восхода, ни пурпурового заката, так как
целые дни и ночи просиживала у постели больного в совершенной темноте.
     Глаза  Андро  получили  сильные  ожоги,  как  и  все его тело, и, чтобы
возвратить пострадавшее зрение юноши, доктор велел держать его в темноте.
     И  так  я сидела во мраке с самыми безотрадными мыслями в голове. Андро
стонал  и  метался  в  бреду... Он поминутно упоминал о червонцах и пламени,
бранил Тамару и упрекал толстую Иринию Сторка в том, что она обманула его.
     Я  нарочно положила мешок с червонцами в ногах постели, чтобы он их мог
почувствовать, лишь только придет в сознание.
     Каштановые  деревья  уже наклонились под тяжестью плодов в саду Кашидзе
(я  видела  это  через  щель драпировок, подходя к окну), а Андро все еще не
приходил в себя.
     Каждое  утро  и  вечер дверь отворялась и в комнату заглядывала Тамара,
свежая и хорошенькая, как майское утро.
     - Ему  лучше?  -  как-то  раз  спросила  она,  просовывая  в дверь свою
кудрявую  головку,  и,  получив  отрицательный  ответ, проговорила: - Еще не
лучше!  А  я-то  читаю  каждый  день десяток раз подряд молитву Святой Деве,
чтобы он выздоровел скорее...
     - Ты жалеешь его, Тамара? - радостно вырвалось у меня.
     - Не  очень, mademoiselle, - чистосердечно призналась девочка, - ведь с
тех  пор,  как  он  болен,  в  доме тишина и покой. Но пока он опасен, вы не
отойдете от него, а мне так скучно, так скучно без вас, mademoiselle Люда!
     Однажды,  когда я сидела так, погруженная в свои невеселые думы, легкий
шорох раздался подле.
     Через  узкую  щелку драпировок окна проскальзывала узкая полоска света,
позволявшая различать все, что происходило в комнате.
     Андро  лежал  с  открытыми  глазами,  казавшимися  громадными  на  этом
страшно исхудавшем лице.
     - Вы  узнаете меня, Андро? Вам лучше? - тихо спросила я, наклонившись к
больному.
     Он  посмотрел  на  меня  испуганными,  почти безумными глазами, которым
сожженные   брови   и   ресницы  придавали  какое-то  дикое,  нечеловеческое
выражение, и заговорил скоро-скоро, как в бреду:
     - Зачем  вы  сюда  пришли?  Зачем?  Чтобы мучить меня! Чтобы радоваться
моему  бессилию?..  О-о!  Лучше  было  бы  сразу  умереть там в огне, нежели
лежать  так  беспомощным,  живым  мертвецом  и  видеть  вас!..  Уходите  же,
уходите!.. Зачем вы здесь?
     - Чтобы  облегчать  ваши  страдания,  Андро,  -  насколько можно кротко
сказала я.
     - О,  не надо мне вас! Я был один всю мою жизнь и умру одиноким! Уйдите
же от меня, дайте мне умереть спокойно!
     - Вы  не умрете, Андро, - уверенно проговорила я, - вы были при смерти,
правда, но теперь, милостью Божией, вы спасены!
     - Спасен, говорите вы? - переспросил он недоверчиво. - Спасен?
     - Да, Андро, Господь Милосердный сохранил вас!
     - Спасен!  -  скорее  простонал,  нежели  произнес, больной, и безумная
радость  осветила все его обезображенное лицо. - О, как хорошо жить! Жить на
свете!  Но  только  я хочу быть непременно богат... Ириния Сторка должна мне
отдать половину своего богатства! Слышите вы? Она должна сделать это!
     - Она уже это сделала, Андро! Вот червонцы, они лежат у ног ваших.
     Я  едва  успела  произнести  эти  слова,  как  Андро сделал невероятное
усилие,  перегнулся  вперед  всем  своим  тщедушным  телом и, схватив мешок,
прижал его к груди.
     Это  усилие  не  прошло  даром  труднобольному.  Вслед  за ним глубокий
обморок заставил больного упасть ничком на подушку.
     Я привела его в чувство, смочив его виски и лоб ароматичной водой.
     Он с трудом открыл ослабевшие веки и произнес тихо-тихо, чуть внятно:
     - Вы  правильно  рассчитали,  mademoiselle, придумав ухаживать за мной.
Вы  хорошо получите за труды из тех денег, что мне дала Ириния Сторка. Я дам
вам сто червонцев, клянусь именем Кашидзе!
     - Мне  не  надо  ваших  денег,  успокойтесь,  Андро!  -  поторопилась я
сказать ему.
     - Вам   мало  одной  сотни  червонцев,  mademoiselle,  -  подозрительно
вглядываясь   в  меня  своими  больными  глазами,  произнес  он  с  недоброй
усмешкой,  -  я  вам  дам две сотни в таком случае. Надеюсь, уж этого-то вам
будет вполне достаточно.
     - Вы  можете  не  оскорблять меня, Андро! - произнесла я тихо, - потому
что я не возьму ни одного червонца из ваших денег.
     - Как? Даже ни одного тумана?* - усомнился он.
     ______________
     * Золотая монета.

     - Ни одного гроша, Андро, уверяю вас!
     - Так  для  чего  же вы торчите здесь так долго у моей постели, - грубо
крикнул он, - раз вы не рассчитываете получить награду?
     - О, напротив! - воскликнула я с жаром. - Я уже получила ее!
     - А, понимаю! Вам щедро заплатил за меня мой дед Кашидзе?
     - Нет, Андро, я ничего не получила от вашего дедушки.
     - Так  говорите  же,  какая  награда заставляет вас возиться со мной? -
нетерпеливо и раздраженно произнес больной.
     - Успокойтесь,  Андро.  Вам вредно волноваться, - произнесла я, ласково
кладя  руку на его пылающий лоб, - я говорю не о денежной награде, нет! Одно
сознание  того,  что  я  могу принести пользу страдающему человеку, уже есть
великая награда для меня!
     Он  посмотрел  на  меня  широко  раскрытыми  от  изумления  глазами  и,
помолчав немного, спросил:
     - И  в  принесении  пользы  животному, значит, вы находите себе отраду,
потому  что  и  дед,  и  Тамара,  и  все  люди  считают Андро диким шакалом,
свирепым туром, всем, чем хотите, но только не человеком...
     - Вы  слишком  подозрительны, Андро... Вас никто не считает тем, что вы
думаете...  Напротив,  все  заботятся  о  вас...  любят  вас...  хотя  вы не
заслужили  этого  вашим  поступком,  Андро...  Ведь  одна  только жадность к
деньгам руководила вами, когда вы кинулись в горящий дом Сторка!
     - Сама  судьба  посылала  мне  золото;  я не дурак, чтобы отказаться от
него! - сверкнув глазами, произнес юноша.
     - Золото могло сделать вас калекой, Андро...
     - О,  пускай! Пускай калекой - лишь бы богатым, - горячо возразил он. -
О,  вы  не  знаете  всю  силу  золота, mademoiselle! Чтобы оценить его, надо
стать богачом, каким я стал теперь...
     - Ну  и  прекрасно...  Вы  богаты,  Андро,  и  теперь  остается  только
поправиться,  чтобы  умело  воспользоваться  вашим  богатством!  - сказала я
спокойно, чтобы не раздражать спором больного.
     - О,  я  и воспользуюсь им, - убежденно проговорил он. - Я смотрю иначе
на  вещи,  нежели вы, mademoiselle! Пусть князь Кашидзе сыграл роль простого
наемника  Иринии  Сторка,  спасая  из  огня  ее сокровища, но если он за это
получает  такую  награду, то Бог с нею, с родовитой гордостью нашего дома! -
неожиданно заключил он.
     Долгий  разговор  утомил  мальчика. Глаза его закрылись, и он откинулся
на  подушку  головой.  Я думала, что Андро заснул, но через минуту снова его
легкий шепот достиг моего слуха:
     - Mademoiselle!  Правду  ли  вы  сказали о том, что радость от сознания
принесенной пользы ближнему может заменить золото?
     - Вполне правду, Андро...
     - Даже если бы ближний этот был душманом или грабителем?
     - Даже  и  тогда,  Андро,  потому  что  облегчить  страдания  тех,  кто
приносит  нам  неприятности,  значит  отплатить  добром за зло, а это лучшее
благо...
     - Значит,  вы  можете  радоваться,  mademoiselle,  потому  что принесли
облегчение вору, так как я вор: я унес ваш медальон и часы тогда ночью...
     - Я уверена, что вы только пошутили, Андро! - сказала я.
     - О  нет,  это неправда, mademoiselle! Вы знали, что это была не шутка,
и все же не пошли жаловаться на меня старику... Почему, mademoiselle!
     - Потому  что я не хотела вам причинять зла, Андро! Ваш дедушка строг и
наказал бы вас за это!
     - А-а!  -  протянул  он  как-то смущенно, - значит, в Гори нашлась одна
добрая  душа,  не  желавшая  мне  зла!  Я  был бы настоящим злодеем, если бы
отплатил  ей злом за добро. Mademoiselle, в кармане моего бешмета вы найдете
ваши вещи. К счастью, я не успел еще распорядиться ими.
     - О,  благодарю  вас, Андро! - вскричала я радостно и, быстро наклонясь
к нему, поцеловала его горячий, влажный лоб.
     Он  с минуту лежал молча, потом, взглянув на него пристально, я увидела
слезы в его громадных глазах.
     - Mademoiselle  Люда,  - чуть внятно залепетали его губы, запекшиеся от
жару. - Знаете ли вы, что я чувствую сейчас?
     - Что, Андро?
     - Я  чувствую  приближение  Божьего  ангела...  и  мне  так хорошо, так
светло  теперь...  У  вас,  наверное,  была мать, mademoiselle Люда, которая
целовала,  крестила вас на ночь, баюкала на коленях, когда вы были ребенком.
Она   -   ваша   мать  -  радовалась  вашими  радостями,  печалилась  вашими
печалями...  Она  играла  с вами, и вы засыпали под звуки песни, которую она
вам  пела...  И  у  меня была мать, mademoiselle Люда... Нарядная, ласковая,
красивая!  Но  ее  ласки  принадлежали  только сестре Тамаре; меня же она не
ласкала    никогда...   Я   был   слишком   шаловлив,   дик,   безобразен...
Никогда-никогда  она  не  касалась  моего  лба  губами,  как  это сделали вы
сейчас...  И  я  не  испытывал материнской ласки. А она была такая чудесная,
ласковая  и  нежная  к  сестре! И за это я возненавидел Тамару... Когда мать
умерла,  нас  взял  к  себе дедушка Кашидзе. Дедушка твердо держался мнения,
что  мальчик должен расти в строгой дисциплине и не знать роскоши. "Мужчина,
-  говорил  дедушка,  -  обязан  сам  зарабатывать  себе хлеб и прокладывать
дорогу",  -  и поэтому сделал свое завещание в пользу сестры, ей одной решил
оставить  все  свое  состояние...  Я  рано  понял  цену золота, mademoiselle
Люда...  Грузинские  и армянские юноши не хотели дружить со мной, потому что
я  был  беден. Они смеялись над тем, что Бог не дал мне способностей и что я
не  могу  научиться  всему  тому,  что  мне  следует  знать, как внуку князя
Кашидзе...  Я  понял,  что, будь я богат, они иначе бы смотрели на меня, и я
возненавидел  весь  мир,  mademoiselle  Люда,  а  больше всех деда Кашидзе и
сестру  Тамару,  как  главных  виновников  моего  несчастья...  Я  был очень
несчастлив,  но  теперь  я  вполне  вознагражден  за все. Слава Святой Нине,
покровительнице  Грузии!  Я богат, благодаря несчастью Иринии Сторка. У меня
есть  золото,  mademoiselle  Люда!  И  я  могу  купить на него себе друзей и
приверженцев!
     - Бедный  Андро!  -  воскликнула  я  с  непритворным  сожалением. - Как
ошибаетесь  вы,  дитя  мое!  Купленные друзья будут видеть в вас только ваше
золото, но не душевные достоинства и ум.
     - Так  что  же  мне  делать?! - вскричал он жалобно. - Научите вы меня,
чтобы  я  не  ощущал  такого  одиночества,  как теперь. Вы первая приласкали
меня,  и я вам этого никогда не забуду! Теперь мне будет еще труднее прожить
без  ласки,  mademoiselle  Люда!  Помогите  мне, научите, что сделать, чтобы
люди полюбили меня и не считали больше диким волчонком и хищным шакалом.
     Он  был  так жалок в эту минуту, что невольные слезы выкатились из моих
глаз и упали на его исхудалые щеки.
     - Вы  плачете,  mademoiselle  Люда!  Плачете из-за меня, из-за бедного,
негодного   Андро?   -   прошептал  глубоко  потрясенный  мальчик  и  вдруг,
неожиданно  схватив мои обе руки в свои, простонал, рыдая: - О, mademoiselle
Люда!  Вы  -  Божий  ангел,  прилетевший  под  нашу  кровлю! Помирите меня с
дедушкой, с сестрой Тамарой и с целым миром!
     "Бедный  ребенок, бедный мальчик, отнюдь не испорченный, но озлобленный
и  глубоко  несчастный!  Я  сделаю  для  тебя  все,  что только будет в моих
силах", - пронеслось в моих мыслях.
     Я  склонилась  к  его  изголовью  и говорила ему тихо и ласково все то,
что, по моему мнению, он должен был делать.
     - Будьте   ласковым  и  преданным,  Андро,  -  сказала  я,  -  и  своей
покорностью   и   нежностью   заставьте  дедушку  позабыть  о  всех  прежних
провинностях ваших и проступках!
     И князь Андро обещал мне исполнить мои советы.
     Он  положил  мою  руку  на  свои  больные  глаза и затих, полный покоя,
охватившего эту юную, пробужденную от долгого нравственного сна душу.


ГЛАВА X

                                 Примирение

     С  этого  дня  князь  Андро  стал  быстро  поправляться. Он уже встал с
постели  и  ходил  по комнатам, опираясь на мою руку. Синие очки, надетые на
его  больные  глаза,  и  до корней волос выбритая голова совершенно изменили
внешний облик мальчика.
     Но  и  внутренний  его  образ  круто  переменился.  Тихий и молчаливый,
бродил  он  по  всему  дому, стараясь возможно ласковее отвечать на вопросы,
задаваемые  ему сестрой и слугами. Деда он еще не видел после болезни: князь
умышленно  или  случайно  не  попадался  внуку  на  глаза,  чтобы  дать  ему
оправиться и окрепнуть.
     Андро  не  приказывал больше слугам тем прежним требовательным тоном, к
которому  так  привыкли  все  в  доме.  Напротив,  его  голос  теперь звучал
просительно и мягко.
     Ко  мне  князь  Андро относился исключительно. Он не благодарил меня за
заботы  о  нем,  не  ласкался ко мне, но в его глазах, устремленных на меня,
была  видна  такая беззаветная преданность, что один этот взгляд несчастного
одинокого ребенка мог вознаградить меня за все, что я сделала для него.
     И  старик  Кашидзе понял свою вину по отношению к Андро. Я передала ему
весь  разговор  мой с юношей, и добрый, справедливый, хотя взбалмошный князь
дал мне слово приласкать внука.
     - Я  виноват  во  всем  происшедшем,  Люда,  -  произнес  он с глубоким
раскаянием,  -  если  б  я  любил  его  побольше  и  доставлял ему некоторый
комфорт,  в  котором он нуждался, то мальчик не польстился бы на злосчастные
чужие  червонцы  и  не  пошел  бы на свой безумный поступок, причинивший ему
столько  страданий. Значит, виноват кругом я, один я! Мне жаль только, что я
так  долго  не  понимал  Андро...  Но  вы,  неопытная,  юная  девушка, почти
ребенок,  Люда,  вашими  чуткими  умом  и  сердцем сумели проникнуть в самые
глубокие  недра этого странного существа и пересоздать его! Хвала вам, Люда!
Благослови  вас  Бог,  милое дитя, за то благо, которое вы внесли под кровлю
старого Кашидзе!
     Я уклонилась от дальнейших похвал старика и повела его к Андро.
     - Ну  вот  ваш  внучек,  князь,  -  сказала  я  весело, вводя старика в
комнату  мальчика.  -  Как  вы  себя  чувствуете  сегодня?  - обратилась я к
больному.
     - Да,  как ты себя чувствуешь, Андро? - И произносивший эти слова голос
старого Кашидзе задрожал от волнения.
     Андро  ничего  не ответил... Что-то неуловимое, трогательно-беспомощное
промелькнуло  в его обезображенном ожогами безбровом лице и сделало это лицо
вдруг  необъяснимо  милым  и  детски добродушным. И смуглая, исхудавшая рука
князька потянулась к деду.
     - Дитя  мое!  -  вне  себя от душившего его волнения вскричал старик. -
Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я не понимал тебя, мой Андро?
     Спазма  схватила  ему  горло...  Он  не  мог продолжать... Что-то точно
подтолкнуло  старика  навстречу  внуку,  и  оба  князя  Кашидзе, и молодой и
старый,  сжав  друг  друга  в  объятиях,  зарыдали  сладкими, горячими, душу
облегчающими слезами.


x x x

     - Что ты делаешь, Тамара?
     - Я рву розаны для Андро и думаю, много думаю, mademoiselle!
     - О чем же ты думаешь, моя дикарочка?
     Тамара произнесла мечтательно:
     - Я думаю о том, существуют ли еще на земле добрые и злые феи.
     - Что навело тебя на эту мысль, дитя?
     - Не  что,  а  кто!  Прошу  не смешивать, mademoiselle, - поправила она
меня,  строго  грозя  мне  пальцем. - Меня навела на эту мысль одна молодая,
красивая  фея, которую я люблю всеми силами души! Эта фея поселилась в одном
большом  доме,  где  царила  злоба,  ненависть  и вражда... Там только умели
сердиться,  негодовать и ненавидеть. Но когда внезапно добрая фея проникла в
дом,  то  своим кротким, прекрасным лицом и милым голосом она разом рассеяла
и вражду, и злобу и их заменили кротость и ласка.
     - О-о,  маленькая  плутовка! - привлекая ее к себе, со смехом вскричала
я. - Где ты научилась так поэтично льстить?
     - Я  не  льщу, mademoiselle, - отвечала она серьезно. - Что же касается
поэзии,  то  мое  чувство  к  вам вдохновило меня!.. Однако мой букет готов.
Идемте же к Андро, моя милая фея!
     - Идем,  моя  маленькая  дикарочка,  -  вторила  я  ей,  и  мы,  крепко
обнявшись, пошли к дому.
     Андро  ждал  нас,  сидя  с  дедом  в большой, светлой гостиной - лучшей
комнате  во всем старом доме. Он почти выздоровел от ожогов, и только голова
его  еще  не  зажила,  да  некоторая слабость заставляла еще сидеть на одном
месте.
     - Вот  тебе  цветы,  Андро!  Это  розовые  кусты  шлют  тебе  привет! -
вскричала Тамара и со смехом бросила букет на колени выздоравливающего.
     Он  схватил  пучок  пурпуровых  и  белых  розанов  и спрятал в нем свое
просветленное лицо.
     - Как  ты  добра, Тамара! - услышали мы его смущенный лепет. - Право, -
продолжал  он  в  порыве  радости, - я начинаю благословлять мою злосчастную
болезнь,  без  которой  я бы не мог узнать, как все вы добры ко мне и любите
меня!  Даже  червонцы  Иринии  меня  не  радовали столько, как ваша дружба и
забота обо мне!
     - Дитя  мое,  не  говори  об  этих  проклятых  червонцах,  чуть было не
отнявших  у  тебя жизнь, - с волнением прервал внука старый князь, - и знай,
что  твой  сердитый  дедушка  сумеет  поправить  свою  вину пред тобой и без
помощи  чужого  золота...  Отныне ты так же богат, как и твоя сестра, Андро,
так  как  половина моего состояния принадлежит тебе... Надеюсь, дорогая моя,
ты  не  пожелаешь обидеть брата и поделишься с ним? - обратился он к внучке,
прелестное,   цветущее   личико   которой   было  полной  противоположностью
изможденному, исхудалому лицу ее брата.
     - О-о,  дедушка!  И  не  грешно тебе говорить это! - со вспыхнувшими от
негодования глазами произнесла княжна.
     Но  Андро,  казалось,  не  слышал  того, что вокруг него говорили... Он
смотрел  через раскрытое окно куда-то вдаль, на голубое небо и далекие горы,
белевшие  пеной  своих снеговых вершин на прозрачной синеве горизонта. О чем
думал  молодой  князь,  я  не  могла  догадаться,  но я уверена, что никакие
червонцы, никакое золото не имели теперь места в мыслях больного Андро.


ГЛАВА XI

                     Два всадника. Неожиданная новость

     Стоял  теплый  южный вечер, один из тех июльских вечеров, которые нежно
ласкают  природу  Кавказа, обессиленную от страшных гроз, потрясавших ее так
безжалостно и грубо.
     Удушливая  до  сих  пор  атмосфера,  насыщенная  электричеством, теперь
стала свежей и душистой, как самые нежные благоухающие цветы.
     Гори  готовился  ко  сну...  Солнце  уже  закатилось,  оставляя на небе
полосатую ленту вечерней зари.
     Я  стояла с Тамарой у окна и рассказывала ей о других июльских вечерах,
таких же почти теплых и благоуханных вечерах моей родной Украины.
     Стук  лошадиных  копыт  гулко  раздался  в  каштановой аллее, ведущей к
дому, и мы увидели двух всадников, приближающихся во весь опор к крыльцу.
     В  одном  из  них, статном, высоком красавце генерале с седыми кудрями,
сидевшем  на  вороном  коне,  я сразу узнала князя Георгия Джаваху; другого,
одетого  в  национальный костюм горца, всего бронзового от загара старика, я
не  знала.  Но  по  богатой  одежде  прибывшего,  по  драгоценной оправе его
оружия,  заткнутого  за  пояс,  я  поняла, что незнакомец должен был быть не
простым лезгином.
     - Это  дядя  Георгий  и  Хаджи-Магомет Брек, - пояснила шепотом Тамара,
кивнув  на  обоих  всадников.  Потом, высунув из окна свою кудрявую головку,
она  звонко  прокричала: - Добрый вечер, дядя Георгий! Добрый вечер, дедушка
Магомет! Будьте благословенными гостями под нашей кровлей!
     Князь  Георгий  молча  кивнул  Тамаре с грустной улыбкой (он всегда так
улыбался