- Нет-нет, не уходи!
     - Тогда ближе к делу, - холодно сказала она. - Ты хотел  говорить  со
мной о Леонарде.
     - Подожди, об этом немного позже.
     - Нет, сейчас, - настаивала она.
     В нем уже не было гнева. Все как будто смыло волной, когда он  увидел
ее. Он чувствовал себя гадким мальчишкой.
     - Зачем ты пришел ко мне? - спросила она без улыбки.
     - Прошу тебя...
     - Нет, отвечай. Если насчет Леонарда, то ты же знаешь,  что  я  люблю
его.
     - Замолчи! - Он зажал уши руками.
     Она не унималась:
     - Тебе отлично известно, что я сейчас все время с ним. Я теперь бываю
с Леонардом там, где бывали мы с тобой. Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы
с ним были там на прошлой неделе. Месяц назад мы летали в Афины,  взяли  с
собой ящик шампанского.
     Он облизал пересохшие губы.
     - Ты не виновата, не виновата! - Он вскочил и схватил ее за  руки.  -
Ты только что появилась на свет, ты - не она.  Виновата  она,  не  ты.  Ты
совсем другая.
     - Неправда, - сказала женщина. - Я  и  есть  она.  Я  могу  поступать
только так, как  она.  Во  мне  нет  ни  грамма  того,  чего  нет  в  ней.
Практически мы с ней одно и то же.
     - Но ты же не вела себя так, как она.
     - Я вела себя именно так. Я целовала его.
     - Ты не могла, ты только что родилась!
     - Да, но из ее прошлого и из твоей памяти.
     - Послушай, - умолял он, тряся ее, пытаясь заставить себя слушать,  -
может быть, можно... Может быть, можно... ну, заплатить  больше  денег?  И
увезти тебя отсюда? Мы улетим в Париж, в Стокгольм, куда хочешь!
     Она рассмеялась.
     - Куклы не продаются. Их дают только напрокат.
     - Но у меня есть деньги!
     - Это уже пробовали, давным-давно. Нельзя. От  этого  люди  сходят  с
ума. Даже то, что делается, незаконно, ты же знаешь. Мы существуем потому,
что власти смотрят на нас сквозь пальцы.
     - Кэти, я хочу одного - быть с тобой.
     - Это невозможно - ведь я та же самая Кэти, вся до последней  клетки.
А потом, мы остерегаемся конкуренции. Кукол  не  разрешается  вывозить  из
здания фирмы: при вскрытии могут разгадать наши секреты. И хватит об этом.
Я же предупреждала тебя: об этом говорить  не  надо.  Уничтожишь  иллюзию.
Уходя, будешь чувствовать себя неудовлетворенным. Ты ведь заплатил  -  так
делай то, зачем пришел сюда.
     - Но я не хочу убивать тебя.
     - Часть твоего существа  хочет.  Ты  просто  подавляешь  в  себе  это
желание, не даешь ему прорваться.
     Он вынул пистолет из кармана.
     - Я  старый  дурак.  Мне  не  надо  было  приходить  сюда...  Ты  так
прекрасна!
     - Сегодня вечером я снова встречусь с Леонардом.
     - Замолчи.
     - Завтра утром мы улетаем в Париж.
     - Ты слышала, что я сказал?
     - А оттуда в Стокгольм. - Она весело рассмеялась и потрепала  его  по
подбородку: - Вот так, мой толстячок.
     Что-то зашевелилось  в  нем.  Он  побледнел.  Он  ясно  понимал,  что
происходит: скрытый гнев, отвращение,  ненависть  пульсировали  в  нем,  а
тончайшие телепатические паутинки  в  феноменальном  механизме  ее  головы
улавливали эти сигналы смерти. Марионетка! Он сам и управлял  ее  телом  с
помощью невидимых нитей.
     - Пухленький чудачок. А ведь когда-то был красив.
     - Перестань!
     - Ты старый, старый, а мне ведь только тридцать один год. Ах, Джордж,
как же слеп ты был - работал,  а  я  тем  временем  опять  влюбилась...  А
Леонард просто прелесть, правда?
     Он поднял пистолет, не глядя на нее.
     - Кэти.
     - "Голова его - чистое золото..." - прошептала она.
     - Кэти, не надо! - крикнул он.
     - "...Кудри его волнистые, черные, как ворон... Руки  его  -  золотые
кругляки, усаженные топазами!"
     Откуда у нее эти слова песни песней? Они звучат в его мозгу - как  же
получается, что она их произносит?
     - Кэти, не заставляй меня это делать!
     - "Щеки его - цветник ароматный... - бормотала она,  закрыв  глаза  и
неслышно ступая по комнате.  -  Живот  его  -  как  изваяние  из  слоновой
кости... Голени его - мраморные столбы..."
     - Кэти! - взвизгнул он.
     - "Уста его - сладость..."
     Выстрел.
     - "...Вот кто возлюбленный мой..."
     Еще выстрел.
     Она упала.
     - Кэти, Кэти, Кэти!!
     Он всадил в нее еще четыре пули.
     Она лежала и дергалась. Ее бесчувственный  рот  широко  раскрылся,  и
какой-то механизм, уже зверски изуродованный, заставлял ее повторять вновь
и вновь: "Возлюбленный, возлюбленный, возлюбленный..."
     Джордж Хилл потерял сознание.


     Он очнулся от прикосновения прохладной влажной ткани к его лбу.
     - Все кончено, - сказал темноволосый человек.
     - Кончено? - шепотом переспросил Джордж.
     Темноволосый кивнул.
     Джордж бессильно глянул на свои руки.  Он  помнил,  что  они  были  в
крови. Он упал на пол, когда потерял сознание, но и сейчас в нем еще  жило
воспоминание о том, что по его рукам потоком льется настоящая кровь.
     Сейчас руки его были чисто вымыты.
     - Мне нужно уйти, - сказал Джордж Хилл.
     - Если вы чувствуете, что можете...
     - Вполне. - Он встал. - Уеду в Париж. Начну все сначала. Звонить Кэти
и вообще ничего такого делать, наверно, не следует.
     - Кэти мертва.
     - Ах да, конечно, я же  убил  ее!  Господи,  кровь  была  совсем  как
настоящая...
     - Мы очень гордимся этой деталью.
     Хилл спустился на лифте в вестибюль и вышел на улицу. Лил  дождь.  Но
ему хотелось часами бродить по городу.  Он  очистился  от  гнева  и  жажды
убийства. Воспоминание было так ужасно, что он понимал: ему уже никогда не
захочется убить. Даже если настоящая Кэти появилась бы сейчас  перед  ним,
он возблагодарил бы бога и упал, позабыв обо всем на свете, к ее ногам. Но
она была мертва. Он сделал, что собирался. Он попрал  закон,  и  никто  об
этом не узнает.
     Прохладные капли дождя освежали лицо. Он  должен  немедленно  уехать,
пока не прошло это чувство очищения. В конце концов, какой  смысл  в  этих
"очистительных"  процедурах,  если  снова  браться  за   старое?   Главное
назначение кукол в том и заключается, чтобы предупреждать  р_е_а_л_ь_н_ы_е
преступления. Захотелось тебе избить, убить или помучить кого-нибудь,  вот
и отведи душу на марионетке... Возвращаться домой нет решительно  никакого
смысла. Возможно, Кэти сейчас там, а ему хотелось думать о ней только  как
о мертвой - он ведь об этом должным образом позаботился.
     Он остановился у края тротуара и смотрел на проносящиеся мимо машины.
Он  глубоко  вдыхал  свежий  воздух  и  ощущал,  как  постепенно   спадает
напряжение.
     - Мистер Хилл? - проговорил голос рядом с ним.
     - Да. В чем дело?
     На его руке щелкнули наручники.
     - Вы арестованы.
     - Но...
     - Следуйте за мной. Смит, арестуйте остальных наверху.
     - Вы не имеете права...
     - За убийство - имеем.
     Гром грянул с неба.


     Без  десяти  девять  вечера.  Вот  уже  десять  дней  как  льет,   не
переставая, дождь. Он и сейчас поливает стены тюрьмы. Джордж высунул  руку
через решетку окна, и капли дождя теперь собирались в маленькие лужицы  на
его дрожащих ладонях.
     Дверь лязгнула, но он не пошевелился, руки его по-прежнему мокнут под
дождем. Адвокат глянул на спину  Хилла,  стоявшего  на  стуле  у  окна,  и
сказал:
     - Все кончено. Сегодня ночью вас казнят.
     - Я не убийца. Это была просто кукла, - сказал Хилл, прислушиваясь  к
шуму дождя.
     - Таков закон, и ничего тут не поделаешь. Вы знаете. Других ведь тоже
приговорили.  Президент  компании  "Марионетки,  инкорпорейтед"  умрет   в
полночь, три его помощника - в час ночи. Ваша очередь - полвторого.
     - Благодарю, - сказал Хилл. - Вы сделали все, что могли. Видимо,  это
все-таки было убийство, даже если убил я  не  живого  человека.  Намерение
было, умысел и план тоже. Не хватало только живой Кэти.
     - Вы попали в неудачный момент, - сказал адвокат. - Десять лет  назад
вам бы не вынесли смертного приговора. Через десять лет  вас  бы  тоже  не
тронули. А сейчас им нужен предметный урок - мальчик  для  битья.  Ажиотаж
вокруг кукол принял за последний год просто фантастические  размеры.  Надо
припугнуть публику, и припугнуть всерьез. Иначе бог знает до чего мы можем
докатиться. У этой проблемы есть ведь и религиозно-этический  аспект:  где
начинается - или кончается - жизнь, что такое роботы - живые существа  или
машины? В чем-то они очень  близки  к  живым:  они  реагируют  на  внешние
импульсы, они даже мыслят. Вы же знаете - два месяца назад был издан закон
"о живых  роботах".  Под  действие  этого  закона  вы  и  подпали.  Просто
неудачный момент, только и всего...
     - Правительство поступает правильно, теперь мне стало ясно, -  сказал
Хилл.
     - Я рад, что вы понимаете позицию правосудия.
     - Да. Не могут же они легализовать убийство. Даже такое условное -  с
применением телепатии, механизмов и воска. С их стороны было бы лицемерием
отпустить меня безнаказанным.  Я  _с_о_в_е_р_ш_и_л_  преступление.  И  все
время с того часа чувствовал себя преступником. Чувствовал, что заслуживаю
наказания. Странно, правда?  Вот  как  общество  властвует  над  сознанием
человека. Оно заставляет человека чувствовать себя  виновным  даже  тогда,
когда для этого вроде бы и нет оснований...
     - Мне пора. Может быть, у вас есть какие-нибудь поручения?
     - Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
     - Прощайте, мистер Хилл.
     Дверь захлопнулась.
     Джордж Хилл продолжал стоять на стуле у окна, сплетя мокрые от  дождя
руки за  решеткой.  На  стене  вспыхнула  красная  лампочка,  и  голос  из
репродуктора сказал:
     - Мистер Хилл, здесь ваша жена. Она просит свидания с вами.
     Он стиснул решетку руками.
     "Она мертва", - подумал он.
     - Мистер Хилл, - снова окликнул его голос.
     - Она мертва. Я убил ее.
     - Ваша жена ожидает здесь. Вы хотите ее видеть?
     - Я видел, как она упала, я застрелил ее,  я  видел,  как  она  упала
мертвая!
     - Мистер Хилл, вы меня слышите?
     - Да-да, - закричал он, колотя о стену кулаками. - Слышу! Слышу  вас!
Она мертва, мертва и пусть оставит меня в покое! Я убил ее, я не  хочу  ее
видеть, она мертва!
     Пауза.
     - Хорошо, мистер Хилл, - пробормотал голос.
     Красный свет погас.
     В небе вспыхнула молния, озарила его лицо. Он прижался  разгоряченной
щекой к прутьям решетки и долго стоял так, а  дождь  лил  и  лил.  Наконец
где-то внизу открылась дверь, и из тюремной канцелярии вышли две фигуры  в
плащах. Они остановились под ярким дуговым фонарем и подняли головы.
     Это была Кэти. И рядом с ней Леонард Фелпс.
     - Кэти!
     Она отвернулась. Мужчина взял ее под руку. Они  побежали  под  черным
дождем через дорогу и сели в низкую машину.
     - Кэти! - Крича,  он  дергал  прутья  решетки,  колотил  кулаками  по
бетонному подоконнику. - Она жива! Эй, надзиратель! Я видел ее. Она  жива!
Я не убил ее, меня можно отпустить на свободу! Я никого не убивал, это все
шутка, ошибка, я видел, видел ее! Кэти, вернись, скажи им,  что  ты  жива!
Кэти!
     В камеру вбежали надзиратели.
     - Вы не смеете казнить меня! Я  не  совершил  никакого  преступления!
Кэти жива, я только сейчас видел ее!
     - Мы тоже видели ее, сэр.
     - Тогда освободите меня! Освободите!
     Этого не может быть, они просто сошли с ума! Он задохнулся и едва  не
упал.
     - Суд уже вынес свой приговор, сэр.
     - Но это несправедливо!
     Он подпрыгнул и вцепился в решетку, исступленно крича.
     Машина тронулась с места, она увозила Кэти и Леонарда. Увозила  их  в
Париж, и в Афины, и в Венецию, а весной - в Лондон, летом -  в  Стокгольм,
осенью - в Вену.
     - Кэти, вернись! Кэти, ты не можешь так со мной поступить!
     Красные фары машины удалялись,  подмигивая  сквозь  завесу  холодного
дождя. Надзиратели надвинулись сзади и схватили его, а  он  все  продолжал
кричать.


                               Рэй БРЭДБЕРИ

                                 КУКОЛЬНИК


     Мистер Бенедикт вышел из своего  домика  и  остановился  на  крыльце,
залитом солнцем. Мимо протрусила маленькая собачонка с  умными  глазами  -
такими умными, что мистер Бенедикт не решился встретиться с ней  взглядом.
В кованных железных воротах кладбищенской ограды, около  церкви,  появился
мальчик;  мистер  Бенедикт  вздрогнул  под  его  пронизывающе   любопытным
взглядом.
     - Вы - похоронщик, - сказал мальчик.
     Мистер Бенедикт молчал, заискивающе улыбаясь.
     - Это ваша часовня? - спросил мальчик.
     - Да, - ответил мистер Бенедикт.
     - И все кладбище?
     Мистер Бенедикт застенчиво кивнул.
     - И все памятники, и могилы, и клумбы?
     - Да, - с затаенной гордостью ответил мистер Бенедикт.
     Действительно, все это принадлежало  ему,  ему  одному.  Удивительная
история! Бизнес, потребовавший от него тяжелого труда и бессонных ночей на
протяжении  многих  лет,  оказался  удачным.  Мистер  Бенедикт   начал   с
приобретения часовни  и  церковного  дворика  с  несколькими  надгробиями,
зараставшими мхом с тех пор,  как  городок  покинула  баптистская  община.
Затем он построил маленький красивый мортуарий  [покойницкая],  -  конечно
же, в готическом стиле, - и обсадил его  плющом.  Потом  пристроил  позади
маленький домик для себя. Чрезвычайно удобно было доверять усопших мистеру
Бенедикту. "Не нужна похоронная процессия! - гласило объявление в утренней
газете. - Из церкви - прямо в землю, легко,  как  по  маслу!  Используются
самые добротные материалы!"
     Ребенок продолжал пристально смотреть  на  него,  и  мистер  Бенедикт
затрепетал, как свеча на ветру, такой беззащитный, открытый...  Все  живое
заставляло его испытывать сожаление и меланхолию. Мистер  Бенедикт  всегда
соглашался с людьми, никогда не возражал, не говорил "нет". Кем бы  вы  не
были, случись вам встретить мистера Бенедикта на  улице,  он  углубится  в
изучение вашего носа,  или  мочек  ушей,  или  пробора  своими  маленькими
диковатыми глазками, но ни за что  не  посмотрит  вам  в  глаза;  и  будет
бережно вашу руку своими ледяными руками, словно это величайшая  ценность,
все время повторяя:
     - Вы совершенно, неоспоримо, безукоризненно правы...
     И каждый раз, разговаривая с ним, вы чувствуете, что он не слышит  ни
одного вашего слова...
     Вот и сейчас, взмокший от назойливого любопытного взгляда  мальчишки,
он повторял: "Ты чудесный малыш..." в  ужасе,  что  может  не  понравиться
ребенку.
     Наконец мистер Бенедикт спустился по ступенькам и вышел  за  калитку,
не бросив ни одного взгляда на маленькую покойницкую. Это удовольствие  он
отложил на потом.  Очень  важно  соблюдать  правильную  последовательность
действий. Рано думать о мертвецах, ожидающих  прикосновения  его  искусных
рук. Мистер Бенедикт неукоснительно следует заведенному порядку.
     Он хорошо знал как довести себя до бешенства. До полудня он бродил по
улицам маленького городка, позволяя живым согражданам подавлять его  своим
превосходством; он погружался в свою беззащитность, тонул в ней, заливался
потом, сердце и мозг сжимались дрожащими узлами.
     Он остановился поговорить с мистером Роджерсом, аптекарем; и  сберег,
сохранил в себе все  оскорбительные  интонации,  насмешки,  пренебрежение.
Мистер Роджерс всегда находил пару метких словечек для "могильщика".
     - Ха-ха-ха, заливался мистер Бенедикт, в то время  как  ему  хотелось
рыдать от унижения и ярости.
     - Да вы сами из них, из холодных! - повторил мистер Роджерс.
     - Ха-ха-ха!..
     Выйдя из аптеки,  мистер  Бенедикт  встретил  мистера  Стайвезанда  -
подрядчика. Тот все посматривал на  часы,  показывая,  что  не  собирается
долго болтать с Бенедиктом, торопясь к выгодному клиенту.
     - Как дела, Бенедикт? Держу пари, у вас неплохой приработок - зубы да
ногти! Они ведь вам достаются, верно? Я угадал, а?
     - Ха-ха-ха... А как ваши дела, мистер Стайвезанд?
     - Послушайте Бенни,  старина,  отчего  у  вас  руки  такие  холодные?
Ледяное пожатие! Вы что, бальзамировали фригидную  бабу?  Слышите,  что  я
сказал? - прорычал мистер Стайвезанд, хлопнув его по плечу.
     - Ладно вам, ладно! - бормотал мистер Бенедикт с неясной,  бесплотной
усмешкой. - Будьте здоровы!
     Встреча за встречей... Мистер Бенедикт, получающий все  новые  пинки,
казался озером, в котором  тонули,  все  насмешки.  Люди  бросали  в  него
галечки - ни ряби на поверхности, ни всплеска, тогда  в  ход  шли  большие
камни, кирпичи, валуны! Но озеро было бездонным - ни брызг, ни мути. Озеро
не отвечало.
     Он становился все более раздраженным и беспомощным, и упрямо брел  от
дома к дому, через новые встречи и ненавидел себя со зрелым,  мазохистским
удовольствием. Мысль о предстоящем ночном наслаждении  удерживала  его  на
плаву. Потому он и подвергал  себя  снова  и  снова  издевательствам  этих
тупых, самодовольных скотов, бережно пожимал им  руки,  всем  своим  видом
умоляя о снисхождении.
     - А, это ты, мясник! - крикнул мистер Флинджер из лавки  деликатесов.
- Почем у тебя солонина и маринованные мозги?
     Нарастание, крещендо бессилия. С ударом литавр последнего оскорбления
мистер Бенедикт посмотрел на часы - и опрометью бросился назад, домой.  Он
достиг вершины, он готов, готов к работе,  и  доволен  собой.  Мучительные
обязанности кончились, его ожидало наслаждение.
     Он  энергично  взбежал  по  ступенькам  мортуария.  Комната  казалась
занесенной снегом.  В  темноте  под  простынями  угадывались  белые  бугры
неясных очертаний.
     Дверь распахнулась.
     Мистер  Бенедикт,  обрамленный  светом,  застыл  на  пороге;   голова
горделиво откинута, одна рука поднята в  приветственном  жесте,  вторая  с
неестественной строгостью сжимает дверную ручку.
     Мастер-кукольник вернулся домой.
     Долго, долго он стоял на пороге своего театра.  В  его  ушах  гремели
воображаемые аплодисменты. Он не шевелился, только слегка наклонил голову,
признавая заслуженность такой встречи. Он снял пиджак,  аккуратно  повесил
его на шкаф, одел белый халат, с  профессиональной  ловкостью  стянул  все
завязки, затем вымыл руки, поглядывая  на  своих  добрых,  добрых  друзей.
Удачная неделя; изрядный урожай. Мистер Бенедикт почувствовал что  растет,
растет становится все величественней, простирается над своими владениями.
     - Как Алиса! - изумленно, радостно воскликнул он. - Выше и выше!  Как
интересно!
     Ему никогда не удавалось преодолеть  свою  робость,  неуверенность  в
присутствии живых - только наедине с мертвыми. С удовольствием и смущением
одновременно, он чувствовал себя повелителем маленького  царства  -  здесь
каждый должен был подчиняться ему, и сбежать не мог никто. И сейчас, как и
всегда, он ощутил облегчение и прилив жизнерадостности, он рос,  рос,  как
Алиса. "Ого, как высоко, как высоко... вон где голова..."
     Он прохаживался между покрытыми  простынями  столами.  Славно,  будто
возвратился из кино, с вечернего  сеанса:  сильный,  бодрый,  уверенный  в
себе. Такой симпатичный, воспитанный, отважный, точь-в-точь герой  фильма,
ох какой голос, звучный,  прочувствованный.  Иногда  настроение  навеянное
фильмом оставалось с ним на весь вечер - до самого сна. Так  чудесно,  так
волшебно он себя чувствовал только в кино и  здесь  -  в  своем  маленьком
холодном театре.
     Он прошел между рядами столов, читая надписи на белых карточках:
     - Миссис Уолтерс,  мистер  Смит,  мисс  Браун,  мистер  Эндрю.  Добро
пожаловать всем и каждому!
     - Как дела, миссис Шелмунд?  -  он  приподнял  простыню,  склонившись
словно над спящим ребенком. Вы сегодня ослепительны, дорогая.
     Миссис Шелмунд ни разу в жизни не перемолвилась с ним ни словом,  она
плавно шествовала по улицам,  словно  большая,  величественная  статуя  со
спрятанными под юбкой роликовыми коньками - такой  элегантной,  скользящей
была ее походка.
     -  Моя  дорогая  миссис  Шелмунд,  -  сказал  он