нда станет чаще и тяжелее. Арн был  доволен,  что  он,
несмотря на все добрые советы и уговоры, проявил волю и не надел кольчугу  и
шлем. Если он хотел победить, не убивая своего  противника,  то  должен  был
двигаться быстро и хорошо все видеть, иначе  малейшая  оплошность  могла  бы
привести к смертельному исходу.
   Когда Арн внезапно начал обороняться, Эмунд был уже настолько  измотан  и
неповоротлив, что все без труда заметили это. Арн изматывал его еще  больше,
встречая теперь его удары своим мечом или  щитом,  но  все  время  наискось,
направляя меч Эмунда вниз, к земле. Раз за разом тяжелый меч Эмунда  высекал
искры, ударяясь о камни. Арн притворялся, что встречает его удары прямо,  но
постоянно поворачивал руку так,  что  меч  противника  скользил  по  инерции
дальше. Арну недолго пришлось прибегать к этой уловке, ибо Эмунд вновь  упал
на землю от собственной тяжести. Тогда Арн  подскочил  к  нему  и  приставил
острие меча к его горлу, заговорив с противником. Эмунд  стоял  на  коленях,
задыхаясь, и казалось, настал его последний час.
   Оба воина находились в центре избранного для  поединка  места,  вдали  от
гомонящей толпы, и никто не смог расслышать, о чем там они говорят.
   У людей была только одна догадка:  тот  человек,  которого  все  называли
монашкой, предлагает Эмунду жизнь в обмен на то, что тот сдастся  и  в  знак
этого отдаст свой щит. Но Эмунд внезапно отпрянул  от  грозящего  ему  меча,
поднялся, и бой продолжился.
   Теперь даже люди короля поняли то, что они вначале отказывались понимать.
Этот Фолькунг, которого Эмунд оскорбил, превосходил его, и не было в этом ни
чуда, ни колдовства, ни случайности, ибо все убедились воочию, как идет бой.
Бывалые воины, стоявшие  поблизости,  пытались  уследить  за  тем,  как  Арн
отражает и наносит удары своим мечом. Они уже были  единодушны  в  том,  что
искусство его велико и что Эмунд нашел  достойного  противника.  Со  стороны
Фолькунгов издевки звучали все громче, а из рядов людей  короля  раздавались
отдельные выкрики о том, что Эмунду надо отступить и отдать  свой  щит.  Все
видели собственными глазами, что его пощадили, и уже не раз.
   Однако Эмунд Ульвбане высоко ценил свою честь и не мог просто так сдаться
какому-то щенку. Он часто дрался на поединках и знал: даже самое безнадежное
положение может внезапно измениться, причем безо всяких чудес. И,  продолжая
бой, он стал более осторожным и двигался, экономя силы.
   Арн сперва несколько растерялся, поняв, что не сможет закончить  поединок
капитуляцией Эмунда, что было бы самым разумным. Ведь должен же заметить его
противник, что удары его ни разу не достигли цели, тогда  как  сам  Арн  мог
поразить Эмунда  в  любой  момент.  Арн  сознавал,  что  обязан  вести  себя
хладнокровно, не поддаваться искушению гордыней,  каким  бы  беззащитным  ни
казался сейчас Эмунд. И он решительно  положил  свой  щит  на  землю,  чтобы
вызвать новые неистовые наскоки Эмунда и вконец измотать его.
   Вздох ужаса пронесся по толпе, когда все увидели, что Арн положил щит, да
еще  взял  меч  в  другую  руку,  ибо  теперь  возможности  Эмунда   нанести
смертельный  удар  увеличились  вдвое.  И  Эмунд  клюнул  на  эту  приманку.
Собравшись с  силами,  он  ринулся  в  наступление,  испытывая  одновременно
отчаяние и ярость. Арн, двигаясь по  кругу  и  постоянно  обманывая  Эмунда,
легко мог отрубить противнику голову,  и  многие  видели  это,  не  понимая,
почему же он медлит.
   Но у Арна были свои планы. Он намеревался отрубить Эмунду  не  голову,  а
правую руку, как раз в том  месте,  где  кончалась  скандинавская  кольчуга,
оставляя кисть без защиты. И чем дольше он кружил вокруг  Эмунда,  тем  чаще
тот показывал свою обнаженную  руку.  Арн  выжидал,  пока  она  не  оголится
окончательно. И тогда со всей силы нанес свой первый удар.
   И опять тысячная толпа содрогнулась от  ужаса,  когда  все  увидели,  как
огромный  меч  Эмунда  пронесся  по  воздуху  вместе  с  его  правой  рукой,
по-прежнему сжимающей рукоять.
   Эмунд тихо упал на колени, отшвырнул щит и левой рукой схватился за рану,
чтобы остановить бьющую кровь.
   Арн подошел к нему и приставил  меч  к  его  горлу.  Все  замерли,  разом
умолкнув, ожидая смертельного удара, на который Арн имел полное право.
   Но вместо этого он поднял Эмундов красный щит  с  черной  головой  грифа,
повернулся к поверженному спиной, взял свой щит и, подойдя  к  своему  отцу,
отдал ему щит противника.
   Несколько людей королевского брата Болеслава подбежали к Эмунду и  спешно
унесли его.
   Со слезами гордости и облегчения на глазах Магнус сын Фольке  триумфально
поднял завоеванный красный щит к небу, и Фолькунги застучали своими мечами о
щиты так, что поднялся страшный грохот.
   Ни один из тех, кто был там, никогда не забудет тот день. А те, кого  там
не было, услышат так много рассказов о поединке Арна и Эмунда, что им  будет
казаться, словно они видели все своими глазами.
 
 
 
   X
 
   Как осенняя буря, налетел на Западный Геталанд претендент на престол Кнут
сын Эрика, возвращаясь из Норвегии. Сперва он поехал к  брату  своего  отца,
Юару сыну Едварда, и отпраздновал у него адвент,  выразив  благодарность  за
возвращение в церковь Эриксберга. Затем он гостил у многих  других  родичей,
говоря, что  приехал  поохотиться.  В  Западном  Геталанде  стояла  суровая,
"волчья" зима, когда снега не слишком много для коня и бредущего по сугробам
раба, но чересчур - для бегущего волка. В такую зиму, по обычаю,  молодые  и
смелые охотники ездили от двора к двору, собирая людей на облаву на  волков.
Но и кроме охоты  было  что  обсудить  -  конечно,  все  говорили  о  победе
Фолькунгов и Эрикова рода на ландстинге в Аксевалле.  А  Кнуту  было  о  чем
поразмыслить, чтобы легче собрать урожай, когда подоспеет время жатвы.
   Его первейшей и главной  целью  во  время  этой  охоты  на  волков  стало
посещение Арнеса. Когда он и его  люди  прибыли  туда,  их  уже  ждали,  ибо
накануне хозяева получили весть от гонцов Кнута.  И  Магнус  заранее  послал
Сварте, Коля и других рабов, кто  подвернулся  под  руку,  в  лес,  севернее
Арнеса, чтобы окружить волков. Там были отличные места для охоты.
   На двор въезжали  ловкие,  сильные  молодые  парни,  половина  из  них  -
норвежцы. Кони их звонко цокали копытами, а  навстречу  уже  спешили  слуги,
беря  коней  под  уздцы.  Кнут  сын  Эрика  первым  соскочил  с  коня  и   с
распростертыми объятиями двинулся к хозяину - Магнусу. Арна он обнял вторым,
дружески тряхнув его за плечи. И сказал при этом, что встреча  действительно
радостная, ведь именно Арна он помнит  лучше  всех  с  самого  детства.  Арн
сперва не понял, что за воспоминания детства  тот  имеет  в  виду,  но  Кнут
весело напомнил ему, как они вместе  прятались  в  этом  самом  доме,  чтобы
послушать норвежского скальда, которого привез с собой  отец  Кнута,  святой
Эрик, и как этот самый святой король ненароком окатил их, справляя нужду.
   Теперь Арн наконец-то вспомнил, о чем идет речь, и заявил,  что  само  по
себе событие гораздо приятнее в воспоминаниях, чем в действительности. И оба
весело посмеялись, словно добрые  друзья,  встретившиеся  через  много  лет.
Обняв Арна за плечи, Кнут, как почетный гость, первым  вошел  в  дом.  Юноши
громко переговаривались, к великому удовольствию окружающих,  так  как  было
занятно, когда один говорит как норвежец, а другой - как датчанин.
   Словно Божие благословение просияло над  праздничным  пиром,  ибо  ничего
лучшего тогда не было в Арнесе.
   Магнус являлся теперь уважаемым отцом, сын которого сразил самого  Эмунда
Ульвбане, завоевав славу своему отчему дому и всему роду.  Эскиль  был  тоже
несказанно рад тому, что его  оклеветанный  брат  теперь  стал  тем,  о  ком
говорят с уважением. Все недоразумения в отношениях между отцом и  сыновьями
исчезли. И Арн ощущал, что он,  словно  блудный  сын,  теперь  действительно
вернулся в свой дом. На пиру Эрика дочь Юара тотчас услышала со всех  сторон
слова похвалы и почтительности  в  свой  адрес,  ибо  запеченная  оленина  с
заморскими специями и маленькие кабанчики с  медом,  которых  она  поставила
перед гостями на стол рядом с лучшим  в  доме  пивом  и  медовухой,  вызвали
громкие возгласы восхищения и изумления, и гости только и делали,  что  пили
за Магнуса, прославляя его счастье - такую хорошую  хозяйку  в  доме.  Никто
больше не замечал, что речь Эрики была невнятной.
   Кнут сын Эрика встретил в усадьбе  самый  радушный  прием,  и  он  теперь
мысленно  рассматривал  Арнес  как  наиважнейший  оплот  во  всем   Западном
Геталанде. А потому он тоже испытывал великую радость на пиру.
   Когда все наелись до отвала и могли только пить, зашел разговор о том,  о
чем должен был  зайти  рано  или  поздно,  -  о  поединке  на  ландстинге  в
Аксевалле.
   Арн смутился, умолк и сказал лишь, что он победил просто неумеху с плохим
мечом и дело не стоит того, чтобы много говорить о  нем.  Но  Кнут  попросил
хотя бы показать ему меч, а просьба  королевского  сына  и  почетного  гостя
должна быть исполнена немедленно. И слуга быстро принес меч.
   Кнут с удивлением вытащил меч из ножен и взвесил его сперва  на  руке,  а
затем прошелся по залу и испытующе  рубанул  мечом  воздух,  так  что  стало
понятно, что он и прежде держал в  руках  меч.  Кнут  нашел,  что  меч  Арна
слишком легок и хрупок, как ему и рассказывали, и он попросил  объяснить,  в
чем тут дело.
   Арн сначала воспротивился,  говоря,  что  нечего  о  мече  рассуждать  за
кружкой пива. Но потом увидел  заалевшее  лицо  Эрики  дочери  Юара,  упрямо
просившей его показать меч, и покорился.
   Он подошел к Кнуту, спросив разрешения обнажить его меч, и взвесил его на
руке. - У тебя тяжелый, искусно  украшенный  норвежский  меч,  дорогой  друг
детства, - сказал он и задумчиво помахал мечом в воздухе. -  И  если  ты  не
промахнешься, то даже шлем врага не устоит. Но вот взгляни!
   Он поднял меч, словно желая ударить им плашмя прямо по очагу, и тогда  бы
меч этот сломался  прямо  посередине.  Кнут  вскрикнул  от  страха.  Но  Арн
удержался от удара и, засмеявшись, почтительно протянул Кнуту меч,  добавив,
что он, разумеется,  ни  за  что  не  посмеет  разбить  этот  меч,  которым,
возможно, будет завоевано целое королевство.
   Потом он взял из рук Кнута свой собственный меч, поднял  его  и  со  всей
силой ударил о камни, так что сталь зазвенела. - Теперь ты  видишь  разницу,
дорогой друг Кнут, - сказал он насмешливо, сгибая острие своего меча. - Наши
северные мечи сделаны из твердого каленого железа и могут лопнуть. Их тяжело
держать в руке. А мой меч - гибкий, упругий, он не разбивается, и  им  легко
рубить.
   Слова Арна пробудили не  недоверие,  а  изумление.  Кнут  предложил  Арну
обменяться с ним несколькими  ударами  и  снова  обнажил  свой  меч,  а  Арн
послушно поднял свой. Он несколько  раз  встретил  в  воздухе  удары  Кнута,
продемонстрировав,  насколько  тяжелый  меч  проигрывает   в   сравнении   с
упругостью легкого. Арн просто стоял и как будто даже  не  прилагал  усилий,
тогда как Кнут вкладывал всю свою мощь в каждый удар, не достигавший цели. В
конце Арн внезапно согнул руку в одном из отражающих  ударов,  так  что  меч
Кнута заскользил вниз и сам его владелец повалился на землю  вслед  за  ним.
Норвежским родичам этот прием Арна особенно пришелся по душе.
   Кнут поднялся без гнева, восхищенный, подошел к Арну и обнял его, сказав,
что взывает ко всем святым, чтобы меч этот был всегда на его стороне, ибо не
хотел бы он, Кнут, иметь Арна своим врагом.
   Они вместе дружно выпили за эти добрые слова, и все ощущали, что  связаны
чем-то большим, нежели просто кровным родством.
   Когда немного погодя Эрика  дочь  Юара  поднялась,  чтобы  пожелать  всем
доброй ночи, - первым подошел к ней  Эскиль,  похвалил  ее  и  поблагодарил,
пожелав напоследок хорошего сна. Прежде такого никогда не  бывало,  и  Эрике
казалось, будто бы наконец, как поздней  весной,  вскрывается  лед,  который
слишком долго сковывал воду.
   Когда же к ней подошел Арн, она довольно фыркнула и тихонько шепнула ему,
что никогда не слышала столько похвал за  приготовленную  не  ею  пищу.  Арн
сказал в ответ, что гостям понравилось, как готовят в этом доме, и  оба  они
много трудились над тем, чтобы теперь  все  так  получилось.  И,  подмигнув,
добавил, что это останется их тайной, иначе норвежцы снова будут судачить  о
его немужском поведении. На том мачеха с пасынком и расстались, питая друг к
другу искреннюю любовь.
   Эскиль нашел способ продолжить пир наверху, в одной из  башен.  Там  было
холодно, но слуги должны были вскоре принести огонь. Так что все, кто  хотел
спать, улеглись без помех, а те, кто еще был в состоянии пить  пиво  и  мед,
делал это, не беспокоя хозяйку.
   Молодые люди выбрали башню. Магнус же благоразумно  покинул  их,  пожелав
всем доброй ночи.
   Сперва в башне ощущался холод, пока не принесли  огонь,  да  и  стужа  на
дворе, вероятно, делала  свое  дело,  и,  когда  теперь  юноши  снова  стали
пировать, тон разговора изменился.
   Кнут повел хитрые речи о том, что не надо было Арну щадить Эмунда-убийцу.
Хотя, с другой стороны, было неплохо, что Арн поступил так, а не иначе,  тут
же поспешил заверить Кнут. Ведь после свершившегося Эмунд обречен на  вечные
насмешки, и зовут его теперь Эмунд Однорукий  вместо  Ульвбане.  Но  все  же
убийца короля не  достоин  жизни,  и  Кнут,  как  сын  своего  отца,  обязан
завершить то, что не сделал Арн.
   При этих словах Арн побледнел и ничего не  ответил.  Впрочем,  ему  и  не
нужно было говорить,  потому  что  в  дело  вмешался  Эскиль,  причем  самым
неожиданным образом.
   Прежде всего Эскиль подтвердил, что прекрасно понимает Кнута и ничего  не
имеет против его намерений. Однако есть одно дельце, которое  можно  решить,
будучи добрыми родичами.
   Он встал и принес пергамент. Это была карта. Он расстелил ее на столе  и,
поднеся свечу, попросил всех  подойти  и  взглянуть.  Гости  с  любопытством
столпились вокруг Эскиля.
   А тот ткнул сперва пальцем в Арнес, а потом  указал  в  направлении  реки
Тидан, вплоть до Аскеберга, места тинга на востоке, и здесь его палец  замер
у Форсвика, на  берегу  озера  Веттерн,  -  там,  где  была  усадьба  Эмунда
Ульвбане, то есть Однорукого, как поправился  Эскиль.  -  Взгляните  сюда  и
подумайте, - сказал он и обвел пальцем земли  Эмунда.  -  В  Форсвике  живет
Эмунд, один в стране врагов, да к тому же с одной рукой. Радости это у  него
не вызывает, да и чувства уверенности тоже. От щенка Болеслава помощи он  не
дождется, и пройдет время, прежде чем Карл сын Сверкера покажет свой  нос  в
Западном Геталанде. Смотрите же! Если мы сможем купить его владения, то  все
эти земли, от Венерна до Веттерна, будут принадлежать  нам.  В  наших  руках
окажутся все дороги и вся торговля!
   Эскиль торжествующе посмотрел вокруг, думая.что все его  поняли,  но  это
бьшо не так. Кнут мрачно буркнул, что одно вовсе не связано с другим.
   Тогда Эскиль осторожно возразил, что, может, стоит сначала провернуть это
дельце, а потом уж пусть убийца короля получает  по  заслугам.  В  противном
случае его земли  унаследует  вражеский  Арнесу  род.  Сейчас  же  положение
таково, почти прошептал Эскиль, что Эмунд сам не станет противиться мысли  о
переезде в более безопасное место, и поэтому ему можно будет  предложить  за
Форсвик низкую цену. Договориться-то будет не сложно.
   Тут два норвежца, из свиты  Кнута,  которых  звали  Гейр  сын  Эрленда  и
Эллиннг Силач - прозвище это он получил не случайно, - захохотали  громовыми
голосами, едва они поняли, о чем идет речь. И вскоре уже все в зале смеялись
до слез -  все,  кроме  Арна,  который  совершенно  не  видел  здесь  ничего
веселого.
   Гости выпили за Эскиля, за его блестящую идею, и тут  же  на  месте,  как
хорошие родичи, пообещали приложить все  усилия,  чтобы  дело  было  сделано
наилучшим образом. - Редко же  ты,  брат  Эскиль,  делал  кому-нибудь  столь
простое предложение, - фыркал Гейр сын Эрленда в  свою  кружку  с  пивом.  -
Эмунд Однорукий, пожалуй,  не  сможет  отказать  тебе,  даже  если  цену  ты
назначаешь низкую. А потом ты преспокойно позволишь нам довершить  это  дело
и, может, еще получишь обратно добрую  половину  своего  серебра!  -  Я  ваш
хевдинг и будущий король и клянусь, мы отблагодарим наших славных родичей! -
воскликнул Кнут сын Эрика, и снова все засмеялись, а Арн так и не понял, что
за дела решаются сейчас в башне.
   Пока еще было не поздно - ведь  назавтра  они  отправляются  по  снегу  в
обратный путь, - норвежский родич Эйвинд сын Иона решил, что пора  послушать
скальда. Пусть он поведает об отцах  и  дедах  и  укрепит  дух  собравшихся.
Скальда звали Орм сын Регнвальда, он вышел вперед, ожидая, когда все  нальют
себе пива и сядут поудобнее, а потом начал рассказывать. Родичи из Западного
Геталанда ожидали услышать истории о  походах  викингов  на  Запад,  которые
особо ценились мужчинами. Но скальд рассказал им совершенно  новую  сагу,  и
звучала она так:
   "Это случилось в праздник Вознесения Господня,  и  многие  знамения  были
видны на небе. В тот день святой Эрик был на мессе в церкви Пресвятой Троицы
- там, на Горе Господней в Восточном Аросе. Он получил послание от одного из
своих людей. Враг стоит у городских  стен,  гласило  послание,  и  надо  без
промедления вооружиться и выйти  ему  навстречу.  Рассказывают,  что  король
ответил: "Дослушаем в мире эту праздничную мессу.  Я  уповаю  на  Господа  и
верю, что мы торжественно будем слушать Его Божественную литургию  в  другом
месте". После таких слов  он  обратился  с  молитвой  к  Богу,  осенил  себя
крестным знамением и, выйдя из церкви, вместе со своими  людьми  вооружился.
Невзирая на малое число воинов,  он  мужественно  двинулся  с  ними  вперед,
навстречу врагу.
   Закипела битва, и враг  всей  своей  силой  обрушился  на  короля.  Когда
удалось поразить помазанника  Божия  и  тот  упал  на  землю,  злодеи  стали
наносить ему одну рану за другой. Он  был  уже  при  смерти,  но  еще  более
жестокие враги приблизились к нему. Вперед выступил Эмунд Ульвбане,  наемник
Карла сына Сверкера, и отрубил королю голову. Так святой  Эрик  торжествующе
перешел из земной юдоли в небесное блаженство. А там, где пала его голова  с
плеч, тут же забил чистый источник, и течет он до нынешнего  дня,  называясь
источником святого Эрика. Воды его  совершили  множество  чудес.  Так  живет
святой Эрик среди нас и будет жить вечно".
   Когда скальд Орм сын Регнвальда закончил свой рассказ, в зале было совсем
тихо, не слышалось даже стука пивных кружек о столы, которым  гости  просили
еще пива. Кнут пожелал, чтобы Арн прочитал молитву о его отце и для  большей
силы произнес ее на церковном языке. Арн исполнил  его  просьбу,  охваченный
печалью и гневом после того, что услышал из уст скальда.
   Между тем сам Кнут сын Эрика нанял ученого Орма,  чтобы  тот  рассказывал
сагу в каждом доме, где они останавливались погостить. Все до единого жители
этой страны должны услышать ее, таков был замысел Кнута.
   На другой день они славно  поохотились  в  Арнесе,  убив  восемь  волков.
Волчьи шкуры лучше всего зимой.
 
   * * *
 
   Праздничная рождественская заутреня в этом году должна была  проходить  в
церкви Хусабю, которая являлась королевской. Однако король там не  покажется
- западные геты защищали от него свои земли.  Но  в  Хусабю  должен  прибыть
лагман Карле, самый знатный из всех в Западном Геталанде. Поэтому  Фолькунги
тоже отпразднуют Рождество в Хусабю, а не в своей церкви в Форсхеме.
   За несколько дней  до  праздника  в  Арнес  пришло  послание,  в  котором
королевский священник из  Хусабю,  зная  об  Арне  как  о  чудесном  певчем,
приглашал его приехать в Хусабю пораньше и поупражняться с церковным  хором,
чтобы рождественская месса удалась на  славу.  Арн  реш