нии, - сказала тетушка Роза. - Нам и за  год  не
привести его в порядок.
     - Это я слышал от вас и в прошлом году, и  в  позапрошлом,  -  сказал
Грапин. - В конце концов, это мой дом!
     При этих словах челюсть у тети Розы отвисла.
     - В благодарность за все эти годы, выбросить нас...
     - Да никто не собирается  вас  выбрасывать!  -  раздражаясь  закричал
Грапин.
     - Ну, Роза... - начал было дядя Дэйм.
     Тетушка Роза опустила руки.
     - После всего, что я сделала...
     В этот момент Грапин  понял,  что  им  придется  убраться,  всем  им.
Сначала он заставит их улыбаться, а затем,  позже,  он  выбросит  их,  как
мусорное ведерко. Он не мог привести  Алису  Джейн  в  дом,  полных  таких
тварей. В дом, где тетушка Роза не дает ему и шагу ступить,  где  ее  дети
вечно строят ему всякие пакости,  и  где  дядюшка  (подумаешь,  бакалавр!)
вечно вмешивается в его жизнь со своими дурацкими советами.


     Грапин смотрел на них в упор.
     Это они виноваты,  что  его  жизнь  и  его  любовь  складывается  так
неудачно. Если бы не они, его грезы о  пылком  и  страстном  женском  теле
могли бы стать явью. У него был бы свой дом - только для него и для Алисы.
Для Алисы Джейн. Дядюшке, тете и кузенам придется убраться. И  немедленно.
Иначе еще лет двадцать ждать, пока тетя Роза соберет свои старые  чемоданы
и фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать  сюда.  Глядя  на  них,
Грапин схватил нож, которым тетушка обычно нарезала мясо...


     Голова Грапина качнулась, и он  открыл  глаза.  Э,  да  он,  кажется,
задремал, задумавшись.
     Все это было уже две недели назад. Уже две недели назад, в этот самый
вечер, был разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Две недели назад он
заставил их улыбаться. Сейчас, возвратившись  из  своих  воспоминаний,  он
улыбнулся молчаливым  неподвижным  фигурам,  сидевшим  вокруг  стола,  они
вежливо улыбались ему в ответ.
     - Я ненавижу тебя. Ты старая сука, - сказал Грапин, глядя в  упор  на
тетушку Розу. - Две  недели  назад  я  не  отважился  бы  это  сказать.  А
сегодня... - Он повернулся на стуле. - Дядюшка Дэйм!  Позволь,  сегодня  Я
дам ТЕБЕ совет, старина... - Он поговорил еще немного в том же духе, затем
схватил десертную ложку и притворился, что ест персики с пустого блюда. Он
уже поел в ресторане - мясо с картофелем, кофе,  пирожное,  но  теперь  он
наслаждался маленьким спектаклем, делая вид, что поглощает десерт.
     - Итак, сегодня вы навсегда выметаетесь отсюда. Я ждал уже целых  две
недели и все продумал. Кстати, я думаю, что задержал вас здесь  так  долго
потому, что хотел присмотреть за вами. Когда вы уберетесь, я же не знаю...
- в его глазах промелькнул страх. - А вдруг вы будете  шататься  вокруг  и
шуметь по ночам; я бы этого не вынес. Я не могу терпеть шума в этом  доме,
даже если Алиса въедет сюда...
     Двойной ковер, толстый и беззвучный, действовал успокаивающе.
     - Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.
     Тетя роза зловеще подмигнула ему, выражая сомнение его словам.
     - Ах! - воскликнул  Грапин,  подскочив  на  стуле.  Затем,  глядя  на
тетушку, он медленно опустился. Губы его дрожали, но вот он расслабился  и
нервно рассмеялся. - Господи, да это муха.
     Муха продолжала свой путь на желтой щеке тети Розы, потом улетела. но
почему она выбрала такой момент, чтобы  помочь  выразить  тете  Розе  свое
недоверие.
     - Ты  сомневаешься,  что  я  смогу  когда-нибудь  жениться,  тетушка?
Думаешь, я не способен к браку, любви и исполнению  брачных  обязанностей?
Думаешь, я не дозрел, чтобы совокупиться с женщиной? Думаешь, я мальчишка,
несмышленыш? Ну, что же, ладно!
     Он покачал головой и с трудом успокоил себя. - Да брось, ты?  Это  же
просто муха, а разве может муха сомневаться в любви? Или ты уже не  можешь
отличить муху от подмигивания? Проклятье! - Он оглядел всех четверых. -  Я
растоплю печку пожарче. Через час я от  вас  избавлюсь,  раз  и  навсегда.
Понятно? Хорошо. Я вижу, вы все поняли.
     На улице начался  дождь,  холодные  потоки  бежали  с  крыши.  Грапин
раздраженно посмотрел в окно. Шум дождя -  единственное,  что  он  не  мог
убрать. Для него бесполезно было покупать масло, петли, крючки.  Можно  бы
обтянуть крышу мягкой тканью, но он будет барабанить по земле чуть дальше.
Нет, шум дождя не убрать. А сейчас ему, как никогда в жизни нужна  тишина:
каждый звук вызывал страх. Поэтому каждый звук надо заглушить,  устранить.
Дробь дождя напоминала нетерпеливого человека,  постукивавшего  костяшками
пальцев...
     Грапина снова охватили воспоминания. Он вспомнил остаток  того  часа,
когда две недели назад он заставил их улыбаться...
     Он взял нож, чтобы разрезать лежавшую на блюде  курицу.  Как  обычно,
когда семейство собиралось вместе, все сидели с постными скучными  рожами.
Если детям вздумалось улыбнуться,  тетушка  Роза  давила  их  улыбки,  как
мерзких клопов.
     Тетушке Розе не нравилось, когда он держал локти на  скатерти,  когда
резал курицу. "Да  и  нож,  -  сказала  она,  -  давно  уже  следовало  бы
поточить".
     Вспомнив об этом  сейчас,  он  рассмеялся.  А  вот  в  тот  вечер  он
добросовестно и покорно поводил  ножиком  по  точильному  бруску  и  снова
принялся за курицу. Посмотрев на их напыщенные, тоскливые рожи, он замер и
вдруг поднял нож и презрительно заявил:
     - Да почему же вы, черт побери, никогда не  улыбнетесь?!  Я  заставлю
вас улыбаться!
     Несколько раз он поднял нож, как волшебную палочку и - о, чудо -  все
они заулыбались.


     Тут он оборвал свои воспоминания, смял, скатал их в шарик,  отшвырнул
в сторону. Затем резко поднялся, прошел через столовую на кухню  и  оттуда
спустился по  лестнице  в  подвал.  Там  топилась  большая  печь,  которая
обогревала дом. Грапин подбрасывал уголь в печь до тех пор,  пока  там  не
забушевало чудовищное пламя.
     Затем он поднялся обратно. нужно будет позвать кого-нибудь прибраться
в пустом доме - вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые толстые восточные
ковры надежно обеспечивали тишину, которая так нужна ему  целый  месяц,  а
может быть, и год. Он прижал руки к ушам. А что,  если  с  приездом  Алисы
Джейн  в  доме  возникнет  шум?  Ну  какой-нибудь   шум,   где-нибудь,   в
каком-нибудь месте!
     Он рассмеялся. Нет, это, конечно, шутка. Такой проблемы не возникнет.
Нечего бояться, что Алиса привезет с собой шум -  это  же  просто  абсурд!
Алиса Джейн даст ему  земные  радости,  а  не  раздражающую  бессонницу  и
жизненные неудобства.
     Он вернулся в столовую. Фигуры сидели  все  в  тех  же  позах,  и  их
индифферентность по отношению к нему нельзя  было  назвать  невежливостью.
Грапин посмотрел на них и пошел к себе  в  комнату,  чтобы  переодеться  и
приготовиться к выдворению семейки. Расстегивая  запонку  на  манжете,  он
повернул голову.
     Музыка.
     Сначала он не придал этому значения. Потом он медленно поднял  голову
к потолку, и лицо его побледнело. Наверху слышалась монотонная  музыка,  и
это вселяло в него ужас, как будто кто-то перебирал одну струну на арфе. И
в полной  тишине,  окутывавшей  дом,  эти  слабые  звуки  были  такими  же
чудовищными, как сирена полицейской машины на улице.
     Дверь распахнулась под его руками, как от взрыва. Ноги сами несли его
наверх,  а  перила  винтовой  лестницы,  как  длинные  полированные  змеи,
извивались в его цепких руках. Сначала он спотыкался от ярости,  но  потом
набрал скорость, и если  бы  перед  ним  внезапно  выросла  стена,  он  не
остановился бы, пока не увидел бы на ней кровь и следы  царапин  от  своих
ногтей.
     Он чувствовал себя как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол  гремит,
и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило  его,  как  бы
связало пуповиной с раздававшимися сверху звуками, которые были все  ближе
и ближе.
     - Ну, подожди! - закричал Грапин. - В моем доме не может быть никаких
звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
     Он вломился на чердак.
     Облегчение  может  довести  до  истерики.  Капли  дождя   падали   из
крошечного отверстия в крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую  звук,
как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.


     У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки, и довольно
улыбнулся. Музыка  закончилась,  дырка  заделана,  ваза  разбита.  В  доме
воцарилась тишина. О, тишина бывает самых  разных  оттенков:  есть  тишина
летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а  наслоение  арий  насекомых,
скрипа лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев.  Такая  тишина  делает
слушателя вялым и расслабленным. нет, это не тишина! А вот зимняя тишина -
гробовое безмолвие. Но она  приходяща  -  готова  разорваться  по  первому
плевку весны.  И  потом  она  как  бы  звучит  внутри  самой  себя.  Мороз
заставляет позвякивать ветки деревьев, и эхом разносит дыхание или  слово,
сказанное в полночь. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!
     Есть  и  другие  виды  тишины.   Например,   молчание   между   двумя
влюбленными, когда слова уже не нужны. Щеки его покраснели,  и  он  открыл
глаза. Это наиболее приятный вид тишины. Правда, не совсем полный,  потому
что женщины всегда все портят и просят прижаться посильнее, или  наоборот,
не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не  будет:  он
уже все познал - все было прекрасно.
     Шепот.
     Он надеялся, что соседи  не  слышали  его  идиотских  криков.  Слабый
шепот.
     Да, о тишине... Лучший вид тишины постигаешь в  себе  самом.  Там  не
может быть хрустального позвякивания мороза  или  электрического  жужжания
насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать,
как клетки притираются в твоем теле.
     Шепот.
     Он покачал головой. "Нет и не  может  быть  никакого  шепота  в  моем
доме!" Пот выступил на его лице,  челюсть  опустилась,  глаза  вздулись  в
глазницах.
     Снова шепот.
     - Говорю тебе, я женюсь, - вяло произнес он.
     - Ты лжешь, - ответил шепот.
     Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.
     - Ее зовут Алиса Джейн, - невнятно произнес  он  пересохшими  губами.
Один глаз его часто замигал, как будто подавая сигналы неведомому гостю. -
Ты не можешь заставить меня перестать любить ее. Я люблю ее.
     Шепот.
     Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю
теплого воздуха перед собой у ног. Воздух выходил из решетки  вентилятора,
который гнал его от печи.
     Шепот. Так вот откуда этот шепот.


     Когда он шел в столовую, в дверь постучали. Он замер.
     - Кто там?
     - Мистер Грапин?
     - Да, это я.
     - Откройте, пожалуйста.
     - А кто вы?
     - Полиция, - ответил все тот же голос.
     - Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать.
     - Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. говорят, они  уже
две недели не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
     - Уверяю вас, что все в порядке, - он попробовал рассмеяться.
     - Тогда, - продолжал голос с улицы, - мы убедимся и уйдем.  Откройте,
пожалуйста.
     - Мне очень жаль, - не согласился Грапин, - но я очень устал и  очень
голоден. Приходите завтра. Я поговорю с вами, если хотите.
     - Мы настаиваем, мистер Грапин. Открывайте!
     Они начали стучать в дверь. Не говоря ни  слова,  Грапин  двинулся  в
столовую. там он уселся на свободный стул и заговорил,  сначала  медленно,
потом быстрее:
     - Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что
все в порядке, и чтобы они убирались. а вы все ешьте и  улыбайтесь,  тогда
они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь  я
что-то должен сказать вам.
     Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз.  Он  внимательно
смотрел, как они расплылись и впитались скатертью.
     Я никого не знаю по имени Алиса Беллард. Я никогда никого не  знал  с
таким именем. Я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней только, чтобы
заставить вас улыбаться. Да, да, только по  этой  причине.  Я  никогда  не
собирался заводить себе женщину  и,  уверяю  вас,  никогда  не  завел  бы.
Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.
     Входная дверь затрещала и  распахнулась.  Послышался  тяжелый  топот.
Несколько полицейских вбежали в  столовую  и  замерли  в  нерешительности.
Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.
     - О, прошу прощения, - начал извиняться он. - Мы не  хотели  нарушать
ваш ужин. Мы просто...
     Шаги полицейских  вызвали  легкое  сотрясение  пола.  Но  даже  этого
сотрясения хватило  на  то,  чтобы  тела  тетушки  Розы  и  дядюшки  Дэйма
повалились на ковер. Горло у них было перерезано полумесяцем - от  уха  до
уха. Это вызывало на их лицах, как и на лицах сидевших  за  столом  детей,
жуткое подобие улыбок. Улыбок манекенов, которые приветствовали  вошедших,
и все объяснили им простой гримасой.


                         НАКАЗАНИЕ БЕЗ ПРЕСТУПЛЕНИЯ


     - Вы хотите убить свою жену? - спросил темноволосый человек, сидевший
за письменным столом.
     - Да. То есть нет... Не совсем так. Я хотел бы...
     - Фамилия, имя?
     - Ее или мои?
     - Ваши.
     - Джордж Хилл.
     - Адрес?
     - Одиннадцать, Саут Сент-Джеймс, Гленвью.
     Человек бесстрастно записывал.
     - Имя вашей жены?
     - Кэтрин.
     - Возраст?
     - Тридцать один.
     Вопросы сыпались один за другим.  Цвет  волос,  глаз,  кожи,  любимые
духи, какая она на ощупь, размер одежды...
     - У вас есть ее стереофотоснимок? А пленка с  записью  голоса?  А,  я
вижу, вы принесли. Хорошо. Теперь...
     Прошел целый час. Джорджа Хилла уже давно прошиб пот.
     - Все, - темноволосый человек встал и строго посмотрел на Джорджа.  -
Вы не передумали?
     - Нет.
     - Вы знаете, что это противозаконно?
     - Да.
     - И что мы не несем никакой ответственности за возможные последствия?
     - Ради бога, кончайте скорей! - крикнул Джордж. - Вон уже сколько  вы
меня держите. Делайте скорее.
     Человек еле заметно улыбнулся.
     - На изготовление куклы - копии вашей жены потребуется три часа. А вы
пока вздремните - это вас  немного  успокоит.  Третья  зеркальная  комната
слева по коридору свободна.
     Джордж медленно, как оглушенный, пробрел в зеркальную комнату. Он лег
на синюю бархатную  кушетку,  и  давление  его  тела  заставило  вращаться
зеркала на потолке. Нежный голос запел: "Спи... спи... спи..."
     - Кэтрин, я не хотел идти сюда. Это ты, ты заставила меня... Господи,
я не хочу тут оставаться. Хочу домой... не хочу убивать  тебя...  -  сонно
бормотал Джордж.
     Зеркала бесшумно вращались и сверкали.
     Он уснул.


     Он видел во сне, что ему снова сорок один год, он и  Кэти  бегают  по
зеленому склону холма, они  прилетели  на  пикник,  и  их  вертолет  стоит
неподалеку. Ветер развевает золотые волосы Кэти, она смеется. Они  с  Кэти
целуются и держат друг друга за руки и ничего не едят. Они  читают  стихи;
только и делают, что читают стихи.
     Потом другие картины. Полет, быстрая  смена  красок.  Они  летят  над
Грецией, Италией, Швейцарией - той ясной, долгой осенью 1997 года! Летят и
летят без остановок!
     И вдруг - кошмар, Кэти и Леонард Фелпс, Джордж вскрикнул во сне.  Как
это случилось? Откуда вдруг взялся Фелпс? Почему  он  вторгся  в  их  мир?
Почему жизнь не может быть простой и доброй? Неужели все это из-за разницы
в возрасте? Джорджу под пятьдесят, а  Кэти  молода,  так  молода!  Почему,
почему?..
     Эта сцена навсегда осталась в его памяти.  Леонард  Фелпс  и  Кэти  в
парке, за городом. Джордж появился из-за поворота дорожки как  раз  в  тот
момент, когда они целовались.
     Ярость. Драка. Попытка убить Фелпса.
     А потом еще дни, и еще кошмары..
     Джордж проснулся в слезах.


     - Мистер Хилл, для вас все приготовлено.
     Неуклюже он поднялся с кушетки. Увидел себя в высоких  и  неподвижных
теперь зеркалах. Да, выглядит  он  на  все  пятьдесят.  Это  была  ужасная
ошибка. Люди более привлекательные, чем он,  брали  себе  в  жены  молодых
женщин и потом убеждались, что они неизбежно  ускользают  из  их  объятий,
растворяются, словно кристаллики сахара  в  воде.  Он  злобно  разглядывал
себя. Чуть-чуть толстоват живот. Чуть-чуть толстоват подбородок. Многовато
соли с перцем в волосах и мало в теле...
     Темноволосый человек ввел его в другую комнату.
     У Джорджа перехватило дыхание.
     - Но это же комната Кэти!
     - Фирма старается максимально удовлетворять запросы клиентов.
     - Ее комната! До мельчайших деталей!
     Джордж Хилл подписал чек на десять тысяч долларов. Человек взял чек и
ушел.
     В комнате было тихо и тепло.
     Джордж сел и потрогал  пистолет  в  кармане.  Да,  куча  денег...  Но
богатые люди могут позволить себе роскошь "очищающего  убийства".  Насилие
без насилия. Смерть без смерти. Ему стало легче. Внезапно  он  успокоился.
Он смотрел на дверь. Наконец-то  приближается  момент,  которого  он  ждал
целых полгода. Сейчас все будет кончено. Через мгновение в комнату  войдет
прекрасный робот, марионетка, управляемая невидимыми нитями, и...
     - Здравствуй, Джордж.
     - Кэти!
     Он стремительно повернулся.
     - Кэти! - вырвалось у него.
     Она стояла в дверях за его спиной. На ней было мягкое как пух зеленое
платье, на ногах - золотые  плетеные  сандалии.  Волосы  светлыми  волнами
облегали шею, глаза сияли ясной голубизной.
     От потрясения он долго не мог выговорить ни слова. Наконец сказал:
     - Ты прекрасна.
     - Разве я когда-нибудь была иной?
     - Дай мне поглядеть на тебя, - сказал он медленно чужим голосом.
     Он простер к ней руки, неуверенно,  как  лунатик.  Сердце  его  глухо
колотилось. Он двигался тяжело, будто придавленный огромной  толщей  воды.
Он все ходил, ходил вокруг нее, бережно прикасаясь к ее телу.
     - Ты что, не нагляделся на меня за все эти годы?
     - И никогда не  нагляжусь...  -  сказал  он,  и  глаза  его  налились
слезами.
     - О чем ты хотел говорить со мной?
     - Подожди, пожалуйста, немного подожди.
     Он сел, внезапно ослабев, на кушетку, прижал дрожащие руки  к  груди.
Зажмурился.
     - Это просто непостижимо. Это тоже кошмар.  Как  они  сумели  сделать
тебя?
     - Нам запрещено говорить об этом. Нарушается иллюзия.
     - Какое-то колдовство.
     - Нет, наука.
     Руки у нее были теплые. Ногти - совершенны, как морские  раковины.  И
нигде ни малейшего изъяна, ни  единого  шва.  Он  глядел  на  нее,  и  ему
вспоминались слова, которые они так часто читали вместе  в  те  счастливые
дни:  "О,  ты  прекрасна,  возлюбленная  моя,  ты  прекрасна!  Глаза  твои
голубиные под кудрями твоими... Как лента алая  губы  твои,  и  уста  твои
любезны... Два соска твои как  двойники  молодой  серны,  пасущиеся  между
лилиями... Вся ты прекрасна, возлюбленная  моя,  и  пятна  нет  на  тебе".
<Здесь и дальше цитаты из "Песни песней">
     - Джордж!
     - Что? - Глаза у него были ледяные.
     Ему захотелось поцеловать ее.
     "...Мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно
благоуханию Ливана".
     - Джордж!
     Оглушительный шум в ушах. Комната перед глазами пошла ходуном.
     -  Да,  да,  сейчас,  одну  минуту...  -  Он  затряс  головой,  чтобы
вытряхнуть из нее шум.
     "О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дочь  княжеская!  Округление
бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника..."
     - Как им это удалось? - вскричал он.
     Так быстро! За девять часов, пока он спал. Как это они  -  расплавили
золото, укрепили тончайшие часовые пружинки,  алмазы,  блестки,  конфетти,
драгоценные рубины, жидкое серебро, медные проволочки?  А  ее  волосы?  Их
спряли  металлические  насекомые?  Нет,  наверно,  золотисто-желтое  пламя
залили в форму и дали ему затвердеть...
     - Если ты будешь говорить об этом, я сейчас же уйду, - сказала она.