дин, и за ними  вырос  лес  рук.  Вскоре  уже  над  тингом
пронеслось ликование, люди выражали свое облегчение и радость. Епископ Бенгт
благословил нового ярла, который слабо пищал, будто на крестинах,  а  не  на
избрании первого человека Западного Геталанда.
   Затем  на  тинге  полагалось  рассмотреть  несколько  дел,  связанных   с
убийствами и нанесением ущерба.  Потом  повесили  парочку  воров  церковного
имущества, дабы повеселить собравшихся, которые проделали долгий путь, чтобы
попасть на тинг.  Лишь  ближе  к  вечеру  принялись  обсуждать  тяжбу  между
Магнусом сыном Фольке и убийцей короля Эмундом Ульвбане. Едва подошел  черед
этого дела, как над тингом словно подул холодный ветер,  и  люди,  одетые  в
цвета рода Сверкера, со всех сторон стали стекаться поближе  к  скале.  Было
ясно, что они ожидали чего-то большего, чем стоила эта ничтожная тяжба.
   Вначале все шло именно так, как и предполагали Фолькунги.  Дюжина  добрых
людей с каждой стороны принесла клятву, уверяя своих милостивых  богов,  что
земля, о которой спорят с давних пор, принадлежит именно их господину.
   Потом тоже все шло как положено. Магнус сын Фольке выложил свое  серебро,
заявив, что готов пойти на мировую и просит своего противника  принять  мир,
ибо цена за него хорошая и мир между соседями дороже серебра. Эмунд Ульвбане
упрямо стоял на своем и отказывался  примириться,  но  лагман  Карле  и  его
присяжные вынесли решение о  примирении,  даже  не  удаляясь  на  совещание.
Разочарованные люди начали было расходиться, увидев, что дело это больше  ни
к чему не приведет.
   И тут вперед выступил Эмунд Ульвбане. Он презрительно швырнул  полученное
серебро себе под ноги и поднял правую руку в знак того, что хочет  говорить.
Все сразу стихли, напряженно застыв, ибо вид у Эмунда Ульвбане был грозный и
недовольный. - Как и любой другой, я вынужден подчиниться решению  тинга,  -
начал он зычным голосом, так как он был очень сильный человек. - Но
тяжко видеть, что серебро ценится выше чести и права. Тяжело примиряться с таким нечестивцем, как Магнус сын Фольке, ибо ты, Магнус, не настоящий мужчина, да и сыновья твои не лучше тебя. Оба они - сукины дети: один - монашья дочка, другой - пивная бочка. 
   Затем Эмунд Ульвбане сделал знак  одному  из  своих  дружинников,  и  тот
подошел  и  взял  серебро,  а  сам  он  продолжал  стоять  на  своем  месте,
подбоченясь и презрительно глядя в сторону врагов. Один из  тех,  на  другой
стороне, кто встретился с ним взглядом, был как раз  из  "сукиных  детей"  -
юноша с глуповато-наивным видом. Он смотрел на Эмунда,  испытывая  вовсе  не
страх, а скорее удивление и сострадание.
   На  тинге  раздались  выкрики,  все  зашумели,  заволновались,  и  многие
поспешили скрыться подальше, ибо мир, казавшийся таким прочным, теперь был в
опасности.
   В  палатке  Фолькунгов  собрались  на  совет;  настроение  у  всех   было
испорчено,  ибо  и  Юар  сын  Едварда,  и  Биргер   Бруса   имели   недобрые
предчувствия. Они хорошо знали, что  по  законам  предписывается  тому,  кто
открыто произнес ругательства на тинге, и что нужно  предпринимать  в  таком
случае. Тут серебром не откупиться.
   Следовало подождать, пока не придет лагман Карле и  не  прочитает  закон.
Люди сидели в  мрачном  ожидании,  изредка  перебрасываясь  словами.  Эскиль
распорядился, чтобы в палатку принесли бочку пива  и  кружки,  и  люди  пили
молча, словно на поминках.
   Когда лагман Карле вошел в палатку, он был печален и озабочен, и все  это
заметили. Коротко приветствовав собравшихся, он  сразу  перешел  к  делу:  -
Братья,  вы  хотите  знать,  что  гласит  закон,  когда  на   тинге   звучат
ругательства. И я скажу вам,
а потом вы сами решите, что лучше делать, ибо в этом я вам не советчик. О словах, которые вы слышали из уст Эмунда, закон говорит столь четко, что я не думаю, будто бы Эмунд действовал неумышленно. Итак, послушайте, что сказано в законе. 
   Тут он заметил, что в палатке  есть  пиво,  взял  себе  кружку  и  сделал
несколько больших глотков. Вид же у него был такой, словно он уже  в  мыслях
проговаривал  текст  закона.  Поставив  кружку,  лагман  вытер  рот  тыльной
стороной ладони и громко, нараспев начал читать текст закона: - "Если кто-то
оскорбит другого такими словами: "Ты не мужчина", то должны они  встретиться
на перекрестке трех дорог. Если  придет  тот,  кто  оскорбил,  а  другой  не
придет, значит, оскорбленный таков и есть.  Отныне  не  смеет  он  приносить
клятву или свидетельствовать - ни в пользу мужчины,  ни  в  пользу  женщины.
Если же тот придет, кого оскорбили, но  не  оскорбитель,  то  первый  трижды
воскликнет:  "Вне  закона!"  -  и  начертит  знак  на  земле.  Значит,   сам
оскорбитель хуже, чем его слова, за которые он не осмелился постоять. Но вот
встречаются оба с оружием в руках.  Падет  оскорбленный  -  за  него  платят
половину штрафа во искупление убийства. Падет  оскорбитель  -  он  останется
неотомщенным, ибо слово - худшее из преступлений и язык - это зло".
   В палатке воцарилась тишина. Все молча обдумывали сказанное  лагманом.  А
Карле сел и снова взял себе кружку пива. Взгляды присутствующих  устремились
на Биргера Брусу,  сидевшего  с  поникшей  головой.  Он  понял,  что  должен
высказать худшие предположения, которые вертелись на языке у остальных.  Его
брат Магнус  сидел  неподвижно,  побелев  лицом.  -  Встретиться  с  Эмундом
Ульвбане в поединке для всякого славного воина, даже  более  искусного,  чем
мы, - это все равно что идти на верную
смерть, - начал он, тяжело вздохнув. - Верно и то, что король Карл со своими советниками хитро придумали это, специально подстроив так, чтобы Эмунду пожаловали приграничные с Арнесом земли. Мой брат Магнус вынужден выбирать: либо поединок с Эмундом, либо - бесчестие. Выбор таков, что и худшему врагу не пожелаешь. Но выхода нет, и ничего лучше я не могу посоветовать. 
   Магнус не отвечал, и, судя по всему, он и не  собирался  отвечать.  Тогда
взял слово Юар  сын  Едварда.  -  Плохо  же  вознаградил  король  Карл  наше
стремление избежать войны, - начал он. - Все-таки войны не миновать,  раньше
или позже, как показал нам Карл сын  Сверкера,  и  все  мы,  сидящие  здесь,
понимаем это. Мой племянник,  претендент  на  престол  Кнут  сын  Эрика,  не
приехал на ландстинг, потому что иначе было бы трудно сохранить мир. Но Кнут
лишился отца и короны из-за этого лжеца и убийцы,  Карла  сына  Сверкера,  а
потому мы знаем, что придет время, когда мы потребуем отомщения. И  тогда  я
спрошу вас, родичи, в чем польза, если Магнус сын Фольке  сейчас  пожертвует
своей жизнью? Все в этой палатке и за ее пределами понимают,  что  выпад  со
стороны Карла сына Сверкера нацелен на  то,  чтобы  убить  главу  Фолькунгов
Западного Геталанда прежде, чем начнется война. Тем самым он многое  выиграл
бы, а мы - многое бы потеряли. Магнус сын Фольке сумеет повести людей в  бой
под знаменем Фолькунгов, но простите меня за откровенность, я не уверен, что
люди пойдут за Эскилем сыном Магнуса. И коль скоро Магнус должен умереть  за
наше общее дело, если этого хочет Бог, то пусть уж лучше он  умрет  на  поле
брани, в будущей войне. Мы все теперь - и Фолькунги, и Эриков  род  -  можем
разом сняться с места и отправиться в путь.
   Так мы покажем, что намерены делать дальше. Вот что я  хотел  сказать.  -
Разумные речи, дорогой брат, - сказал Биргер Бруса и недовольно  заерзал.  -
Однако закон совершенно определенно  предписывает,  что  надо  делать.  Если
Магнус не явится на поединок, то он - вне закона, человек без чести, который
даже не может свидетельствовать на тинге. Такой человек не вправе  вести  за
собой Фолькунгов - этого никогда не было и не будет. Вы это знаете,  и  Карл
сын Сверкера знает это, как и его коварные советники, которые поставили  нас
в такое положение. Магнус должен  сделать  выбор  -  тяжело  говорить  такое
брату, но я обязан сказать правду. Либо он сохранит себе жизнь,  но  лишится
чести, либо изберет поединок, где лишь чудо святых может спасти  ему  жизнь.
Последнее - лучше. Ибо никогда исход поединка не решается  заранее.  Но  все
уже решено с тем, кто трусливо уклоняется от поединка. Так вот бывает.
   Лагман Карле тяжело поднялся и заявил, что ему нечего больше прибавить  к
сказанному, так как в законе все выражено понятно  и  ясно,  и  что  трудное
решение, которое должны принять три главы рода, легче не станет, если  людей
вокруг них будет больше. И он вышел из палатки, печально покачивая головой.
   Воцарилось молчание. Все теперь ждали, что скажет  сам  Магнус,  ибо  его
слово было решающим,  если  не  единственным.  Речь  шла  не  только  о  его
собственной жизни, но и о чести Фолькунгов. - Я принял решение, - молвил  он
наконец, когда ожидание сделалось уже нестерпимым. - Завтра  на  рассвете  я
выйду на перекресток трех дорог сразиться с  Эмундом,  как  то  предписывает
закон. Да поможет мне Бог, и вы молитесь обо мне.  Иного  пути  у  нас  нет,
никто из нашего рода не изберет себе путь  бесчестия,  и  верно  также,  что
никто не пойдет за человеком без чести.
   Эскиль и Арн сидели рядом в углу палатки, и старики не обращали  внимания
на юношей. Теперь, когда их отец высказался, обрекая себя на смерть,  Эскиль
прерывисто вздохнул, и вид у него был такой, словно он вот-вот  разрыдается.
В тягостной тишине никто не  возразил  Магнусу,  и  это  означало,  что  все
согласились с ним и намерены принести его жизнь в жертву.Тут поднялся Арн  и
с  мужеством  отчаяния  заговорил.  -  Простите,  что  мы,   сыновья,   тоже
вмешиваемся в это дело, - начал  он  несколько  неуверенно.  -  Но  нас  оно
касается так же, как и всех остальных. Я так считаю, во всяком случае.  Ведь
нас оскорбили, как и нашего отца Магнуса, когда Эмунд  назвал  нас  сукиными
детьми, или как там? - Да, это верно, - мрачно ответил Биргер Бруса, -  тебя
и Эскиля оскорбили точно так же, как и вашего отца Магнуса. Но это его  дело
- защищать вашу честь. - Но разве у нас по закону не равное  право  с  отцом
защищать свою честь? - спросил Арн с детской наивностью, так что старшие  не
смогли сдержать улыбки, несмотря на серьезность момента. - Немного чести для
Магнуса, если он вместо того, чтобы, как подобает  мужчине,  защищать  себя,
пошлет на заклание кого-нибудь из этих юнцов, - кисло буркнул Биргер Бруса и
вышел из палатки, оставив других в молчании.
   Поколебавшись немного, Арн вышел вслед за Биргером Брусой. Он вглядывался
в темноту, которая рано сгустилась после короткого  зимнего  дня,  пока  они
сидели в палатке, и потом решительно двинулся вперед, прямо к  брату  своего
отца, который тем временем справил нужду. Арн заговорил  с  ним  властно,  с
убеждением в голосе: - Должен сказать тебе что-то очень важное,
дорогой дядя. А ты должен поверить мне, ибо пришел час, когда нет места пустым словам. Дело не только в том, что я лучше владею мечом из всех нас, кого оскорбили. Но и в том, что я уверен: я легко смогу победить этого самого Эмунда, или тебя, или кого угодно из наших дружинников. Поэтому ты должен устроить так, чтобы именно я участвовал в поединке, а не мой бедный отец. 
   Биргер Бруса просто лишился дара речи и замер,  едва  натянув  штаны.  То
немногое, что он знал об  Арне,  вызывало  всеобщие  насмешки,  да  и  Эмунд
Ульвбане тоже обозвал его монашкой. И теперь этот  верующий  в  Бога,  очень
серьезный молодой человек стоит перед ним и говорит такое, во что невозможно
поверить, однако в лице его нет ни тени лжи. Биргер Бруса  не  знал,  что  и
думать, и, хотя речи юноши показались ему безумными, сам Арн  не  производил
впечатления сумасшедшего. Сомнение дяди было столь очевидным, что Арн сделал
нетерпеливый жест рукой и внезапно предложил: -  Дорогой  дядя,  ты  гораздо
сильнее меня, примерно как этот Эмунд. - Арн говорил запальчиво,  все  более
загораясь какой-то идеей. - Возьми меня за руку и встань рядом, -  продолжал
он и протянул руку Биргеру Брусе, который, сам не ожидая  того,  взял  ее  и
удивился ее силе. А тем временем Арн повернулся так, что они  теперь  стояли
наискосок друг от друга, как обычно, когда хотят  померяться  силой.  -  Вот
так! - весело воскликнул Арн. - Попробуй-ка теперь повалить  меня.  Ведь  ты
сильнее!
   Биргер Бруса сделал неуверенную попытку, не возымевшую никакого  действия
и лишь рассмешившую Арна. Тогда он повел себя решительнее, но в следующий же
миг упал прямо в грязь. Изумленно  поднявшись  на  ноги,  он  снова  схватил
сильную руку Арна. И вновь покатился на землю. Этот мальчик вертел его,  как
игрушку. После третьей попытки Арн поднял руки, останавливая дядю.
      - Послушай теперь, - сказал он. - Точно так же я могу справиться с Эмундом или с кем угодно, и я скажу тебе почему. Все эти годы в монастыре я упражнялся ежедневно, больше кого бы то ни было. Владеть оружием меня учил человек, который прежде был тамплиером в Святой Земле. Клянусь Пресвятой Девой и святым Бернардом, моими небесными покровителями, что я владею мечом лучше всех вас, и тебе следует знать, что в такой серьезный миг я никому не солгу, тем более своим родичам. 
   Биргер  Бруса  почувствовал,  как  убедительность  и   искренность   Арна
передались ему и  словно  озарили  его  светом.  Он  вдруг  понял,  что  все
сказанное Арном - чистая правда.  Поразмыслив  еще  немного,  он  просиял  и
радостно обнял Арна. Биргер Бруса, у которого был острый ум, особенно в том,
что касалось борьбы за власть, наконец-то понял, что для  Фолькунгов  черное
может обернуться белым, причем независимо от того, кто на рассвете  выиграет
поединок - Арн или Эмунд Ульвбане. Либо Арн выиграет, либо он проиграет,  но
с большей  честью,  чем  Магнус.  И  тогда  победа  Эмунда  будет  считаться
постыдной.
   Однако уже заранее скорбящие родичи  испытали  сомнения  и  недовольство,
когда Биргер Бруса вернулся в палатку и объявил,  что  Арн  -  тот  человек,
который может сразиться с Эмундом Ульвбане,  что  надо  всем  сообщить:  Арн
оскорблен больше других, ибо Эмунд не только обозвал его, но и произнес хулу
на дом Божий, в котором воспитывался Арн.
   Терзаемый сомнениями, Магнус возразил Биргеру Брусе. Он видел, что  жизнь
его спасена, хотя он уже было  начал  прощаться  с  ней,  но  вместе  с  тем
понимал, что потеряет сына, и сетовал, что ему не  подобает  так  поступать:
взрослый мужчина должен сам защищать свою честь  и  не  посылать  на  верную
смерть юношу-сына. Осторожные уверения Арна в том, что разумнее  послать  на
поединок того, кто лучше владеет мечом, он не принял всерьез.
   Юар сын Едварда, растерянный, оставил  Фолькунгов  на  ночь  и  вместе  с
четырьмя дружинниками удалился. Вид у них был смущенный, когда они,  опустив
глаза, попрощались, прося Божьего благословения на юного  Арна,  у  которого
еще виднелся пушок на щеках.
   Когда Фолькунги наконец остались  одни,  Магнус  предложил  молиться  всю
ночь, кто сколько  выдержит.  Арн  нашел  предложение  хорошим,  но  как  же
удивились его родичи, когда  он  начал  с  того,  что  помолился  об  Эмунде
Ульвбане, его грехах и гордыне.
 
   * * *
 
   На рассвете того утра, которое  надолго  запомнят  все  жители  Западного
Геталанда и о котором расскажут столько  саг,  собралось  множество  народа,
будто на тинг. Люди толпились вокруг того места, которое называлось встречей
трех дорог: оно находилось в трех выстрелах из лука от скалы тинга, и  здесь
уже не действовали законы мира. Мало кто уехал накануне домой, хотя  тинг  и
окончился, - все желали посмотреть на сражение, которое могло стать причиной
войны.
   Не уехал домой и никто из Фолькунгов  или  Эрикова  рода,  все  как  один
должны были показать людям короля, что убийца их родича нанесет удар им всем
без исключения. Еще важнее было находиться рядом с человеком, который  решил
пожертвовать своей жизнью во имя чести. С родичами следует  быть  вместе  от
рождения до смерти, и вот теперь настал смертный час.
   Молча и торжественно пришли с запада к месту  поединка  Фолькунги  и  род
Эрика. С востока тянулись люди и родичи короля: они веселились  и  смеялись,
ибо знали, что победа - за ними. Если Магнус сын Фольке  не  явится,  спасая
свою жизнь, то все равно  победят  люди  короля,  так  как  Фолькунги  будут
посрамлены. А если Магнус сын Фольке встретится с Эмундом Ульвбане  лицом  к
лицу в поединке, то и тогда их ждет верная победа, и к тому же будет на  что
посмотреть.
   Впереди Фолькунгов шли Биргер Бруса, Магнус сын Фольке и оба его  сына  -
все завернулись в свои толстые, подбитые мехом куницы синие плащи, в  шлемах
и со щитами на левой руке. На щитах был виден лев Фолькунгов. Четверо воинов
встали в ожидании несколько  впереди  своих  сородичей.  Эмунд  и  его  люди
намеренно опоздали.
   Утро выдалось холодное, и восходящее солнце окрасило  небо  позади  людей
короля в цвет крови. Славный день для того,  чтобы  умереть,  -  так  думали
люди, собираясь под нетерпеливый ропот и ожидая, когда  же  просияют  первые
лучи солнца, ибо с восходом должен начаться поединок.
   Едва на горизонте показался пылающий  край  солнца,  люди  короля  издали
воинственный клич, а Эмунд Ульвбане сбросил  свой  плащ,  вытащил  из  ножен
тяжелый меч и, ступая медленным, могучим шагом, вышел на середину.
   То, что произошло следом, оказалось для всех неожиданностью:  младший  из
сыновей Магнуса сына Фольке, тот, кого прозвали монашкой, снял с себя  плащ,
шлем и перевязь, достал длинный,  тонкий  меч  и,  поцеловав  его,  произнес
клятву, которую никто не расслышал. Затем он перекрестился  и  медленно,  но
решительно вышел навстречу Эмунду.
   Сперва  среди  тысячи  собравшихся  воцарилось  молчание,   потом   начал
усиливаться недовольный ропот. Все видели, что  этот  монастырский  парнишка
даже не потрудился надеть кольчугу, так что малейший удар  мог  свалить  его
мертвым на землю. Он даже шлем свой снял!
   Для  Эмунда  Ульвбане  это  было  тяжким  оскорблением:   его   вынуждали
отказаться от поединка  либо  без  всякой  чести  убить  этого  беззащитного
монаха, ибо так и произойдет, в этом были уверены  даже  Фолькунги,  которые
изумились не меньше людей короля, увидев юного Арна, вышедшего  на  смертный
поединок вместо своего отца. Что за безумная  затея!  Ведь  все  знали,  что
Эмунд Ульвбане не из тех, кто  проявит  мягкость  или  откажется  от  боя  с
предрешенным исходом. А паренек этот имеет мужество, если готов пожертвовать
жизнью ради спасения отца и чести рода, - так думали люди короля.
   Эмунд Ульвбане решил не  вызывать  насмешек  и  побыстрее  окончить  бой,
которым Фолькунги задумали оскорбить его. И он ринулся  с  занесенным  мечом
прямо на Арна, чтобы отрубить ему голову.
   Но вдруг оказался на земле. Наверное, он слишком  поспешно  замахнулся  и
потому совершил ошибку, а противник  увернулся  от  его  меча.  Парень  этот
настолько глуп, что даже не воспользовался дарованной Богом возможностью. Он
просто стоял и молча  ждал,  когда  разъяренный  воин  короля  поднимется  и
нападет на него снова.
   Трижды пытался Эмунд поразить мечом своего противника, но все безуспешно.
Арн круговыми движениями уворачивался от его меча, даже  не  отражая  удары.
Те, кто стоял далеко от места поединка и  плохо  видел,  что  происходит  на
самом деле, сперва думали, что Эмунд играет с противником в кошки-мышки.  Но
люди, стоявшие ближе, ясно понимали: происходит что-то не то.
   Среди Фолькунгов и Эрикова рода начали раздаваться  отдельные  смешки,  и
вскоре они переросли в громовой хохот, издевательски обрушившийся на  Эмунда
Ульвбане, который, несмотря на яростные наскоки, лишь рубил мечом воздух.
   Арн уже почувствовал в себе  уверенность,  ибо  хотя  его  противник  был
сильным и могучим, но все же не столь могуч, как брат  Гильберт,  и  уж  тем
более не столь искусен. Надо было прежде всего  пощадить  Эмунда,  сохранить
ему жизнь, обуздать собственную гордыню и скорее перейти в контрнаступление,
как только сопение Эму