ак же безмолвно отказался. Оба сидели, то взглядывая друг  на  друга,  то
отводя глаза в стороны.
     Макклайр медленно каменел. Лэнтри заметил,  как  бледнеют  его  худые
щеки,  как  пальцы  стискивают  стакан  с  шерри,  как  наконец  в  глазах
появляется и уже не исчезает догадка.
     Лэнтри не шевелился. Не мог. Все это так захватывало,  что  он  хотел
только смотреть и слушать.
     - Я подумал: он сознательно не дышит носом,  -  начал  Макклайр  свой
монолог. - Я разглядывал ваши ноздри, мистер Лэнтри. Волоски в них ни разу
не дрогнули за последний час. И это далеко не все. Это  был  просто  факт,
который я отметил. Но это еще не конец.  "Он  специально  дышит  ртом",  -
сказал я себе. И тогда я дал ему сигарету, а вы втягивали дым и  выпускали
его, втягивали и выпускали. Вы ни разу  не  выпустили  дым  через  нос.  Я
подумал: "Все в порядке, просто он не затягивается. Что в  этом  странного
или подозрительного?" Все ртом, только ртом. И тогда я посмотрел  на  вашу
грудную клетку. Она ни разу не поднялась и не опустилась,  она  оставалась
неподвижной. "Он внушил себе, - подумал я.  -  Все  это  он  себе  внушил.
Грудная клетка у него не движется, но он дышит, когда думает, что никто на
него не смотрит". Именно так я и подумал.
     В тишине комнаты слова плыли непрерывным потоком, как это  бывает  во
сне.
     - Тогда я предложил вам выпить, но вы отказались, и я подумал: "Он не
пьет. Что в этом страшного? - Я все время непрерывно наблюдал за  вами.  -
Лэнтри изображает помешанного  и  задерживает  дыхание".  Но  теперь,  да,
теперь я все хорошо понимаю.  Теперь  я  знаю,  как  все  это  выглядит  в
действительности. И знаете, почему? Я не слышу дыхания. Я жду и ничего  не
слышу. Нет ни биения сердца, ни звука работающих  легких.  Мертвая  тишина
царит в комнате. Вздор, могут  сказать  мне,  но  я  знаю.  Так  бывает  в
крематории. Ибо существует принципиальная  разница:  когда  вы  входите  в
комнату, где на кровати лежит какой-то человек, вы  сразу  же  определите,
взглянет ли он на вас, скажет что-нибудь или уже  никогда  не  отзовешься.
Можете смеяться, но это сразу можно  сказать.  Как  со  свистком,  который
слышит только собака. Как с часами, которые  тикают  так  долго,  что  все
перестают их замечать. Есть что-то  особенное  в  атмосфере  комнаты,  где
находится живой человек, и чего нет там, где лежит мертвый.
     Макклайр прикрыл  глаза  и  поставил  стакан.  Подождав  немного,  он
затянулся сигаретой и положил ее в пепельницу.
     - Я один в этой комнате, - сказал он.
     Лэнтри сидел молча.
     - Вы мертвы, - сказал Макклайр, - но это не мой разум дошел до этого.
Это не вопрос дедукции. Это дело подсознания. Сначала я думал  так:  "Этот
человек уверяет, что он мертв, что он восстал из мертвых  и  считает  себя
вампиром. Разве здесь нет логики? Разве не так думал бы  о  себе  человек,
воспитанный  в  полной  предрассудков,  слаборазвитой  культуре,   который
столько  веков  пролежал  в  могиле?  Да,  это   логично.   Этот   человек
загипнотизировал себя и так отрегулировал функции  своего  организма,  что
они не лишают его иллюзии, не нарушают его паранойю.  Он  управляет  своим
дыханием, убеждает себя, что если не слышит его, значит, он мертв.  Он  не
ест и не пьет. Делает это, вероятно, во время сна, с участием только части
сознания, а потом прячет  доказательства  этих  человеческих  действий  от
своего обманутого разума".
     Но я ошибся. Вы не безумец. Вы не обманываете ни себя,  ни  меня.  Во
всем этом нет логики, и это, я должен признать, ужасно. Чувствуете  ли  вы
удовольствие при мысли, что ужасаете меня? Я не могу вас классифицировать.
Вы очень странный человек, мистер Лэнтри. Я рад, что познакомился с  вами.
Отчет будет действительно интересен.
     - Ну и что с того, что  я  мертв?  -  спросил  Лэнтри.  -  Разве  это
преступление?
     - Однако вы должны признать, что это очень необычно.
     - Но я спрашиваю - разве это преступление?
     - У нас  нет  ни  преступности,  ни  судов.  Конечно,  мы  хотим  вас
исследовать, чтобы установить, как получилось, что вы существуете. Это как
с тем химическим соединением, которое до определенного момента инертно, но
вдруг оказывается живой клеткой. Кто может  сказать,  где,  что  и  с  чем
произошло? Вы как раз представляете нечто подобное.  Этого  хватит,  чтобы
сойти с ума.
     - Вы отпустите меня после ваших исследований?
     - Вас  не  будут  задерживать.  Если  не  хотите,  мы  не  будем  вас
исследовать. Но я все же надеюсь, что вы нам поможете.
     - Возможно.
     - Но скажите, - произнес Макклайр, - что вы делали в морге?
     - Ничего.
     - Когда я входил, то слышал, как вы что-то говорили.
     - Я зашел туда просто из любопытства.
     - Вы лжете. Это очень плохо, мистер Лэнтри. А правда такова,  что  вы
мертвы и, как  единственный  представитель  этого  вида,  чувствуете  себя
одиноким. Поэтому вы и убивали - чтобы иметь товарищей.
     - Как вы догадались!
     Майкл рассмеялся.
     - Логика, мой дорогой друг. Когда минуту назад я понял, что вы мертвы
по-настоящему, что вы настоящий, как вы это называете, вампир -  идиотское
слово! - я немедленно связал вас со взрывом в крематории. До  этого  -  не
было повода. Но едва  я  нашел  недостающее  звено,  мне  уже  легко  было
догадаться  о  вашем   одиночестве,   ненависти,   ревности,   всей   этой
низкопробной  мотивации  ходячего  трупа.  И  тогда  я  мгновенно   увидел
взрывающиеся крематории и подумал, что среди тел в морге вы искали помощи,
друзей, людей, подобных себе, чтобы работать с ними...
     - Будь ты проклят! - Лэнтри вскочил с кресла. Он  был  на  полпути  к
Макклайру, когда тот отскочил и, избегая удара, свалил графин. С отчаянием
Лэнтри осознал, что упустил единственный шанс убить Макклайра.  Он  должен
был сделать это раньше. Если в этом обществе люди никогда не убивают  друг
друга, то никто никого не боится, и к любому можно подойти и убить его.
     - Иди сюда! - Лэнтри вынул нож.
     Макклайр встал за кресло. Мысль о бегстве по-прежнему была чужда ему.
Она только начинала появляться у него, и у Лэнтри еще был шанс.
     - Ого! - сказал Макклайр, заслоняясь креслом от напирающего мертвеца.
- Вы хотите меня убить. Это странно, но это так. Я не могу  этого  понять.
Вы хотите искалечить меня этим ножом или что-нибудь в  этом  роде,  а  мне
нужно помешать вам сделать такую странную вещь.
     - Я убью тебя! - вырвалось у Лэнтри, но он тут же прикусил язык.  Это
было самое худшее, что он мог сказать.
     Наваливаясь грудью на кресло, Лэнтри пытался схватить Макклайра.
     Макклайр рассуждал очень логично:
     - Моя смерть ничего вам не даст, вы же знаете это.
     Они продолжали борьбу.
     - Вы помните, что произошло в морге?
     - Какая разница?! - рявкнул Лэнтри.
     - Вы ведь не воскресили погибших, правда?
     - Ну и наплевать! - крикнул Лэнтри.
     - Послушайте, - рассудительно сказал Макклайр, - уже  никогда  больше
не будет таких, как вы, никогда, никогда.
     - Тогда я уничтожу вас, всех до единого! - закричал Лэнтри.
     - И что тогда? Вы все равно будете одиноки.
     - Я полечу на Марс. Там есть могилы. Я найду таких, как я!
     - Нет, - сказал Макклайр, - вчера и там вышло постановление. Из  всех
могил извлекают трупы. Они будут сожжены на будущей неделе.
     Они упали на пол, и Лэнтри схватил Макклайра за горло.
     - Видите, - сказал Макклайр, - вы умрете.
     - Как это?! - крикнул Лэнтри.
     - Когда вы убьете всех  нас  и  останетесь  один,  вы  умрете!  Умрет
ненависть, которая вами движет!  Это  зависть  заставляет  вас  двигаться,
зависть и ничего больше! Вы умрете, вы же не бессмертны. Вы даже не  живы,
вы всего лишь ходячая ненависть.
     - Ну и наплевать! - заорал Лэнтри и начал душить его,  бить  кулаками
по голове. Макклайр смотрел на него тускнеющими глазами.
     Открылись двери, в комнату вошли двое мужчин.
     - Что здесь происходит? - спросил один из них. - Какая-то новая игра?
     Лэнтри вскочил и бросился наутек.
     - Да, новая игра, - сказал Макклайр, с трудом поднимаясь. -  Схватите
его и вы выиграете!
     Мужчины схватили Лэнтри.
     - Мы выиграли! - сказали они.
     - Пустите! - Лэнтри, стараясь вырваться,  начал  бить  их  по  лицам.
Брызнула кровь.
     - Держите его крепче! - крикнул Макклайр.
     Они придержали его.
     - Какая грубая игра, - сказал один из мужчин. - А что дальше?
     Макклайр спокойно и логично говорил о жизни и движении,  о  смерти  и
неподвижности,  о  солнце  и  о  большом  солнечном   крематории,   и   об
опустошенном кладбище, о ненависти, о том, как ненависть  жила  и  сделала
так, что один из мертвецов ожил и начал ходить, и как нелогично  было  это
все, все, все. Если кто-то мертв, мертв, мертв, это конец,  конец,  конец.
Тихо шурша, машине ехала  дорогой,  стелющейся  под  колеса.  На  ветровом
стекле мягко растекались капли  дождя.  Мужчины  на  заднем  сиденье  тихо
разговаривали. Куда они ехали, ехали,  ехали?  Конечно,  в  крематорий.  В
воздухе лениво расплывался табачный дым, образуя серые волнующиеся спирали
и петли. Если кто-то умер, то он должен с этим смириться.
     Лэнтри не двигался. Он был похож на марионетку, у которой  перерезали
шнурки. В сердце и в глазах, напоминающих два уголька, у него осталась еще
капля ненависти - слабая, едва видная, еле тлеющая.
     "Я - По, - подумал он. - Я все, что осталось от Эдгара Аллана  По,  и
все, что осталось от  Амброза  Бирса,  и  все,  что  осталось  от  Говарда
Лавкрафта. Я старый ночной нетопырь, с острыми зубами и черными  крыльями.
Я Осирис, Ваал и Сет. Я книга  смерти  и  стоящий  в  языках  пламени  дом
Эшеров. Я Красная Смерть и человек, замурованный в катакомбах  с  бутылкой
амонтильядо... Я танцующий скелет, гроб,  саван,  молния,  отражающаяся  в
окне старого дома. Я сухое осеннее дерево  и  раскаты  дальнего  грома.  Я
пожелтевшая  книга,  чьи  страницы  переворачивает   костлявая   рука,   и
фисгармония, в  полночь  играющая  на  чердаке.  Я  маска,  маска  смерти,
выглядывающая из-за дуба в последний день октября.  Я  варящееся  в  котле
отравленное яблоко и черная свеча, горящая перед перевернутым  крестом.  Я
крышка гроба, простыня с глазами, шаги на темной  лестнице.  Я  легенда  о
Спящей Долине, Обезьянья Лапка и Рикша-Призрак. Я Кот и Канарейка, Горилла
и Нетопырь, я Дух отца Гамлета на стенах Эльсинора.
     И это все - я. И все это будет сейчас сожжено. Когда я жил,  все  они
тоже были еще  живы.  Когда  я  двигался,  ненавидел,  существовал  -  они
существовали. Только я их помню. Я все, что осталось от них,  но  исчезнет
сегодня. Сегодня мы сгорим все вместе: и По, и Бирс, и отец  Гамлета.  Нас
уложат в огромный штабель и подожгут, как фейерверк в день Гая Фокса  -  с
веселой пиротехникой, факелами, криками и прочим.
     А какой мы поднимем крик! Мир будет свободен от нас, но уходя, мы еще
скажем: на что похож  мир,  лишенный  страха?  Где  таинственные  фантазии
загадочных времен? Куда исчезли  угроза,  страх,  неуверенность?  Все  это
пропало и никогда не вернется, сглаженное, разбитое и сожженное людьми  из
ракет  и  крематориев,  уничтоженное  и  замазанное,  замененное  дверями,
которые открываются и закрываются, огнями, которые зажигаются и гаснут, не
вызывая страха. Если бы они хоть помнили, как жили когда-то, чем  был  для
них праздник Всех Святых, кем был По и как  мы  гордились  нашими  темными
фантазиями. Ну, дорогие друзья, тогда еще один  глоток  амонтильядо  перед
сожжением! Это все существует, но в  последнем  мозгу  на  земле.  Сегодня
умрет целый мир. Еще один глоток, умоляю!"
     - Приехали, - сказал Макклайр.


     Крематорий был ярко освещен. Играла тихая музыка. Макклайр  вышел  из
жука, подошел к  двери  и  открыл  ее.  Лэнтри  просто  лежал.  Беспощадно
логичные слова выпили из него жизнь. Сейчас он был только восковой  куклой
с тусклой искрой в глазах. Ах, этот мир будущего, ах, эти люди и способ их
мышления - как логично они доказали, что он не должен жить. Они не  хотели
в него поверить, и это неверие заморозило его. Он не мог двинуть ни рукой,
ни ногой, мог только бормотать что-то бессмысленное.
     Макклайр и его помощники помогли ему выйти из машины, уложили  его  в
золотой  ящик  и  на  столе  с  колесиками,  ввезли  в  лучащийся   теплом
крематорий.
     - Я Эдгар Аллан По, Амброз Бирс, праздник Всех Святых,  гроб,  саван,
Обезьянья Лапка, упырь, вампир...
     - Да, да, - тихо сказал над ним Макклайр. - Я знаю.
     Стол двигался вперед. Стены вокруг раскачивались. Музыка играла:  "Ты
мертв. Ты мертв по всем законам логики".
     - Никогда уже я не  буду  Эшером,  Мальстремом,  не  буду  Рукописью,
найденной в Бутылке, Колодцем и Маятником,  Сердцем-Обличителем,  Вороном,
никогда, никогда.
     - Никогда, - сказал Макклайр. - Я знаю.
     - Я в подземельях! - крикнул Лэнтри.
     - Да, в подземельях, - сказал один из мужчин.
     - Меня прикуют цепью к стене, а  здесь  нет  бутылки  амонтильядо,  -
слабым голосом сказал Лэнтри; он лежал с закрытыми глазами.
     - Я знаю, - ответили ему.
     Что-то сдвинулось. Открылись огнеупорные двери.
     - А теперь кто-то закрывает камеру. Меня замуровывают!
     - Да.
     Шорох. Золотой саркофаг скользнул в огненный шлюз.
     - Меня замуровывают!!! Ну и штука! Мы гибнем! - дикий  крик  и  взрыв
смеха.
     Открылись внутренние двери, и золотой саркофаг рухнул в огонь.
     - Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!


                               Рэй БРЭДБЕРИ

                          СПУСТИСЬ В МОЙ ПОДВАЛ


     Гая Фортнума разбудила субботняя суета. Он лежал с закрытыми глазами,
наслаждаясь каждым ее  звуком.  Внизу  жарится  бекон:  Цинтия  будит  его
превосходным завтраком, а  не  криком.  По  другую  сторону  коридора  Том
принимает душ. А в дальнем мире шмелей и стрекоз чей это голос  проклинает
уже погоду, время и гипертонию? Миссис Гудбоди?  Да.  Опора  христианства,
метр восемьдесят без обуви, отличная  садовница,  вегетарианка  и  местный
философ. Он встал, поднял жалюзи и высунулся, чтобы послушать ее крики.
     - Получайте! Попробуйте-на этого! Это пойдет вам на пользу!
     - Приятной субботы, миссис Гудбоди!
     Старушка  замерла  в  облаке  инсектицида,   бьющего   из   огромного
распылителя.
     - Чепуха! - крикнула она. - Какая может быть приятность со всем  этим
дьявольским сбродом!
     - А что на этот раз?
     - Я не хочу, чтобы все воробьи начали чирикать об  этом,  но,  -  она
подозрительно осмотрелась, - что бы вы сказали на то, что я - первая линия
обороны против летающих тарелок?
     - Превосходно, - ответил Фортнум. - Скоро у нас будет ракетная  связь
между мирами.
     - Уже есть! - Нацелившись на живую изгородь, она  пыхнула  еще  одним
облаком. - Ага! Вот вы где!
     Он убрал голову из окна, уже не в таком хорошем настроении,  в  каком
проснулся.
     Бедняжка  эта  миссис  Гудбоди.  Всегда  была  воплощением   здравого
рассудка, а теперь - склероз.
     Зазвенел звонок у двери. Он схватил  халат  и  был  уже  на  середине
лестницы, когда услышал голос:
     - Заказная бандероль для мистера Фортнума.
     Он увидел, как Цинтия  возвращается  от  входной  двери  с  небольшим
свертком. Он протянул руку, но она, покачала головой: - Это твоему сыну.
     Том оказался внизу так быстро, как будто бежал на ста ногах.
     - Чудесно! Наверняка с Фермы Больших Болот!
     - Хотел бы я так радоваться обычной посылке, - заметил Фортнум.
     - Обычной?! - Том торопливо срывал шнурок и бумагу.  -  Ты  не  читал
последних страниц "Попьюлар Меканикс". Ну, наконец-то!
     Все заглянули в небольшую открытую коробочку.
     - Что "наконец"? - сказал Фортнум. - Что там?
     - Грибы Джумбо-Гигант-Разводи-Сам! Гарантированный доход!
     - Ясно, - сказал Фортнум. - Как это я не догадался сразу.
     Цинтия взглянула искоса.
     - Такие маленькие...
     - "Фантастический прирост грибной  массы  всего  за  двадцать  четыре
часа,  -  Том  цитировал  по  памяти.  -  Можно  разводить  в  собственном
подвале...".
     Старшие Фортнумы переглянулись.
     - Ну что же, - признала Цинтия, - пожалуй, это лучше, чем ужи и жабы.
     - Конечно! - Том убежал.
     - Послушай, Том, - мягко сказал Фортнум.  Том  остановился  в  дверях
подвала. - В следующий раз вполне хватит обычной посылки.
     - Да ладно уж, - сказал Том. - Они чего-то там напутали. Думали,  что
я какая-то богатая фирма. Авиапочта, заказная - кому это по карману?
     Двери подвала захлопнулись.
     Фортнум, ничего толком  не  понимая,  посмотрел  на  упаковку,  потом
бросил ее в корзину. По дороге на кухню он  заглянул  в  подвал.  Том  уже
возился в дальнем углу, разгребая  землю  граблями.  Фортнум  почувствовал
присутствие жены, она едва дыша, тихонько заглядывала в холодный мрак.
     - Надеюсь, это съедобные грибы. Не... поганки?
     Фортнум рассмеялся.
     - Хорошего урожая, хозяин!
     Том поднял глаза и помахал рукой. Фортнум закрыл дверь, взял жену под
руку и в отличном настроении повел ее на кухню.


     Около полудня Фортнум ехал в машине к ближайшему супермаркету,  когда
заметил Роджера Уиллиса, своего приятеля  по  клубу,  учителя  биологии  в
городском лицее. Тот нетерпеливо  махал  ему  рукой  с  тротуара.  Фортнум
подъехал к тротуару и открыл дверцу.
     - Привет, Роджер. Подбросить?
     Уиллис торопливо прыгнул в машину и захлопнул дверцу.
     - Здорово, что я тебя встретил.  Ты  можешь  минут  пять  поиграть  в
психиатра?
     Фортнум с минуту внимательно смотрел на приятеля, потом сказал:
     - Хорошо. Давай.
     Уиллис устроился поудобнее и начал разглядывать свои ногти.
     - Проедем еще немного... Все. Хватит. Слушай: что-то не в  порядке  с
нашим миром.
     Фортнум беззаботно рассмеялся.
     - По-твоему, это в первый раз?
     - Нет, нет, я имею в виду, что происходит... что-то  странное...  что
неуловимое.
     - Миссис Гудбоди... - сказал Фортнум сам себе и примолк.
     - Миссис Гудбоди?
     - Сегодня утром она толковала мне насчет летающих тарелок.
     - Нет, - Уиллис нервно пососал сустав пальца.  -  Нет,  нет,  это  не
тарелки. По крайней мере, мне так кажется. Скажи, что такое интуиция?
     - Осознание того, что долгое время лежало в  подсознании.  Только  не
принимай всерьез доморощенного психолога. - Он снова засмеялся.
     - Хорошо, хорошо! - Уиллис оживился. - Именно так!  Например,  что-то
собирается долгое время, правда? Ты сплевываешь,  не  задумываясь,  как  у
тебя собирается слюна. У тебя, скажем, грязные руки, но ты не знаешь,  как
они  запачкались.  Ежедневно  на  тебя  садится  пыль,  но  ты  этого   не
чувствуешь. И только когда пыли соберется много, ты ее  замечаешь.  Так  я
понимаю интуицию. Итак, что же  за  пыль  осела  мне  на  мозг?  Несколько
метеоров на  ночном  небе?  Странная  погода  перед  рассветом?  Не  знаю.
Какие-то странные цвета, запахи, звуки, что раздаются по дому в  три  часа
ночи? Гусиная кожа на руках? Не знаю, но чувствую,  что  пыль  накопилась.
Как-то вдруг.
     - Да, - обеспокоенно сказал Фортнум. - Ну и что?
     Уиллис посмотрел на свои руки, лежащие на коленях.
     - Я боюсь. Временами страх  проходит.  Потом  боюсь  снова,  в  самый
разгар дня. Я был у врача, и мне сказали, что я здоров, как  бык.  Никаких
семейных неурядиц.  Джо  -  отличный  парень,  хороший  сын.  Дороти?  Она
необыкновенная женщина. С ней я не боюсь состариться и умереть.
     - Счастливчик.
     - Но сейчас речь не об этом. Я  панически  боюсь  за  себя,  за  свою
семью, а в эту минуту - и за тебя.
     - За меня? - повторил Фортнум. Они как  раз  остановились  на  пустой
площадке перед супермаркетом. Воцарилась глухая тишина. Фортнум повернулся
и посмотрел на друга.
     - Я боюсь за всех, - сказал Уиллис.  -  За  твоих  друзей,  мо