оторые выменяла
на  индейском рынке в  пятнадцати милях от  лагеря.  Потом Энея  возвела
каменные стены -  на метр в высоту (изнутри казалось, что они выше). Она
использовала ту  самую  технику  грубой  "пустынной кладки",  в  которой
мистер Райт сложил стены лагеря. Не знаю, как ей это удалось, ведь тогда
она еще не слышала уроков Старого Архитектора.
     Сначала  Энея  собирала  камни  -  она  находила их  в  пустыне,  в
небольших ручейках и сухих руслах неподалеку от лагеря.  Камни были всех
размеров и цветов -  багровые, черные, ржаво-красные и темно-коричневые,
а  на  некоторых были  петроглифы или  окаменелости.  Закончив  собирать
камни,  Энея соорудила деревянную опалубку и уложила самые большие камни
гладкой стороной внутрь.  Затем она  несколько дней под  палящим солнцем
выгребала песок из сухого русла и  возила в тачке к месту строительства,
замешивала цементный раствор и заливала им камни.
     У  нее  получилась грубая  кладка,  камень  в  бетоне -  "пустынная
кладка", как называл это мистер Райт, - но выглядело все это непривычно,
причудливо -  и  прекрасно,  неровные  разноцветные камни  проступали из
бетона,  вся  поверхность  была  покрыта  живописными изломами...  Стены
получились достаточно толстыми,  чтобы днем не пропускать жар пустыни, а
ночью удерживать драгоценное тепло.
     Ее  жилище было  куда  более продуманным,  чем  казалось с  первого
взгляда,   -   прошли  месяцы,  пока  я  наконец  полностью  оценил  все
архитектурные  тонкости.  Итак,  вы  откидываете  брезентовый  полог  и,
пригнувшись,  входите в  вестибюль,  затем спускаетесь по  трем  широким
ступеням винтовой лестницы и  оказываетесь у  деревянной арки в каменной
стене -  это вход в  комнату.  Так вот,  наклонный,  петляющий коридор -
своего рода воздушный шлюз,  заслон от песка и зноя пустыни,  а полог на
входе  -  брезентовые полотнища внахлест  -  усиливает эффект.  Комната,
которую Энея называла "главной", размером была всего три на пять метров,
но  казалась гораздо больше.  У  стены -  высокий каменный стол,  вокруг
стола  -  встроенные скамьи,  у  северной стены -  самый настоящий очаг,
рядом,  в нишах,  еще скамьи.  И настоящий,  встроенный в стену дымоход,
который нигде не соприкасался ни с  деревом,  ни с брезентом.  Там,  где
кончалась каменная кладка  (примерно на  уровне  глаз,  если  сидеть  на
скамье),  во  всю  длину северной и  южной стены Энея сделала защищенные
экранами окна,  при  желании  их  можно  было  наглухо  задраить изнутри
брезентом   или   прикрыть   скользящими   деревянными   ставнями.    Из
стекловолоконных реек, найденных в груде лагерного хлама, Энея соорудила
каркас для брезентового потолка:  правильные арки,  резкие пики, своды -
как в кафедральном соборе, и таинственные глубокие ниши.
     Она  устроила себе самую настоящую спальню,  куда можно было пройти
из гостиной, поднявшись на две ступени и повернув при этом на шестьдесят
градусов.  Напротив входа,  у стены, стоял огромный валун - он был здесь
еще до постройки дома.  Водопровода не было - мы все пользовались общими
душевыми и  уборными,  но Энея сложила из камня очаровательный маленький
бассейн -  прямо рядом с кроватью (лист фанеры с матрацем и подушками) -
и  несколько раз в  неделю нагревала воду на  общей кухне и  таскала ее,
ведро за ведром, в свое жилище, чтобы принять ванну.
     Свет,   проникавший  сквозь  брезентовые  стены  и   потолок,   был
тепло-розовым на рассвете, масляно-желтым в полдень и оранжевым вечером.
Кроме  того,   Энея  специально  расположила  дом  так,  чтобы  цереусы,
кустарники и  кактусы в  разное время  суток отбрасывали на  брезентовые
стены разные тени.  Да,  славное это было жилище. И щемяще пустое, когда
моя девочка уходила куда-нибудь.
     Я  уже говорил,  что после смерти Старого Архитектора его ученики и
обслуга пребывали в  смятении.  Возможно,  точнее было  бы  сказать -  в
растерянности.  За  трое  суток,  пока  Энея  отсутствовала,  я  вдоволь
наслушался  причитаний -  все-таки  девяносто  человек,  вместе  они  не
сходились,  даже за едой: мистер Райт не любил больших скоплений народа.
Паника  нарастала  с  каждым  днем,  и  не  последнюю  роль  тут  играло
отсутствие Энеи.  Она была самой младшей ученицей в Талиесине - и вообще
самой  младшей,   -   но   все  уже  привыкли  спрашивать  ее  совета  и
прислушиваться  к  ее  словам.   За  одну  неделю  они  потеряли  своего
наставника и своего лидера.
     На четвертое утро после ее дня рождения кончилась песчаная буря,  и
Энея  вернулась.  Я  привычно бегал  трусцой,  как  всегда,  сразу после
рассвета,  и  заметил ее  издалека:  она шла по пустыне со стороны гор -
темный силуэт в утренних лучах,  тоненькая фигурка с короткими волосами,
сияющими,  как нимб, - и в эту секунду я вспомнил, как впервые увидел ее
на Гиперионе, в долине Гробниц Времени.
     Заметив меня, она усмехнулась.
     - Эй, буль! - крикнула она. (Старая шутка, которую она еще ребенком
вычитала в какой-то книге.)
     - Эй, скаут! - прокричал я в ответ на том же шутовском жаргоне.
     Мы  остановились в  пяти шагах друг от друга.  Мне безумно хотелось
броситься к  ней,  прижать ее  к  себе и  умолять,  чтобы она  больше не
исчезала.  Но  я  сдержался.  Кактусы чолья  и  кусты полыни отбрасывали
длинные тени.  Щедрые утренние лучи  омывали нашу смуглую кожу оранжевым
сиянием.
     - Как настроение в отряде?  -  спросила Энея. Судя по виду, она все
три дня голодала.  Она всегда была худенькая, но сейчас ребра прямо-таки
выпирали под  тонкой  хлопчатобумажной футболкой.  Ее  губы  пересохли и
потрескались. - Они взбудоражены?
     - Ходят под себя кирпичами.  -  Все эти годы я избегал солдафонских
шуток в разговоре с ребенком,  но ей ведь уже шестнадцать. А кроме того,
порой она употребляла такие словечки, которых не знал даже я.
     Энея  усмехнулась.  Солнце позолотило светлые пряди в  ее  коротких
волосах.
     - Ну,  думаю,  для архитекторов это не вредно.  Я потер подбородок.
Пора бриться, уже отросла щетина.
     - Серьезно, детка. Они более чем взбудоражены.
     Энея кивнула:
     - Ага.  Они не знают, что делать и куда податься. - Она прищурилась
и  посмотрела  на  лагерь:   беспорядочное  нагромождение  камней  среди
кактусов.  На  невидимых окнах  играли блики.  -  Давай  соберем всех  в
музыкальном павильоне и поговорим. - И, не дожидаясь ответа, Энея быстро
зашагала к Талиесину.
     Так начался наш последний день на Земле.

     ...Я слышу свой голос в скрайбере и вспоминаю,  что как раз на этой
фразе надолго замолчал.  Я  хотел рассказать тогда все  об  этих четырех
годах  изгнания  на  Старой  Земле  -  о  каждом  ученике,  о  каждом  в
Талиесинском братстве,  о  Старом Архитекторе,  о  его причудах и  о его
мелочных придирках, о его блестящих идеях, о его детской восторженности.
Я  хотел записать все наши разговоры с Энеей за эти сорок восемь местных
месяцев  (которые  -  чему  я  не  переставал  изумляться -  в  точности
соответствовали [стандартным] месяцам Гегемонии),  хотел рассказать, как
постепенно  приходило  ко  мне  понимание  ее  невероятных способностей.
Наконец,  я  хотел рассказать обо всех своих вылазках -  о  кругосветном
путешествии  на  катере,   о  долгой,   полной  приключений  поездке  на
автомобиле по Северной Америке,  о том, как мне попадались в пути другие
группки людей, объединившиеся вокруг кибридов великих личностей прошлого
(чего  только  стоила  одна  община кибрида Иисуса из  Назарета в  Новой
Палестине).  Но,  услышав на скрайбере свое молчание, я вспомнил, почему
не стал об этом рассказывать.
     Я уже говорил,  что пишу эти слова в "кошачьем ящике" Шредингера на
орбите Армагаста,  в ожидании смерти:  как только сработает детектор,  в
воздух будет запущен цианид. Смерть будет быстрой, почти мгновенной. И я
должен успеть рассказать вам  нашу -  мою и  Энеи -  историю.  Я  спешу,
поэтому стараюсь говорить лишь о главном, не отвлекаясь на мелочи.
     Поэтому скажу  только,  что  эти  четыре  года  на  Земле  достойны
подробного описания.  Если коротко,  то  девяносто человек Талиесинского
братства были разными -  честными (и  не очень) и  интересными,  как все
мыслящие человеческие существа,  каждый -  со  своей историей.  Да,  они
достойны отдельного рассказа. Как и мои путешествия в катере и в фургоне
"Вуди" 1948 года,  который одолжил мне Старый Архитектор. При желании об
этом можно написать настоящую эпическую поэму.
     Но я  не поэт.  Я  как следопыт,  возвращаюсь к  прошедшим дням,  и
сейчас моя цель -  проследить путь Энеи,  проследить,  как она выросла и
стала мессией, и не идти по другим следам. И так я и сделаю.

     Старый  Архитектор  всегда  называл  наше   поселение  "привалом  в
пустыне".   Большинство   учеников   именовали   его   Талиесином,   что
по-валлийски означает "сияющее чело" (мистер Райт был родом из  Уэльса).
Я  долго пытался вспомнить планету под названием Уэльс,  пока до меня не
дошло,  что  Старый Архитектор жил  и  умер задолго до  эры  космических
полетов.  Энея  чаще  всего  называла поселок "Талиесин-Уэст",  из  чего
следовало -  даже для  таких тупых,  как  я,  -  что где-то  должен быть
Талиесин-Ист.
     Когда три года назад я  спросил ее  об  этом,  Энея объяснила,  что
настоящий мистер Райт  построил свой первый Талиесин в  начале тридцатых
годов  двадцатого  века  в  Спринг-Грин,   в  штате  Висконсин  (штат  -
территориальная единица в бывшем североамериканском государстве, которое
называлось Соединенные Штаты Америки).  А когда я спросил Энею,  походил
ли тот Талиесин на нынешний, она ответила:
     - Не очень. В Висконсине было несколько Талиесинов, и почти все они
сгорели.  Вот  почему  мистер  Райт  построил здесь  столько бассейнов и
фонтанов - на случай пожара.
     - Значит, он построил первый Талиесин в тридцатых годах?
     Энея покачала головой:
     - В  тридцать втором он  основал Талиесинское братство.  Но  сам он
рассматривал это главным образом как возможность использовать бесплатный
труд своих учеников -  и  для того,  чтобы воплотить мечту,  и для того,
чтобы не умереть с голоду во время Депрессии.
     - А что такое Депрессия?
     - Экономический  спад  в  древних  капиталистических  государствах.
Вспомни,  в  те  времена экономика не была по-настоящему универсальной и
зависела  от  частных  коммерческих структур,  называвшихся банками,  от
золотых  запасов  и  от  реальной  стоимости денег  -  железных монет  и
кусочков  бумаги,   которые,  как  тогда  полагали,  имели  определенную
ценность.  Короче  говоря,  массовая галлюцинация,  а  в  тридцатые годы
галлюцинация обернулась кошмаром.
     - О Боже!
     - Вот именно.  Как бы то ни было,  задолго до этого,  в  1909 году,
мистер Райт,  будучи уже  не  первой молодости,  бросил жену и  шестерых
детей и сбежал в Европу с замужней женщиной.
     Я ошалело заморгал.  Представить, что у восьмидесятилетнего Старого
Архитектора  был  бурный  роман,  закончившийся столь  скандально,  было
довольно трудно.  И  еще я  никак не  мог понять,  каким образом вся эта
история связана с моим вопросом про Талиесин-Ист.
     - Когда он вернулся сюда с той,  другой женщиной,  -  заметив,  как
внимательно я  ее  слушаю,  Энея улыбнулась,  -  он начал строить первый
Талиесин - в своем родном Висконсине для Мамочки...
     - Для своей матери? - Я окончательно запутался.
     - Для Мамочки Бортвик. Миссис Ченни. Для другой женщины.
     - Ой!
     Перестав улыбаться, она продолжила.
     - Скандал лишил его работы,  сделал его здесь,  в Штатах, настоящим
изгоем.  Но он выстроил Талиесин и  начал все с  нуля,  пытаясь отыскать
новых заказчиков и  покровителей.  Его первая жена,  Кэтрин,  не  желала
давать  ему  развод.  Газеты  -  так  назывались  базы  данных,  которые
наносились  на  бумагу  и  регулярно  распространялись,   -   лакомились
сплетнями и раздували скандал, не позволяя ему затихнуть.
     Во время разговора мы прогуливались по внутреннему дворику.  Помню,
как раз в  этот момент мы остановились у фонтана.  Меня всегда изумляло,
сколько всего знает этот ребенок.
     - А потом, - продолжила Энея, - пятнадцатого августа 1914 года один
из рабочих в  Талиесине сошел с  ума,  зарубил Мамочку Бортвик,  ее сына
Джона и дочь Марту топором,  сжег их тела, подпалил лагерь и, прежде чем
проглотить ампулу с  ядом,  убил еще четверых друзей и  учеников мистера
Райта. Лагерь сгорел дотла.
     - Боже мой,  -  прошептал я,  оглянувшись на  столовую,  где кибрид
Старого Архитектора обедал вместе с самыми старшими учениками.
     - Он  никогда не  сдавался.  Через  несколько дней,  восемнадцатого
августа,  мистер  Райт  объезжал  искусственное  озеро  близ  Талиесина.
Плотина не выдержала,  и  его смыло в реку.  Вопреки всему он выплыл.  А
через пару недель начал строить заново.
     Тут мне показалось - я понимаю, что она хочет сказать.
     - Почему же мы не в том Талиесине? - спросил я, когда мы побрели по
пустынному дворику, удаляясь от журчащего фонтана.
     - Хороший  вопрос  -  Энея  покачала  головой.  -  Боюсь,  на  этой
восстановленной Земле его  не  существует.  Хотя  для  мистера Райта тот
Талиесин  значил  очень  многое.   Он  умер  здесь...   в   окрестностях
Талиесин-Уэста...  Девятого апреля 1959 года...  Но похоронен был в  том
Талиесине, в Висконсине...
     Я  резко остановился.  Мысль о том,  что Старый Архитектор смертен,
раньше  никогда не  приходила мне  в  голову  и  теперь  вызвала смутное
беспокойство.  Здесь,  в изгнании, все было таким спокойным, неизменным,
но сейчас Энея напомнила мне, что всему - и всем - когда-нибудь приходит
конец.  Или,  точнее,  приходил конец, пока Церковь не дала человечеству
крестоформы и  -  вместе с ними -  воскресение плоти.  Впрочем,  никто в
нашем братстве -  а возможно, вообще никто на этой похищенной Земле - не
желал принимать крестоформ.
     Этот разговор состоялся три года назад. Сегодня утром, через неделю
после  смерти  кибрида Старого Архитектора,  мы  были  готовы  встретить
неизбежный конец.

     Пока Энея принимала душ  и  приводила себя в  порядок,  я  разыскал
А.Беттика,  и  мы с  ним пошли известить всех о  собрании в  музыкальном
павильоне. Синекожего андроида, кажется, нисколько не удивило, что Энея,
самая младшая из  нас,  приняла это  решение.  Последние несколько лет и
А.Беттик, и я молча наблюдали, как девочка постепенно становится лидером
Талиесинского братства.
     С пустыря - в дом обслуги, из дома обслуги - на кухню, там я ударил
в большой колокол, висевший над гостевым столом. Те ученики и работники,
которых я не предупредил, наверняка услышат колокол и придут узнать, что
случилось.
     Выйдя из кухни,  я  объявил о  собрании в  общей столовой,  а потом
заглянул еще  в  личную столовую мистера Райта  -  сейчас пустую -  и  в
чертежный зал.  Это было,  пожалуй, самое любопытное помещение в лагере:
длинные ряды чертежных досок и  столов под наклонной брезентовой крышей.
Утренние лучи  сочились сквозь два  ряда  окон.  Запах нагретого солнцем
брезента был так же  приятен,  как щедрый желтый свет.  Как-то  раз Энея
сказала мне, что именно из-за этого ощущения - будто работаешь в доме из
света,  ткани и  камня -  мистер Райт и  переехал на  запад,  во  второй
Талиесин.
     В  чертежной зале было с  десяток учеников,  все  сидели без дела -
сейчас никто не работал,  ведь не было больше Старого Архитектора, а без
него -  с кем обсудить проект? - и я сообщил, что Энея хотела бы собрать
нас всех в музыкальном павильоне. Никто не возразил. Похоже, все приняли
как  само  собой  разумеющееся,  что  шестнадцатилетняя  девочка  просит
девяносто человек (и все -  старше нее) собраться в разгар рабочего дня.
Более того,  учеников обрадовало известие,  что она вернулась и взяла на
себя заботу о них.
     Из  чертежной залы я  направился в  библиотеку,  где провел столько
счастливых часов,  а потом заглянул в конференц-зал, освещенный четырьмя
встроенными в пол светопанелями,  и сообщил о собрании всем, кого застал
там.  Крытый  переход привел  меня  в  театр,  там  Старый Архитектор по
субботам показывал фильмы.  Стоило мне  туда заглянуть,  как меня тут же
начинал разбирать смех.  Обстановка была  весьма торжественная:  толстые
каменные стены,  крыша, наклонный пол, покрытый потертым красным ковром,
фанерные скамьи с красными подушками, сотни белых рождественских гирлянд
на  потолке.  Когда  мы  с  Энеей  только прибыли в  Талиесин,  мы  были
изумлены,  узнав,  что  Старый Архитектор требует,  чтобы  ученики и  их
родственники "одевались к  обеду"  -  причем  исключительно в  старинные
смокинги с  черными галстуками,  совсем как в  исторических голофильмах.
Женщины непременно должны были надеть древнее вечернее платье.  Те, кто,
путешествуя через  порталы или  Гробницы Времени,  не  захватил с  собой
вечерний  костюм,  снабжались  одеждой  из  собственных запасов  мистера
Райта.
     В  первую  же  субботу Энея  вместо  выданного ей  вечернего платья
надела к обеду черный смокинг, белую рубашку и черный галстук. Посмотрев
на весьма выразительную физиономию Старого Архитектора,  я ни на секунду
не усомнился:  сейчас он неминуемо вышвырнет нас из братства и изгонит в
пустыню,  но  возмущение на  его лице почти тут же сменилось улыбкой,  а
через несколько секунд он  уже весело смеялся.  С  тех пор он ни разу не
просил Энею надеть что-нибудь другое.
     После официальных субботних обедов мы  слушали музыку или  смотрели
кино  -  древние фильмы,  снятые на  пленку,  которые крутил специальный
аппарат. Это было все равно что наслаждаться пещерным искусством. И мне,
и  Энее  нравились  фильмы,   которые  подбирал  мистер  Райт  -  пленки
двадцатого века,  многие еще черно-белые,  -  и  по причине,  которую он
никогда  не  объяснял,   старик  предпочитал  смотреть  их  с   титрами,
прыгавшими на экране.
     Сегодня  театр  был  пуст,   рождественские  гирлянды  погашены.  Я
поспешил дальше,  из  комнаты в  комнату,  из здания в  здание,  созывая
учеников,  рабочих и всех, кто попадался мне на пути, пока не встретил у
фонтана А.Беттика.  А  тогда  мы  присоединились к  толпе и  двинулись к
музыкальному павильону.
     В  павильоне был большой,  просторный зал с широкой сценой и шестью
рядами зачехленных кресел -  по восемнадцать в каждом ряду. Стены обшиты
панелями красного дерева (Старый Архитектор вообще любил  красный цвет).
На застеленной красным ковром сцене - рояль и несколько цветов в кадках.
Над головой,  на каркасе из стальных прутьев и деревянных балок, - белый
брезент.  Энея  рассказывала,  что  после  смерти  первого мистера Райта
брезент заменили на пластик -  хлопот меньше. Но когда пришел наш мистер
Райт,  пластик убрали,  убрали  и  стекла в  чертежной зале  -  и  вновь
вернулся приглушенный свет, сочившийся сквозь белую ткань.
     Мы  с  А.Беттиком остановились у  дальней  стены.  Пришедшие,  тихо
переговариваясь, занимали места, кое-кто остался стоять в проходе. Когда
Энея, раздвинув занавес, выбежала на сцену, все разом умолкли.
     Акустика в музыкальном павильоне мистера Райта была хорошая, а Энея
и  без того обладала способностью говорить,  не повышая голоса,  но так,
чтобы ее слышали все.
     - Спасибо, что пришли. Я думаю, мы должны поговорить.
     С  пятого ряда  тут  же  поднялся Джев  Питере,  один из  старейших
учеников.
     - Ты уходила,  Энея.  Снова в  пустыню.  -  Девочка кивнула.  -  Ты
беседовала с львами, тиграми и медведями?
     Никто  не  захихикал,  не  зашушукался.  Вопрос  был  задан  вполне
серьезно,  и  все  девяносто человек столь  же  серьезно ожидали ответа.
Здесь я должен кое-что объяснить.
     Все  началось с  "Песней" Мартина  Силена,  написанных больше  двух
столетий назад. В повествовании о паломничестве на Гиперион, о Шрайке, о
битве   человечества   с    Техно-Центром   объяснялось,    как   первые
киберпростран