ЯН ГИЙУ
   ПУТЬ В ИЕРУСАЛИМ
 
   Перевод со шведского А.Фаменковой и Т.Чесноковой под общей  редакцией  Т.
Чесноковой
 
   Гийу Я. Путо в Иерусалим. М.: Текст, 2000, сс.7-241
 
 
   Звездой * обозначены подстраничные примечания пернводчиков
 
 
 
 
 
                    Благими намерениями вымощена дорога в ад. 
                                   "Jacula Prudentum", 1651 
 
 
   I
 
   В год 1150 от Рождества Христова, когда безбожники-сарацины, позор  земли
и воинство Антихриста, нанесли нам многочисленные поражения в Святой  Земле,
на госпожу Сигрид снизошел Святой Дух, и было ей видение, изменившее всю  ее
жизнь.
   Вероятно, это видение сократило ее дни, но одно совершенно ясно - с этого
дня она стала другой. Менее очевидно то, о чем  много  позже  написал  монах
Тибольд, - в тот миг, когда Святой Дух явился Сигрид, было  положено  начало
новому северному королевству, которое позже стали называть Швецией.
   Это случилось в день  святого  Тивуртия,  который  в  Западном  Геталанде
считается началом лета. Никогда еще в Скаре не собиралось так много  народу,
потому что никогда еще не было здесь такого праздника - праздника  освящения
нового собора.
   Церемония длилась уже второй час. Процессия трижды обошла вокруг  церкви,
но двигалась она необычайно медленно, поскольку  епископ  Эдгрим  был  очень
стар и шел так,  словно  отправлялся  в  свой  последний  путь.  К  тому  же
казалось, что епископ немного растерян, и первую молитву в освященной церкви
он прочитал на обычном языке вместо латыни:
 
   Бог, Ты, который невидимо хранит все, но для спасения  людей  Ты  делаешь
свою власть видимой, возьми Твое жилище и царствуй в этом храме, чтобы  все,
кто собрались здесь на молитву, получили часть Твоего утешения и помощи.
   И Бог действительно, для спасения людей или  по  другой  причине,  сделал
свою власть видимой. Это было действо, которое  никто  и  никогда  не  видел
ранее в Западном  Геталанде:  сияющие  цвета  расшитых  золотом  епископских
одеяний, светло-синий и темно-красный шелк,  благовония  из  кадил,  которые
покачивались в руках каноников, и прекрасная,  неземная  музыка  -  никто  в
Западном Геталанде раньше не  слышал  ничего  подобного.  А  если  взглянуть
вверх, то создавалось впечатление, что созерцаешь небо, хотя и  под  сводами
храма. Было непостижимо, как бургундские и английские зодчие сумели  создать
такие высокие и  нерушимые  своды.  И  трудно  было  поверить,  что  Бог  не
разгневался на людей, дерзнувших воздвигнуть собор высотой  до  божественных
небес.
   Госпожа  Сигрид  была  женщиной  практичной.  Именно  поэтому   некоторые
говорили, что она сурова. У нее не  было  никакого  желания  отправляться  в
тяжелый путь до Скары, поскольку весна  в  этом  году  пришла  рано,  дороги
развезло от грязи, и она испытывала беспокойство при мысли  о  том,  что  ей
придется в ее нынешнем благословенном состоянии трястись в повозке. В земной
жизни она больше всего опасалась предстоящего рождения второго ребенка.  Она
прекрасно понимала, что если речь идет об освящении церкви, то это означает,
что нужно несколько часов стоять на каменном полу, периодически опускаясь на
колени, а сейчас это было для нее мукой. В том, что касается  многочисленных
правил церковной жизни,  Сигрид  была  намного  более  сведуща,  чем  многие
стурманы  и  их  дочери.  Познания  эти,  без  сомнения,  она  приобрела  не
вследствие глубокой веры и не по собственному  желанию.  Когда  Сигрид  было
шестнадцать, ее отец не без оснований заподозрил, что она  уделяет  чересчур
много внимания одному их родственнику из  Норвегии.  Это  могло  привести  к
тому, чем дома занимаются только в супружестве, как грубо выразился ее отец.
И вот девушку отправили на пять лет в монастырь в Норвегию, и, пожалуй,  так
бы она и прожила всю жизнь монахиней, если бы  вдруг  не  стала  наследницей
бездетного дяди из Восточного Геталанда, и потому  оказалось,  что  выгоднее
отдать ее замуж, чем держать в монастыре.
   Словом, Сигрид знала, когда нужно стоять, а когда падать на колени, когда
нужно бормотать вместе со всеми "Патер  Ностер"  или  "Аве  Мария",  которые
читал кто-либо из стоящих впереди епископов, а когда  совершать  собственную
молитву. И каждый раз, когда нужно было совершать собственную  молитву,  она
просила за свою жизнь.
   Три года назад Бог подарил ей сына. Роды длились  двое  суток,  два  раза
всходило и заходило солнце, пока она обливалась потом, в страхе и боли.  Она
чувствовала, что умирает, и наконец это поняли  и  все  те  добрые  женщины,
которые помогали ей. Они послали в Форсхем за священником, который  отпустил
ей грехи и соборовал ее. Но тогда Сигрид осталась жива.
   "Больше никогда", - надеялась она. И теперь она  молилась  о  том,  чтобы
больше не было этой боли, этого смертельного страха.  Она  прекрасно  знала,
что эгоистично так думать. Ведь женщины  часто  умирают  от  родов,  человек
должен рождаться в страдании. Но Сигрид молила Пресвятую Деву пощадить ее  и
пыталась исполнять свои супружеские обязанности так, чтобы не пришлось снова
рожать. Ведь их сын Эскиль был жив, и это был хорошо  сложенный  и  здоровый
крепыш.
   Разумеется, Пресвятая Дева покарала ее.  Обязанность  людей  -  наполнять
землю, поэтому как можно просить, чтобы твоя  молитва  была  услышана,  если
просишь как раз о том, чтобы тебя освободили от этой  обязанности?  Так  что
теперь ее ожидали новые страдания. И  все-таки  она  снова  и  снова  молила
Пресвятую Деву помочь ей избежать мучений.
   Для  того  чтобы  по  крайней  мере  избавиться  от  меньшего,  но  более
унизительного страдания - в  течение  многих  часов  стоять,  опускаться  на
колени, снова подниматься, она велела  окрестить  свою  рабыню  Сут.  Теперь
Сигрид могла взять Сут с собой в храм Божий и опираться на  ее  руку,  когда
нужно было преклонить колени. Огромные черные  глаза  Сут  напоминали  глаза
испуганной лошади, и если раньше она не была христианкой,  то  теперь-то  уж
точно должна была ею стать.
   На три ряда впереди Сигрид стояли конунг Сверкер  и  королева  Ульвхильд.
Они оба были в летах, и им становилось все труднее подниматься и  падать  на
колени без натужного пыхтения и  непотребных  звуков.  Сигрид  находилась  в
церкви скорее ради них, а не ради Бога.  Король  Сверкер  никогда  особо  не
ценил ни ее норвежский и вестгетский роды, ни норвежский и  Фолькунгов  роды
ее мужа. Теперь же, в старости, король стал с  подозрением  и  беспокойством
относиться к тому, что ждало его после окончания жизни земной. Не  разделять
религиозное рвение короля означало навлечь на себя его  гнев.  Если  мужчина
или  женщина  противились  Богу,  это  можно  было  уладить  с  Ним   самим.
Поссориться с королем, как считала Сигрид, было гораздо опаснее.
   Но на третьем часу церемонии голова у Сигрид закружилась,  стало  труднее
стоять на коленях, а  ребенок  в  утробе,  словно  протестуя,  толкался  все
сильнее. Ей почудилось, что  пол  из  отполированного  светло-желтого  камня
закачался под ногами и вот-вот разверзнется, чтобы  поглотить  ее.  И  тогда
Сигрид совершила неслыханное. Шурша шелками, она  решительно  направилась  к
дальней боковой скамье и села. Это видели все, в том числе и король.
   Как раз в тот момент, когда она с  облегчением  опустилась  на  маленькую
каменную скамейку, стоявшую  у  стены  бокового  нефа,  в  церковь  вступила
процессия монахов с острова Люре. Сигрид вытерла платочком лицо и  ободряюще
помахала рукой сыну, стоявшему рядом с Сут.
   В молчании, с опущенными, словно в молитве, головами монахи прошли  через
весь собор, встали у алтаря и запели.  Сначала  зазвучало  только  негромкое
глухое бормотание, затем внезапно раздались высокие голоса  мальчиков.  Было
видно, что монахи, одетые в  коричневые,  а  не  белые  плащи,  -  маленькие
мальчики, чьи голоса, словно светлые птицы, поднимались к сводам церкви,  и,
когда они заполнили все пространство, к  ним  присоединились  глухие  голоса
взрослых монахов. Раньше Сигрид слышала пение на два и  на  три  голоса,  но
здесь звучало по меньшей мере восемь голосов. Это было настоящее чудо.
   Обессиленная Сигрид, широко раскрыв глаза, смотрела туда, откуда  неслось
это божественное пение. Она слушала всем  своим  существом,  так,  что  даже
дрожала от напряжения. Перед глазами у нее потемнело, и она уже не смотрела,
а лишь слушала, как будто для того, чтобы слушать,  нужна  была  и  сила  ее
глаз. Она словно растворилась в звуках священной музыки, красивее которой  в
земной жизни ничего не было.
   Чуть позже она очнулась от того, что  кто-то  взял  ее  за  руку.  Подняв
глаза, Сигрид увидела, что это сам король Сверкер.
   Он дружески похлопал ее по руке и с иронией поблагодарил за то, что  она,
женщина на сносях, подала пример ему, старику, и первая села. Если можно ей,
то можно и королю.
   Сигрид решительно подавила в себе желание  поведать  о  том,  что  с  ней
только что говорил Святой Дух. Ей показалось,  что  подобный  рассказ  будет
выглядеть как притворство и что  у  королей  в  жизни  бывало  предостаточно
подобных событий, пока кто-нибудь не отрубал им  голову.  Вместо  этого  она
быстро зашептала о своем только что принятом решении.
   Как король,  разумеется,  уже  знал,  вокруг  ее  наследства  в  Варнхеме
разгорелась распря. Ее родственница Кристина, которая недавно вышла замуж за
этого   честолюбца   Эрика,   сына   Эдварда,   претендовала   на   половину
собственности. Монахам с Люре нужна местность с менее суровыми зимами -  все
знали, что многое из того, что они выращивали на Люре, пропадало. Однако это
не умаляет щедрости конунга Сверкера, подарившего им остров. Но если  теперь
она, Сигрид, подарит цистерцианцам Варнхем, то король может благословить дар
и объявить его законным. И никто при этом не останется внакладе.
   Она говорила быстро, тихо и слегка задыхаясь,  а  сердце  ее  по-прежнему
трепетало от того, что она увидела, внимая небесной музыке,  когда  во  тьме
для нее вспыхнул божественный свет.
   Конунг, казалось, сначала слегка растерялся, он не привык к  тому,  чтобы
мужчины из его окружения говорили так прямо, без прикрас и  околичностей.  А
тем  более  женщины.  -  Ты,  Сигрид,  женщина  благословенная   во   многих
отношениях, - медленно произнес он наконец  и  снова  взял  ее  за  руку.  -
Завтра, когда мы выспимся на королевском дворе после  сегодняшнего  пира,  я
призову отца Генриха, и мы решим это. Завтра, но не сегодня.  Нам,  пожалуй,
не следует сидеть здесь и шептаться слишком долго.
   Только что одним движением руки  она  принесла  в  дар  свое  наследство,
Варнхем. Ни один мужчина и ни одна женщина не может нарушить  слово,  данное
самому королю, так же как никогда не может нарушить свое слово  король.  То,
что она сделала, уже нельзя изменить.
   Но когда Сигрид немного пришла в себя, она подумала, что решение ее  даже
выгодно. Значит,
   Святой Дух  вполне  мог  принести  выгоду,  и  пути  Господни  не  всегда
неисповедимы.
   Варнхем и Арнес находились в двух днях пути друг от друга: Варнхем -  под
Скарой, недалеко от усадьбы епископа, рядом с горой Биллинген,  Арнес  -  на
восточном берегу озера  Венерн,  там,  где  кончалась  область  Суннаскуг  и
начиналась Тиведен, у  горы  Чиннекулле.  Усадьба  Варнхем  была  поновее  и
получше, и Сигрид хотелось в самое  холодное  время  года  жить  там  еще  и
потому, что приближались эти кошмарные роды. Магнус, ее  муж,  хотел,  чтобы
они жили в Арнесе, владениях его отца, она же  предпочитала  Варнхем,  и  им
никак не удавалось договориться. Иногда они просто не могли обсуждать это  с
вежливостью и терпением, которые пристали мужу и жене.
   Арнес необходимо было перестраивать и переделывать. Усадьба располагалась
на  ничейных,  пограничных  землях  вдоль  леса,  там  было  много  общей  и
королевской земли, которую можно взять  в  обработку  или  выкупить.  Многое
можно было бы улучшить, особенно если перевезти туда всех рабов  и  скот  из
Варнхема.
   Однако Святой Дух имел в виду не совсем это, когда Он явился  Сигрид.  Ее
глазам предстало тогда неясное видение - табун удивительно  красивых  коней,
шерсть которых  переливалась,  словно  перламутр.  Кони  неслись  к  ней  по
цветущему лугу, их  гривы  были  белы  и  чисты,  хвосты  гордо  подняты,  а
двигались  они  грациозно,  как  кошки.  Они  не  были  дикими,  потому  что
принадлежали ей. А где-то  за  играющими,  резвыми,  неоседланными  лошадьми
появился всадник в серебристых одеждах, тоже на коне с белой гривой и высоко
поднятым хвостом, юноша был знаком ей, и в то же время  Сигрид  не  узнавала
его. У него был щит, но не было шлема. Герб на щите был не похож на герб  ее
родственников или мужниной родни, щит был белый, с большим кровавым крестом.
   Юноша остановил коня рядом с Сигрид и заговорил с ней, она  слушала  его,
понимая и в то же время не понимая. Но  она  знала  твердо:  слова,  что  он
сказал, означают, что она должна пожертвовать Богу  то,  что  сейчас  больше
всего нужно стране, где правил конунг Сверкер, - хорошее место для монахов с
Люре.
   Позже она пристально  вглядывалась  в  монахов,  когда  они  выходили  из
церкви. Казалось, их не волновало чудо, которое они  только  что  совершили,
словно они просто-напросто закончили дробить камень в одной  из  каменоломен
Западного Геталанда, словно они думали больше  о  вечерней  трапезе,  чем  о
чем-либо другом. Они тихонько  переговаривались,  почесывая  сыпь  на  грубо
выбритых макушках. У многих на лицах обвисла кожа. С  первого  взгляда  было
ясно, что на Люре им жилось не сладко  и  что  зимы  там  суровые.  Так  что
постичь Божию волю было легко: те, кто мог  пением  сотворить  чудо,  должны
получить лучшее место для монастыря. И Варнхем прекрасно подходил для этого.
   Когда Сигрид вышла на паперть, ее голова прояснилась от холодного свежего
воздуха, и внезапно, будто Святой Дух еще не покинул  ее,  она  поняла,  как
нужно объяснить все мужу, который пробирался к ней сквозь  толпу,  перекинув
через руку их плащи. Она взглянула на него спокойно, с осторожной  "улыбкой.
Он был добрым мужем и заботливым отцом, и она любила его за это, однако  как
мужчина он не вызывал ни почтения, ни восхищения. С трудом верилось, что его
дед - Фольке Толстый, который был полной  противоположностью  своему  внуку.
Магнус был щуплым, и, если бы не заморские одежды на нем, его можно было  бы
принять за простолюдина.
   Подойдя к Сигрид, Магнус поклонился и отдал жене ее плащ. Она ждала, пока
он заворачивался в свой, синий, подбитый мехом куницы, и застегивал его  под
горлом  норвежской  серебряной  пряжкой.  Потом  он  помог  одеться  Сигрид,
осторожно погладил по лбу мягкими руками, которые не были  руками  воина,  и
спросил, как она  выдержала  столь  долгое  богослужение  в  своем  нынешнем
благословенном состоянии. Сигрид ответила, что  ей  было  вовсе  не  трудно,
поскольку, во-первых, она могла опираться на Сут,  а  во-вторых,  ей  явился
Святой Дух; она сказала это будничным тоном, и он улыбнулся в ответ,  решив,
что это одна из ее обычных шуток, и оглянулся в поисках  человека  из  своей
свиты, который должен был принести его меч из притвора.
   Когда он засунул меч под плащ и стал привязывать перевязь, его локти  под
плащом оттопырились, сделав его мощным и мужественным.
   Магнус подал жене руку и спросил, не хочет  ли  она  сперва  пройтись  по
площади и полюбоваться зрелищами, прежде чем отправиться отдыхать.
   Она поспешила ответить, что с удовольствием пройдется, если при  этом  не
нужно будет преклонять колени, и он робко улыбнулся ее дерзкой шутке. К тому
же, сказала она, будет забавно посмотреть на музыкантов,  которых  пригласил
конунг. В центре площади выступали франкские акробаты и человек, извергавший
огонь, звучали дудки и губные гармошки, а  возле  одного  из  пивных  шатров
глухо рокотали барабаны.
   Они  стали  осторожно  пробираться  через  толпу,  в   которой   именитые
посетители  церкви  смешались  теперь  с  простолюдинами  и  рабами.   Через
несколько мгновений Сигрид, глубоко вздохнув, выложила все без  обиняков.  -
Магнус, любимый муж мой,  я  надеюсь,  ты  сможешь  вести  себя  спокойно  и
достойно, как подобает мужчине, когда услышишь, что я только что сделала,  -
начала она, снова глубоко  вздохнула  и  продолжила  прежде,  чем  он  успел
что-либо сказать: - Я дала конунгу Сверкеру слово подарить Варнхем монахам -
цистерцианцам с Люре. Мое слово, данное королю, не может быть  взято  назад.
Мы пойдем завтра к Сверкеру на  королевский  двор,  чтобы  подписать  дар  и
скрепить его печатью. Как она и ожидала, Магнус резко остановился  и  сперва
изучающе посмотрел ей  в  лицо,  чтобы  найти  улыбку,  которой  она  обычно
сопровождала свои особенные насмешки. Но тут он понял, что  Сигрид  говорила
совершенно серьезно, и тогда им овладел такой гнев, что он, пожалуй,  сейчас
впервые ударил бы ее, если бы они не находились в толпе родичей  и  простого
народа. - Ты сошла с ума, женщина! Если бы тебе  не  достался  в  наследство
Варнхем, ты так и сохла бы сейчас в монастыре.  Мы  ведь  из-за  Варнхема  и
поженились.
   В последний момент он овладел собой и проговорил это тихо, сквозь зубы. -
Да,  это  совершенная  правда,  любимый  супруг   мой,   -   ответила   она,
добродетельно потупив взор. -  Если  бы  я  не  унаследовала  Варнхем,  твои
родители нашли бы тебе другую невесту. Правда, что я была -бы монахиней,  но
правда и то, что без Варнхема не было бы ни Эскиля, ни новой жизни,  которую
я ношу сейчас под сердцем.
   Он не ответил. Казалось, он напряженно размышляет, подбирая слова. В этот
момент к ним подошли Сут с Эскилем, и мальчик  тут  же  бросился  к  матери,
схватил ее за руку и стал торопливо и  громко  рассказывать  обо  всем,  что
видел в соборе. Он так долго молчал и  стоял  тихо,  что  теперь  его  слова
лились безостановочно, словно вода через плотину, открытую весной.
   Магнус взял сына на руки и нежно погладил его по волосам, смотря при этом
на свою законную жену не с любовью, а с каким-то иным чувством. Но  внезапно
он опустил мальчика на землю и почти со злостью  сказал  Сут,  чтобы  она  с
Эскилем шла посмотреть на музыкантов и что они скоро встретятся.  Удивленная
Сут взяла мальчика за руку  и  увела  прочь,  несмотря  на  его  хныканье  и
протесты.
      - Но как ты также знаешь, любимый супруг мой, - вновь начала Сигрид, не позволяя Магнусу отдаться во власть гнева, - я пожелала получить Варнхем в качестве утреннего дара, несмотря на то, что я его унаследовала, и я получила его, с записью и печатью, а кроме него, лишь этот плащ, который сейчас на мне надет, и несколько золотых украшений. 
      - Да, правда и это, - хмуро ответил Магнус. - Но Варнхем является также третьей частью нашей общей собственности, третьей частью, которую ты теперь отняла у Эскиля. Я не могу понять, почему ты так сделала, хотя у тебя и было право на это. 
      - Пойдем потихоньку к музыкантам, чтобы не показывать людям, что мы злимся друг на друга, и я все тебе объясню, - сказала она и предложила ему руку. 
   Магнус озабоченно посмотрел вокруг и, через силу улыбнувшись, взял ее под
руку. - Да, - продолжала она после паузы. - Начнем с земного,  с  того,  что
сейчас заботит тебя больше всего. Разумеется, я возьму с собой в Арнес  весь
скот и рабов. В Варнхеме лучше постройки, но ведь мы можем перестроить Арнес
заново, особенно сейчас, когда там появится так  много  рабочих  рук.  Таким
образом, у нас будет надежное жилище, особенно зимой. Больше скота  означает
больше солонины и шкур, которые мы можем отправлять на лодках в  Ледесе.  Ты
ведь хочешь торговать с Ледесе, а это, живя в Арнесе, легко делать и  зимой,
и летом.
   Магнус молча шел рядом с ней, наклонившись вперед, но она видела, что  он
успокоился и стал слушать ее  с  интересом.  Сигрид  поняла,  что  словесная
перепалка окончена