сказала княжна, солнце, оранжевый лучик косо пополз по стене... новый день, девочка, новый день... еще один день, подаренный нам для наших злодейств... Спасибо, сказала княжна. Помилуйте, за что? За то, что не стали меня... Соблазнять? - догадался я. Да, сказала она, вам ведь хотелось? Еще бы. Мне тоже, сказала она. Только почему-то нельзя было, вы чувствовали? Да. Все это странно и непонятно... А разве есть что-нибудь не странное и понятное? - спросила она. Пожалуй, нет. 
   Орали вороны. Немыслимое воинство  "московских  соловьев",  серых  ворон,
встречало  возвращение  светила.  Что-то  зловещее,  сказала   княжна.   Да,
согласился я, к этим птицам подошли бы набатный звон и зарево на все небо. И
летящие черные хлопья бумажного пепла, сказала княжна. Видели?  Да.  Видела.
Видела... Зачем вам все это? - спросил я. Не знаю, сказала она, почему-то не
получается по-другому... можно, я повернусь чуть-чуть? Мы так  долго  лежали
неподвижно, что перестали чувствовать свои тела.  Она  отстранилась  слегка,
повернулась на спину, лицом вверх. На щеке отпечатался уголок воротника моей
рубахи.  Наверное,  в  этот  миг  я  и  уснул.  Проснулся,  ощущая  боль  от
врезавшегося  в  тело  ремня  -  и  острое,  пронзительное  чувство  то   ли
непоправимой ошибки, то ли огромной утраты - одно чувство, без предмета его;
это было так сильно и внезапно, что жаром охватило лицо и руки -  и  сердце,
замерев, забилось сразу в третьем режиме. Я лежал,  не  шевелясь,  не  меняя
ритма дыхания, но воздух надо мной дрожал, как над горячей крышей...
 
   12.06. 10 час. 30 мин.
   Улица Черемисовская, дом 40. Фирма "ЮП"
   - Ты как адмирал Нельсон, - сказал я. - Главное - ввязаться в схватку,  а
там - Бог поможет Англии.
   - Кац-Нельсон, - поправил меня Командор. - Да,  прадедушка  Хаим  был  бы
таки доволен этим сравнением, нет? Прадедушку  Хаима  Командор  выдумал.  Он
чернявый - так что, может быть, и течет в нем еврейская кровь. А может быть,
армянская. Или ассирийская. Он сирота - как почти все актеры "Трио". Он даже
не знает, откуда взялась в метрике эта его фамилия: Резанов.  Крупицыны  вот
знают... Похоже, поэтому в нем просыпается  время  от  времени  национальная
озабоченность.
   А может, он и впрямь потомок того  самого  командора  Резанова,  врага  и
соратника Крузенштерна?.. Интересно: Командор уверен,  будто  привлечение  в
"Трио" сирот объясняется только экономикой - не надо потом платить пенсий. Я
пытался рассказывать ему об янычарах, но он не очень-то слушал.
   Панин  потряс  сигаретной  пачкой,  порвал  ее,  заглянул  внутрь,  потом
вопросительно обвел нас глазами; я отдал ему свою. Панин закурил и откинулся
на спинку стула. Стул угрожающе заскрипел.
   - По-моему, Пан, - сказал Панин, скосив глаза на сигаретный огонек, -  ты
сам отворачиваешься от своих же правил. Необходимый  минимум  информации  мы
имеем, - он кивнул подбородком на стопку личных карточек, - а все  остальное
- это праздное любопытство.
   Я курил и смотрел на них обоих. Конечно, они были правы. И по форме, и по
существу. Нам нужно сорвать покушение, обеспечить  безопасность  четверки  -
все прочее не наше собачье дело. Но, но, но... что-то не давало покоя.
   Эти триста миллионов в сейфах "КАПРИКО", о  которых  наконец  с  оглядкой
сообщил Феликс, докопавшийся До чего-то серьезного?  М-м...  а  что  мне  до
них?
   - Где у нас карта? - спросил я.
   Панин подал карту.
   Так... Здесь найдена псевдобомба... здесь и здесь  -  еще  лве  квартиры,
снятые "пятимартовцами"... Это - посольство Союза Наций, это - Сибири. Это -
"КАПРИКО" со своими сейфами... Не может же быть случайным то,  что  все  они
расположены на пятачке диаметром полтора километра? - Сколько  могут  весить
эти триста миллионов наличными? - спросил я Командора.
   -  Тонны  две,  -  сразу  же  ответил  Командор.  -  Крупными   купюрами,
разумеется.
   - Крупными... крупными... конечно, крупными! О, черт! Парни, я все понял.
Смотрите сюда: завтра кто-то звонит в гепо, в бургомистрат  -  неважно  -  и
говорит, что в окрестностях сибирского посольства установлена атомная  мина.
Что делают власти? Эвакуируют население и ищут  мину.  Находят.  Прежде  чем
всех не эвакуируют, за обезвреживание саперы не  принимаются.  Так?  За  это
время - сколько пройдет? час, два, три? - можно вскрыть десяток сейфов.  Что
дальше? Надо вывезти - две тонны бумажек. Как? Ясно - повязать саперов  и  в
их форме, на их  машине,  при  мигалках,  при  полицейских  мотоциклистах...
понятно. Но это еще не все! Встреча четверки назначена на полдень. Утром они
слетятся... ладно. Если в городе будет  объявлена  атомная  тревога,  их  же
спустят в бомбоубежище - а как  раз  под  Иглой  проходит  туннель  Внешнего
кольца метро... и вот здесь он тоже проходит! - я ткнул пальцем в  то  место
Лосиноостровского парка, где густыми штрихами были отмечены челночные  рейсы
легковушек.
   - Внешнее кольцо ведь затоплено, - сказал Панин.
   - Ну и что? Если заряд от мины есть...
   - Ребята, - сказал Командор, - а ведь может оказаться, что мы опоздаем...
   - Да, - сказал Панин. - Тем более - надо убирать всех сегодня.
   - Я думаю так же, - сказал Командор.  -  Времени  уже  нет.  И  потом  не
забывай - на нас в любую секунду может наткнуться гепо.  И  тогда  вообще  -
все.
   - Анекдот про обезьяну помнишь? - спросил Панин.
   - Про шкурку банана?
   - Нет. "Не надо думать, надо трясти".
   - И впрямь про нас.
   - Про нас.
   Я разворошил стопку карточек.  За  сутки  она  пополнилась  еще  четырьмя
выявленными  террористами.  Фотография  грузового  фургона,  взятого  ими  в
прокате. Фургон второй день стоит на охраняемой стоянке в трех километрах от
Иглы.  Впрочем,   дальность   боя   стошестидесятимиллиметрового   миномета,
состоящего на вооружении Русского территориального корпуса и  используемого,
в числе прочего, для стрельбы атомными минами, составляет семь  с  половиной
километров... Ладно, грузовик  можно  просто  сжечь.  Банальной  бутылкой  с
бензином - Командор бросает их на восемьдесят метров. А вот всех этих  ребят
придется убирать голыми руками... или почти голыми.
   - Слушай, - сказал Панин, - а может,  все  не  так?  Возьмем  этот  муляж
бомбы... Нодар звонит на квартиру, ему не отвечают,  он  звонит  еще,  потом
посылает туда Иосифа. Иосиф видит, что нет ни бомбы, ни парня.  Возвращается
к Нодару, вместе они звонят в разные места, наконец, в кассы, и узнают,  что
этот парень взял билет в Бейрут. Но в аэропорт, чтобы узнать, улетел ли  он,
они уже не звонят. Что, уверены,  что  улетел?  А  по-моему,  наоборот:  они
знают,  что  на  дорогах  радиационный  контроль,  а  мина  светит  -  и  не
проскочить... То есть они сами не подозревают, что мина свинцовая...
   - Думаешь, если бы они знали об этом, то позвонили бы в порт?
   - Думаю, да.
   - То есть - кто-то их с этой миной надул?
   - Скорее всего, так.
   - Интересный оборот... японские болваны... да.
   - Чуешь, чем пахнет?
   - Надувными танками пахнет... Но все равно - нам надо доделывать дело.  -
Придется.
   - Придется, Сережа... А мне придется постоять  в  сторонке  и  подождать,
пока вы там ковыряетесь. - Не самая худшая участь.
   - Да. Ладно, тогда я съезжу сейчас в  Лосиный  Остров,  посмотрю  там  на
месте, что и как. Оттуда вернусь на турбазу, отпущу Крупицыных. Ну, а  вы  -
можете начинать.
   - Как Яков скажет, -  усмехнулся  Командор.  -  Он  теперь  главный...  В
подвале Гера возился с правой передней дверью нашего "зоннабенда". Мы потому
так любим  "зоннабенд"  что  в  нем  огромное  количество  мест,  где  можно
устраивать тайники - причем такие тайники, что без автогена не доберешься  -
если не знать,  как  они  открываются.  В  каждой  дверце,  например,  можно
спрятать по паре пистолетов, при этом даже  заводские  пломбы  останутся  на
месте. Достать же пистолет можно секунд за пятнадцать. Я перекинулся с Герой
парой слов, взял большую канистру с "лешачьим бензином" - жидкой взрывчаткой
очень неплохой  мощности,  по  запаху  и  консистенции  действительно  почти
неотличимой от бензина, - и взрыватель к ней. Яков сидел в своей конуре.
   - Ну, как? - спросил я. - Скоро?
   - Уже почти все. Шлифую. А что, надо быстро?
   - Нормально, Яков. Не суетись. Времени у нас вагон - делай хорошо.
   Времени у нас, на самом деле, почти не оставалось, но на этой работе  его
экономить не следовало: Яков синтезировал голоса Нодара,  Иосифа  и  княжны.
Примерно такую фразу: "Молчи и ни о чем не спрашивай. Выходи из  дома,  тебя
ждет машина. Делай все, что тебе скажут..." Что-то в этом духе.  Командор  у
нас большой спец по убедительным текстам. От того, как убедительно получится
это после перевода и обработки на раухере Якова, зависит наш успех - а также
целостность шкур и Командора, и всех остальных...
   - Где там у нас Валечка? - громко позвал я.
   - Ту-ут... - тоненький голосок из-за штабеля коробок.
   - Минута на сборы. Форма одежды охотничья...
 
   Год 2002.
   Михаил
   2 7.04. 01 час 30 мин.
   Константинополь, район Золотых Ворот
   Мы взобрались на городскую  стену:  двое  журналистов,  я  никак  не  мог
запомнить их имена, Зойка, Тина и я. Остальные где-то зацепились.  На  стене
было тихо и безлюдно. Прохлада все не наступала, воздух был тяжел и давил на
грудь. Городские огни не собирались гаснуть, веселье только-только  вступало
в самый разгар. Мне хотелось покоя. Я отошел на несколько  шагов  и  потерял
всех из виду.
   Была та стадия опьянения, когда все  воспринимаешь  чересчур  обостренно.
Чужое слово, отсутствие слов, нечаянный  взгляд...  Собственно,  стадии  при
таком режиме пития легко сбиваются, и  трудно  бывает  контролировать  себя.
Слава Богу, я не из тех, кто во хмелю буен или слезлив.  Сейчас  мне  просто
нужен был глоточек-другой, чтобы не впасть в минор. Но  бутылка  с  коньяком
находилась у журналистов, а меня вдруг заклинило:  я  не  знал,  как  к  ним
обратиться. Они же называли свои имена...
   Неразрешимая проблема. Еще одна неразрешимая проблема.
   Я обхватил железный поручень ограды, сжал пальцы - будто мышечное  усилие
могло просветлить память. Ни черта, конечно, не получилось. Подошла  Тина  и
встала рядом. Темный силуэт на фоне светящегося неба над городом.
   - Как здесь красиво.
   - Да. Вам, наверное, скучно быть трезвой? - Тина, по моим наблюдениям, не
выпила и глотка.
   - Нет. Мне хорошо. Я люблю, когда весело.
   - Когда столько людей веселятся, заражаешься.
   - Скорее, заряжаешься.
   - Можно сказать и так. И все равно... - я замолчал. Не мое дело. Не  пьет
человек - и пусть его не пьет. В смысле: ее. - Вас  не  затруднит  добыть  у
ваших друзей капельку  коньяка  для  меня?  Мне  почему-то  неловко  просить
самому...
   - Конечно. - Я почувствовал, что она улыбается. Я вдруг вспомнил, что  мы
так  и  не  посетили  заседание  монархического  общества..  То  есть  Зойка
порывалась пойти сама и затащить журналистов - могло получиться смешно, - но
я уперся. Даже не знаю, почему. Просто так. Сейчас я уже жалел об этом.
   Над морем, неподалеку от нас, в небо взлетела ракета, лопнула со  звоном,
разбросав  широко  синие  и  белые  мерцающие  звезды.  Вернулась   Тина   с
пластмассовым стаканчиком в руке.
   - Пойдемте туда, к ним, - сказала она. -  Боюсь,  мальчишки...  завелись.
Они неправильно истолковали ваш уход.
   Понятно, подумал я. Эта стерва  их  раздразнила.  Инциденты  такого  рода
случались сплошь и рядом.
   - Пойдемте... - я отхлебнул коньяк. Стаканчик  -  в  нем  оставалось  две
трети - поставил на парапет.
   Снова взлетела ракета - совсем рядом. С шипением заскользили над головами
огненные змеи...
   На мой взгляд, ничего особенного не происходило. Троица стояла и смотрела
в небо. Может быть, они стояли слишком тесно, но - не более того.
   - Зойка, - сказал я. - Не рвануть ли нам... Я все-таки  ошибся  в  оценке
ситуации.  Парни  действительно  перевозбудились.  Один,  повыше,  -   Раим,
вспомнил я некстати его имя - полушагнул ко мне.
   - Я думал, ты ушел, - сказал он. - Я думал, ты догадливый. А ты не ушел.
   - Я не догадливый, - сказал я.  -  В  некоторых  вопросах  я  очень-очень
тупой.
   - Придется объяснить.
   - Дружок, - сказал  я.  -  Такой  хороший  вечер.  Зачем  ты  хочешь  его
испортить?
   - Это ты все портишь. Девушка не хочет с тобой. Ведь так? Не хочешь, Зоя?
   - Что ты делаешь? -  сказал  я  ей.  -  Тебе  мало  развлечений?  Хочется
гладиаторских боев? Раим, она  ведь  специально  вас  дразнит,  ты  что,  не
понимаешь? Она ведь только этого и добивается, волчица...
   Я был по-настоящему зол на нее.
   - А вот это ты зря сказал, шакал, - он ссутулился и расставил руки. - Эти
слова я вобью обратно в твою глотку.
   Его друг -  Валентин,  я  все  вспомнил,  вообще  в  голове  была  теперь
кристальная ясность - неуверенно сдвинулся влево, примеряясь, как  правильно
встать.
   - Зря вы это, ребята... Раим ударил - выстрелил ногой. Таким ударом можно
убить. Он, похоже, ничего не понимал. В меня он  не  попал.  В  меня  вообще
трудно попасть. Потом он ударил еще и еще - упрямо и все более жестко. Уходи
от трех ударов, учил отец, потом бей сам. Но я почему-то медлил  с  ответом.
Сам  не  знаю,  почему.  Наконец  Раим  потерял  равновесие  и  бухнулся  на
четвереньки. Валентин стоял в стороне,  не  шевелясь.  Я  на  всякий  случай
предупредил его жестом: не лезь. Раим вскочил. Он был разъярен.
   - Трус! - рявкнул он. - Трус!
   - Да, - сказал я. - Мне есть чего бояться.
   Он снова бросился на меня, забыв все, чему его где-то когда-то учили. Тут
уж я просто вынужден был его коснуться: перехватил руку, нырнул под мышку  -
очень низко, - резко выпрямился... Он сделал неловкий  кульбит  и  грохнулся
спиной. Под затылок его я успел подставить ногу - чтобы не разбил  о  камни.
Валентин дернулся, но  на  месте  устоял.  Благоразумие  в  нем  было.  Раим
застонал, медленно повернулся на бок  и  подтянул  колени  к  животу.  Потом
распрямился и выгнулся. С минуту он пролежит...
   Я повернулся к Зойке. Мне очень хотелось ей врезать. Рядом с  ней  стояла
Тина - стояла так, будто хотела прикрыть. Господи Боже мой, подумал  я,  как
же ей все это удается...
   Зазвонил телефон. Зойка зашарила в сумочке. Звонки продолжались. Наконец,
она выловила трубку.
   - Да! Те... что? Да... Да,  это  тот...  Почему?  Что?  Приехать?  Зачем?
Почему нельзя сказать нормально? Я... конечно... хорошо...
   Она сложила трубку и беспомощно посмотрела на меня.
   - Из полиции, - сказала она.  -  Просят  приехать...  сороковой  участок,
Иени-Махалле. Ты знаешь, где это?
   - Знаю, - сказал я.
   - Можно, я с вами? - сказала вдруг Тина.
   - Можно, - сказал я.
   Раим встал на четвереньки. Встряхнул головой.
   - Дружок, - сказал я. - Ты просто ошибся, понимаешь?
   - Я тебя все равно добуду, - сказал он. - Считай себя мертвым.
   Позаботься о нем, - сказал я Валентину. - Сумеешь? Он кивнул.
   Снова взвилась ракета. Над нашими головами вспыхнули три огненных цветка.
В этом свете я вдруг увидел, что мы не одни: мимо, прижимаясь  к  ограждению
противоположного края стены, протискивались трое: крупная пожилая женщина  -
как мне показалось, в парике; а если это была прическа,  то  одна  из  самых
неудачных, какие мне  встречались,  -  маленький  мужчина  в  темном  глухом
костюме и котелке, натянутом по самые уши, и девочка, которую они держали за
руки. Девочка была совсем обычная, в светлом платьице и светлых  гольфах,  -
но взгляд ее я поймал и будто споткнулся. Что-то совсем  непонятное  было  в
этом взгляде. Ее уводили, но она, повернув голову, смотрела  на  нас.  Потом
свет померк. Когда взлетела следующая ракета, семейки уже не стало видно.
 
   Год 1991.