епного  северного
жеребца и предпочел ему свою тощую монастырскую клячу.
   Магнус попробовал объяснить, что  Фолькунги  собрались  в  войско,  чтобы
нагнать страху на врага, и Арн, одетый в цвета рода, тоже должен внести свою
лепту в общее дело, ни у кого не вызывая насмешек. А эти насмешки неизбежны,
если сын из знатного рода держит  в  руках  меч,  пригодный  разве  что  для
женщин, и конь его никуда не годится.
   Арну пришлось долго сдерживать себя, прежде чем спокойно  ответить  отцу.
Он как можно мягче предложил, что сменит  своего  коня  на  одного  из  этих
медлительных вороных жеребцов, но меч не отдаст ни за что на свете. Уж лучше
ему остаться вовсе без меча. И Магнусу пришлось отступить. Он был не  совсем
доволен, но все же удовлетворился тем, что, по крайней мере, конь  его  сына
не вызовет издевательских ухмылок.
   И вот наконец рать Фолькунгов выехала из  Арнеса,  направляясь  на  общий
тинг гетов. Этот тинг назывался теперь ландстингом, потому что  король  Карл
сын Сверкера лично  участвовал  в  нем  -  впервые  за  два  года  -  и  ему
приходилось выбирать между войной и миром.
   Впереди всех ехал вождь дружины, и  на  высоком  его  копье  реял  флажок
Фолькунгов. За ним скакали бок о бок  Биргер  Бруса  и  Магнус  сын  Фольке,
одетые в серебристо-синие цвета, закутавшись в свои широкие плащи,  подбитые
мехом куницы. На головах у них сверкали островерхие шлемы. Слева у седла они
прикрепили свои щиты, на  которых  был  изображен  золотой  лев  Фолькунгов,
поднявшийся для битвы. Далее следовали Эскиль и Арн,  одетые  и  вооруженные
так же, как и главы рода, а за ними - двойной строй дружинников, и у всех  -
копья с цветными флажками Фолькунгов, реявшими на ветру.
   Столько же Фолькунгов должно было примкнуть к ним  из  южной  и  западной
части страны, а под Скарой они должны были объединиться  с  Эриковым  родом,
чтобы продемонстрировать, когда приедут сильнейшими на тинг, что война будет
стоить королю Карлу слишком дорого, если он  наживет  себе  врагов  из  рода
Фолькунгов и Эрика, ибо эти два рода были связаны не только кровными  узами,
но и общим стремлением не подчиняться. Тинг гетов должен был проходить возле
королевской усадьбы в Аксевалле.
   Двое юношей, если бы это были не Эскиль и Арн, скача бок о бок, обсуждали
бы дорогой борьбу за власть, в которой они участвовали. Но Эскиль  предпочел
поведать Арну о делах в Норвегии.
   Арн ехал задумчивый, молчаливый. Таким он был с тех пор, как вернулся  из
Варнхема. На следующее утро после  пира  в  Хусабю  он  немедля  поскакал  в
монастырь, чтобы исповедаться у отца
   Генриха, а когда наконец приехал домой, то  угрюмо  взялся  за  переделку
шлемов для себя и брата. Снаружи все осталось  по-прежнему,  но  внутри  эти
шлемы были утеплены войлоком,  так  что  теперь  ему  и  Эскилю  не  грозило
отморозить себе уши.
   Негоже двум братьям молчать всю дорогу, думал Эскиль. Сообразив, что  ему
надо первому сломать лед, он заговорил о том, что его больше всего заботило.
Так легче было бы выпытать у Арна, что того угнетает.
   А потому Эскиль  начал  рассказывать  о  норвежских  делах,  которые  шли
хорошо, ибо им с отцом удалось оставить владения за одним родом и к тому  же
получить за них много норвежского серебра, что как нельзя лучше для  Арнеса.
И главное, удалось совершить продажу без всяких распрей и недовольства.
   Гораздо больше Эскиль думал теперь о другом - о вяленой рыбе,  которую  в
Норвегии называют сушеной  треской.  В  море  у  берегов  Северной  Норвегии
водится множество рыбы. В одном местечке, которое  называется  Лофотены,  ее
ловят в огромных количествах - больше, чем успевают съесть и продать по всей
Норвегии, и потому там теперь много сушеной трески. Ее можно дешево  купить,
перевозится она  без  труда  и  прекрасно  хранится,  не  портясь,  пока  не
размочишь ее в воде. Эскиль горел желанием закупить эту норвежскую треску  и
потом продавать ее в землях гетов. Надо ведь соблюдать  церковные  посты,  и
самый длинный из них - сорокадневный пост перед Пасхой, когда не дозволяется
вкушать мясо. А той рыбы, которую можно выловить в морях и озерах Геталанда,
не хватит на всех - особенно тем,  кто  живет  вдали  от  озер,  например  в
городах Скара и Линчепинг.
   К удивлению Эскиля, Арн сразу же дал понять, что ему  знакома  эта  рыба,
хотя называл он ее не сушеной треской, a kabalao. Арн сказал, что ел  ее  не
только в пост, этой рыбой часто питались в монастыре. Арн считал,  что  если
бы убедить горожан в полезности вяленой рыбы, - что дело не простое, так как
сам он невысокого мнения о горожанах, - то это наверняка принесло  бы  много
серебра первому, кто возьмется за дело. Все сказанное - чистая правда:  рыбу
удобно хранить, перевозить и употреблять в пищу, она вкусная, а  потребность
в хорошей еде вырастает, особенно в пост и долгие зимы.  Когда,  разумеется,
люди живут не в монастырях.
   Эскиль  обрадовался  несказанно:  он  был  уверен  в  том,  что  затевает
прибыльное дело и вскоре получит много серебра. Он  уже  видел  перед  собой
орды неряшливых горожан, которые жадно поглощают его рыбу, и  тут  же  решил
послать к норвежским родичам повозку с крупным заказом на треску. За рыбой -
большое будущее, в этом нет никаких сомнений.
   Могущественная  рать  Фолькунгов  подъезжала  к  церкви   Форсхема.   Уже
появились первые всадники, но хвост войска терялся где-то  вдали.  Церковный
колокол звонил словно к несчастью, а может, наоборот, приветственно, и бонды
выстроились в ряд,  чтобы  поглазеть  на  это  зрелище.  Они  стояли  молча,
испуганно, ибо никто не ведал, пришла ли  эта  орда  сюда,  чтобы  ввергнуть
страну в войну или же для сохранения мира.  Понять  это  было  трудно.  Хотя
простым бондам рать Фолькунгов внушала скорее страх, чем надежду.
   Совершив на полпути привал  и  отдохнув,  в  ожидании  скорой  встречи  с
сородичами, число которых удвоит войско, Эскиль начал осторожно выспрашивать
у Арна, что тяготит его, что бьшо причиной  поездки  в  монастырь  Варнхема,
после которой брат подверг себя десятидневному покаянию, питаясь лишь хлебом
и водой и нося власяницу, которую заметил Эскиль, хотя Арн и пытался  скрыть
ее. Эскиль поспешил заверить брата, что вовсе  не  собирается  выпытывать  у
него тайну исповеди, но он все-таки ему не  чужой.  Брат  может  говорить  с
братом о гораздо более деликатных вещах, нежели только рыба и серебро.
   Тогда Арн без обиняков выложил ему, что он покрыл себя позором:  напился,
его стошнило, а ночью  после  пира  в  Хусабю  он  совершил  нечто  такое  с
женщиной, что совершается только в браке, и очень раскаивается во всех  этих
глупостях.
   Однако Эскиль вовсе не встревожился, услышав слова  брата.  Напротив,  он
громко расхохотался, так что отец, скакавший впереди, повернулся в  седле  и
строго взглянул на них. Ведь Фолькунги ехали на тинг отнюдь не веселиться.
   Понизив голос, но по-прежнему весело Эскиль сказал, что он  все  понял  и
догадаться об этом не составляло труда. Насчет обильной пищи и  возлияний  и
беспокоиться нечего, даже если все это вылетело вон.  Это  лишь  показывает,
что гость оценил угощение, таков  хороший  обычай.  И  потом,  что  касается
Катарины, ему ведь понравилось? Даже если ничего не решено, все равно  может
статься, что сам Эскиль или брат Арн вступят в брак либо с Катариной, либо с
Сесилией... Альгот сын Поля из Хусабю стеснен в средствах,  серебра  у  него
маловато - он разбирался в делах неважно, - так  что  могло  случиться,  что
земли его в конце концов отойдут к Арнесу безо всякого брака. Тем не менее в
Хусабю только и ждут, как бы заключить брачную сделку, и  если  уж  Катарина
затеяла такое, так просто для того, чтобы поторопить  Господа  Бога  в  этом
отношении. Не следует хмуриться, ведь это достойно лишь смеха.
   Однако Арну трудно было заставить себя смеяться.  Как  ни  старайся,  все
равно выходит, что он несет личную ответственность перед Богом  за  то,  что
совершил  своей  свободной  волей.  Даже  если  эта  самая   воля   случайно
пошатнулась от выпитого пива. Как и Эскиль, отец Генрих  посмотрел  на  этот
грех более спокойно, чем ожидал Арн, и сделал те же выводы,  что  и  Эскиль.
Похотливая, алчная женщина соблазнила Арна  пивом  и  пошла  на  уловки,  на
которые горазды женщины, хитрые, как змеи. А наивный Арн не сумел  уберечься
от ее сетей.
   Поэтому он и отделался таким мягким наказанием, как десятидневный пост, и
теперь чист перед Богом. Но ему было трудно порадоваться  этому  облегчению.
Словно он тяжко согрешил вновь, не покаявшись.  Его  беспокоила  мысль,  что
грех его, даже прощенный, сидит где-то в нем самом. Он хорошо помнил, что не
заставил себя долго упрашивать, когда Катарина пришла к нему той ночью.
 
   * * *
 
   Король Карл сын Сверкера стоял на крепостной стене Аксеваллы и вместе  со
своей свитой смотрел, как скачут к месту тинга Фолькунги и Эриков  род.  Они
были подобны волнам синего моря, ибо цвета Фолькунгов - синий и  серебряный,
а Эрикова рода - синий и золотой. На копьях реяли синие флажки, и  были  эти
копья  словно  густой  лес,  которого  и  взглядом  не  охватить.  Оба  рода
пожаловали на тинг как хорошо вооруженное войско, а вовсе не несколько дюжин
вассалов, и было нетрудно догадаться, что они этим хотели  сказать.  Но  что
еще хуже: впереди скакали не только Юар сын Едварда и его  зять  Магнус  сын
Фольке, как и следовало ожидать, но и Биргер Бруса из Бьельбу.  И  это  тоже
было понятно. Род Бьельбу, самая мощная ветвь Фолькунгов, примкнул к  врагам
короля. Одно было хорошо: претендент на престол, юный Кнут  сын  Эрика,  чей
отец - король Эрик сын Едварда - не присутствовал в синем войске.  Иначе  бы
мира на тинге не сохранить. То, что Кнут сын Эрика не приехал,  было  добрым
знаком стремления к миру.
   Король  Карл  был  теперь  вынужден  держать  совет  со  своими   людьми.
Провозглашение самого себя королем Западного Геталанда  на  этом  ландстинге
придется отложить на  будущее  -  эти  планы  неосуществимы  против  желания
Фолькунгов и Эрикова рода, демонстрировавших силу.
   Но следовало также не  показывать  свою  слабость  и  испробовать  другой
вариант: тинг должен избрать  ярлом  Западного  Геталанда  первенца  короля,
Сверкера, который был еще грудным младенцем.
   Затем  можно  надеяться  на  выгодное  разрешение  спора  между   Эмундом
Ульвбане* и Магнусом сыном  Фольке.  Здесь  была  отличная  ловушка:  Магнус
являлся самым слабым звеном в цепи Фолькунгов, и если бы это  звено  удалось
порвать, то король бы победил.
   Фолькунги и род Эрика встали лагерем к западу от места тинга, и  даже  на
расстоянии вид у них был воинственный, что и требовалось показать.
   Когда поставили палатки  и  разгрузили  повозки,  с  востока  пришел  род
Сверкера с королевским младенцем. Родичи присоединились  к  сводным  братьям
короля, Колю и Болеславу, и численность их войска стала тоже  огромной.  Так
что теперь на западе все переливалось синим,  серебряным  и  золотым,  а  на
востоке - красным, золотым и черным.
   На севере и юге собрались те роды, которые не присоединились ни  к  одной
из сторон, и выглядели они бледнее; цвета у них были  пестрые,  ибо  многие,
как        подобало,        приехали        на        тинг         Западного
---------------------------------------*  Букв.:  волчья  смерть.   (Примеч.
перев.)
   Геталанда не в полном вооружении, а в крестьянской одежде.
   Тинг должен был начаться не раньше полудня, когда солнце стоит  высоко  в
небе и наступает благоприятное время для того, чтобы  держать  совет.  Возле
самой большой палатки в синем лагере развевался флаг  Фолькунгов  с  золотым
львом и еще новый флаг рода Эрика, на котором сияли три  золотые  короны  на
фоне голубого неба. Это было прямым оскорблением короля Карла сына Сверкера,
ибо род Эрика, получается, славит Эрика сына Едварда как своего короля. Всем
известно, что три короны были его,  и  ничьим  другим,  флагом.  А  те,  кто
прославлял короля Эрика сына Едварда, считались  врагом  королю  Карлу  сыну
Сверкера. Вражда была тем более  явной,  что  теперь  все  знали  наверняка:
именно Карл сын Сверкера стоял за убийством Эрика сына Едварда и  несчастный
датчанин Магнус сын Хенрика был всего лишь орудием в руках Карла и сам погиб
в тот же миг, когда Эрик сын Едварда пал мертвым на землю. Ибо в  тот  день,
когда Магнус сын Хенрика возомнил себя победителем  Восточного  Ароса,  видя
убитого короля у своих ног, он лишился  поддержки  Карла  сына  Сверкера  из
Линчепинга. Тот нарушил свои обещания и выступил против своего же ближайшего
помощника, убийцы короля.
   Вот как было, когда Карл сын Сверкера завоевал себе  королевскую  корону.
Поговаривали, что тот, кого он послал на помощь Магнусу сыну Хенрика,  чтобы
убить Эрика сына Едварда, был Эмунд Ульвбане и что  именно  Эмунд  держал  в
руках меч, которым и отрубил Эрику сыну Едварда голову.
   Если слухи эти были правдивы, то Магнус сын Фольке находился в тяжбе, как
оказалось, с убийцей короля, и следовало хорошенько  подумать,  как  уладить
дело, ибо всем было ясно, что речь здесь идет не только о хуторах на границе
владений Арнеса и  земли,  которую  сводный  брат  короля  Болеслав  недавно
пожаловал Эмунду.
   Если размышлять хладнокровно, не горячиться, не позволять взвинтить  себя
тем, кто этого хочет, то можно было бы выиграть тяжбу без особого труда. Ибо
сам лагман, Карле сын Эскиля,  внук  лагмана  Карле  из  Эдсверы,  был  тоже
родичем Фолькунгов. И теперь он пришел на совет в их палатку.
   Там уже находились Юар  сын  Едварда,  Биргер  Бруса,  Магнус,  двое  его
сыновей и еще четверо хевдингов Фолькунговой и Эриковой дружины.
   Следовало обсудить две вещи, и слово взял лагман Карле, самый  знатный  в
палатке. Он говорил сдержанно, кратко, не тратя попусту время.  Если  сейчас
король  Карл  попытается  провозгласить  себя  правителем  всего   Западного
Геталанда,  к  чему  он  всегда  стремился,  а  Фолькунги   и   Эриков   род
препятствовали ему в этом, - тогда дело ясное. Ни  один  лагман  и  ни  один
епископ его не одобрят. Но вдруг, если верить слухам, король Карл  обратится
к тингу, чтобы избрать своего сына Сверкера ярлом Западного  Геталанда:  что
тогда?
   Биргер Бруса высказал свое мнение.  Он  считал,  что  это  будет  хорошо.
Король Карл избежит насмешек и  поубавит  свой  воинственный  пыл.  Западный
Геталанд не окажется в его власти, а если он хочет увидеть  младенца  ярлом,
то это, скорее, льстит его самолюбию, но значения не имеет.  Малолетний  ярл
еще долго не сможет служить своему  королю.  Таким  образом  можно  избежать
самой худшей из всех войн - войны между равными по силе противниками.
   Юар сын Едварда и Магнус сын Фольке согласились с  Биргером  Брусой.  Они
тоже считали, что войны между равными следует избегать любой ценой. Тот, кто
победит в этой войне, заплатит слишком  дорого  за  свою  победу,  оставшись
среди вдов, сирот и разоренных земель.
   Лагман Карле заявил, что в этом вопросе все  согласны,  и  никто  ему  не
возразил.
   Тогда стали  обсуждать  второй  вопрос  -  тяжбу  о  собственности  между
Магнусом и ставленником юного  Болеслава,  Эмундом  Ульвбане.  Здесь  крылся
какой-то подвох. Дело-то было пустячным, и  странно,  что  решалось  оно  на
ландстинге. Значит, кто-то  пытался  затеять  ссору,  которая  полыхнула  бы
пожаром и раздула войну. За  Эмундом  Ульвбане  стоял  сводный  брат  короля
Болеслав. Но он был еще ребенок, даже не юноша, и не мог  самолично  строить
козни. За Болеславом стоял король Карл, и это значило, что именно  он  хотел
ссоры.
   Лагман Карле прекрасно понимал, что  тяжба  может  быть  разрешена  очень
просто, если стороны пожелают сохранить мир. Но так как стороны эти способны
привести за собой равные дюжины  вассалов,  причем  до  бесконечности,  если
потребуется, то существует вероятность, что тяжба выйдет  за  рамки  закона.
Какой же избрать путь? Что думает об этом сам Магнус?
   Магнус выступил кратко и по-мужски, заявив, что думает точно  так  же.  С
вассалами распря останется на том же месте, и конец ее  вернется  к  началу.
Поэтому он собирался предложить примирение и уплатить тридцать марок серебра
за те хутора, которые стали предметом спора. Стоят они,  пожалуй,  марок  на
десять дешевле, но Магнус за ценой  не  постоит,  если  именно  такую  сумму
требуется уплатить за прекращение тяжбы.  Коль  скоро  можно  купить  мир  в
стране всего за десять марок серебра, то он это сделает.
   Лагман Карле задумался и одобрительно  кивнул,  сказав,  что  так  они  и
поступят. Сперва принесут  клятву,  чтобы  все  видели,  что  тяжба  еще  не
закончена. А потом Магнус предъявит тингу  свои  тридцать  марок  серебра  и
предложит примирение. Для лагмана и его присяжных дело окажется легким.  Они
тотчас вынесут решение о примирении, и никто не посмеет им возразить.
   На том и решили в палатке. И все, довольные, расстались  друг  с  другом,
чтобы пройтись по лагерю и пообщаться с сородичами.
   Эскиль и Арн проверили коней и оружие и пошли навестить своих родичей  из
Фолькунгов, которых Эскиль знал, а Арн - нет, и еще людей из  Эрикова  рода,
которых не знали они оба, и по дороге Эскиль рассказывал  Арну,  как  обычно
проходит тинг. Арн должен знать,  что  нельзя  проносить  меч  через  белый,
очерченный известью круг, служивший границей места тинга, и  что,  когда  он
будет произносить клятву, он обязан знать ее наизусть и  выговаривать  слова
четко и  внятно,  без  запинки,  иначе  произведет  впечатление  ненадежного
человека.
   Слова клятвы таковы: "Воистину будут боги милостивы ко мне, если я говорю
правду".
   Арн повторил за братом слова, но потом возразил, что клятва  противоречит
первой заповеди Божией, ибо что это за боги, которые  будут  милостивы?  Как
можно приносить клятву идолам?
   Но Эскиль лишь посмеялся над его сомнениями и объяснил,  что,  даже  если
слова клятвы сохраняются с незапамятных  времен,  -  ее  содержание  говорит
только об одном Господе, и, чтобы доказать это Арну, он процитировал  первые
строки  закона  гетов:  "Христос  -  первейший  в  нашем  законе.  Потом   -
христианское вероучение и все христиане: король, бонды и все жители, епископ
и все ученые люди".
   Арн удовлетворился его объяснением, и ему стало  весело,  что  по  закону
Эскиль относится к бондам, тогда как  он  сам  ухитрился  попасть  в  разряд
ученых людей. Во всяком случае, было ясно, что закон на их стороне.
   Когда пришло время, приехал епископ Бенгт из Скары и благословил  мир  на
тинге, а лагман Карле громко возвестил, что  тинг  начинается,  и  тот,  кто
нарушит мир,  будет  объявлен  вне  закона.  Усилился  гул  тысячной  толпы,
напряженно следившей за тем, как король Карл медленно продвигается  к  скале
тинга, где стоял лагман. Скоро все узнают, быть миру или войне.
   Когда король, поднявшись на холм, стал виден всем, люди заметили, что  он
держит на руках младенца, и многие, поняв, что это значит,  испустили  вздох
облегчения. Мир был сохранен, ибо Карл сын Сверкера не  намерен  с  мечом  в
руках требовать себе корону Западного Геталанда.
   Затем все пошло так, как предсказывали Карле и  Биргер  Бруса.  Карл  сын
Сверкера высоко поднял сына над головой,  чтобы  все  могли  видеть  его,  и
попросил тинг одобрить нового ярла в Западном Геталанде, Сверкера. Из  рядов
рода Сверкера и тех, кто собрался вокруг королевских сводных братьев, Коля и
Болеслава, мгновенно послышались утвердительные возгласы, и  вслед  за  этим
напряженные взгляды устремились в ту сторону, где синело Фолькунгово войско,
а впереди стояли Юар сын Едварда, Магнус сын Фольке и Биргер Бруса.
   Биргер Бруса, улыбаясь, шепнул, что надо выждать пару минут.  Они  стояли
молча, молчали и люди у них за спиной. Гул голосов смолк, и стало вдруг  так
тихо, что слышался шум ветра над местом тинга. Но вот три главы рода воздели
руки к небу, как о