оих  слов,  нет.  Ее  глаза
устремились  к  двери,  и  вдруг, вся побелев, как белая стена ее сакли, она
зашептала, в страхе указывая вперед дрожащей рукой:
     - Ради Аллаха, тише, госпожа! Там - Эйше!
     Я  быстро  взглянула  в  указанном  ею направлении и увидела два черных
сверкающих  глаза  в  просвете  между  стеной  сакли  и ковром, служившим ей
дверью.
     - Это  Эйше,  внучка  муллы, которую прочат в жены Израилу... Храни нас
Аллах, если она подслушала хоть малость из того, что говорила Бэлла.
     Я  быстро  подошла  к  двери  и  отдернула  тяжелую ткань ковра. Кто-то
отпрянул  от  стены,  и  я  увидела полную, высокую фигуру девушки-лезгинки,
удалявшуюся чуть не бегом от нашей сакли вдоль улицы аула.
     - Она  ничего  не  могла  слышать,  успокойся,  Бэлла,  -  произнесла я
убежденно,  -  мы  говорили  слишком  тихо,  да и потом едва ли она понимает
по-русски.
     - О,  храни,  Аллах,  от этого несчастья! - вскричала она в волнении. -
Эйше  все подслушивает и передает своему деду мулле! Она хитра и пронырлива,
как  змея,  и  зла,  как  горная  волчица, - эта Эйше! Ей хочется быть женой
Израила,  потому  что  он сын одного из богатых беков нашей страны! О, знала
бы  госпожа,  как  Бэлла  ее  ненавидит,  как Бэлла призывает на голову Эйше
всякие злейшие несчастья и проклятья!
     - Не  говори  так,  Бэлла!  -  произнесла я с укором. - Пусть Эйше враг
твой, но закон Иисуса учит прощать своим врагам!
     - О  добрая  госпожа!  - вскрикнула пылко Бэлла. - Я боюсь, что никогда
не  буду  доброй  христианкой,  какой была моя тихая, кроткая сестра Марием,
потому что не умеет прощать врагам бедная Бэлла!..


ГЛАВА XV

                                  Бегство

     Бэлла   сказала   правду.  Через  три  дня,  когда  Израил  сидел  уже,
обложенный  подушками,  на  своей  низкой  тахте,  в  саклю  вошел  мулла  в
сопровождении Хаджи-Магомета и старого наиба.
     - Сын  мой,  - сказал важно наиб, - мы пришли спросить тебя в последний
раз, хочешь ли ты взять Эйше в жены?
     Они  говорили  по-лезгински,  но Бэлла, забившаяся в темный угол сакли,
передала мне потом весь разговор ее мужа с отцом и муллой.
     - Я  слишком  еще слаб, отец, - тихо отвечал Израил, - чтобы говорить с
тобой, отложи твое дело до следующего раза!
     - Не  отнекивайся  немощью,  Израил!  Только  женщины  и дети предаются
болезням,  -  сурово  отвечал  ему старый наиб. - Ты джигит, а джигит должен
быть  выносливым  и  сильным,  несмотря на недуг. Ты знаешь мое желание, мой
сын: ты войдешь в мое поместье не иначе, как за руку с новой женой, Эйше!
     Израил встрепенулся. Бледное лицо его вспыхнуло горячим румянцем.
     - Ты  знаешь  мое  решение,  отец, - сказал он твердо. - Я говорил тебе
его  не  раз,  повторю еще, если надо: Израил имеет уже одну жену и не хочет
иной жены, кроме Бэллы!
     - Помни  же, сын, что если твое решение не изменится, то ни одного коня
из  моих  табунов,  ни одной овцы из моего стада, ни одного червонца от моих
богатств  не  получишь  ты  от  меня...  -  разом  вспылил наиб. - Одумайся,
Израил,  пока  еще не поздно! Все равно я не допущу тебя оставаться с Бэллой
и вырву тебя силой из ее рук!
     И  разгневанный  наиб вышел из кунацкой вместе с муллой, который во все
время разговора не переставал метать на меня пронизывающие, злые взгляды.
     Хаджи-Магомет приблизился к больному.
     - Кунак  Израил,  - сказал он тихо, - благословение Аллаха да будет над
тобой за мою Бэллу!
     И  он  подал  ему  свою  смуглую,  твердую  руку, которую молодой горец
почтительно пожал.
     С этой минуты наш побег был окончательно решен в следующую же ночь.
     Весь  день  мы  просидели  с  Бэллой около больного, который чувствовал
себя  много  лучше  уже  от  одной мысли о скором спасении. Я не переставала
давать ему крепкое вино и другие подкрепляющие силы средства.
     С  трудом  мы  дождались  ночи.  Я  никогда  не забуду ее. Уже с вечера
слышались  громовые  раскаты,  предвещающие  грозу,  но  она должна была, по
нашим  предположениям,  разразиться  не  раньше  утра.  Черные  тучи со всех
сторон  обложили  небо. Орлы и коршуны с пронзительными криками носились над
уступами  гор. Вечер давно наступил, а луна еще не показывалась. Черная мгла
окутала  Бестуди  и  соседние  с  ним  горы. Эта мгла не позволяла различать
предметы в двух шагах расстояния от себя.
     Старый  Хаджи  ушел  к мулле для совершения предпраздничного намаза. На
следующий  день  мусульмане должны были праздновать один из постов Магомета,
и старейшие горцы селения отправились в мечеть для ночной молитвы.
     Кривые  улицы аула мирно спали. Кое-где только слышался плач ребенка да
с   минарета   неслись   слова   молитвы,   возвещающие  правоверным  начало
предпраздничной службы.
     Я  и  Израил  чутко  прислушивались  к ним в ожидании Бэллы. Мое сердце
било  тревогу  за  моих новых друзей. В сакле было темно. Мы умышленно в ней
не зажигали огня в эту ночь.
     - Вот она, - шепотом произнес Израил и протянул вперед руки.
     В ту же минуту на пороге показалась темная фигура жены.
     - Ради Аллаха, тише... Лошади ждут на дворе... Идем, Израил...
     Мы  обе  помогли ему подняться и, взяв его под руки, вывели на двор. Он
шел тяжело, опираясь на нас, слабый, почти бессильный, как ребенок.
     - Еще... еще немного - и мы у цели... - ободряла я его тихо.
     В  ту  минуту, как Израил занес уже ногу в стремя, поданное ему Бэллой,
я  заметила  знакомую  высокую фигуру девушки, отделившуюся от стены сакли и
быстро скользнувшую за уступ горы.
     "Это  Эйше!  -  мелькнуло  в  моих  мыслях. - Она подглядывает за нами,
чтобы выдать нас с головой!"
     Боясь  испугать  моих друзей, я ничего не сказала им о появлении Эйше и
только молила их торопиться...
     Слава  Богу,  Израил  был в седле. Мы обмотали его стан шелковым поясом
Бэллы  и  привязали  концы  к  луке  седла,  также  и  руки  его мы обернули
поводьями,  чтобы  он  не  выпустил их в минуту слабости, и, вскочив на двух
других  лошадей,  подаренных  молодому беку его матерью, тихонько выехали со
двора.
     Я  оглянулась  не  без  тревоги назад. Белая фигура рельефно выделялась
среди  ночного  мрака  у стены сакли. Теперь сомнений уже быть не могло: это
была она - Эйше.
     Едва  мы  достигли склона горы, спускающегося вниз по уступам в ущелье,
как позади нас раздались отчаянные крики женского голоса.
     - Это  Эйше,  я  узнаю  ее!..  Нас хватились!.. - вскричала Бэлла. - За
нами будет сейчас погоня!.. Положитесь на скорость коня, и айда! Скорее!..
     И   резким,   почти   незнакомым  мне  голосом  Бэлла  крикнула  что-то
по-татарски и понеслась вперед, схватив за повод коня Израила.
     Я  помчалась  за  ними,  стиснув  каблуками крутые бока горной лошадки,
предназначенной  мне  Бэллой.  Умное  животное  не  требовало понукания. Оно
неслось, не отставая ни на шаг, вслед за конями моих друзей.
     Это  была  бешеная  скачка,  которой я не предвидела конца... Я не могу
понять,  как мы не сверзились в бездну все трое, потому что черная мгла ночи
мешала  нам видеть, что было впереди нас. Зато позади - мы знали это отлично
-  собиралась  погоня...  Внезапно  мертвая  тишина  горной  ночи нарушилась
выстрелами   из   винтовок  и  топаньем  копыт  нескольких  десятков  коней.
Замелькали  огни фонарей, казавшихся хищными, страшными глазами шакалов. Вот
она  уже близко, страшная погоня... Я не могла различить во мраке, велика ли
была  толпа  всадников,  следовавшая  за  нами,  но  шум голосов и выстрелы,
раздававшиеся  поминутно, говорили за то, что Эйше не теряла времени даром и
созвала чуть ли не всех джигитов аула Бестуди, чтобы преследовать нас.
     - Нас  настигают, мы погибли! - произнес полный отчаяния голос Израила.
-  О, проклятье шайтану, поразившему меня болезнью!.. Я слаб, как дитя, и не
могу с кинжалом в руках защищать вас, женщин!
     - Я  убеждена,  Израил,  что ваши одноплеменники не причинят вам зла! -
попробовала я успокоить его.
     - О,  ты  не  знаешь  их, госпожа! - подхватил с возрастающим волнением
молодой  бек. - Что прикажет мулла, то они и сделают с нами. А мулла никогда
не простит мне, что я не пожелал иметь женой его внучку Эйше.
     - А  ваш  отец,  наиб?  -  перебила я бека. - Разве он не заступится за
вас?
     - Отец!  -  произнес  он с горечью. - Разве ты не слышала, госпожа, что
сказал  отец?  Он  отрекся  от  Израила  с  той минуты, как Израил отказался
повиноваться требованию муллы!
     Погоня   между  тем  все  приближалась  и  приближалась.  Я  уже  могла
различать  ржанье  коней и отдельные голоса преследовавших нас всадников. Мы
неслись  теперь  как вихрь мимо поместья наиба, где несколько лет тому назад
молоденькая  княжна  Бэлла  наслаждалась  безмятежным счастьем. В доме наиба
еще  не  спали. В окнах горели огни. Должно быть, жена и дочери бека ожидали
возвращения их повелителя из мечети.
     - Быть  может,  ваша  мать,  Израил,  на  время укроет вас от погони? -
высказала я вслух пришедшую мне разом в голову мысль.
     - Моя  мать,  - отвечал молодой горец со вздохом, - тоже не любит Бэллу
за  то,  что  Аллах  не дал ей сына для продолжения знатного рода Меридзе! И
она к тому же побоится идти наперекор отцу.
     Мы  замолкли,  подавленные  безысходностью  положения, и только скакали
все  вперед  и  вперед...  Через  минуту  поместье наиба, лежавшее в долине,
осталось далеко позади нас, и мы снова стали подниматься на горную кручу.
     Голоса   погони   мало-помалу  стали  стихать.  Очевидно,  преследующие
потеряли  нас  из  виду,  сбившись  с  тропинки.  Копыта  наших лошадей были
предусмотрительно  обмотаны  паклей,  и вследствие этого путь наш совершался
бесшумно.
     - Слава  Богу,  мы  спасены!  -  хотела  я  было уже сказать, как вдруг
громкое  ржание послышалось навстречу нам из-за утеса и черный силуэт коня и
всадника преградил мне дорогу.
     Я  вскрикнула  от  неожиданности  и  страха, но в ту же минуту знакомый
голос произнес над моей головой:
     - Не бойся, госпожа, это я, Хаджи-Магомет.
     - Бэлла!  Бэлла!  -  вырвалось  у  меня  радостным  криком. - Твой отец
здесь, с нами!
     Она  быстро  повернулась в седле, и я услышала ее восторженно-радостный
шепот, говоривший что-то по-татарски.
     Хаджи-Магомет  отвечал  ей на том же непонятном для меня наречии. Голос
его дрожал при этом от волнения.
     Должно быть, крепко любил старый Хаджи свою Бэллу.
     Потом  он  внезапно  пришпорил  коня  и,  обернувшись  к  нам, произнес
быстро:
     - Спасайтесь, дети, погоня близко... я слышу, она уже настигает нас.
     Действительно,  погоня,  отставшая было на время, снова появилась из-за
ближайшего утеса, наперерез нашему пути.
     От быстроты коней зависело теперь спасение четырех всадников.
     И  умные животные, казалось, понимали это; они несли нас быстрее ветра,
не ослабляя, не прекращая ни на минуту бешеной скачки.
     Я  ясно  слышала  близко-близко  от  нас  голос  наиба,  кричавшего нам
что-то.
     Но  как  бы  в  ответ  на его слова мы пронеслись мимо него с быстротой
вихря...  Джигиты с гиканьем и криками помчались за нами... Я ударила лошадь
нагайкой, чтобы не отставать от Хаджи-Магомета, скакавшего впереди меня.
     Еще  минута  -  и  быстрые  горные  лошадки  вынесут нас как на крыльях
далеко  от  преследователей... Но вдруг что-то неожиданно загрохотало где-то
очень  близко  от  меня,  мой  конь  споткнулся  сначала,  потом осел как-то
странно  на  задние ноги и со всего размаху грохнулся на землю, увлекая меня
за собой.
     Я  увидела белое облачко, рассеявшееся в минуту во мраке, и поняла, что
моя лошадь сражена выстрелом из винтовки.
     Удар  от  падения  ошеломил меня, но не лишил сознания. Я почувствовала
адскую  боль  в виске, и что-то липкое и теплое заструилось по моему лицу. И
в  тот  же  миг,  освещая  меня  ручным  фонарем, надо мной склонился усатый
джигит с бронзовым от загара лицом.
     Он  что-то  сказал,  обращаясь к другому, по-татарски, чего я, конечно,
не  могла  понять.  Потом  предо  мной вырос другой горец, такой же усатый и
черный.  Они  подняли  меня  с земли и посадили на лошадь, крепко привязав к
седлу  поводами.  Это  было  совершенно  лишнее,  так  как  я  и не думала о
бегстве...  Голова моя точно разламывалась от боли, в ушах звенело... Я едва
держалась в седле от усталости и слабости, охватившей меня.


ГЛАВА XVI

                               Пленница муллы

     Я  очнулась  или,  вернее,  проснулась  в маленькой красной комнатке со
странным   изображением   месяца   и   какими-то  таинственными  непонятными
надписями  на  стенах...  Я  лежала  на ковре из оленьей шкуры, разостланном
посреди красной комнаты... Голова моя по-прежнему ныла...
     Не  без  удивления  оглядывала  я  странную, незнакомую мне обстановку,
стараясь  припомнить  во  что бы то ни стало, как я попала сюда... Но память
положительно отказывалась мне служить.
     Наконец  ковер,  прикрывавший вход, зашевелился, и ко мне вошла высокая
девушка-горянка с красивым, но недобрым лицом и мрачными глазами.
     Я не без труда узнала в ней Эйше.
     Она  взглянула  на  меня взглядом, полным ненависти и вражды, и сказала
мне  что-то  по-татарски, затем приблизилась ко мне вплотную и грубо дернула
меня за руку, принуждая подняться.
     Я повиновалась.
     Потом  она  сделала  мне  знак  следовать  за  ней. Мы вышли из красной
комнаты  и  очутились  в  большом  полутемном помещении, посреди которого на
мягких  подушках  сидело  несколько старых лезгин, в том числе мулла и наиб,
отец Израила.
     - Слушай,   девушка,   -   произнес   мулла,  лишь  только  я  вошла  и
остановилась  у порога, - мы позвали тебя, чтобы ты сказала мне правду... Ты
теперь в нашей власти, и от твоего ответа будет зависеть твоя участь.
     Тут   он  перевел  глаза  на  внучку  и  обратился  к  ней  с  вопросом
по-татарски.  Эйше  что-то  долго  и  пространно  отвечала  мулле. Когда она
наконец   замолчала,   сидевшие   на   подушках   горцы   разом  заговорили,
перекрикивая один другого.
     Они  долго  спорили,  размахивая  руками, бесцеремонно указывая на меня
пальцами,  сердясь  и  волнуясь.  Наконец  они  замолчали, утомленные долгим
спором.  Тогда  мулла  обратил  ко  мне  свои пронизывающие, острые глазки и
сказал:
     - Эйше  говорила  нам,  что  ты, девушка, уговорила бежать из аула бека
Израила  и  Бэллу,  дочь  Хаджи-Магомета  Брека,  жену бека Израила Меридзе.
Правда ли это?
     Я  объяснила,  что  почти  до последнего дня ничего не знала о бегстве,
которое давно уже было порешено между ними.
     Мулла перевел мой ответ старейшинам аула.
     Бледное  лицо  стоявшей  рядом  со  мной  Эйше  теперь  вспыхнуло ярким
заревом  румянца.  Глаза  ее  дико сверкнули, и она опять что-то скоро-скоро
заговорила  на  своем  непонятном мне языке, поминутно обращая ко мне взоры,
исполненные злобы.
     - Эйше  говорит,  - снова обратился ко мне мулла, когда она замолкла, -
что  ты,  девушка,  уговаривала  Бэллу  Израил Меридзе и ее мужа креститься.
Правда ли это?
     - Эйше  права  отчасти,  -  отвечала  я,  не  колеблясь  ни минуты. - Я
хвалила  Бэлле  нашу  веру  и рассказывала ей о Христе Спасителе, хотя и без
моего вмешательства Бэлла сделалась бы христианкой.
     - А-а!  -  почти  простонал  мулла,  и  маленькие глазки его засверкали
такой ненавистью и угрозой, что мне стало жутко от этого взгляда.
     Он передал мои слова лезгинам.
     Услышав  мой  ответ  из  уст муллы, бек наиб сделал угрожающее движение
рукой,  но  мулла  удержал  его  и  сказал по-русски, для того, должно быть,
чтобы я могла понять его:
     - Бек Меридзе! Эта девушка принадлежит мне - ее участь в моих руках.
     - Скажи,  девушка,  -  обратился  он  ко мне снова, - куда держали путь
твои друзья?
     Последний  вопрос  муллы заставил мое сердце радостно забиться: значит,
Бэлла  и  Израил  не  настигнуты  и  продолжают свой путь! Значит, погоня не
догнала их и они продвигаются теперь уже к Мцхету!
     Я  смело  взглянула  в  лицо  муллы  и,  будучи  не  в  силах  сдержать
торжествующей улыбки, отвечала:
     - Они  далеко...  И  как  бы ни была быстра твоя погоня, ага, она их не
настигнет уже теперь. Поздно!
     - Где  они?  Куда  лежит  их путь? Отвечай, девушка! - грозно прокричал
мулла, рассвирепевший от моего уклончивого ответа и торжествующей улыбки.
     - Не  кричи  так,  я  тебе  не  унаитка*  и не служанка, - произнесла я
насмешливо,  -  не  кричи!  Или ты забыл, что перед тобой подданная великого
русского царя?!.
     ______________
     * Крепостные служанки в прежние века.

     - Вот  как! - прошипел старик с отвратительной гримасой, исказившей все
его  лицо.  -  Вот  как! И смела же ты, девушка! Мы, горцы, любим смелость и
хвалим  за  нее...  Только ты ошибаешься, думая, что русский царь будет тебе
защитой...  Теперь  ты  в  нашей  власти...  Аул  Бестуди  далеко от столицы
русского  царя,  а горы и бездны умеют свято хранить свои тайны... Поняла ли
ты меня, девушка?
     Он  разразился  бешеным  смехом,  потрясшим  меня всю с головы до ног и
разом напомнившим мне весь ужас моего положения.
     Я  поняла  его  слишком  хорошо,  чтобы  не  задрожать всеми членами от
охватившего меня страха!
     - А-а,  наконец-то  ты  согласна  со мной, - словно угадывая мои мысли,
продолжал  старик,  -  и теперь-то уж ты, наверное, скажешь нам, куда делись
наши беглецы?
     Выдать  Баллу  и  ее  мужа значило бы погубить их. Бог знает, далеко ли
успели они отъехать от Бестуди и от преследовавшей их погони!
     Я  молчала.  А  горцы  снова  заговорили,  шумно  споря и крича во весь
голос.
     - Слушай   ты,  презренная  уруска,  -  внезапно  в  приливе  бешенства
вскричал  мулла, - слышишь ли ты, что говорят эти знатные уздени и беки? Они
говорят,  что ты совратила Баллу и Израила бека Меридзе от веры их отцов, ты
уговорила  их  бежать,  чтобы не дать исполниться нашему приговору над ними.
Они,  уздени  и  беки,  требуют немедленно возмездия, потому что ты пришла к
нам,  в  наш тихий аул, как служительница шайтана и смутила души правоверных
нечестивыми  речами.  По  закону  Аллаха  нет  тебе прощения! Однако я спасу
тебя, если ты скажешь сейчас, где беглецы, где их убежище...
     Но я не сказала.
     - Я  вижу,  в  тебе  сидит  шайтан,  девушка, - продолжал мулла. - Но и
шайтан  подвластен воле Аллаха. И да вразумит тебя Аллах и дарует тебе новые
мысли.  Даю  тебе  время  на  размышление...  Иди в молельню, и да просветит
Аллах твой омраченный мозг.
     Он  сделал  знак рукой Эйше, и она, схватив меня за руку, увела обратно
в  красную комнатку, носившую название молельни. Я отлично понимала, что они
-  эти  закоренелые фанатики - могли расстрелять меня из винтовок, сбросив в
какую-нибудь  бездну, изрубить меня, сжечь живую и никто-никто не придет мне
на  помощь,  никто  даже не узнает, где я и что сталось со мной... Ведь если
даже  власти  нагрянут  в  аул  с  допросом,  мулла и его приверженцы сумеют
объяснить  им,  что  я, по моей же вине, сделалась жертвой горных душманов в
роковую  ночь  бегства  молодых  Меридзе.  И  никому в голову не придет, что
горцы  разделались  со  мной  и  что  я исчезла, как исчезает былинка с лица
земли, от руки жестоких мстителей.
     Сознавая,  что  жизнь  моя,  может быть, висит на волоске, я старалась,
однако, успокоить себя, как могла.
     "Рано  или  поздно,  - рассуждала я, - каждый человек должен умереть...
Все  мы подвластны неизбежному человеческому року, и если мне суждена смерть
здесь,  в  ауле,  то я умру с сознанием своей правоты - умру за правое дело,
как  умирали  тысячи  миссионеров  в  дальних странах, которых убивали дикие
фанатики за смелое распространение веры..."
     Я  утешала  себя  этим, а в то же время смертельная тоска просасывалась
мне  прямо в сердце... Никогда