о там нет.

На столе только и есть, что солнечный свет. Да еще какие-то остатки
опустелой куколки. Остатки.

Хрупкие скорлупки - расщепленный надвое профиль, округлый осколок с бедра,
полоска, в которой угадывается плечо, обломок грудной клетки - разбитые
останки Смита!

А Смит исчез. Подавленный, еле держась на ногах, Рокуэл подошел к столу.
Точно маленький, стал копаться в тонких шуршащих обрывках кожи. Потом круто
повернулся и, шатаясь как пьяный, вышел из палаты, тяжело затопал вверх по
лестнице, закричал:

- Хартли! Что ты с ним сделал? Хартли! Ты что же, убил его, избавился от
трупа, только куски скорлупы оставил и думаешь сбить меня со следа?

Дверь комнаты, где провели ночь Макгайр и Хартли, оказалась запертой.
Трясущимися руками Рокуэл повернул ключ в замке. И увидел их обоих в
комнате.

- Вы тут, - сказал растерянно. - Значит, вы туда не спускались. Или, может,
отперли дверь, пошли вниз, вломились в палату, убили Смита и... нет, нет.

- А что случилось?

- Смит исчез! Макгайр, скажи, выходил Хартли отсюда?

- За всю ночь ни разу не выходил.

- Тогда... есть только одно объяснение... Смит выбрался ночью из своей
скорлупы и сбежал! Я его не увижу, мне так и не удастся на него посмотреть,
черт подери совсем! Какой же я болван, что заснул!

- Ну, теперь все ясно! - заявил Хартли. - Смит опасен, иначе он бы остался
и дал нам на себя посмотреть. Одному богу известно, во что он превратился.

- Значит, надо искать. Он не мог уйти далеко. Надо все обыскать! Быстрее,
Хартли! Макгайр!

Макгайр тяжело опустился на стул.

- Я не двинусь с места. Он и сам отыщется. С меня хватит.

Рокуэл не стал слушать дальше. Он уже спускался по лестнице, Хартли за ним
по пятам. Через несколько минут за ними, пыхтя и отдуваясь, двинулся
Макгайр.

Рокуэл бежал по коридору, приостанавливаясь у широких окон, выходящих на
пустыню и на горы, озаренные утренним солнцем. Выглядывал в каждое окно и
спрашивал себя - да есть ли хоть капля надежды найти Смита? Первый
сверхчеловек. Быть может, первый из очень и очень многих. Рокуэла прошиб
пот. Смит не должен был исчезнуть, не показавшись сперва хотя бы ему,
Рокуэлу. Не мог он вот так исчезнуть. Или все же мог?

Медленно отворилась дверь кухни.

Порог переступила нога, за ней другая. У стены поднялась рука. Губы
выпустили струйку сигаретного дыма.

- Я кому-то понадобился?

Ошеломленный Рокуэл обернулся. Увидел, как изменился в лице Хартли,
услышал, как задохнулся от изумления Макгайр. И у всех троих вырвалось
разом, будто под суфлера:

- Смит!


Смит выдохнул струйку дыма. Лицо ярко-розовое, словно его нажгло солнцем,
голубые глаза блестят. Ноги босы, на голое тело накинут старый халат
Рокуэла.

- Может, вы мне скажете, куда это я попал? И что со мной было в последние
три месяца - или уже четыре? Тут что, больница?

Разочарование обрушилось на Рокуэла тяжким ударом. Он трудно, глотнул.

- Привет. Я... То есть... Вы что же... вы ничего не помните?

Смит выставил растопыренные пальцы:

- Помню, что позеленел, если вы это имеете в виду. А потом - ничего.

И он взъерошил розовой рукой каштановые волосы - быстрое, сильное движение
того, кто вернулся к жизни и радуется, что вновь живет и дышит.

Рокуэл откачнулся, бессильно прислонился к стене. Потрясенный, спрятал лицо
в ладонях, тряхнул головой. Потом, не веря своим глазам, спросил:

- Когда вы вышли из куколки?

- Когда я вышел... откуда?

Рокуэл повел его по коридору в соседнюю комнату, показал на стол.

- Не пойму, о чем вы, - просто, искренне сказал Смит. - Я очнулся в этой
комнате полчаса назад, стою и смотрю - я совсем голый.

- И это все? - обрадованно спросил Макгайр. У него явно полегчало на душе.

Рокуэл объяснил, откуда взялись остатки скорлупы на столе. Смит нахмурился.

- Что за нелепость. А вы, собственно, кто такие?

Рокуэл представил их друг другу.

Смит мрачно поглядел на Хартли.

- Сперва, когда я заболел, явились вы, верно? На завод электронного
оборудования. Но это же все глупо. Что за болезнь у меня была?

Каждая мышца в лице Хартли напряглась до отказа.

- Никакая не болезнь. Вы-то разве ничего не знаете?

- Я очутился с незнакомыми людьми в незнакомом санатории. Очнулся голый в
комнате, где какой-то человек спал на раскладушке. Очень хотел есть. Пошел
бродить по санаторию. Дошел до кухни, отыскал еду, поел, услышал какие-то
взволнованные голоса, а теперь мне заявляют, будто я вылупился из куколки.
Как прикажете все это понимать? Кстати, спасибо за халат, за еду и
сигареты, я их взял взаймы. Сперва я просто не хотел вас будить, мистер
Рокуэл. Я ведь не знал, кто вы такой, но видно было, что вы смертельно
устали.

- Ну, это пустяки. - Рокуэл отказывался верить горькой очевидности. Все
рушится. С каждым словом Смита недавние надежды рассыпаются, точно разбитая
скорлупа куколки. - А как вы себя чувствуете?

- Отлично. Полон сил. Просто замечательно, если учесть, как долго я пробыл
без сознания.

- Да, прямо замечательно, - сказал Хартли.

- Представляете, каково мне стало, когда я увидел календарь. Стольких
месяцев - бац - как не бывало! Я все гадал, что же со мной делалось столько
времени.

- Мы тоже гадали.

Макгайр засмеялся:

- Да не приставай к нему, Хартли. Просто потому, что ты его ненавидел...

Смит недоуменно поднял брови:

- Ненавидел? Меня? За что?

- Вот. Вот за что! - Хартли растопырил пальцы. - Ваше проклятое облучение.
Ночь за ночью я сидел около вас в вашей лаборатории. Что мне теперь с этим
делать?

- Тише, Хартли, - вмешался Рокуэл. - Сядь. Успокойся.

- Ничего я не сяду и не успокоюсь! Неужели он вас обоих одурачил? Это же
подделка под человека! Этот розовый молодчик затеял такой страшный обман,
какого еще свет не видал! Если у вас осталось хоть на грош соображения,
убейте этого Смита, пока он не улизнул.

Рокуэл попросил извинить вспышку Хартли. Смит покачал головой:

- Нет, пускай говорит дальше. Что все это значит?

- Ты и сам знаешь! - в ярости заорал Хартли. - Ты лежал тут месяц за
месяцем, подслушивал, строил планы. Меня не проведешь. Рокуэла ты одурачил,
теперь он разочарован. Он ждал, что ты станешь сверхчеловеком. Может, ты и
есть сверхчеловек. Так ли, эдак ли, но ты уже никакой не Смит. Ничего
подобного. Это просто еще одна твоя уловка. Запутываешь нас, чтоб мы не
узнали о тебе правды, чтоб никто ничего не узнал. Ты запросто можешь нас
убить, а стоишь тут и уверяешь, будто ты человек как человек. Так тебе
удобнее. Несколько минут назад ты мог удрать, но тогда у нас остались бы
подозрения. Вот ты и дождался нас, и уверяешь, будто ты просто человек.

- Он и есть просто человек, - жалобно вставил Макгайр.

- Неправда. Он думает не по-людски. Чересчур умен.

- Так испытай его, проверь, какие у него ассоциации, - предложил Макгайр.

- Он и для этого чересчур умен.

- Тогда все очень просто. Возьмем у него кровь на анализ, прослушаем
сердце, впрыснем сыворотки.

На лице Смита отразилось сомнение.

- Я чувствую себя подопытным кроликом... Ну ладно, раз уж вам так хочется.
Все это глупо.

Хартли возмутился. Посмотрел на Рокуэла, сказал:

- Давай шприцы.

Рокуэл достал шприцы. Может быть, Смит все-таки сверхчеловек, думал он. Его
кровь - сверхкровь. Смертельна для микробов. А сердцебиение? А дыхание?
Может быть, Смит - сверхчеловек, но сам этого не знает. Да. Да, может
быть...

Он взял у Смита кровь, положил стекло под микроскоп. И сник, ссутулился.
Самая обыкновенная кровь. Вводишь в нее микробы - и они погибают в обычный
срок. Она уже не сверхсмертельна для бактерий. И неведомый икс-раствор
исчез. Рокуэл горестно вздохнул. Температура у Смита нормальная. Пульс
тоже. Нервные рефлексы, чувствительность - ни в чем никаких отклонений.

- Что ж, все в порядке, - негромко сказал Рокуэл.

Хартли повалился в кресло, глаза широко раскрыты, костлявыми руками стиснул
виски.

- Простите, - выдохнул он. - Что-то у меня... ум за разум... верно,
воображение разыгралось. Так тянулись эти месяцы. Ночь за ночью. Стал как
одержимый, страх одолел. Вот и свалял дурака. Простите. Простите. - И
уставился на свои зеленые пальцы. - А что же будет со мной?

- У меня все прошло, - сказал Смит. - Думаю, и у вас пройдет. Я вам
сочувствую. Но это было не так уж скверно... В сущности, я ничего не помню.

Хартли явно отпустило.

- Но... да, наверно, вы правы. Мало радости, что придется вот так
закостенеть, но тут уж ничего не поделаешь. Потом все пройдет.

Рокуэлу было тошно. Слишком жестоко он обманулся. Так не щадить себя, так
ждать и жаждать нового, неведомого, сгорать от любопытства - и все зря.
Стало быть, вот он каков, человек, что вылупился из куколки? Тот же, что
был прежде. И все надежды, все домыслы напрасны.

Он жадно глотнул воздух, попытался остановить тайный неистовый бег мыслей.
Смятение. Сидит перед ним розовощекий, звонкоголосый человек, спокойно
покуривает... просто-напросто человек, который страдал какой-то кожной
болезнью, кожа временно отвердела, да еще от облучения разладилась было
внутренняя секреция, - но сейчас он опять человек как человек, и не более
того. А буйное воображение Рокуэла, неистовая фантазия разыгрались - и все
проявления странной болезни сложились в некий желанный вымысел, в
несуществующее совершенство. И вот Рокуэл глубоко потрясен, взбудоражен и
разочарован.

Да, то, что Смит жил без пищи, его необыкновенно защищенная кровь, крайне
низкая температура тела и другие преимущества - все это лишь проявления
странной болезни. Была болезнь, и только. Была - и прошла, миновала,
кончилась и ничего после себя не оставила, кроме хрупких осколков скорлупы
на залитом солнечными лучами столе. Теперь можно будет понаблюдать за
Хартли, если и его болезнь станет развиваться, и потом доложить о новом
недуге врачебному миру.

Но Рокуэла не волновала болезнь. Его волновало совершенство. А совершенство
лопнуло, растрескалось, рассыпалось и сгинуло. Сгинула его мечта. Сгинул
выдуманный сверхчеловек. И теперь ему плевать, пускай хоть весь свет
обрастет жесткой скорлупой, позеленеет, рассыплется, сойдет с ума.

Смит обошел их всех, каждому пожал руку.

- Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Меня ждет на заводе важная работа.
Пора приступить к своим обязанностям. Жаль, что не могу остаться у вас
подольше. Сами понимаете.

- Вам надо бы остаться и отдохнуть хотя бы несколько дней, - сказал Рокуэл,
горько ему было видеть, как исчезает последняя тень его мечты.

- Нет, спасибо. Впрочем, этак через неделю я к вам загляну, доктор,
обследуете меня еще раз, хотите? Готов даже с годик заглядывать, примерно
раз в месяц, чтобы вы могли меня проверять, ладно?

- Да. Да, Смит. Пожалуйста, приезжайте. Я хотел бы еще потолковать с вами
об этой вашей болезни. Вам повезло, что остались живы.

- Я вас подвезу до Лос-Анджелеса, - весело предложил Макгайр.

- Не беспокойтесь. Я дойду до Туджунги, а там возьму такси. Хочется
пройтись. Давненько я не гулял, погляжу, что это за ощущение.

Рокуэл ссудил ему пару старых башмаков и поношенный костюм.

- Спасибо, доктор. Постараюсь как можно скорей вернуть вам все, что
задолжал.

- Ни гроша вы мне не должны. Было очень интересно.

- Что ж, до свиданья, доктор. Мистер Макгайр. Хартли.

- До свиданья, Смит.

- До свиданья.

Смит пошел по дорожке к старому руслу, дно ручья уже совсем пересохло и
растрескалось под лучами предвечернего солнца. Смит шагал непринужденно,
весело, посвистывал. Вот мне сейчас не до свиста, устало подумал Рокуэл.

Один раз Смит обернулся, помахал им рукой, потом поднялся на холм и стал
спускаться с другой его стороны к далекому городу.

Рокуэл провожал его глазами, так смотрит малый ребенок, когда его любимое
творение - замок из песка - подмывают и уносят волны моря.

- Не верится, - твердил он снова и снова. - Просто не верится. Все
кончается так быстро, так неожиданно. Я как-то отупел, и внутри пусто.

- А по-моему, все прекрасно! - Макгайр радостно ухмылялся.

Хартли стоял на солнце. Мягко опущены его зеленые руки, и впервые за все
эти месяцы, вдруг понял Рокуэл, совсем спокойно бледное лицо.

- У меня все пройдет, - тихо сказал Хартли. - Все пройдет, я поправлюсь.
Ох, слава богу. Слава богу. Я не сделаюсь чудовищем. Я останусь самим
собой. - Он обернулся к Рокуэлу. - Только запомни, запомни, не дай, чтоб
меня по ошибке похоронили, ведь меня примут за мертвеца. Смотри, не забудь.


Смит пошел тропинкой, пересекающей сухое русло, и поднялся на холм.
Близился вечер, солнце уже опускалось за дальние синеющие холмы. Проглянули
первые звезды. В нагретом недвижном воздухе пахло водой, пылью, цветущими
вдали апельсиновыми деревьями.

Встрепенулся ветерок. Смит глубоко дышал. И шел все дальше.

А когда отошел настолько, что его уже не могли видеть из санатория,
остановился и замер на месте. Посмотрел на небо.

Бросил недокуренную сигарету, тщательно затоптал. Потом выпрямился во весь
рост - стройный, ладный, - отбросил со лба каштановые пряди, закрыл глаза,
глотнул, свободно свесил руки вдоль тела.

Без малейшего усилия, - только чуть вздохнул теплый воздух вокруг, - Смит
поднялся над землей.

Быстро, беззвучно взмыл он ввысь и вскоре затерялся среди звезд,
устремляясь в космические дали...




    Рэй Брэдбери.
    Мгновение в лучах солнца

   -----------------------------------------------------------------------
   "Смена", 1988. Пер. - Е.Темирбаева.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 31 July 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Они приехали в Отель де лас Флорес в жаркий день в конце октября.  Муж,
бледный, высокий, черноволосый, поднялся в их маленький  номер,  повалился
на кровать и закрыл глаза. В это  время  его  жена,  молодая  женщина  лет
двадцати четырех, сновала между номером и машиной.  Сначала  она  принесла
два чемодана, затем пишущую  машинку,  огромный  сверток  с  мексиканскими
масками, купленными в городе Патскуаре,  еще  чемоданы,  уже  поменьше,  и
небольшие свертки. Она заперла машину, проверила окна и бегом вернулась  в
комнату, что-то напевая про себя.
   - О господи, - сказал муж, не открывая глаз, - ну и  кровать,  чтоб  ее
черт побрал. На-ка, пощупай. Я же тебе говорил: проси с мягкими матрацами.
- И устало хлопнул по кровати. - Она же как камень.
   - Но я не говорю по-испански.  -  На  лице  жены  появилось  удивленное
выражение. - Поговорил бы с хозяином сам.
   - Ну, вот что, - он чуть приоткрыл свои серые глаза и повернул  голову.
- Мы как договаривались? Денежные дела, гостиницы,  бензин,  масло  и  все
такое прочее ты берешь на себя, а нам уже во второй раз попадаются жесткие
кровати.
   - Извини. - Она начала нервничать.
   - Могу я хотя бы нормально спать по ночам?
   - Я же сказала, извини.
   - Ты что, даже не удосужилась пощупать кровати?
   - Они мне показались вполне нормальными.
   - Нет, ты все-таки пощупай.
   - Нормальная кровать.
   - То-то и оно, что нет.
   - Ну, может, моя мягче.  Хочешь,  спи  на  этой,  -  предложила  она  и
попыталась выжать из себя улыбку.
   - А-а, эта такая же, - вздохнул он, закрывая глаза.
   Оба молчали. Наконец она встала, схватила пишущую  машинку,  чемодан  и
направилась к двери.
   - Куда это ты собралась? - спросил он.
   - В машину. Поедем в другую гостиницу.
   - Поставь их обратно. Я устал.
   - Нет, мы поедем в другую гостиницу.
   - О господи! Сядь, мы переночуем здесь, а завтра поедем дальше.
   Она посмотрела на вещи, и глаза ее вспыхнули. Поставив пишущую  машинку
на пол, она закричала:
   - К черту! Бери мой матрац. Я буду спать на пружинах.
   Он промолчал.
   - Бери мой матрац, и хватит об этом, - повторила она.
   - А что, на двух удобнее, - серьезно сказал он, открывая глаза.
   - Господи, да бери оба, я могу хоть на гвоздях спать, только  перестань
ныть.
   - Ладно, обойдусь. - Он отвернулся. - Это было бы  непорядочно  с  моей
стороны.
   - С твоей стороны было бы очень порядочно вообще не поднимать шум из-за
кровати. Господи, да не такая уж она и жесткая. Почему ты не заснешь, если
устал, сколько же можно, Джозеф?
   - Тише, тише, - сказал Джозеф,  -  лучше  сходила  бы  узнать,  во  что
обойдется нам поездка на такси к вулкану Парикутин. И  посмотри  на  небо:
если оно голубое, значит, извержения сегодня не  будет.  Да  смотри,  чтоб
тебя не надули.
   - Не бойся, я все сделаю. - Она вышла, закрыв за собой дверь.
   Небо над городом было голубым, только на севере (а может, на западе или
востоке, она не  была  уверена)  огромное  черное  облако  поднималось  от
пылающей печи вулкана Парикутин.
   Она  разыскала  таксиста,  высокого  толстяка  с  торчащими  зубами,  и
началась торговля.
   С шестидесяти песо цена быстро упала до тридцати семи...
   Значит, так! Он должен приехать завтра в три часа дня и  повезти  их  к
грязно-серым снегам, к местам, где выпал вулканический пепел и царствовала
пыльная зима. Правильно ли он ее понял?
   - Si! Senora, esta es muy claro, si! [да, синьора, все ясно (исп.)]
   - Bueno [хорошо (исп.)]. - Она дала ему номер их прощалась...
   Сама того не замечая, женщина погружалась в город, омывавший ее со всех
сторон, словно медленная и молчаливая река...
   И вдруг тень тревоги пробежала по ее  лицу.  Она  посмотрела  на  часы:
прошло полчаса, как она вышла из гостиницы. Надо было возвращаться.
   В самом конце гостиничного дворика продавали  прохладительные  напитки.
Купив четыре бутылки кока-колы, она открыла дверь их номера:
   - Мы выезжаем завтра в три часа.
   - Сколько дала?
   - Всего лишь тридцать семь песо.
   - Хватило бы и двадцати. Нечего  давать  этим  мексиканцам  возможность
обманывать себя.
   - Я же богаче их, и если кто заслуживает быть обманутым, так это мы.
   - Да при чем тут это? Просто они любят торговаться.
   - Когда я с ними торгуюсь, то чувствую себя скотиной: к чему  поднимать
шум из-за доллара!
   - Доллар есть доллар.
   - Я заплачу доллар из своих денег, - сказала она. - Хочешь воды?
   - Что у тебя там? - Он поднялся и сел на кровати.
   - Кока-кола.
   - Ты же знаешь, я не люблю кока-колу. Отнеси две бутылки назад и возьми
апельсиновый сок. Как вулкан, действует?
   - Да.
   - Ты спрашивала?
   - Нет, посмотрела на небо. Оно все в дыму,  того  и  гляди,  лопнет  от
дыма.
   - А как мы можем быть уверены, что извержение будет завтра?
   - Никак. Если не будет, отложим поездку.
   - Я тоже так думаю. - Он опять лег.
   Она принесла две бутылки апельсинового напитка.
   - Что-то он не холодный, - глотнув, сказал муж...
   Ужин подали им во дворе: мясо прямо  со  сковородки,  зеленый  горошек,
блюдо риса по-испански, немного вина и персики со специями на десерт.
   После ужина они вышли  на  площадь.  Zocalo  [площадь  (исп.)]  была  в
зелени. На эстраде,  украшенной  бронзовыми  завитками,  свистел,  трубил,
гудел и ревел оркестр.  Сколько  людей,  сколько  красок!  Площадь  словно
расцвела Оркестр разразился Yanki Doodle ["Янки Дудл" (муз.)], это привело
ее в восторг и широко улыбаясь, она повернулась  к  мужу,  напевая  что-то
вполголоса.
   - Ты ведешь себя, как туристка, - сказал муж.
   - Просто мне хорошо.
   - Не будь по крайней мере дурой.
   Мимо них медленно проходил торговец  серебряными  безделушками.  Джозеф
осмотрел его товар и выбрал браслет - очень изящную, изысканную вещицу.
   - Сколько? - спросил он продавца.
   - Veinte pesos, senor [двадцать песо, сеньор (исп.)].
   - Ничего себе, - с улыбкой сказал муж по-испански. - Я дам тебе за него
пять песо.
   - Пять песо?! Я умру с голоду.
   - Не торгуйся с ним, - сказала жена.
   - Не вмешивайся, - все так же  улыбаясь,  ответил  муж.  -  Пять  песо,
сеньор, - повторил он продавцу.
   - Нет, нет, десять!
   - Ну, хорошо, я даю вам шесть, и ни песо больше.
   - Берите за шесть, сеньор, согласен.
   Мужчина засмеялся.
   - Дай ему шесть песо, дорогая.
   Негнущимися р