закончатся и из его  жизни  уйдет  смысл.
Лишь после того, как десять лет назад он всю дорогу от  Венеры  к  Юпитеру
слушал рассказы одержимых страстью к путешествиям о Синей Бутылке, в жизни
у него появилась цель. Лихорадка зажгла  его,  и  с  той  поры  он  пылал.
Подступись к делу правильно - и надежда найти Бутылку наполнит содержанием
всю твою жизнь. Впереди у тебя лет тридцать, не меньше, если только ты  не
будешь, разыскивая Бутылку, лезть из кожи и не признаешься даже себе,  что
вовсе не Бутылка тебе нужна, а сами поиски, азарт охоты,  пыль,  города  и
бесконечный путь.
   Послышалось что-то  вроде  приглушенного  фырканья.  Бек  повернулся  и
подошел к выходящему  во  двор  окну.  Неподалеку,  едва  слышно  мурлыча,
остановился  небольшой  серый  мотоцикл-дюноход.  С  сиденья  слез  полный
блондин и стал оглядывать город. "Тоже ищет, - подумал Бек и  вздохнул.  -
Нас тысячи, и мы все ищем, ищем. Но  этих  городов,  городков  и  селений,
рушащихся от твоего крика, тоже тысячи,  и  только  за  тысячу  лет  можно
разобрать и просеять все, что от них осталось".
   В дверном проеме появился Крэйг.
   - Ну, как дела?
   - Не везет. - Бек втянул носом воздух. - Никакого запаха не чувствуешь?
   - Запаха? - И Крэйг посмотрел вокруг.
   - Вроде... виски "бурбон".
   - Ха-ха-ха! - рассмеялся Крэйг. - Да ведь это от меня.
   - От тебя?!
   - Только что выпил.  Нашел  сейчас  вон  в  той  комнате.  Как  обычно,
расшвырял кучу бутылок, и в одной оказалось немножко "бурбона" - вот  я  и
выпил.
   Бека забила дрожь, он смотрел на Крэйга, не отрывая глаз.
   - Откуда... откуда "бурбону" оказаться здесь, в марсианской бутылке?  -
У него похолодели руки. Он медленно шагнул вперед: - Покажи скорей мне!
   Да ведь это наверняка не...
   Покажи, черт бы тебя побрал!


   Бутылка из небесно-синего марсианского стекла, совсем небольшая, стояла
в углу, и, когда Бек ставил ее на стол, рука его не почувствовала  веса  -
словно бутылка, легкая и прозрачная, была соткана из воздуха.
   - В ней до половины "бурбона", - сказал Крэйг.
   - Что ты выдумываешь, она пустая! - воскликнул Бек.
   - Потряси ее.
   Бек поднял бутылку и встряхнул.
   - Слышишь, булькает?
   - Нет, не слышу.
   - А я слышу ясно.
   Бек поставил ее назад, на стол. Солнечный свет, проникая сквозь боковое
окно, остриями лучей высекал из узкого сосуда синие искры. Это была синева
звезды, которую держат на ладони.  Синева  неглубокой  океанской  бухты  в
полдень. Синева бриллианта в лучах утренней зари.
   - Это она, - выдохнул Бек. - Я знаю, что  это  она.  Больше  искать  не
надо. Мы нашли Синюю Бутылку.
   Крэйг посмотрел на него недоверчиво:
   - Нет, ты и вправду ничего в ней не видишь?
   -  Ничего.  Но...  -  Бек  наклонился  к  Бутылке  и  стал   пристально
рассматривать глубины этой вселенной из синего стекла. - Может быть,  если
я откупорю и выпущу наружу то, что там внутри, я узнаю наверняка.
   - Я закупорил плотно. Давай открою.
   Крэйг протянул к Бутылке руку.
   - Прошу прощения, джентльмены, - послышалось у них за спиной.
   Они обернулись и увидели полного блондина, в руке у него был  пистолет.
Он не смотрел на их лица, он смотрел только на Синюю Бутылку. Лицо у  него
расплылось в улыбке.
   - Терпеть не могу прибегать к помощи оружия, но  в  данном  случае  это
неизбежно - вон  то  произведение  искусства  нужно  мне  просто  позарез.
Предлагаю отдать его добровольно.
   Бек почти обрадовался. Было, пожалуй, даже что-то красивое в  том,  как
эти два события совместились во времени; в  глубине  души  он  желал  себе
чего-нибудь в этом роде - чтобы у него украли сокровище,  когда  он  будет
уже держать его в руках. Теперь  предстояло  не  меньше  четырех-пяти  лет
новых поисков, погони, борьбы, выигрышей и потерь.
   - Ну так давайте же ее мне, - сказал блондин.
   Он поднял пистолет.
   Бек протянул ему Бутылку.
   - Невероятно. Просто невероятно, - сказал полный блондин. - Так  легко,
что даже не верится: зашел, услышал голоса и вдруг мне дают Синюю Бутылку.
Невероятно!
   И он, негромко посмеиваясь, не спеша направился из комнаты к выходу,  в
сияние дня.


   Под двумя холодными марсианскими лунами лежали скелеты и прах полночных
городов. Подпрыгивая на ухабах, дребезжа, вездеход полз  по  разрушившейся
дороге мимо  этих  городов,  где  фонтаны,  гиростаты,  уцелевшая  мебель,
картины, металлические страницы древних книг были запорошены  штукатуркой,
высохшими крыльями насекомых. Полз мимо городов, которые,  давно  перестав
быть городами, стали мельчайшей  пылью,  а  эта  пыль  бездумными  цветами
распускалась на лозах ветров то здесь, то там, то рядом, то за много  миль
отсюда - как песок в гигантских песочных часах,  снова  и  снова  строящий
свои пирамиды. Безмолвие пропускало машину и смыкалось сразу же позади.
   - Нам никогда не найти его, -  сказал  Крэйг.  -  Черт  бы  побрал  эти
дороги! Развалились от  времени  -  сплошные  ухабы  и  рытвины.  Ему,  на
мотоцикле, легче, он может петлять и лавировать. А, черт!
   Они резко свернули, чтобы объехать совсем  плохой  участок  дороги.  Их
машина действовала как  ластик:  впереди  ровная  серая  поверхность,  они
наезжают на нее - и из-под вековой пыли проступают золото и  яркая  зелень
древней марсианской мозаики, которой выложена дорога.
   - Подожди! - крикнул Бек и остановил машину. - Что-то мелькнуло сзади.
   - Где?
   Они проехали ярдов сто назад.
   - Да вон же! Видишь? Это _он_.
   В канаве у дороги валялся мотоцикл-дюноход, а поперек него в  неудобной
позе лежал блондин. Он не шевелился. Глаза его были широко открыты, и  они
тускло блеснули, когда Бек посветил фонариком.
   - Где Бутылка? - спросил Крэйг.
   Бек спрыгнул в канаву и подобрал пистолет блондина.
   - Не знаю. Здесь ее не видно.
   - Отчего он умер?
   - И этого я не знаю.
   - Машина вроде бы в порядке. Это не авария.
   Бек перевернул тело.
   - Ран нет.  Все  выглядит  так,  будто  он  просто...  остановился,  по
собственной воле.
   - Может, сердечный приступ? - предположил Крэйг. - Разволновался  из-за
бутылки. Отправился сюда, чтобы получше спрятаться. Думал, все  обойдется,
но приступ его угробил.
   - А где тогда Синяя Бутылка?
   - Кто-нибудь проходил мимо. О господи, ты же знаешь, сколько народу  ее
ищет...
   Пристально всматривались они в окружавший их мрак.  Впереди,  на  синих
холмах, в усыпанной звездами тьме, что-то двигалось.
   - Вон, гляди, - показал Бек. - Три пешехода.
   - Наверно, это они и...
   - О боже, смотри, смотри!
   Внизу, в канаве, фигура полного  блондина  засветилась,  начала  таять.
Глаза его были теперь как два лунных камня на дне  быстрого  потока.  Лицо
исчезало, превращалось в пламя.  Волосы  стали  похожи  на  короткие  нити
фейерверка, они горели и плевались огнем. На глазах у Бека и  Крэйга  тело
задымилось. Пальцы задергались в пламени. И, как  будто  гигантский  молот
ударил по стеклянной статуе, туловище рассыпалось в пыль, и она  поднялась
и исчезла в пылании огненных хлопьев,  стала  облачком  тумана,  и  ночной
ветерок унес ее по ту сторону дороги.
   - Они, наверно... что-то с ним сделали, - сказал Крэйг. - Те трое...  у
них, видимо, какое-то новое оружие.
   - Но ведь такое уже бывало, - возразил Бек. - С теми, кто находил Синюю
Бутылку, так я слышал. Они исчезали. И Синяя Бутылка переходила к  другим,
и те тоже исчезали. - Он тряхнул головой. - Когда тело лопнуло,  казалось,
будто взлетел миллион светлячков...
   - Попытаешься догнать?
   Бек вернулся в машину. Окинул взглядом дюны, холмы праха и молчания.
   - Нелегко будет, но, пожалуй, попробую.  Теперь  я...  просто  не  могу
иначе. - Он помолчал, а когда заговорил  опять,  то  обращался  уже  не  к
Крэйгу: - Кажется, я знаю, что в Синей Бутылке... Наконец-то  я  понял:  в
ней то, чего я больше всего хочу. И оно меня ждет.
   - Я не поеду, - сказал Крэйг, подходя к машине, где,  положив  руки  на
колени, сидел в темноте Бек. - Не поеду  гоняться  за  тремя  вооруженными
людьми. Я хочу жить, Бек, всего только жить. По мне, так этой Бутылки хоть
бы на свете не было. Рисковать ради нее своей шкурой я не намерен. Но тебе
желаю удачи.
   - Спасибо, - сказал Бек.
   И поехал за дюны.


   Прохладная ночь стекала, как вода, по прозрачному колпаку вездехода.
   Резко тормозя в высохших руслах  мертвых  рек,  на  россыпях  гальки  в
меловых потеках, Бек находил свой путь между огромных скал.  Полосы  света
от двух марсианских лун окрашивали в желто-золотистый цвет  высеченные  на
скалах барельефы богов  и  животных,  лица  в  милю  высотой,  на  которых
вырубленные письмена увековечивали марсианскую историю; невероятные лица с
открытыми глазами-пещерами.
   От рева  мотора  срывались  и  падали  со  скал  камни.  Части  древних
скульптур, золотившихся  в  свете  лун,  обрушивались  каменным  ливнем  и
исчезали в холодной, как колодезная вода, синей тьме.
   Бек ехал, и рев  мотора  возвращал  мысли  его  назад,  ко  всем  ночам
последних десяти лет, ночам, когда он  разжигал  костры  на  дне  высохших
морей и старательно, не спеша, готовил себе пищу. И,  заснув,  видел  сны.
Всегда одно и то же: будто он хочет чего-то. Но не  знает,  чего.  В  годы
молодости была тяжелая жизнь на Земле, паника 2130 года,  голод,  разруха,
беспорядки, нужда. Потом - шатание  по  планетам,  годы  без  женщин,  без
любви, одинокие годы. Выходишь из тьмы на свет, из чрева матери в мир -  и
что ты находишь в нем для себя?
   Ну а тот мертвый,  в  канаве?  Не  искал  ли  он  тоже  всегда  чего-то
необычного? Такого, чего у него не было? И что вообще есть  на  свете  для
таких, как он, Бек? Или для кого бы то ни было? Да и есть ли на свете хоть
что-нибудь, к чему стоило бы стремиться?
   Есть. Синяя Бутылка.
   Он резко затормозил, выпрыгнул с пистолетом наготове. Начал перебегать,
пригибаясь, от дюны к дюне. Впереди, на  холодном  песке,  рядком  лежали,
вытянувшись, те трое. Они были с  Земли,  в  одежде  из  грубой  ткани,  с
загорелыми лицами и огрубевшими руками. Рядом с ними поблескивала в  свете
звезд Синяя Бутылка.
   На глазах у Бека тела начали таять. Они исчезали,  становясь  струйками
пара, каплями росы, прозрачными кристаллами.  Мгновение  -  и  от  них  не
осталось и следа.
   Когда, прилипая к его губам и щекам, повисая  на  ресницах,  просыпался
дождь пепла, Бек почувствовал холод.
   Он окаменел.
   Полный блондин. Мертвые,  исчезающие  на  глазах.  Крэйг  говорил,  это
какое-то новое оружие...
   Нет.
   Никакое не оружие.
   Просто Синяя Бутылка.
   Они откупоривали ее и находили в ней то, чего больше всего желали.  Все
долгие, одинокие годы несчастливые, мучимые  неутоленными  желаниями  люди
открывали ее в надежде найти то, чего не нашли на планетах  мироздания.  И
наконец находили - так же, как нашли эти трое. Теперь было понятно, почему
Бутылка так быстро  переходит  от  одного  человека  к  другому  и  почему
исчезают люди. Урожай снят - и вот уж мякина шевелится в ветре на песке по
берегам мертвых морей. Становится пламенем, светлячками. Туманом.
   Бек  поднял  Бутылку  и  на  расстоянии   вытянутой   руки   начал   ее
рассматривать. Его глаза ярко блестели. Руки дрожали.
   Так вот, значит, чего на самом деле хотят  все  люди?  Это  и  есть  их
тайное желание, запрятанное так глубоко, что о нем не догадаешься?  То,  к
чему их бессознательно тянет? Вот, значит, чего безотчетно ищет, используя
для этих поисков и собственное чувство вины, каждый человек?
   Он ищет смерти.
   Конца сомнениям, мукам, нужде,  одиночеству,  безнадежности,  страху  -
конца всему.
   Но только каждый ли?
   _Нет_. Например, Крэйг не ищет.
   Бек поднял Бутылку выше. "Как просто, - подумал он, - и как  правильно.
Только этого я всегда и хотел. И ничего другого. Ничего".
   Пустая Бутылка была открыта и поблескивала в свете звезд  синевой.  Бек
поднес Бутылку ко рту и сколько мог, так, чтобы заполнить  легкие,  втянул
выходящий из нее воздух.
   "Наконец-то", - подумал он.
   Напряжение мгновенно его покинуло. Телу  стало  удивительно  прохладно,
потом - удивительно тепло. Он знал, что скользит по бесконечному звездному
склону вниз, во тьму, пьянящую, как вино. Теперь он плавал в синем вине, и
в белом вине, и в красном.  В  груди  у  него  горели  свечи  и  крутились
огненные  колеса.  Он  почувствовал,  как   от   него   отделяются   руки.
Почувствовал, как улетают ноги, - вот забавно! Он засмеялся. Не переставая
смеяться, закрыл глаза.
   Впервые в жизни он был счастлив.
   Синяя Бутылка упала на холодный песок.


   Крэйг шел и насвистывал. Светало. И  вдруг  он  увидел  Бутылку  -  она
лежала, сверкая, на белом песке, в первых розовых лучах  солнца,  и  около
нее никого не было. Когда он  наклонился  поднять  ее,  послышался  жаркий
шепот искр. Несколько багровых и оранжевых светлячков мелькнули в  воздухе
и унеслись прочь.
   Было тихо-тихо.
   - Черт побери! - Он посмотрел на мертвые окна города неподалеку. -  Эй,
Бек!
   И в прах рассыпалась башня, высокая, тонкая.
   - Вот твое сокровище, Бек! Мне оно не нужно. Приходи и забирай!
   - ...забирай! - откликнулось эхо, и рухнула последняя башня.
   Крэйг ждал.
   - Ну уж это, я вам скажу!.. - не выдержал он. -  Вот  она.  Бутылка,  в
руках, а старина Бек неизвестно где.
   Он встряхнул синий сосуд.
   Внутри что-то булькнуло.
   - Пожалуйте вам! Как в тот раз. Полна "бурбона", ей-богу!
   Он сделал хороший глоток, вытер рот. Опустив Бутылку и  раскачивая  ее,
сказал:
   - Столько суеты ради двух-трех глотков "бурбона"!  Подожду-ка  я  здесь
старину Бека и отдам ему эту чертову Бутылку. А пока... не выпьете ли еще,
мистер Крэйг? Спасибо, не откажусь.
   Лишь один звук нарушал безмолвие мертвой земли  -  бульканье  жидкости,
льющейся в пересохшее горло. Синяя  Бутылка  сверкала  в  лучах  утреннего
солнца.
   Крэйг блаженно улыбнулся и отхлебнул снова.



    Рэй Брэдбери.
    "Чудеса и диковины! Передай дальше!"

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Операция на совести". Пер. - Р.Рыбкин.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 18 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Моя Машина Времени остановилась, я вышел из нее  в  катящийся  туман  и
теперь стоял, прислушиваясь. Молчание. То полное  исчезновение  звука,  то
молчание, которое ощущают люди, когда летят в небо на воздушном шаре.  Мир
ушел, и с ним ушел его шум. Лишь тихо дышат  тросы,  в  то  время  как  ты
летишь туда, куда несет тебя ветер.
   Такое молчание длилось уже не меньше минуты, когда почти к  самым  моим
ногам бесшумно скользнуло море. На море ничего не было, и ничего  не  было
на суше, простиравшейся у меня за спиной, но вдруг откуда-то  из  дальнего
далека,  из  туманов,  вышел,  широко  шагая,  человек  а  темной  одежде.
Бессчетные миллионы людей за последние сто лет видели,  как  этот  человек
махал им с незнакомых морей, и, слыша над волнами свои  имена,  крича  его
имя в ответ, бежали на зов.
   - Господин Верн! - крикнул я. - Жюль Верн!
   И вскоре мы  уже  шагали  молча  вместе  по  берегам,  которых  еще  не
коснулась цивилизация.
   - Отказываюсь верить, - заговорил наконец Жюль Верн. - Вы отправились в
такую даль взять  у  меня  интервью,  и  это  только  потому,  что  сейчас
пятидесятая годовщина моей смерти? Да этого быть не может! На чем Вы  сюда
добрались? Ваша пишущая машинка - это ваша Машина Времени?  Ну  что  ж,  у
нас, мертвых, тоже есть свои Машины Времени.  У  меня  -  мои  книги;  они
по-прежнему живые, они дышат и находятся в постоянном движении.  Благодаря
им я путешествую во времени и знаю ваш тысяча  девятьсот  пятьдесят  пятый
год, как вы знаете каждый год моей жизни. Но... ваш первый вопрос?
   Я внимательно посмотрел на  этого  высокого,  полного  затаенного  огня
человека, на его бороду и усы,  которые  не  могли  скрыть  сильного  рта,
правильных и твердых черт.
   - Статью, которую я напишу, пожалуй, следует озаглавить так! "Жюль Верн
предсказывает будущее: 1955-2005", - сказал я.
   Жюль Верн остановился как вкопанный.
   - Я никогда не предсказывал будущее, я только предсказывал машины.  Они
виделись мне в зачаточном состоянии  и  казались  неизбежными.  Я  мог  бы
предсказывать и машины вашего будущего. Но что касается людей и того,  что
люди будут делать с машинами... Тут я могу только предполагать.
   - Мой вопрос можно сформулировать так, - сказал я. - Если бы вы  писали
сегодня, что бы вы написали?
   Жюль   Верн   двинулся   дальше.   Туман   рассеялся,   небо   казалось
густо-зеленым; мне чудилось, что сам океан подгоняет нас.
   - Прежде всего, - сказал Жюль Верн, - я бы написал "Двадцать тысяч  лье
под водой".
   - Еще раз?
   - Еще и еще, через пятьдесят, через сто лет с сегодняшнего дня!  Да  вы
только взгляните на море, оно по-прежнему остается тайной; что  изменилось
со времен вашей войны между Севером и Югом? Разве  не  такое  же  глубокое
оно, как было, разве рассеялся царящий в нем мрак? Что в нем, мы не узнаем
и за тысячи лет. Мы раньше узнаем звезды.
   - "Таинственный остров", его бы вы написали опять?
   - Написал бы и "Плавающий город", и "Ледяной сфинкс",  и  "великолепное
Ориноко", и "Плавучий остров",  и  "На  море",  и  "Путешествие  к  центру
Земли"! Ну а много ли вы знаете сейчас, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом
году, о некоторых полярных областях, о некоторых  районах  джунглей  Южной
Америки, о самых  отделенных  необитаемых  островах  самых  далеких  южных
морей? А стратосфера, она разве не остается и для вас огромным океаном, не
нанесенным еще ни на какие карты? Везде,  где  есть  неизвестное,  которое
должно стать известным, присутствую и я. В ваше время, как и в наше, я  бы
не стал предсказывать будущее, а лишь писал  бы  о  неуверенных  и  слабых
попытках человека с его машинами откусить хоть краешек Неведомого... в  то
время как я с блокнотом следую и пишу свои географические романы.
   - Географические романы, - повторил я, пробуя эти слова на вкус.
   - Не так сухо, как ваша  научная  фантастика.  Где  там,  в  этих  двух
словах, поэзия?
   - Наш век непоэтический. Мы говорим "научная  фантастика",  потому  что
боимся чувств, которые вызывают слова "географический роман".
   - Как это может быть? - воскликнул Жюль Верн и откинул голову, так  что
в меня угрожающе нацелился клин его бороды. - Еще не было века,  лишенного
поэзии. Попробуйте отрицать ее, все равно  она  на  вас  выплеснется.  Она
гонит ваших моряков к их  кораблям,  ваших  летчиков  -  к  их  реактивным
самолетам! Вся наука рождается из романтики,  потом  естественным  образом
освобождается от лишнего, сжимается  до  горстки  фактов,  а  когда  факты
станут   сухими    и    хрупкими,    начинается    новое    оплодотворение
действительности, ее новая романтизация, и так всегда, опять и опять,  ибо
есть очень много такого, чего мы не знаем и не узнаем никогда.
   -  Не  называли  ли  вы  свои  книги  также  Voyages   extraordinaires?
[необычайные путешествия (фр.)] - спросил я. - До  чего  обидно,  что  при
переводе столько теряется!
   - А вы возмещайте эти потери, когда  пишете  сами!  -  воскликнул  Жюль
Берн, убыстряя шаг. - Учите человека отождествлять себя с этими  машинами,
которые в совокупном многообразии своих применений и  возможностей  являют
лучшее, что только есть в наших душах. Боже мой, я ведь помню, как смотрел
в Шотландии на чудовищно огромный каркас "Грейт Истерна"! Этот невероятный
корабль, построенный еще только наполовину, так много  значил  для  людей,
придававших ему форму, которую требовало море! И помню  Париж,  его  тогда
словно охватила лихорадка:  люди  отдавали  последнее,  лишь  бы  для  них
сделали воздушный шар, из котором они могли бы бесшумно поплыть по небу.
   - Кажется, именно  тогда  был  построен  "Гигант",  воздушный  ш